- А вот так! - Лена значительно посмотрела на подруг. - Стеллу дома берегут, будто она стеклянная. Никуда не пускают, ничего не позволяют. Я-то знаю: мы в одном парадном живем, я к ней иногда захожу… Как она хотела в этом году в кружок юннатов записаться, плакала даже, - нет, не позволили! На экскурсии в музей и то не пускают.
- Неужели не пускают? - Валя Ёлкина круглыми глазами поглядела на Лену. - А я думала: сама не хочет.
- Сама? Скажешь тоже! Да разве это может быть?
- Нет, не может, конечно, - рассудительно сказала Настя. - А почему все-таки ее не пускают?
- А потому, наверно, что ее мама совершенно не понимает наших дел. Сама на экскурсии не ходила и Стеллу дома держит.
- Просто ужас! - сказала Катя.
- А я что говорю? - Лена достала из парты туго набитый портфельчик и деловито щелкнула замком. - Вот я и подумала, - прибавила она, - что если мы выберем Стеллу в совет, то она - хочет не хочет - привыкнет к общественной работе, и мама ее тоже, может быть, немножко перевоспитается.
- Ну, не знаю… Может быть, - с сомнением покачала головой Настенька. - Но я бы все-таки больше хотела, чтобы председателем была ты.
Старшие и младшие
Лето и осень этого года были для Снегиревых совсем не такими, как всегда.
Обычно, с тех пор как Таня перестала ездить в лагерь, Снегиревы летом жили на даче. Они снимали под Москвой две комнатки с террасой, в сосновом лесу. Сергей Михайлович еще весной уезжал в экспедицию, зато Ирина Павловна с детьми и бабушкой проводила на даче все лето. Только отдыхать ей приходилось мало. Она в первый же день ставила на террасе столик с чертежной доской и по целым часам рисовала эскизы для летних тканей - ромашки и маки на фоне неба, лесные ягоды среди зеленых листочков или просто какие-нибудь узоры. Иногда она уезжала в Москву, на фабрику, - сдавать работу, и тогда по вечерам дети ходили на станцию встречать ее.
Бабушка нередко говорила Ирине Павловне:
- Поехала бы ты, Иринушка, куда-нибудь отдохнуть от всех нас. Хоть на две недельки путевку бы попросила. А то и в прошлом году отпуск у тебя зря прошел, и нынче так же пройдет. Дома-то ведь без дела сидеть не будешь.
Ирина Павловна соглашалась, но когда подходило время отпуска, оказывалось, что ребята совершенно обносились и надо им кое-что пошить, что диван, на котором спит Таня, вытерся до неприличия и старую обивку необходимо заменить новой и что если осеннее пальто Ирины Павловны перелицевать, то его еще можно будет носить год, а то и два. Подумавши, Ирина Павловна решительно заявляла, что не намерена звать портниху и обойщика: выйдет дороже и хуже. Она отодвигала в сторону легкий столик с чертежной доской и ставила на террасе другой - потяжелее: со швейной машинкой. Это значило, что отпуск ее начался. За неделю до его окончания она одна на несколько дней уезжала в город, и когда все возвращались с дачи в Москву, диван, к общему восторгу, был перебит, подоконники заново выкрашены белой, как снег, масляной краской, а над столом висел новый пестрый абажур… Бабушка всплескивала руками, покачивала головой и вздыхала:
- Золотые руки у тебя, Иринушка! А только отпуск опять пропал. Я же говорила…
Но в этом году все пошло по-другому. Дачи не сняли, потому что на семейном совете еще весной решили отправить Мишу за город с детским садом, а Катю - в пионерский лагерь ("В лагере и веселей, - сказал Сергей Михайлович, - и для здоровья полезней, и с дисциплиной лучше"). После выпускных экзаменов уехала и Таня - на дачу к подруге. Все разъехались в разные стороны, и мама с бабушкой остались одни в городской квартире.
И вдруг, совсем неожиданно, Ирину Павловну премировали на фабрике путевкой в Крым. Сначала она отказалась наотрез. Как уехать перед началом учебного года! А кто соберет детей в школу? Нет, нет, ни за что! И думать нечего.
