"Ступай, ступай себе! Твое дело - обедать, а постряпают да приберут другие. Ты у нас барыня!.."
Неужели же она, Катя, похожа на эту противную Муру? Нет, ни за что!
Она быстро соскочила с высокой табуретки, на которую было присела.
- Вот что, Наташа: ты захвати Дюймовочку завтра в школу. На большой перемене мы и письмо вместе напишем и пакет приготовим. А сейчас я пойду. Уже поздно. Бабушка из-за меня второй раз обед греть будет…
Наскоро попрощавшись с Наташей и застегивая на ходу пуговицы пальтишка, Катя выбежала на улицу.
Круглые электрические часы на углу показывали ровно четыре! Большая стрелка подскочила и передвинулась, прямо на глазах, еще на одну минуту дальше. Катя со всех ног побежала домой.
"И что я за человек такой! - с досадой думала она на бегу. - Наташу пожалела - так Аню обидела. Про Аню думаю - так про бабушку забыла. Не умею я как-то про всех думать сразу!.."
Одним духом она взлетела по лестнице и нажала кнопку звонка. Дверь открыла бабушка.
- Пообедали уже? - с тревогой крикнула Катя.
- А что - проголодалась очень? - ласково спросила бабушка. - Ну, иди, иди, покормлю. А мы с Мишенькой хотели было Танюшу подождать. Она с минуты на минуту вернется.
Катя перевела дух.
- Ну, так и я буду ждать! - сказала она весело. - Хоть до завтрашнего дня! А после обеда я всю посуду перемою. И кастрюли вымою и сковородку вычищу. Хорошо, бабушка?
Бабушка из-под очков поглядела на нее и вдруг засмеялась.
- Да уж чего лучше! - сказала она. - А ты что это сегодня такая сознательная? Где ума-разума набралась?
Катя смущенно усмехнулась и вместо ответа спросила:
- А ты, бабушка, почему такая догадливая? Где ума-разума набралась?
Бабушка хитро прищурила свои черные живые глаза.
- А там же, где ты, внученька, - сказала она. - На людей посмотрю и себе заметку сделаю.
За стеклянной стеной
В вечерней полутьме больничной палаты было как-то особенно тихо…
Аня очнулась на незнакомой белой кровати. Все кругом было странно и удивительно. Она лежала одна - и не одна: в комнатке были стеклянные стены, и за стеной виднелась такая же комнатка. А за той стеклянной стеной открывался еще длинный ряд стеклянных стен.
"Почему здесь все стеклянное?" - подумала Аня.
Что-то приятно холодило ее тяжелую, горячую голову. Она с трудом приподняла руку и нащупала на лбу завернутый в полотенце небольшой резиновый пузырь. Он был наполнен хрустящими кусочками льда. Аня провела рукой по коротко остриженной голове.
"Нет кос, остригли!" - поняла она и сквозь слипшиеся ресницы посмотрела по сторонам.
За ближайшей стеклянной перегородкой сидела на кровати девочка. Шея и ухо у нее были забинтованы. Заметив, что Аня уже не спит, девочка пододвинулась поближе к стеклу и спросила:
- Как тебя зовут? А? Ты в каком классе учишься?
Но Аня молчала. Что-то душное, тяжелое словно навалилось ей на грудь, сковало руки и ноги, налило свинцом голову, затуманило глаза. Даже одно какое-нибудь словечко Ане было бы трудно выговорить. Хотелось лежать не двигаясь, хотелось, чтобы девочка ни о чем не спрашивала, а лучше сама рассказала бы обо всем - и почему здесь все стеклянное, и давно ли ее, Аню, привезли в больницу, и не видела ли девочка Анину маму.
Но не было сил расспрашивать. Аня опять закрыла глаза, и ей представилось, будто она снова дома. Мама осторожно одевает ее, чтобы везти в больницу. Одевает как маленькую - натягивает на ноги длинные чулки, вместе с папой приподнимает ее, чтобы завернуть в одеяло. Аня слышит их голоса, ласковые, встревоженные, но никак не может разобрать, что они говорят. А потом ее укладывают на носилки, и два санитара в белых халатах, в высоких сапогах поднимают носилки и бережно несут из комнаты. Чуть покачиваясь, Аня как будто плывет куда-то, а мама идет рядом и поправляет на ходу Анино одеяло. Вот и ступеньки лестницы, по которым еще так недавно она весело сбежала вниз, отправляясь в школу.
