Мальчики играют в уголовников. Не понарошку, всерьез. Угоняют машину, похищают оружие, грабят банк. Они не понимают, что переступили черту, за которой действуют иные законы, и охотник легко может стать добычей матерого хищника. А сексуальный маньяк-садист уже идет по следу.
Содержание:
-
Игорь Крутов - Мясник 1
-
Пролог 1
-
Глава первая 1
-
Глава вторая 6
-
Глава третья 15
-
Глава четвертая 22
-
Глава пятая 31
-
Глава шестая 38
-
Глава седьмая 44
-
Глава восьмая 49
-
Эпилог 56
Игорь Крутов
Мясник
"Я вообще замечаю: если у человека по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов и грез, и усилий - он очень дурной, этот человек…
Вот уж если наоборот: если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение - это уже точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне гадок.
Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу они рады - так это просто мерзавцы, о них и говорить-то противно.
Ну уж а если кому одинаково скверно и утром, и вечером - тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок…"
В. Ерофеев
Пролог
За человеком следили. Тщательно и профессионально.
"Наружка"- группа наружного наблюдения за объектом - работала четко и слаженно, и если бы простой обыватель вдруг и обратил на них внимание, то, в лучшем случае, счел бы все увиденное обычным совпадением.
Следившая за человеком "наружка" состояла из двух пар - ведущей и страхующей.
Первый из ведущей пары - молодой человек лет двадцати трех, не больше, серый и безликий среди такой же серой и безликой толпы - отставал от "объекта" (делая это, естественно, вполне сознательно!) ровно на пятнадцать положенных по инструкции шагов. Молодой человек жевал спичку, шел легкой птичьей походкой, сунув руки глубоко в карманы тонкой не по сезону куртки. Он изредка демонстративно зевал, делая вид, что он обычный праздный гуляка, и, надо заметить, это получалось у него вполне естественно и довольно точно.
Его напарник вел себя несколько иначе, скажем так, не столь легкомысленно. Возможно, в этом был виноват его внешний вид - рубец на щеке, прижатые к черепу уши, черная застегнутая на глухую "молнию" кожаная куртка и крепкие пальцы, схватившие стальными клещами руль видавшего виды "жигуленка". Он ехал на машине, не скрываясь, всем своим видом показывая, что следит, и это - вот ведь парадокс! - было для него лучшей маскировкой (что, кстати, тоже предусмотрено в многочисленных инструкциях).
Надо заметить, что ведущая пара двигалась за "объектом" тоже весьма своеобразно.
Автомобиль почти в точности копировал ритм движения человека: если тот вдруг начинал спешить, идя на обгон пешехода, то и "жигуленок" давал газу, а когда "объект" неожиданно останавливался, то и наблюдатель нажимал на тормоза, терпеливо дожидаясь, пока человек вновь не продолжит идти…
Молодой человек, напротив, всем своим видом показывал, что ему лично на "объект" глубоко наплевать - ну идет себе какой-то человек, да и черт с ним! - у него, у молодого человека, своих дел навалом: вот, кстати, девушка прошла весьма аппетитная, и ноги у нее ничего, и вымя еще не отвисло, словом, класс девчонка, самый смак, и если бы не припудренные прыщи на лбу, то он уж, естественно, лихо подлетел бы к ней и взял телефончик, а там, глядишь, и чем черт не шутит!..
Но вот ведь что интересно, при всей своей развязности и этакой хлестаковской лихости молодой человек ни на секунду не выпускал "объект" из поля зрения, хотя и шел за ним как бы в противофазе: если тот останавливался, наблюдающий нагло пер на него, пяля свои наивные глаза, словно говорил - да вот он же я, смотри, дурак, смотри! А когда "объект" возобновлял движение, молодой человек замирал или шел куда-то в сторону, якобы заинтересовавшись безделушками на лотках.
Если ведущая пара наружного наблюдения работала, как два коверных, как Бим и Бом, дополняя друг друга, но строго держась на разных позициях имиджа, то оставшаяся часть "наружки", страхующая, вела себя просто и понятно, как обычная рабочая лошадка, без выкрутасов, без всего того, что так любят показывать в дешевых американских - как, впрочем, и во всех других! - боевиках.
Страхующая пара находилась в иномарке - двое в одинаковых светлых плащах, одинаково подстриженные и, что уже было явным перебором, с одинаковыми проборами. Они двигали в такт челюстями - "Стиморол", естественно, неповторимый и устойчивый, - держали в поле зрения и "объект", и молодого человека, и его напарника в "жигуленке", смотрели внимательно, фиксируя каждую, на их взгляд, подозрительную мелочь, и негромко переговаривались:
- Стажер (т. е. молодой человек) светится. Сволочь…
- Нормально!..
- Я же вижу…
- Я тоже.
Пауза.
