Женщина растерялась. Она не знала, что ответить. А старик ждал ее ответа и с любопытством смотрел на нее.
- Конечно, хотела бы, но ведь говорят… - начала она, путаясь в словах, - за нею, говорят, охотится гестапо. Потом… все знают, что я…
- Понимаю, встреча была бы для вас, особенно здесь, не совсем приятной. Вы боитесь?
- Боюсь. Но не за себя, - поспешно добавила она, снова проникаясь доверием к старику. - За вас, месье Рабу, Мне-то терять нечего.
Дядюшка Жак недовольно покачал головой:
- Разве так можно? "Терять нечего"! Нехорошо. Умереть, мадам Фашон, легче всего. Надо жить! Надо бороться за жизнь. Я о вас многое знаю. Знаю, как вы помогали Лиан Дени, когда она еще до войны давала концерты в пользу бастующих рабочих, видел вас с ней десятого октября у Поля Вайяна-Кутюрье… А сейчас вы - беспартийная, скромная католичка - вместе с ней распространяете коммунистические листовки, нашу "Юма". Вы настоящая француженка. Однако этого мало…
Мари Фашон покраснела. "Что же еще нужно? - подумала она. - Взрывать мосты? Убивать гитлеровцев? Уйти в франтиреры, партизаны? Я на все согласна".
Дядюшка Жак повторил:
- Мало, товарищ Фашон, мало!
Он ее назвал товарищем! Блеск глаз выдал ее радостное смущение. Старик подошел к ней ближе. Лицо его помолодело, складки на лбу разгладились.
- Вы обязаны глубоко осознать, во имя чего совершаете свои подвиги. Вы должны научиться глядеть вперед и понимать, что убеждать других может только убежденный. А убежденный - это тот, кто уверен в своей правоте, кто думает не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне своего народа и поэтому дешево не отдает свою жизнь. Вы не обижаетесь за нравоучение? - спросил он после небольшой паузы мягким, задушевным тоном.
- Нет, что вы! - ответила она взволнованно. - Вы правы, и я вас поняла.
- Я рад, - улыбнулся он и добавил: - Через несколько минут к нам придет… знаете кто? Лиан Дени!!
Прочитав в глазах женщины выражение радостного изумления, он весело засмеялся:
- Да, представьте себе, Лиан Дени.
Мари Фашон вдруг как-то особенно пристально посмотрела на старика, на его сутулую фигуру и чуть не вскрикнула: "Я его узнала!"
5. Подпольная газета
Закончив статью для очередного номера "Юманите", дядюшка Жак принялся рассматривать эскиз нового плаката, Лучи восходящего солнца пробивают черный мрак. На этом фоне соединились в крепком пожатии две руки. Под ними слова: "Рабочие и крестьяне Франции, объединяйтесь!"
- Товарищ Фашон, - повернул он голову в сторону ширмы из цветастого ситца.
- Одну минутку, месье Рабу, - извиняющимся голосом откликнулась женщина, - кофе уже закипает…
Он засмеялся:
- Да я не о том. Хочу вам кое-что показать. Посоветоваться, узнать ваше мнение. - Он протянул эскиз вышедшей из-за ширмы женщине. - Может быть, нужно что-нибудь изменить, добавить? Пожалуйста, не стесняйтесь. Говорите. Над этим плакатом работает известный художник.
Женщина вытерла руки о передник и стала внимательно разглядывать листок бумаги,
- Почему он такой маленький? - спросила она робко.
Товарищ Марсель сощурил глаза и улыбнулся. Это только эскиз - замысел художника. А плакат будет гораздо больше, в десять - двенадцать раз больше. Его отпечатают и расклеят по всем городам и селам.
Мари Фашон понимающе кивнула.
- Хороший плакат, - сказала она и, слегка смутившись, нерешительно добавила: - Я бы…
Товарищ Марсель выжидательно смотрел на нее. Она медлила. Что о ней подумает этот известный всем французам человек, если она выпалит какую-нибудь глупость?
Он ждал.
- Я бы добавила: "…в борьбе против фашизма!" - проговорила она, еще больше покраснев.