Но в фабкоме не стали и слушать ее. "Езжайте - и все тут! У вас взрослая дочь, и другие дети не маленькие, бабушка дома, проживут месяц и без вас".
И маме пришлось уехать за несколько дней до возвращения домой Тани, Кати и Миши.
Обычно, когда время подходило к осени, Ирина Павловна начинала готовить девочек в школу: удлинять им форменные платья, шить новые передники, покупать портфели - если старые бывали уже изношены. А в этом году у нее была такая срочная работа перед отъездом, что она не все успела сделать для детей, и позаботиться о Кате и Мише теперь должна была Таня.
Как только они приехали домой, начались сборы в школу. Но что это были за сборы! В самый последний день, накануне первого сентября, Миша хватился, что у него нет пенала, и Таня помчалась покупать пенал перед самым закрытием магазинов. Миша плакал до тех пор, пока Таня не вернулась и не сунула ему в руки долгожданный пенал.
Катя хоть и крепилась, но тоже чуть не плакала: ей не хватало одного учебника - по географии, и к тому же Таня забыла купить ей белую ленту для кос. А в первый день учебного года к белому переднику полагается вплетать в косы белые ленты.
Все в доме шло не так, как всегда. Особенно чувствовала это Катя в последнее время, приходя из школы домой.
Бывало - при маме - прибежишь и начнешь рассказывать о классных делах. Ирина Павловна стоит, нагнувшись над чертежной доской, но чуть разговор коснется чего-нибудь важного, сразу поднимет голову. Даже кисточку отложит в сторону.
"Ну а ты - что? - спросит. - А она - что? А Людмила Федоровна - что?"
Станешь подробно рассказывать, а мама: "Нет, Катенька, ты неправа. Тебе надо было сказать то-то и то-то, и никого бы ты не обидела и сама была бы спокойна. А Людмила Федоровна не могла поставить Ане больше, раз она отвечала с запинками, и нечего было Ане обижаться". И пойдет разговор с мамой - обо всем, обо всем! Мама всех девочек в классе знает по именам, и всех учителей, и нянечек. Недаром мама - член родительского комитета школы. К школьным спектаклям она помогает делать костюмы и декорации, и в школе говорят про маму, что она "свой человек".
Да и в самом деле - свой. Уж до того свой!..
А теперь, без мамы, некому рассказать про школу, не с кем посоветоваться, поделиться. С бабушкой не сговоришься. Станешь ей рассказывать, что Людмила Федоровна рассадила ее с Аней, а бабушка: "Болтали, верно?" И уж обязательно какую-нибудь старую пословицу припомнит: "Слово - серебро, а молчанье - золото"; или: "Сболтнется - не воротится". Начнешь рассказывать еще про какие-нибудь неприятности, а бабушка опять: "Ничего, перемелется - мука будет".
И никогда бабушка не расспросит, что же это за неприятности такие. Ей лишь бы только не двойка и не тройка. А остальное - все ничего. "Перемелется да перемелется". А покажется бабушке, боже упаси, что у Кати или Миши насморк или кашель начался, и уже сразу - градусники, горчичники, как будто насморк или кашель важнее всех школьных дел!
Можно бы, конечно, поговорить с Таней, но ей всегда некогда. Начнет Катя рассказывать ей что-нибудь, а она только усмехнется: "Пустяки, ничего страшного".
А кому же приятно, если все его дела считают пустяками?!
И вот наконец до приезда Ирины Павловны осталось всего два дня.
Бабушка и Таня уже привели все в порядок. Тетя Нюша, соседка со двора, вымыла окна. Кате оставалось только сложить книги на этажерке да убрать в ящиках стола и на подоконнике. Ведь от мамы ничего не скроешь - мама сразу заметит, где какой непорядок.
Возвращаясь из школы, Катя думала: "Сегодня какой день? Пятница. Значит, еще один-единственный денечек, и послезавтра рано утром поедем на вокзал встречать маму".
У Кати даже сердце на секунду замерло при мысли о том, какое это будет счастье - стоять на перроне и ждать того мгновенья, когда вдали покажется паровоз маминого поезда…
И Кате ясно представилось, как они все стоят на перроне. У Тани в руках - букет цветов. Медленно подходит поезд, и вот в окошке вагона - мама! Таня сразу ей - цветы в руки, а сама хватает мамин чемодан. А потом все садятся в машину "Победа", с шашечками на борту, и едут домой. Это уж Таня так решила - взять такси, чтобы со всеми удовольствиями! Заодно уж и Катя с Мишей покатаются…
Катя ускорила шаг. Скорей, скорей домой! Надо прибрать все так, чтобы мама осталась довольна.