- И Родионов (т. е. сидевший в "жигуленке") светится, - невозмутимо сказал тот, что находился на месте пассажира; сказал, выдержал паузу и добавил со значением: - Сволочь…
- И Родионов - нормально! - тотчас возразил его коллега.
- Я же вижу…
- Я тоже.
Вновь пауза.
Они синхронно повернули головы (как две заведенные куклы!), посмотрели друг на друга. Нехорошо посмотрели, надо заметить. Скверно. Как пара змей. И вновь отвернулись. Чтобы продолжить наблюдение…
Если бы человек знал, что за ним ведется такая тщательная слежка, то он наверняка бы повел себя по-другому и уж, конечно, не стал бы торопиться к себе домой, что он в данный момент и делал.
Его звали Олег Васильевич Хлынов, он дослужился до майора Федеральной службы безопасности и не предполагал, что в настоящее время является не просто гражданином России и обычным москвичом, а "объектом", которому присвоен личный номер 621/03…
Глава первая
Теперь Никита Сергеевич жалел, что впустил в свою машину этих молодых людей.
А поначалу все было вполне прилично. Стояли у обочины, не выскакивали, пытаясь остановить транспорт, на середину дороги, вежливо сказали, куда ехать и даже поинтересовались, можно ли курить в салоне, что для нынешней молодежи вообще редкость. Но через пару минут после того, как они залезли в салон, началось такое, из-за чего Никита Сергеевич пожалел, что поддался первому впечатлению.
Их было двое. Тот, что пониже ростом, сел впереди, рядом с местом водителя, а тот, что повыше и помощнее, - сзади, прямо за спиной Никиты.
Он знал, чем может закончиться такое
расположение пассажиров, но надеялся, что тут простое совпадение. И хотя поведение парней с каждой минутой менялось, он все еще надеялся.
Собственно, ничего такого угрожающего не происходило. Ребята были вежливы, но явно нервничали. Слишком нервничали. Никита подумал: если его предположения верны, то пацаны эти впервые пошли на такое.
- А что, шеф, - развязно проговорил тот, что сидел за спиной, - кормит тебя твоя тачка прилично?
Ну вот, подумал Никита, вежливость побоку, теперь в любую минуту жди чего угодно.
- Мне хватает, - ответил он, наблюдая за парнем в зеркало.
Никита перехватил быстрый взгляд заднего пассажира на своего соседа и, ничем не выдавая своего волнения, приготовился.
- Останови, - приказал задний.
Да, место достаточно глухое, пустынное и безлюдное. Если уж грабить, то только здесь. Никита остановился. Он уже знал, что последует в следующее мгновение.
А последовало вот что: левой рукой он остановил стремительно взметнувшуюся удавку у своего горла, а ладонью правой нанес короткий и точный удар по кадыку сидевшего рядом. Тот задохнулся, захрипел и на время выбыл из борьбы. Справиться с одним было уже легче. Если удавка не захлестнула сразу, повторить прием уже очень трудно.
Перехватив руку нападавшего, Никита вывернул ее, хотя и находился почти спиной к парню, и хладнокровно нажал на ту часть локтя, где руку можно сломать, сложив обе части пополам. Рев забился в ушах Никиты, но не произвел на него никакого впечатления.
- Пусти, - выл парень от дикой боли. - Больно руку, больно!
Никита подержал его еще немного, внимательно наблюдая за ним. Когда он увидел, что парень вот-вот потеряет сознание, он отпустил руку и спокойно вышел из машины, чтобы вытащить "пассажира" через заднюю дверь. Он был спокоен, даже слишком спокоен, и это чуть не стоило ему жизни.
Тысячная доля секунды отделила его от смерти - именно в это мгновение Никита каким-то звериным чутьем почуял: нужно отпрянуть. Он стремительно дернулся, и почти в это же мгновение прогремел выстрел - пуля просвистела впритирку с его ухом.
Выстрелить второй раз парень не успел. Никита обхватил его запястье, сдавил железными пальцами, и тот заорал. Орал он долго, протяжно, отчаянно, словно в припадке безысходности. Они все еще барахтались в салоне машины в борьбе за оружие, но обоим уже был ясен исход этой борьбы, и парень выл, предчувствуя свое поражение, хотя и не сдавался. Наконец Никита рассчитанным ударом - лбом по переносице - отключил его. Парень затих, а Никита, тяжело дыша, выбрался из салона, держа в руке отобранный пистолет.
Достал из багажника бечевку, связал обоим "пассажирам" руки за спиной, погрузил их на заднее сиденье и отвез по хорошо знакомому ему адресу - в милицию.
Сдав парней дежурному офицеру и написав заявление, в котором подробно изложил, как все произошло, он присовокупил ко всему трофейный пистолет и отправился домой.
- Спасибо за помощь, Никита Сергеевич, - многозначительно хмыкнул на прощание дежурный офицер.