Школа! Первое сентября! Как хорошо, как весело началось это утро и как грустно кончилось! Подумать только - она поссорилась со своей самой лучшей подругой, с Катей! А ведь они дружат так давно, даже не с первого класса, а еще раньше - со старшей группы детского сада…
"И что я наделала! - думала Аня, перебирая горячими неловкими пальцами край простыни. - За один день все успела - и Кате наговорила не знаю что и новую девочку обидела. Из-за этой глупой ссоры Кате попало от Людмилы Федоровны. Рассадили нас… А все из-за чего?"
Аня напрягла память, вспоминая.
"Из-за чего же?"
Но вспомнить было трудно. Перед глазами вставало румяное лицо Наташи, робко поглядывающей на Катю и Аню, и сама Катя, сначала такая веселая, счастливая, а потом недовольная, хмурая. И во всем, как всегда, виновата она, Аня! Взяла и сама испортила всем праздник! И теперь, конечно, все на нее сердятся. "Это кто такая Аня? - спросила, наверно, Наташа. - Та противная девчонка, что так задается?" - "Да, - сказала, должно быть, Катя, - та самая. Только раньше она такой не была. Не знаю, что с ней сделалось".
И Катя, конечно, не захочет с ней больше дружить. Еще бы, кому охота водиться с такой злючкой? А ведь все могло быть так хорошо! Катя сама обещала помогать Ане по русскому письменному, они бы часто-часто бегали друг к другу - и уроки готовить и просто так, поиграть. А теперь ничего этого не будет. Она заболела, сильно заболела, может быть на целый месяц, на два, на три. За три месяца так отстанешь от класса, что уж и не догнать, как ни старайся. Чего доброго, еще на второй год оставят. На второй год! Второгодница…
Аня заметалась, застонала. И сейчас же девочка за стеклянной стеной стала громко звать няню:
- Нянечка, няня! Новенькой плохо!
"Новенькой", - подумала Аня. - А я не могла назвать Наташу "новенькой". "Второгодницей" ее обозвала. А ведь она болела, как и я…"
Дверь из коридора приоткрылась, и к Ане легкими быстрыми шажками подошла маленькая старушка няня.
Она была вся в белом, только тапочки у нее были черные. И Аня вдруг почувствовала, что она не может смотреть на черное - от этого голова начинает еще сильнее болеть. И Аня подняла глаза на белый нянин халат.
- Что, доченька, что? - спросила няня, склонившись над ней. - Головушка болит? Может, попить хочешь? - И няня поднесла к Аниным пересохшим губам ложечку с чаем. - Не надо, детка, плакать. Скоро поправишься, опять в школу пойдешь.
- Нянечка, - с трудом выговорила Аня, - можно мне письмо послать?
- Письмо? - удивилась няня. - Маме, наверно? Да мама завтра и сама к окошку подойдет. Она и нынче приходила, все на тебя смотрела.
- В школу… письмо, - чуть слышно произнесла Аня. - Подруге.
Няня осторожно поправила подушку под Аниной головой:
- В школу, деточка, писать нельзя. Эта болезнь прилипчивая. Заразиться могут подруги.
- И большие могут заразиться?
- Бывает, что и большие заражаются.
- Значит, и учительнице нельзя написать?
- Никому нельзя, - строго сказала няня. - А сюда - пожалуйста, сколько угодно.
"Сюда!.. - подумала с горечью Аня. - Станет ей Катя писать сюда после всего, что было!"
Ах, что же ей теперь делать? Что делать? Если бы она хоть пять минут могла поговорить с Катей, она бы все, все объяснила… Сказала бы, что у нее и тогда уже сильно болела голова и это, наверно, от болезни она была такая плохая. И Катя, конечно, все бы сразу поняла и перестала сердиться. Только бы пять минут!.. Так нет! Нельзя повидать Катю и на одну минуточку.