Открыла Кате бабушка. В передней было темно (должно быть, перегорела лампочка).
- Бабушка, - сказала Катя, сбрасывая пальтишко, - я сейчас примусь за уборку. А то времени мало осталось.
Бабушка усмехнулась:
- Что ж, лучше поздно, чем никогда.
- Да почему же поздно? Ведь еще только послезавтра мама приедет. До послезавтра столько всего сделать можно!..
- Нет, боюсь, что не поспеть тебе, Катюша, - сказала опять с усмешкой бабушка.
В голосе ее Кате послышалось что-то странное - таинственное, добродушно-насмешливое… Катя встревожилась, заторопилась в комнату и в темноте наткнулась на что-то большое, твердое.
- Ой, что это? Чемодан!..
Еще не веря себе, Катя подбежала к вешалке, и, хотя в передней было почти совсем темно, глаза ее сразу различили - вернее, угадали - знакомый серенький плащ.
- Мама! - вскрикнула Катя не своим голосом и в тот же миг уткнулась в маму. Уткнулась и повисла у нее на шее.
- Мамочка, мусенька, - говорила Катя, целуя ее, - мы так мечтали поехать на вокзал - встречать тебя! Почему ты приехала раньше?
- Так ведь сегодня же день рождения бабушки, - сказала Ирина Павловна. - Вы что, забыли? - Она с ласковым упреком посмотрела сперва на Катю, а потом на Мишу (Катя только теперь его заметила: он стоял, подсунув голову под мамину руку).
- Бабушкино рождение? - Миша так удивился, что даже вытащил голову из-под маминой руки и заглянул ей в лицо. - А я и не знал, что у бабушки тоже бывает рождение.
- А я знала, конечно, - сказала Катя, - только у меня совсем вылетело из головы. Что же теперь делать? Ведь мы ей никакого подарка не приготовили.
- Нехорошо, конечно, - сказала Ирина Павловка. - Ну, да так и быть. Я привезла ей с юга большой шерстяной платок. Скажем, что это от нас всех. А теперь идемте распаковывать мои вещи. Я хочу угостить кое-чем вкусным и бабушку, да и вас заодно.
И, опустившись на колени, Ирина Павловна принялась вынимать из плетеной корзинки узкие, твердые, похожие на стаканчики крымские яблоки, тяжелые нежные груши в желто-коричневой веснушчатой кожице и посыпанные опилками большие прозрачные кисти винограда.
Катя прижалась щекой к маминой загорелой руке:
- Мусенька, да какая же ты хорошая! Ты разве не устала с дороги?
- Нет, я славно выспалась в вагоне, - ответила Ирина Павловна.
И на самом деле, она делала все так быстро, ловко, как будто ни чуточки не утомилась от двухдневного пути. Темные волосы ее были гладко, аккуратно причесаны, и вся она была, как всегда, бодрая и свежая.
Ирина Павловна положила на тарелку несколько яблок, груш и длинную тугую кисть винограда.
- Вот, Мишенька, - сказала она, - отнеси бабушке и помоги ей помыть.
Миша ушел, а мама притянула дочку к себе:
- Выглядишь ты хорошо, моя девочка. Ну расскажи, как было в лагере?
- Нет, раньше ты расскажи. Про море. Какое оно?
- Потом все расскажу… Ну как вы без меня жили? Кто тебя тут причесывал?
- Сама! - сказала Катя и хитро посмотрела на маму. - Я научилась сама заплетать косы.
Ирина Павловна засмеялась:
- Ну, сразу и видно, что сама - вон куда пробор заехал…
У нее так ярко блеснули зубы, что Катя даже удивилась маминому загару.
- Мусенька, а ты привезла ракушки?
- Привезла - и ракушки и камешки. Ну, давай распакуем чемодан и заодно обо всем поговорим.
- Да-да, мамочка, поговорим! - подхватила Катя. - У меня столько всего накопилось!..
