- Нет, Пич! - Дебора, смеясь, попыталась спасти сумочку из собачьих зубов, но когда она распрямилась, в ее зеленых глазах блестели слезы. - Спасибо, Томми. Спасибо тебе за все. За все.
- К вашим услугам, - весело отвечал он. Подойдя к Деборе, Томас Линли порывистым движением прижал ее к себе и поцеловал в волосы.
И Барбара, наблюдавшая эту сцену со стороны, догадалась, что Сент-Джеймс - а почему, о том ему лучше знать - намеренно оставил их вдвоем именно ради этого поцелуя.
3
Тело было обезглавлено. Эта жуткая подробность в первую очередь бросалась в глаза. Три полицейских офицера, собравшиеся за круглым столом в кабинете Скотленд-Ярда, склонились над фотографиями чудовищно изувеченного тела.
Отец Харт беспокойно поглядывал то на одного, то на другого из присутствовавших, тайком перебирая в кармане серебряные бусины миниатюрных четок. Эти четки в 1952 году благословил Папа Пий XII. Разумеется, не на аудиенции, кто бы мог надеяться на такую честь, и все же крест, начертанный дрожащей рукой первосвященника над головами двух тысяч благочестивых паломников, должен обладать особой силой. Тогда отец Харт закрыл глаза и высоко поднял в воздух свои четки, чтобы не упустить ни капли из пролившейся на них благодати.
Перебирая четки, он добрался до третьей декады скорбных таинств, когда высокий блондин наконец заговорил.
- "Какой удар был нанесен", - пробормотал он, и отец Харт внимательно посмотрел на него.
Этот человек - полисмен или нет? Отец Харт не понимал, почему блондин так нарядно одет, но, услышав знакомую цитату, с надеждой обернулся к нему.
- А, Шекспир. Да. Удивительно точно.
Толстяк с вонючей сигарой во рту бросил на священника недоумевающий взгляд. Харт смутился, кашлянул и продолжал молча смотреть на то, как специалисты изучают фотографии.
Харт провел в этой комнате уже четверть часа практически в полном молчании. Толстяк раскуривал свою сигару, женщина дважды намеревалась что-то сказать, но сама себя сурово обрывала, и первой фразой, прозвучавшей здесь, стала эта строка Шекспира.
Женщина беспокойно постукивала кончиками пальцев по столу. Она-то уж точно служит в полиции. Это видно по ее форме. Но почему она такая несимпатичная - маленькие подвижные глазки, плотно сжатый рот? Она совершенно не годится. Не сможет ничем помочь. Не сумеет поговорить с Робертой. Как же им объяснить?
Следователи по-прежнему рассматривали жуткие фотографии. Отец Харт старался даже не смотреть в эту сторону. Он слишком хорошо помнил, что на них изображено, он первым оказался на месте преступления, и вся сцена навеки отпечаталась в его мозгу. Уильям Тейс лежал на боку - здоровенный мужчина шести с лишним футов роста, - скрючившись, словно зародыш в утробе, прижав левую руку к животу, подтянув колени к груди, а на месте головы - на месте головы не было ничего. Да, и впрямь как Клотен. Только возле него сидела не очнувшаяся в испуге Имогена, а Роберта, повторявшая ужасные слова: "Я сделала это. Я рада". Голова откатилась в угол хлева на кучу прогнившего сена. Харт посмотрел туда, и… о, боже, там сверкали мерзкие крысиные глазки, острые коготки разодрали кожу на лице Тейса, и подрагивающий нос серой твари уже окрасился кровью, а крыса все продолжала скрести. Отче наш, иже еси на небесах… Отче наш, иже еси на небесах… Надо еще многое рассказать, многое, но сумею ли я теперь припомнить?!
- Отец Харт! - Блондин, облаченный в визитку, отложил в сторону очки и извлек из кармана золотой портсигар. - Вы курите?