В письме так хорошо не напишешь, как на словах скажешь. Но все-таки хоть бы позволили записку написать! Да ведь не позволят. И просить-то даже нельзя: болезнь, говорят, прилипчивая… Что же делать? Маме сказать? Через стекло? Ничего она через стекло не разберет. Только будет кивать да говорить: "Хорошо, деточка! Лежи спокойно, деточка!" А разобрать - не разберет.
И, значит, все три месяца Катя так и будет думать про нее, что она скверная, злая, противная - самая плохая в классе. Будет так думать и разлюбит ее совсем. И все девочки разлюбят. И Людмила Федоровна, наверно…
Она всхлипнула, и слезы ручейками потекли у нее по щекам - в рот, в уши, за воротник больничной рубашки.
Во рту сделалось солоно и горько. Горячая наволочка под щекой смокла.
- Кто у нас тут плачет? - вдруг услышала Аня чей-то ласково-сердитый голос и увидела над собой тоненькую девушку в белой пышной косынке.
- Это - наша новенькая, - ответила за стеной девочка. - Тетя Муся, я к ней нянечку позвала.
Тетя Муся - это была медицинская сестра - осторожно вытерла полотенцем Анины глаза и щеки, перевернула подушку и сменила потеплевший и потяжелевший пузырь. Ане опять стало как-то прохладнее и легче.
Потом тетя Муся присела на табуреточку возле Аниной постели и стала говорить, что никто из детей не плачет, даже самые маленькие, и что скоро Аню переведут из бокса - так называются эти стеклянные комнатки - в общую палату. А там весело - ребята и в разные игры играют и книжки читают. И даже ходить им позволяют, как будто это и не больница вовсе, а детский санаторий.
Аня хотела было рассказать этой ласковой тете Мусе, что она не скучает и не боится, а плачет совсем из-за другого. Но у нее не было сил говорить, да и все равно тетя Муся не поняла бы, наверно, всего, что случилось. Она закрыла глаза. Пузырь со льдом так славно холодил лоб. Кругом было тихо, и Аня уснула под мерный, убаюкивающий голос тети Муси.
А утром, когда она проснулась, все эти стеклянные комнатки заливало веселое солнце. Из-за стеклянной стены смотрела на нее девочка - та самая, с обвязанной головой, - которой так хотелось вчера вечером поговорить с Аней.
- Тебе лучше? - спросила девочка. - Хочешь, я тебе книжку почитаю? Интересная!
Но Ане все еще трудно было не только разговаривать, но даже слушать. Ей хотелось лежать на спине и смотреть, как за окном кружатся на лету желтые сухие листья.
Засыпая и снова просыпаясь, она смутно, сквозь сон, чувствовала холодное стекло термометра у себя под мышкой. Чувствовала, как няня умывает ее, дает пить, и вдруг, совсем неожиданно, увидела перед собой высокого незнакомого человека в белом халате, белой полотняной шапочке и поняла, что это доктор. Рядом с ним стояла тетя Муся, и Аня сегодня как будто впервые увидела ее, хотя тетя Муся уже мерила ей рано утром температуру. Тетя Муся была беленькая, голубоглазая и такая молодая, что ее можно бы звать просто - Муся. Поодаль, у дверей, стояла та самая старушка няня, которая вчера раньше всех подошла к Аниной постели. В руках у нее была какая-то плетеная корзинка с пакетами.
- Ну-ка, стрижка-брижка, - весело сказал доктор, присаживаясь возле Ани, - как дела? Говорят, ты весь бокс слезами затопила. По маме скучаешь?
- Да нет… я не оттого, - шепотом сказала Аня.
- Отчего же?
Аня молчала.
- О школе она все беспокоится, - сказала негромко старушка няня. - Давеча даже письмо туда писать собиралась.
- Ишь ты какая! О школе скучаешь? Так вы, нянечка, отдайте ей поскорей посылку… Пусть поглядит. А я сюда еще зайду.
И доктор вышел из бокса, широко шагая своими длинными, журавлиными ногами. За ним почти побежала тетя Муся.
Старушка няня достала из корзинки аккуратно покрытую вощанкой пузатую баночку и поставила на столик возле постели:
- Это тебе от мамы. Яблочки. Печеные. А это - из школы.
И она положила на Анино одеяло небольшой пакетик.
Аня схватила его обеими руками. Ослабевшие от болезни пальцы не слушались. И няне пришлось самой развязать веревочку и развернуть бумагу.