Товарищ Марсель откинул назад седую голову и, немного подумав, одобрительно кивнул:
- Пожалуй, вы правы. Так будет лучше. Спасибо. - Бросив взгляд на часы, стоявшие на этажерке, он нахмурился. - Лиан опаздывает! Она всегда так аккуратна, а тут…
Мари Фашон поставила перед ним чашку черного кофе.
- Не беспокойтесь, месье Рабу, ничего не случилось, - заметила она. - В среду я ее видела в Иври. У нее все в порядке. Говорила, будто гестаповцы махнули на нее рукой. Особенно после того, как в Ла Шапелье задержали какую-то женщину, приняв ее за Дени.
Над дверью зажглась лампочка. Продолжительный звонок и два удара. В комнату вошла молодая, стройная женщина с большими синими, слегка грустными глазами. Она была бедно одета, в руках держала потрепанную старомодную сумочку.
Юношеская радость озарила лицо дядюшки Жака:
- Лиан!
Мари Фашон, приветливо поздоровавшись с гостьей, заторопилась к двери.
Дядюшка Жак удержал ее.
- Оставайтесь, - сказал он. - Мы вам верим, товарищ Мари. - И, обернувшись к актрисе, спросил: - Все благополучно?
Лиан Дени смущенно улыбнулась.
- Что-нибудь стряслось?
Ничего особенного. Правда, вот уже третий день за ней следит какой-то подозрительный тип, очень похожий на Люсьена Пети. Вероятно, это его брат Клод Люсьен говорит, что он появился в Париже неожиданно, точно с неба свалился. Сегодня утром он всю дорогу шел за ней. Она его заметила, когда проходила через площадь Согласия, и поэтому повернула на Елисейские поля.
- Чувствую, что выбиваюсь из сил, дальше идти не могу, - рассказывала Лиан. - Останавливаюсь. Жду, пока он подойдет ближе. "Молодой человек, - обращаюсь к нему, - не найдется ли в вашем кошельке немного денег? Со вчерашнего дня я ничего не ела…" Он смерил меня взглядом с ног до головы и, очевидно решив, что ошибся, сердито произнес: "Пошла вон!" Заложил руки в карманы и отправился дальше.
Дядюшка Жак рассмеялся, но тут же заметил:
- Будьте осторожны, Лиан. Может быть, не вы его обманули, а он вас?
- Может быть, - согласилась актриса.
Она скрылась за ширмой и спустя минуту вернулась со свежей, пахнущей типографской краской газетой "Юма-ните". Старик надел очки и принялся просматривать листок. Здесь была опубликована его статья о патриотическом сопротивлении шахтеров Па-де-Кале. Многих из них он помнил по забастовке, которую возглавлял еще тридцать восемь лет назад.
- Мою статью, кажется, немного сократили? - спросил он. - И правильно сделали: письма с мест важнее.
Глава вторая
1. Вот и Париж!
- Париж! Вставайте скорее, Париж! - будит Грасс ребят.
Виноградники, перелески на склонах отлогих холмов, папоротник, желто-белые ромашки. Туннель, и опять свет. Мелькают чистенькие домики с белыми заборами и узенькие тихие улочки пригорода. Блеснула река. Спокойная, медленно текущая Сена, переплетенная мостами, с набережными, обсаженными старыми платанами. У самой воды пестрят лодки - голубые, красные, зеленые, синие, темнеют застывшие фигуры любителей-рыболовов.
Павлик и Жаннетта, прильнув к окну, впиваются глазами в приближающийся город.
Поезд замедляет ход. Он идет по мосту. Фермы вздрагивают под тяжестью вагонов.
- Париж! - У девочки блестят глаза. - Погляди сюда… нет, сюда! Да это же собор Сакре-Кёр! - восклицает она, указывая на белеющие на правом берегу купола.
Жаннетта не ошиблась. Где бы вы ни находились в Париже, эти белоснежные купола видны отовсюду. Храм стоит высоко - на горе Монмартр.