- А… да, спасибо. - Священник торопливо схватил портсигар, надеясь, что никто не заметил, как дрожат его руки. Затем блондин протянул изящную коробочку женщине, но та решительно покачала головой. Вслед за золотым портсигаром на свет появилась серебряная зажигалка. Все это заняло несколько секунд. Харт радовался передышке, позволившей ему собраться с мыслями.
Блондин всмотрелся в длинный ряд фотографий, украшавших дальнюю стену кабинета, и уселся поудобнее.
- Почему вы отправились в тот день на ферму, отец Харт? - негромко спросил он, скользя взглядом от одной фотографии к другой.
Отец Харт близоруко заморгал. "Наверное, это фотографии подозреваемых?" - с надеждой подумал он. Быть может, Скотленд-Ярду удалось наконец напасть на след этого изувера? Но на таком расстоянии он даже не мог определить, люди изображены на этих фотографиях или какие-нибудь предметы.
- Было воскресенье, - ответил он, словно такого пояснения было достаточно.
Блондин быстро повернул голову. У этого молодого человека прекрасные карие глаза.
- Вы обычно навещали Тейсов по воскресеньям? - осведомился он. - Приходили к ним обедать?
- О… я прошу прощения… я думал, это есть в рапорте… понимаете… - Опять он сбивается. Отец Харт несколько раз подряд сильно затянулся. Все пальцы в несмываемых пятнах от никотина. Потому-то блондин и предложил ему сигарету. Свои он забыл дома и на вокзале, увы, не догадался купить пачку. Столько всего обрушилось на него! Священник продолжал жадно втягивать в себя дым.
- Отец Харт! - окликнул его толстяк, начальник блондина. С самого начала все присутствовавшие назвали свои имена, но Харт, конечно же, все уже перепутал. Запомнил он только женщину - Хейверс, сержанта Хейверс, судя по нашивкам. Но два других имени выскользнули из его памяти. Он смотрел на сумрачные лица следователей и все больше поддавался панике.
- Простите, что вы сказали?
- Вы каждое воскресенье ходили к Тейсам?
Отец Харт изо всех сил старался ответить ясно, последовательно и разумно. Его пальцы по-прежнему сжимали в кармане серебряные четки. Уколовшись об острый выступ распятия, священник нащупал крошечное тело, вытянувшееся в агонии. Господи, какая страшная смерть!
- Нет, - поспешно отвечал он. - Уильям был регентом в хоре. У него великолепный бас. То есть был. Вся церковь наполнялась звуком его голоса, и я… - Он глубоко вздохнул. Только бы не сбиться с мысли. - В то утро он не пришел к мессе, и Роберта не пришла. Я беспокоился. Тейсы никогда не пропускали воскресную службу. Вот почему я пошел на ферму.
Офицер, куривший сигару, прищурился, рассматривая священника сквозь облако едкого дыма.
- Вы всегда наведываетесь к прихожанам, если они пропускают мессу? Держите их в строгости?
Сигарета догорела до самого фильтра. Пришлось загасить ее.
Блондин тоже загасил свою, не выкурив ее и наполовину, снова вытащил портсигар и протянул его священнику. Вновь пошла в ход серебряная зажигалка. Вспыхнул красный огонек, заструился дым, увлажняющий гортань, успокаивающий нервы.
- Главным образом я сделал это ради Оливии.
Следователь заглянул в рапорт.
- Вы имеете в виду Оливию Оделл?
Отец Харт обрадованно закивал.
- Понимаете, они с Уильямом Тейсом только что обручились. В то самое воскресенье вечером должно было состояться оглашение. Она несколько раз звонила ему после мессы, но никто не отвечал. Вот она и попросила меня помочь.
- Почему она сама не пошла?
- Она хотела пойти, но не смогла из-за Бриди, то есть из-за ее селезня. Селезень потерялся, и Оливии пришлось его искать. Она не могла уйти из дому, пока он не нашелся.