Под бумагой оказалась небольшая картонная коробка и тщательно заклеенный конверт с надписью: "Ане Лебедевой в 4-е отделение". Буквы были продолговатые, стройные, слегка наклонные. Так красиво могла написать только Катя.
Аня тихонько засмеялась от радости. Осторожно, стараясь не повредить красивые, знакомые буквы, она распечатала конверт и развернула листок, вырванный из тетради в две линейки.
Развернула и стала читать.
"Дорогая, милая Анечка, - писала Катя, - мы все очень огорчились, когда узнали, что ты заболела, - и я, и Наташа, и Людмила Федоровна, и все девочки. Мы решили по очереди записывать для тебя уроки и, когда ты поправишься, поможем тебе догнать класс. Ни о чем не беспокойся - ты непременно догонишь. Только, пожалуйста, ни о чем не беспокойся! А куколку посылает тебе Наташа. Ее зовут Дюймовочка. Она уже один раз была в больнице, поэтому у нее есть халатик и косынка…"
Тут Аня не выдержала и открыла коробочку. В коробочке лежала крошечная целлулоидная куколка, одетая в белый халатик. Ее белокурая круглая головка была повязана марлевой косыночкой, такой же белой и легкой, как у тети Муси.
"Наташа посылает!.. Не обиделась на меня. И Катя не сердится, - с облегчением подумала Аня. - Какие же они все хорошие! И куколка до чего миленькая! В халатике!"
Она не успела вдосталь налюбоваться своей куколкой, как в дверях опять показался высокий доктор.
- Ну что? - спросил он Аню, слегка прищурив один глаз и как-то лукаво посматривая на нее. - Получила известия?
- Получила! - громко ответила Аня.
Ей стало сразу легко и весело. Она вынула куколку из коробки и протянула ему:
- Вот! Поглядите!
- О-о! - удивился доктор. - Медсестра в полной форме. И очень похожа на нашу тетю Мусю, только поменьше немножко.
- Правда, правда! - в восторге закричала Аня. - Очень похожа! Если бы ее уже не звали Дюймовочка, я бы назвала ее "маленькая тетя Муся".
- Ну так мы будем называть нашу тетю Мусю "большая Дюймовочка", - предложил доктор. - А ну-ка, большая Дюймовочка, подложите ей под спинку подушку да усадите ее повыше… Вот так!
Тетя Муся подала ему большой матовый стакан, из которого торчали какие-то блестящие штучки - щипчики, ложечки, крючки. Не глядя, он взял из стакана инструмент, похожий на маленькую лопаточку, и присел на табуретку возле Аниной постели.
- Раскрой-ка рот пошире и скажи "а". Умеешь говорить "а"?
- Умею! - усмехнувшись, ответила Аня и так хорошо показала горло, что доктор даже удивился и похвалил ее.
- Молодец! - сказал он. - Так мы с тобой всю азбуку повторим. А когда доберемся до конца, ты у нас совсем поправишься и домой пойдешь. Ладно?
- Ладно, - сказала Аня.
Первый сбор
Шла третья неделя нового школьного года. Уже позади остались сборы звеньев. На сборе своего звена Катя сделала коротенький отчет о работе за прошлый год, и девочки снова избрали ее звеньевой.
И вот наступил день сбора всего отряда - первого сбора в новом школьном году.
Кончился четвертый - последний - урок, и в классе широко распахнули окна. Свежий ветер ворвался со двора в класс, прошелестел страницами чьей-то забытой на парте тетради, приоткрыл дверь и, как будто испугавшись, торопливо захлопнул ее опять.
Девочки вы́сыпали в коридор. Только две ученицы - Тоня Зайцева и Клава Киселева, - взяв сумки, ушли домой.
- Почему они уходят? - спросила Наташа у Кати.
- Они еще не пионерки, - сказала Катя. - Разве ты не заметила, что они без галстуков?
- Заметить-то заметила, да как-то не обратила внимания, - ответила Наташа. - А почему их до сих пор не приняли?
- Потому что они в прошлом году учились хуже всех, чуть на второй год не остались. - Катя сказала это и сразу же спохватилась. - Только не по болезни, - прибавила она. - Ну, идем, уже пора.