- Не за что.
Он не был настроен на какие-либо разговоры. Ему не хотелось говорить ни с кем. Он не испытывал никакого удовлетворения от того, что обезоружил и сдал бандитов по назначению, чувствуя одно - полную опустошенность. Он хотел одного - домой!
Оперуполномоченный уголовного розыска майор Котов Никита Сергеевич был уволен из органов год назад за поступок, несовместимый со званием офицера милиции.
Раньше бы сказали - офицера советской милиции.
Впрочем, когда-то так и сказали. Очень давно, миллион лет назад, ему сказали, что он позорит это высокое звание, и предложили уйти. Тогда он этого сделать не смог. Просто перевелся в небольшой город, всего-то на миллион жителей. И поначалу Горек его принял. И коллеги - тоже.
А потом - вышвырнули из своих рядов.
Это были два совершенно разных случая, но объединяло их одно: оба раза ему почему-то начисто отказывало его знаменитое звериное чувство опасности.
С детства Никита интуитивно чувствовал опасность. Он не знал, как это объяснить, не понимал, как и что происходит, но в нужную минуту он словно чувствовал внутри себя сигнал: осторожно!
Ему было двенадцать лет, когда он впервые спасся от неминуемой гибели благодаря этому уникальному дару. Мальчишка стоял у стены аварийного дома и выяснял отношения с соседской девчонкой, вдруг какая-то сила заставила его изо всех сил толкнуть девочку в едва намечавшуюся грудь, отчего она пробежала спиной вперед метров пять и упала, а сам он молнией метнулся вбок, и в ту же секунду на место, где они только что стояли, с высоты третьего этажа рухнул балкон, поднимая вокруг себя тучи пыли и разбрасывая обломки камней. Никита и девочка остались невредимы, причем она даже не сразу сообразила, что произошло. Ей показалось, что Никита нарочно толкнул ее и обрушил балкон.
Шуточка такая. Она обозвала Никиту "дураком" и убежала. А он остался стоять столбом, не в силах поверить тому, что произошло.
Потом были еще случаи, когда он смог убедиться: да, он обладает редкостным качеством предвидения того, что называют опасностью. И потом, когда он уже работал в милиции и стал одним из самых смелых и удачливых оперативников, его интуиция не раз выручала его в самых, казалось, безнадежных ситуациях.
Впервые она изменила ему именно тогда, десять лет назад, когда ему пришлось с позором уйти из своего отдела и уехать куда глаза глядят, а именно - сюда, в Горек.
А во второй раз она изменила ему тогда, когда ему пришлось уже навсегда расстаться со службой в милиции.
В первое время приходилось очень трудно. Нужно было учиться жить заново, привыкать к мысли: "Я как все", учиться по-новому зарабатывать деньги, он ведь ничего не умел - только ловить преступников. А теперь приходилось осваивать новую профессию.
Он не мог быть ни челночником, ни продавцом в лавке. Он скорее отрезал бы себе руку, чем согласился бы работать охранником в какой-нибудь коммерческой фирме - слишком ненавидел и презирал тех, кто там работал. Он соглашался, что и среди коммерсантов встречаются порядочные люди, но таких было, по его мнению,
слишком мало, лично ему они не встречались. Все - спекулянты и сволочи. Так он думал.
Не мог он работать ни сторожем, ни охранником, ни, как модно теперь выражаться, "политическим консультантом" у этих легализованных бандитов.
У него была первая модель "Жигулей" - так называемая "копейка", и он занялся частным извозом. Так-то лучше. Во всяком случае, ни от кого не зависишь. Разъезжаешь по городу, подвозишь людей и получаешь за это свои трудовые. Негусто, но семью прокормить можно. Если не жировать, конечно.
Он поставил машину около подъезда. Вообще-то он всегда ставил ее на стоянке, но сегодня что-то подсказывало ему: еще придется воспользоваться мотором.
Около подъезда стояли подростки - ровесники его дочери. Никита почувствовал в их взглядах что-то странное, необычное выражение глаз.
- Здравствуйте, Никита Сергеевич, - сказал ему, ухмыляясь во весь рот, Бочонок - дворовый шутник.
Никита на него взглянул внимательно и понял: нет, неспроста тот ухмыляется, ох, неспроста.
- Привет, Бочонок. А ты все растешь. Скоро совсем бочкой станешь. Чё лыбишь-ся-то?
Улыбка моментально слетела с лица мальчишки.
- А весело, - сказал он, переглянувшись с остальными ребятами.
Да, ребята определенно вели себя как-то странно: кто-то смотрел ему прямо в глаза и так же, как и Бочонок, ухмылялся; кто-то, наоборот, отводил взгляд, но ни одного, как ему показалось, равнодушного лица. Определенно что-то знают, но сообщать ему не торопятся.'