Жаннетта мысленно зашагала по Парижу. С ней мать, Лиан и, конечно, ее новые друзья - Павлик и добрый немец. Вот они выходят из туннеля метро и по узенькой темной улочке, круто подымающейся в гору, взбираются на самую вершину Монмартра. У их ног раскинулся уходящий в туманные дали город. Остров Сите. Он похож на гигантский корабль, который стоит посередине реки со спущенными по обе стороны трапами-мостами. А вот на левом берегу Сены знаменитая Эйфелева башня. Боже мой, сколько раз она, Жаннетта, взбиралась на ее самую верхнюю площадку! И не лифтом. Нет, не лифтом. Пешком! По лестнице, насчитывающей, более двух тысяч ступеней! Три года назад неподалеку отсюда немцы ее схватили - так хватают бездомную собаку - и увезли в Германию. Бедная мама! Она наверняка думает, что кости любимой дочурки давно сгнили в сырой земле, и оплакивает ее. А Лиан? Лиан тоже…
Жаннетта поворачивается спиной к Павлику: ей вовсе не хочется, чтобы он видел ее слезы.
Поезд продолжает двигаться по мосту. Под ним струятся зеленые воды Сены. Париж как на ладони.
Не отрываясь от окна, Павлик вспоминает рассказы своей матери о Париже. "У этого города, - говорила она, - замечательная биография. Это город баррикад, восстаний, революций. Более ста лет назад здесь взвилось в небо красное знамя - международный символ революционной борьбы. Здесь работал Карл Маркс, жил Владимир Ильич Ленин…
"Теперь здесь хозяйничают гитлеровцы, - с болью подумал Павлик. - Что я буду делать в этом городе? Что? Прятаться от фашистов, и все? Сидеть на шее у матери и сестры Жаннетты? Это же нечестно, бессовестно! Лучше всего было бы уйти в лес к партизанам. Но где они, эти партизаны, попробуй найди! Да станут ли они говорить с каким-то замухрышкой…
Павлик уголком глаза взглянул на задумчивого Грасса. О чем сейчас думает немец? А он что будет делать в Париже? К партизанам не пойдет. Ненавидит гитлеровцев, но "поднять руку на своего брата по крови, - говорят он, - это уж слишком". Может быть, Грасс возвратится на старое место, где работал накануне войны, на завод "Рено"? Но туда ему показываться нельзя - схватят и расстреляют за дезертирство.
Грасс думает о своем старом друге, папаше Луи. Старик ему поможет. И куском хлеба и советом. Папаша Луи неглуп, сердечный человек, хотя не без странностей.
Вокзал. Поезд остановился. Из окон видно много коричневых вагонов с надписями: "Париж - Лион", "Париж- Рим", "Париж - Марсель", и вагонов пригородного сообщения с сиденьями на крышах.
- Жаннетта, ты хозяйка Парижа, веди! - обратился Грасс к девочке, когда они вышли на привокзальную площадь.
Они шли, как заранее условились: Павлик и Жаннетта впереди, немец с пистолетом в руке - сзади.
Шагая узкими, угрюмыми улицами и темными переулками нищенской северной окраины, Грасс чувствовал на себе полные презрения взгляды французов.
Некоторые прохожие останавливались, открыто выражая свою ненависть:
- Эй, унтер! Отпусти малышей, пока тебе голову не проломили!
- Оставь детей и уходи с богом…
- Проваливайте! - покрикивал он, напустив на себя грозный вид. - Предупреждаю: буду стрелять.
- Фашист, свинья!
- Гитлеровская собака!
- Оболтус, скоро вам конец!
Гневные реплики, летевшие вдогонку из открытых окон и дверей трущоб, вызывали у немца внутреннюю дрожь. Ему было очень тяжело, но он старался это скрыть, шагал надменно, с важным видом. Кто-то швырнул в него камень. Он увернулся от удара и с горечью подумал: "Дальше так идти невозможно - убьют!"
Гневные реплики летели из открытых дверей и окон трущоб вдогонку немцу.
Жаннетту все это забавляло. С гордостью она думала: "Видишь, какие мы, французы: никого не боимся". А Павлик шел с понуренной головой. Он думал о Грассе. Он догадывался о мыслях, которые мучили сейчас бедного немца.
Когда полетел другой камень, Жаннетта засмеялась, но тут же остановилась под взглядом Павлика.
- Пойми, - сказал ей тихо Павлик, - Грасс сейчас это терпит ради тебя.
- А ради тебя разве нет?
- И ради меня.