Мама вышла из комнаты и вернулась, неся свой чемодан.
Она поставила его на стул. Щелкнул блестящий металлический замочек, и крышка открылась.
- Ну, рассказывай, - напомнила Ирина Павловна, осторожно вынимая из чемодана аккуратно сложенные в нем вещи и развешивая на спинки стульев летние платья. Она протянула Кате коробочку, всю обклеенную, как чешуей, ракушками. В коробочке оказались отполированные морскими волнами камешки. Одни были круглые, похожие на картошку, другие - овальные, как яйцо, третьи - плоские, гладкие, как маленькие плитки шоколада.
Катя не знала, на что смотреть раньше.
- Ой, какие красивые, гладенькие камешки! - говорила она, перебирая их в руках. - А это шляпа? Какая огромная!
Ирина Павловна вынула из чемодана мягкую войлочную шляпу. Катя сразу же надела ее на голову и оказалась под шляпой, словно под крышей.
- Это от солнца, - сказала мама. - Ну выкладывай, что у тебя тут без меня "накопилось".
- Без тебя было плохо, - донесся голос из-под шляпы. - Я так скучала без тебя! Ты понимаешь, мамочка, тебе всегда все интересно, а бабушке начнешь рассказывать, а она ничему не удивляется. Ну решительно ничему!
В комнату вбежал Миша.
- Бабушка не позволяет есть виноград! - сказал он разочарованно. - Говорит, скоро - обед.
- И правильно, - сказала Ирина Павловна. - Я совсем забыла. Вот и тебе, Мишенька, коробочка с ракушками и камешками. Пойди поиграй, а мы тут с Катей поговорим.
Миша заглянул Кате под шляпу:
- Какая смешная шляпа! Как зонтик! А можно и мне ее поносить?
- Можно. По очереди, - сказала Ирина Павловна. - А пока иди.
Миша, взяв подарок, убежал показывать его бабушке, а мама спросила:
- И это все, что у тебя "накопилось"?
- Нет, мамочка, - донеслось опять из-под шляпы. - Я тебе должна сказать еще самое главное. Очень плохое!
Мама присела на стул возле чемодана:
- Ну? Что случилось?
- У нас с Таней… испортились отношения.
- Что? - удивилась Ирина Павловна. - Как же это они могли так сразу испортиться?
- А очень просто. С тех пор как Таня стала студенткой, она так воображает! Только станешь ей что-нибудь рассказывать, а она на часы смотрит. То ей в читальню надо, то на лекцию, то к подруге, то еще куда-нибудь. Скажешь ей: "Мне надо тебе что-то рассказать", а она: "Потом, сейчас не могу". Всегда, всегда ей некогда, и все мои дела для нее - пустяки. Ну вот ты не поверишь - я осталась без учебника географии. Новый предмет, такой трудный, столько названий разных, а я должна занимать книжку у девочек… Уж сколько раз я Тане жаловалась, а она все только обещает да обещает…
Рассказывая, Катя и на самом деле почувствовала, как у нее растет обида на Таню. По-настоящему она с Таней не ссорилась, но сейчас просто очень приятно было рассказывать маме, как трудно жилось без нее, и видеть, что мама, и не говоря ничего, отзывается на каждое слово.
Ирина Павловна слушала серьезно, внимательно, но потом потерла глаза - один, другой, и тут Катя заметила, что мама все-таки устала с дороги, что ей хочется спать, и еще поняла, что огорчила ее.
- Нет, Катенька, - сказала Ирина Павловна, снимая с нее шляпу и приглаживая ей волосы, - ты напрасно обижаешься на Таню. Ты тоже должна понять, что ей сейчас нелегко в новой обстановке. Нужно привыкнуть к профессорам, студентам… Учиться в институте не так-то просто, ты не думай! Это в школе учителя заботятся о каждом ученике, а в институте все надо самому - и конспекты составлять по книгам и лекции записывать… Если уж хочешь говорить серьезно, то раньше Таня о тебе всегда заботилась, а теперь ты сама должна подумать о ней.
В эту минуту из передней донесся звонок.
- Наверно, это она! - обрадовалась мама. - Подожди, Катюша, я сама открою.