Девочки вернулись в класс. Сегодня - по случаю выборов в совет отряда - класс был украшен празднично. По стенам были развешаны отрядные стенгазеты, выпущенные в прошлом году, и лучшие из прошлогодних плакатов и рисунков, сделанных к 7 Ноября, к 1 Мая и Новому году. На учительском столе и подоконниках опять, как в первый день школьного года, лежали летние работы девочек - гербарии, альбомы, коробки с коллекциями, отрядные дневники.
Это был как бы отчет пионеров третьего класса пионерам четвертого.
Все три звена выстроились в три шеренги - между рядами парт. Впереди каждой шеренги стояли звеньевые - Катя Снегирева, Настя Егорова и Валя Ёлкина.
И вот дверь отворилась. В класс быстро вошла отрядная вожатая Оля. Катя хорошо знала ее. Оля была старшая сестра Настеньки Егоровой и училась в восьмом классе.
Когда раньше - всего каких-нибудь две недели назад - Катя видела ее в школе, на улице или у Егоровых дома, эта большая, широкоплечая девочка с толстой косой вовсе не казалась ей какой-нибудь там особенной. Восьмиклассница как восьмиклассница! Но теперь она была отрядная вожатая, и Катя глядела на нее с интересом и уважением.
Вожатая Оля быстрым взглядом осмотрела все три звена, зачем-то переложила с места на место пухлый альбом и остановилась у стола, глядя на дверь.
Девочки тоже невольно посмотрели в ту сторону. Но в дверях никого не было.
Черненькая Зоя Алиева, член совета отряда и староста класса, вышла вперед. Сегодня она была особенно серьезна - ей предстояло принять рапорты звеньевых и сделать отчет о работе отряда вместо председателя совета Муси Ларичевой, которая со своими папой и мамой переехала на Урал.
Отдавая салют, Катя торжественно и четко начала:
- Товарищ член совета отряда! Звено номер один прибыло на сбор, посвященный перевыборам совета отряда… - по привычке Катя чуть не прибавила: "в полном составе", но вовремя спохватилась, - в количестве десяти человек. Одна пионерка отсутствует по болезни.
"Это бедная моя Аня отсутствует! - подумала Катя. - Все, все без нее, даже такой важный сбор!"
Чуть прищурив узкие блестящие глаза, Зоя внимательно, даже строго, выслушала рапорты звеньевых, а потом, круто повернувшись к Оле, отрапортовала сама о прибытии отряда на сбор.
И тут дверь отворилась. В класс вошли Людмила Федоровна и старшая пионервожатая, Надежда Ивановна.
Рядом с Людмилой Федоровной Надежда Ивановна казалась маленькой и худенькой. С первого взгляда ее можно было принять за десятиклассницу. Но стоило посмотреть, как уверенно и твердо она ходит, какими спокойными, проницательными глазами вглядывается во все, что ее окружает, стоило прислушаться к ее звучному, сильному, неторопливому голосу, чтобы стало ясно, что она давно уже не школьница.
И в самом деле, Надежда Ивановна была уже студенткой, да еще последнего курса.
Слегка кивнув Оле гладко причесанной темно-русой головой, Надежда Ивановна прошла вместе с Людмилой Федоровной к учительскому столу и уселась рядом с ней, внимательно поглядывая на девочек большими карими, очень ясными и очень серьезными глазами.
А тем временем все рапорты были уже приняты, и Оля, разрешив открыть сбор, предоставила Зое Алиевой слово для отчета.
Пионерки сели за парты, а Людмила Федоровна и Надежда Ивановна придвинулись поближе к столу и приготовились слушать.
Заглядывая в тетрадку и обращаясь к вожатой Оле, Зоя деловито начала:
- Все девочки нашего отряда перешли в четвертый класс…
- Постой, Зоечка, - перебила ее Надежда Ивановна. - Ты ведь не урок отвечаешь, а отчитываешься перед отрядом. Говори же отряду, а не одной Оле, чтобы всем слышно было.
Зоя обернулась лицом к отряду и продолжала:
- Сборы отряда у нас были такие: сначала был, конечно, сбор, посвященный выборам совета отряда. Потом у нас был, конечно, сбор, посвященный народным сказкам…