Полицейские в недоумении уставились на священника. Отец Харт покраснел. Все это звучит так глупо! Надо попытаться объяснить.
- Видите ли, Бриди - дочка Оливии. У нее есть ручной селезень. Не совсем ручной, конечно, но все-таки… - Как рассказать этим людям обо всех причудах и особенностях обитателей его прихода? Им уже и то странно, что большинство жителей английской деревни - католики.
Блондин заговорил вновь, очень мягко:
- Значит, Оливия и Бриди занялись поисками селезня, а вы отправились на ферму.
- Да-да, вот именно. Спасибо, - благодарно просиял отец Харт.
- Расскажите, что произошло, когда вы туда пришли.
- Сперва я подошел к дому, но там никого не оказалось. Дверь была не заперта, я еще подумал, что это очень странно. Уильям всегда закрывал все на замок, если куда-нибудь отлучался. Это у него вошло в привычку. Он и мне говорил, чтобы я запирал церковь, когда ухожу. По средам, после спевки хора, он не покидал церковь, пока все не разойдутся, и сам проверял, не забыл ли я запереть дверь. Такой уж он был человек.
- Значит, вы встревожились, когда обнаружили, что дверь осталась незапертой? - предположил блондин.
- Да, конечно. Хотя и средь белого дня, в час пополудни. Поэтому, когда на стук никто не ответил, я решился войти в дом. - Священник словно извинялся за свой поступок.
- Там ничего необычного не было?
- Абсолютно ничего. В доме было прибрано, у них всегда очень чисто. Да, только… - Он отвел взгляд к окну. Разве он сумеет им объяснить?
- Что?
- Свечи сгорели полностью.
- У них нет электричества?
Отец Харт печально поглядел на своих собеседников:
- Церковные свечи. Они должны гореть всегда. Круглые сутки.
- Вы имеете в виду - перед святыней?
- Да-да, вот именно. Перед святыней, - поспешно согласился он, торопясь продолжить свой рассказ. - Когда я увидел эти свечи, я сразу понял - что-то случилось. Ни Уильям, ни Роберта никогда бы не допустили, чтобы свечи погасли. Я прошел через весь дом. А потом, через черный ход, к хлеву.
- И там…
Что еще остается рассказать? Войдя вовнутрь, он сразу погрузился в мертвящую тишину. Снаружи, с ближнего пастбища, доносилось блеяние овец, пение птиц славило царящий повсюду порядок и мир. Но здесь, в хлеву, наступило молчание, ледяное молчание, словно в аду. Едва священник отворил дверь, в ноздри ему ударил душный, терпкий запах недавно пролитой крови, этот запах заглушал ароматы навоза, зерна и гниющего сена, неотвратимо, вопреки его воле, притягивая вошедшего к себе.
Роберта сидела в стойле на перевернутой бадье. Крупная девица, пошла в отцовскую породу и окрепла на крестьянской работе. Девушка сидела неподвижно, уставившись не на распростертый перед ней безголовый труп, а на противоположную стену, будто изучала неповторимый узор, в который сложились трещины на известке.
- Роберта! - тревожно окликнул ее Харт. Он чувствовал, что все его внутренности сжались в тугой комок и тошнота поднимается к горлу.
Ответа он не дождался - ни вздоха не сорвалось с ее уст, ни малейшего жеста не последовало. Он видел лишь широкую спину Роберты, мясистые ноги она поджимала под себя. Подле девушки лежал топор. И только в эту минуту, глянув поверх ее плеча, священник вполне отчетливо увидел изувеченное тело.
- Я сделала это. Я рада. - Вот и все, что она наконец сказала.
Отец Харт зажмурился, отгоняя от себя тягостные воспоминания.
- Я вернулся в дом и вызвал Габриэля.
На миг Линли представилось, что священник имеет в виду не кого иного, как архангела. Этот нелепый маленький человечек, с трудом продиравшийся сквозь дебри своего запутанного повествования, вполне мог поддерживать контакт с миром иным.