- Молча-а-ать! - закричал сзади Грасс. - Пристрелю!
2. Знакомый дом
На центральном проспекте, где на каждом шагу попадались эсэсовские патрули на мотоциклах, стало легче. Здесь французы вели себя более сдержанно. Перейдя площадь, Грасс остановил легковую машину.
Молодой шофер, сидевший за рулем, скорчил недовольную мину:
- Я занят, господин унтер-офицер. Спешу. Меня ждет начальство - генерал Мунд. Слышали о таком? Командир эсэсовской дивизии…
- Врешь, собака! - заорал Грасс. - Подвези, не то пущу тебе пулю в лоб!
Молодой француз пожал плечами:
- Что ж, садитесь. Ваша воля, господин унтер-офицер, вы хозяева.
- Молчать!
- Слушаюсь.
Павлик и Жаннетта уселись на заднее сиденье, Грасс - рядом с шофером.
- До Больших Бульваров, а там скажу, куда дальше ехать.
- Господин унтер-офицер…
- Молчать!
Машина неслась на предельной скорости. Мелькали широкие, обсаженные тенистыми каштанами улицы, площади, многоэтажные здания, арки, памятники… Но людей было мало. "Куда они девались?" - подумал немец и, услышав в глубине машины шепот, обернулся. Жаннетта, поминутно поправляя выбивавшиеся из-под берета волосы, что-то оживленно рассказывала Павлику.
- Прекратить разговоры! - крикнул Грасс.
Жаннетта лукаво подмигнула ему и сердито произнесла:
- Кошон!
Шофер улыбнулся.
- Что он сказал? - обратился к шоферу Грасс. - Что такое "кошон"?
- "Слушаюсь", - объяснил молодой француз, пряча смеющиеся глаза. - Господин унтер-офицер, Большие Бульвары.
- Хорошо. Теперь на Риволи.
Шофер очень удивился. На Риволи? Зачем же было делать такой крюк?
- Молчать!
На улице Риволи, недалеко от площади Согласия, шофер затормозил. Дальше ехать нельзя было. Вся магистраль была запружена народом. Легковые машины, автобусы, велосипеды образовали непроходимый затор. Тут и там метались полицейские, но разогнать толпу не могли. Подняв голову вверх, люди размахивали руками, волновались, чем-то восхищались.
Грасс и ребята вышли из машины.
- Далеко ли отсюда к твоей сестре? - спросил у девочки немец.
- Близко. Вон там, за углом. В переулке, - ответила сна скороговоркой, тоже подняв голову.
Белка на дереве, - указал пальцем Павлик.
- Где, где? - дернула его Жаннетта за рукав и тут же от радости подпрыгнула. - Ви-жу!
Грасс, наблюдая за толпой и прислушиваясь к взрывам неудержимого смеха, вспомнил слова одного приятеля из Лиона: "Веселость редко покидает француза, даже в самое трагическое для него время".
Публика начала неистово хлопать в ладоши: белка, убегая, юркнула куда-то вниз и через секунду появилась на макушке соседнего дерева. Спрятавшись среди ветвей, она высунула мордочку и стала пугливо озираться по сторонам.
- Велика беда! А я вмиг поймаю, - возбужденно произнесла Жаннетта. - Павлик, за мной!
- Стой! - крикнул Павлик, хватая безрассудную девчонку за руку.
Многоэтажный дом. На запыленной клетке лифта надпись: "Лифт не работает". На пятый этаж приходится подыматься пешком.
- Здесь? - взглянул Грасс на Жаннетту.
- Здесь, - ответила она слабым голосом. И вдруг резко изменилась в лице: в глазах - тень замешательства, на лбу - капельки пота, на щеках - красные пятна.
"Волнуется, - с особым сочувствием подумал Павлик о Жаннетте. - Мать, сестра… Я бы на ее месте… Он прикоснулся к кончикам ее пальцев, но девочка не заметила этого.
На звонок вышла пожилая, с растрепанными волосами женщина. На ней был яркий халат не первой свежести. Жаннетта ее сразу узнала. Это была пианистка Клотильда Дюбуше. "Боже мой, эта старая сплетница еще не подохла! - с досадой подумала она. - Противная, терпеть ее не могу! С Жизель дружит".