Она быстро пошла, почти побежала к дверям, но дверь открылась не сразу. Ключ почему-то сейчас не поворачивался в руках у Ирины Павловны, хоть руки у нее были такие уверенные, ловкие - "золотые".
- Танюша, ты? - спросила она, и за дверью сейчас же раздался такой неистовый, счастливый вопль, что даже бабушка в кухне услышала и, прибежав, помогла маме справиться с непослушным ключом.
Это, конечно, была Таня. Она крепко обняла свою маму - и тут только заметила, что почти доросла до нее.
- Ну что у тебя в институте? - спросила Ирина Павловна, с улыбкой глядя на свою почти уже взрослую дочь.
- Скоро стипендию получу! - с гордостью ответила Таня. - А пока я заняла у бабушки немного денег… - Таня оглянулась и добавила шепотом: - На подарки.
- Кому же подарки? - спросила мама.
- Прежде всего самой же бабушке, - все так же тихо ответила Таня. - Ведь сегодня ее рождение.
Вместе с мамой она пошла в комнату и положила на стол свой портфель. Катя и Миша сразу оказались тут как тут, словно только и ждали этой минуты.
Таня вынула из портфеля узкую длинную коробочку и протянула ее брату.
- Это тебе, - сказала она, - цветные карандаши.
- А бабушке что? - спросил Миша.
- Сумочка, - сказала Таня. - А то на бабушкину смотреть страшно.
Катя и Миша осторожно погладили черную, блестящую сумочку.
- А вот это тебе, Катюша. Учебник географии. Наконец-то удалось достать. Уже четвертый раз в магазин забегаю.
Катя покраснела.
- Ой, спасибо! - тихонько сказала она, боясь встретить мамин взгляд, и взяла в руки новую книжку. На серовато-голубоватом переплете были нарисованы высокие сосны, зеленые елочки, желтые березки и мягко синела гладь реки.
- А это еще один маленький подарок Кате, - сказала Таня, вынув из портфеля что-то завернутое в бумагу.
- Опять - мне?
Катя еще больше смутилась.
Из свертка выпала, разворачиваясь и мягко струясь, белая атласная лента.
- Красивая какая! - прошептала Катя.
Таня посмотрела на Ирину Павловну:
- Понимаешь, мамочка, скоро у нас в школе большой вечер. Медали будут давать. И вот я подумала, что у Кати нет хорошей ленты.
- При чем же тут Катя? - улыбаясь, спросила Ирина Павловна. - Ведь медаль, насколько мне известно, будешь получать ты, а не Катя.
- Да, но нам сказали, что пригласят по нескольку учениц из каждого класса. Хороших, конечно. И прежде всего тех, у кого сестры - медалистки. И бабушку нашу пригласили. И, конечно, тебя, мамочка.
Катя захлопала в ладоши.
А Миша подумал и спросил:
- И меня?
Мама и Таня переглянулись. А Катя сказала:
- Правда, мамочка, возьмем его с собой.
Мама пожала плечами:
- Не знаю, Мишенька. Как-то неудобно… Получится вся семья.
Миша нахмурился.
- Да-а, - протянул он, - когда вы все - так не семья, а когда со мной - так уже семья?
Кате стало жалко Мишу.
- Знаешь, Мишенька, - сказала она, - там будет неинтересно!
- Ну и пускай! - проговорил Миша, и у него задрожал подбородок. - Я очень люблю, когда неинтересно!
Мама притянула его к себе:
- Не горюй, сынок! Помнишь, папа говорил, уезжая, что он на тебя надеется. Ты ведь теперь единственный мужчина в доме и должен вести себя мужественно. Разве ты видел когда-нибудь, чтобы папа плакал по пустякам?
- Он вообще не плачет, - сказал Миша.
- И ты вообще не плачь. Ну, Танечка, расскажи, что слышно у тебя?
- Ох, мамочка, сколько у меня всего накопилось! Без тебя так трудно жилось!
- И у тебя "накопилось"? - улыбнулась мама и, чуть прищурившись, посмотрела на Катю. - И тебе трудно жилось?
Катя отвела глаза, взяла свою книжку, ленту и потихоньку вышла из комнаты.
"Ладно, - подумала она, - пусть уж теперь Таня рассказывает".