- Габриэля? - напряженно переспросил Уэбберли. Линли догадался, что терпение его начальника уже истощилось. Он быстро перелистал полицейский отчет, надеясь натолкнуться на это имя. Ага, вот оно.
- Габриэль Лэнгстон. Местный констебль, - пояснил он. - Насколько я понимаю, отец Харт, констебль Лэнгстон тут же позвонил в Ричмонд, в полицию?
Священник кивнул. Он с тоской глянул в сторону портсигара. Линли открыл его и в очередной раз пустил сигареты по кругу. Хейверс отказалась, священник тоже было отказался, но Линли, чтобы подбодрить его, сам взял третью сигарету. От непрерывного курения в горле уже саднило, но Линли понимал, что им не дослушать эту историю до конца, если в организме рассказчика иссякнет запас никотина, а святому отцу почему-то требовался товарищ, разделяющий с ним его вредное пристрастие. Линли с отвращением сглотнул, мечтая о стаканчике виски, зажег сигарету и оставил ее бесцельно тлеть в пепельнице.
- Из Ричмонда приехали полицейские. Все произошло очень быстро. Они… они забрали Роберту.
- Этого следовало ожидать. Она призналась в убийстве, - произнесла Хейверс, поднимаясь со своего места и отходя к окну. Жесткая интонация ясно давала понять, что с точки зрения сержанта полицейские напрасно тратят время на беседу с глупым стариком. Им следовало давно уже мчаться на север, к месту события.
- Многие люди ложно обвиняют самих себя, - заметил Уэбберли, взмахом руки приказывая сержанту вернуться на место. - У меня скопилось уже двадцать пять признаний в убийствах, совершенных нашим Потрошителем.
- Я только пытаюсь напомнить, что…
- Об этом поговорим позже.
- Роберта не могла убить своего отца, - продолжил священник, воспользовавшись паузой. - Это просто невозможно.
- В семье и такое случается, - мягко возразил ему Линли.
- Но вы забываете про Усишки!
После столь странной реплики, которая самому священнику, по-видимому, казалась вполне ясной и разумной, воцарилась тишина. Никто не отваживался заговорить или даже взглянуть в лицо собеседнику. Тяжелое, затянувшееся молчание нарушил Уэбберли.
- Иисусе, - проворчал он, резким движением оттолкнув свой стул от стола. - Прошу прощения, но… - Он направился к бару в углу кабинета и вынул из него три бутылки.
- Виски, херес, бренди? - предложил он всем присутствовавшим.
Линли мысленно вознес благодарственную молитву Бахусу.
- Виски! - отозвался он.
- Вам, Хейверс?
- Мне не нужно, - сурово отвечала она, - я при исполнении.
- Разумеется. Что вы будете пить, святой отец?
- Ох, вот если бы глоточек хереса…
- Стало быть, херес. - Уэбберли быстро выпил, налил себе еще и вернулся к столу.
Теперь каждый задумчиво смотрел в свой стакан, словно гадая, кто же первым задаст вопрос на этот раз. Наконец на это отважился Линли, предварительно увлажнив нёбо отборным благоуханным виски.
- Усишки? - повторил он.
Отец Харт кивнул в сторону разложенных на его столе бумаг.
- Разве об этом не упоминается в отчете? - жалобно спросил он. - Не сказано о собаке?
- Да, здесь упоминается о собаке.
- Это и был Усишки, - пояснил священник.
Здравый смысл вновь одержал победу. Все вздохнули с облегчением.
- "Пес был найден убитым в хлеву рядом с Тейсом", - вслух зачитал Линли.