- Простите, - вежливо поклонился Грасс. - Вы мадам Фашон?
- Что? - возмущенно запротестовала пианистка. - Я Дюбуше, Клотильда Дюбуше! Мадам Фашон давным-давно отсюда выехала.
- Вот как! Не скажете, куда именно? - спросил Грасс. - Не знаете? Жаль. А ее дочь, известная певица Лиан Дени, здесь проживает?
Пианистка заискивающе усмехнулась.
- Вы смеетесь, господин унтер-офицер?
- Что тут смешного, мадам?
- Во-первых, так называемая певица Дени никогда не жила в этом доме. Во-вторых, - не переставая улыбаться, продолжала мадам Дюбуше, - эта, извините, дрянь, что сейчас с коммунистами связалась, вовсе не дочь Мари Фашон.
Немец покосился на Жаннетту. Она чуть заметно прикусила губу и покраснела.
- Соседи, может быть, знают, куда переехала мадам Фашон?
- Вряд ли, - ответила пианистка. - Вот разве Люсьен Пети?.. Нет, нет! Он порядочный парень. Он…
- А где можно увидеть этого порядочного парня? - перебил ее немец.
Женщина объяснила: Люсьен живет в этом же доме, но сейчас он находится у своей больной хозяйки, Жизель Ансар. Он только что привез к ней врача. Квартира певицы этажом ниже.
- Идемте, я знаю где, - объявила Жаннетта и первой стала спускаться с лестницы.
- Господин унтер-офицер, - окликнула Грасса Дюбуше, - имейте в виду: я вам ничего не говорила.
- Будьте спокойны!
Павлик догнал Жаннетту.
- Лгунья! Зачем ты болтала, что актриса Лиан твоя сестра? - накинулся он на нее.
Жаннетта остановилась и бросила через плечо:
- А ты, несчастный, никогда не лгал?
- Никогда, - отрезал Павлик. - Врагу - да, но больше никому.
- Так я тебе и поверила!
- Не возмущайся, Павлик, - подошел к Павлику Грасс. - Иногда самый скромный человек не прочь похвастать.
- Не все ли равно, сестра она мне или нет? Я ее люблю, и этого достаточно! - не поднимая глаз, отпарировала Жаннетта. - Она для меня больше чем сестра!
- Ладно, ладно, - примирительно сказал немец. - Здесь? - Он остановился у двери.
- Здесь, - ответила Жаннетта.
Она не войдет. Она не терпит Жизель Ансар. Та ее, наверное, хорошо запомнила и сразу может узнать.
"Как же быть? - задумался Грасс. - Войти и вызвать Пети? Можно ли ему довериться? А если пуститься ка хитрость: выдать себя за представителя гестапо и таким образом прощупать, чем он дышит?"
3. На лестничной площадке
На столике возле кровати больной зазвонил телефон.
- Люсьен, - слабым голосом позвала певица, - Сюзи ушла за покупками - подойди к телефону. Если звонят из театра, - предупредила она вошедшего шофера, - скажи, что у меня высокая температура. Скажи, что я заболела.
Люсьен снял трубку.
Звонила Клотильда Дюбуше.
- Сюзи? А, это вы, Люсьен?! - воскликнула она. К вам идет какой-то унтер-офицер, эсэсовец. На лестнице я слышала, как он спрашивал о вас. Ему сказали, что. вы у Жизель. С ним…
Шофер повесил трубку.
- Кто звонил? - заинтересовалась Ансар,
- Мадам Дюбуше просит извинения, что не может сейчас зайти.
- Очень она мне нужна! - буркнула певица.
Люсьен вышел в соседнюю комнату. Схватив с дивана подушку и быстро сунув в нее пачку листовок, отнес ее своей хозяйке.
- Разрешите, я вам подложу под голову, - сказал он.
Она ответила улыбкой:
- Спасибо, мой друг.
Вскоре в коридоре послышался звонок.
- Господин Пети? - осведомился Грасс.
- Он к вашим услугам, - ответил Люсьен. "Да, эсэсовец! Длинный. Эйфелева башня! Грубое, злое лицо, а вот глаза - глаза добрые". - Я Пети.
Немец насмешливо улыбнулся.