- Ну-ну, - кивнул Никита и стал медленно подниматься по лестнице.
"Что это они меня караулят?" - подумал он. И снова чувство опасности стало медленно, но настойчиво овладевать им. Последние ступени перед дверью в свою квартиру он уже одолел одним махом.
Дверь открылась сразу, едва он позвонил. На пороге стояла Людмила, жена. Увидев его, она разочарованно вздохнула и прошла в квартиру.
Интересно, уже в тревоге думал Никита, что тут происходит?
Внезапно он понял: дочь!
- Где Таня? - спросил он у Людмилы.
Жена уже подходила к нему, держа в руке листок из обычной школьной тетради.
- Люда! - чуть повысил голос Никита. - Где Таня, я тебя спрашиваю?
Так же молча Люда протянула ему лист, на котором почерком дочери было написано несколько строк.
Никита взял листок и прочитал: "Папа и тетя Люда! Мне все надоело, и по этому я ухожу. Можете больше из за меня не ссориться и любить друг друга, сколько вам влезет. Я больше мешать вам никогда не буду. Но вы тоже мне не мешайте жить. Папа, не ищи меня, я уехала далеко-далеко, чтоб только не видеть ни тебя, ни эту фальшивую маму. Прощайте. Таня".
Он поднял голову и посмотрел на Людмилу:
- Где она? - только и смог он растерянно повторить свой вопрос.
Людмила устало пожала плечами.
- Почему ты думаешь, что я знаю? - чуть удивленно спросила она. - Меня она посвящает в свои тайны еще меньше, чем тебя.
- "Далеко-далеко"… - повторил он. - Что это могло значить?
Он вдруг вспомнил всю компанию в подъезде. Буквально через секунду он уже был за дверью. Словно испарился. Людмила только покачала головой. Она привыкла к странностям мужа.
Вся компания была в сборе. Казалось, они специально ждали, когда он вернется.
Так и было на самом деле.
- Я же сказал, - торжествующе проговорил Бочонок. - Щас он нам устроит допрос с пристрастием. По полной программе.
С него Никита и начал.
- Где она? - спросил он Бочонка, подойдя к парню вплотную.
- Кто? - сделал тот вид, что не понимает, о чем идет речь.
- Таня.
- Какая Таня? - глумился Бочонок.
"Спокойно, - сказал себе Никита, -
только спокойно. Все только начинается, поэтому спокойней, будь осторожен, Hе давай ему повода обвинить тебя потом в том, чего у тебя и в мыслях не было".
- Моя дочь, - еле сдерживаясь, ответил Никита.
_А я тут при чем? - удивленно пожал
плечами Бочонок. - Она же твоя дочь, а не моя жена. Что ты ко мне-то пристал, не пойму?
Он знает, понял Никита, но не скажет. Все они знают, но никто не скажет. Почему?..
- Почему? - спросил он.
Что почему? - переспросил Бочонок. Почему ты не хочешь говорить Что я тебе сделал?
- Вот именно! - захохотал Бочонок. - Что ты мне такого сделал, чтоб я тебе говорил? А?!
Никита отвел от него взгляд и посмотрел на остальных. Всего вместе с Бочонком их было пятеро.
Вот Серега, худой долговязый мальчишка с выбитыми в драке передними зубами. Вот Степка по кличке Шкет - в свои пятнадцать он выглядел девятилетним пацаном. И две девчонки, похожие друг на друга, как сестры-близнецы: Алка-Алкаш-ка и Надька, которую ровесники почему-то звали "Надя, у которой п… сзади". Никита не знал, почему именно они так ее звали, да, собственно, и задумываться над этим не хотел. А теперь вот почему-то задумался. Хотел думать о дочери, о Тане, о том, где она может быть, а вот думает, почему эту самую Надьку называют… тьфу, нашел, о чем думать.
Он снова посмотрел на Бочонка. Тот, не таясь, ухмылялся прямо ему в лицо, и это помогло Никите взять себя в руки.
- Ну? - уже спокойно проговорил он. - Будешь говорить?
- Да что говорить, дядя? - внезапно заорал тот. - Что ты пристал к детям?!Сидим, никого не трогаем, не пьем, не курим, не нарушаем. А ты приходишь и пугаешь, запугиваешь. Уйди, дядя, а то мы милицию позовем! - садистски улыбнулся толстяк, наступая на больную мозоль Никиты.
Никита понял, что над ним издеваются, причем не особенно это скрывая. И ему показалось это странным, раньше ребята не вели себя так откровенно подло. Внезапно он все понял…
И ему стало плохо оттого, что он понял…
Он медленно повернулся ко всем спиной и, не оглядываясь, медленно стал подниматься по лестнице. Он знал, что они ничего не скажут. Более того, он понимал, что на их месте он тоже вряд ли бы рассказал все. Потому что они, наверное, правы. То есть наверняка правы.