- Вот именно! Теперь вы понимаете? Вот почему мы все убеждены в невиновности Роберты. Не говоря уж о том, как она была предана отцу, нельзя забывать про Усишки. Она бы никогда не причинила вреда этой собаке. - Отец Харт торопливо подбирал как можно более убедительные слова. - Этот пес сторожил ферму, он жил в их семье с тех пор, как Роберте минуло пять лет. Конечно, он уже одряхлел, видел плоховато, но никому и в голову бы не пришло избавиться от такой собаки. Его знала вся деревня, мы все его баловали. Днем он обычно приходил в церковный двор, к Найджелу Парришу, и валялся на солнышке, слушая, как Найджел играет на органе - он наш церковный органист. А порой пес заходил на чай к Оливии.
- Он ладил с селезнем? - с серьезным видом уточнил Уэбберли.
- Как нельзя лучше! - радостно отозвался отец Харт. - Усишки прекрасно ладил с каждым из нас. Но за Робертой он следовал по пятам, куда бы она ни пошла. Вот почему, когда арестовали Роберту, я понял, что надо что-то делать. И я поехал к вам.
- И вы поехали к нам, - подхватил Уэбберли. - Вы нам очень помогли, святой отец. Полагаю, инспектор Линли и сержант Хейверс выяснили все, что им требовалось. - Он поднялся на ноги и распахнул дверь своего кабинета. - Харриман!
Пальцы, выстукивавшие морзянку на клавиатуре компьютера, прекратили свой бег. Послышался скрип быстро отодвигаемого стула, и в комнату вошла секретарша Уэбберли.
Доротея Харриман внешне слегка напоминала принцессу Уэльскую, и это сходство, к смущению окружающих, она подчеркивала: красила волосы, уложенные в изысканную прическу, в цвет согретой солнцем пшеницы, а при виде любого мужчины, способного оценить спенсеровские очертания ее носа и подбородка, снимала очки. Доротея мечтала выдвинуться, сделать хорошую "крьеру" - это слово она предпочитала выговаривать именно так, поэнергичнее. С работой она справлялась хорошо и вполне могла рассчитывать на повышение по службе, особенно если бы она отказалась от нелепой манеры одеваться так, что всякий принимал ее за ярмарочное чучело принцессы Дианы. В тот день она нарядилась в некое подобие розового бального платья, укороченного для повседневной жизни. Выглядело это чудовищно.
- Слушаю, суперинтендант! - промурлыкала она. Не внимая никаким заклятиям и угрозам, Харриман продолжала именовать всех сотрудников Скотленд-Ярда по чину и званию.
Уэбберли обернулся к священнику.
- Вы собираетесь переночевать в Лондоне, святой отец, или вернетесь в Йоркшир?
- Я должен успеть на последний поезд. Понимаете, несколько прихожан должны сегодня исповедаться, и, поскольку мне пришлось отлучиться, я обещал, что выслушаю их не позднее одиннадцати.
- Ясно. - Уэбберли кивнул. - Вызовите такси для отца Харта, - приказал он Харриман.
- О нет, у меня не хватит…
Уэбберли жестом остановил его:
- Скотленд-Ярд берет все на себя, святой отец.
"Берет все на себя". Священник попробовал эти слова на вкус. Он даже покраснел от удовольствия, которое доставила ему эта фраза, свидетельствовавшая о человеческом братстве и готовности понять друг друга. И он покорно вышел из кабинета вслед за секретаршей суперинтенданта.
- Что вы все-таки пьете, сержант Хейверс? - спросил Уэбберли, когда за отцом Хартом захлопнулась дверь.
- Тоник, сэр, - отрезала она.
- Отлично, - проворчал он и вновь распахнул дверь. - Харриман! - рявкнул он секретарше. Разыщите где-нибудь бутылку "швепса" для сержанта Хейверс… Нечего изображать, будто вы понятия не имеете, где найти тоник. Идите и принесите! - Громко стукнув дверью, Уэбберли вернулся к бару и достал оттуда бутылку виски.
Линли потер лоб и крепко сжал ладонями виски.
- Господи, голова просто раскалывается! - простонал он. - Может быть, у кого-нибудь есть аспирин?
- У меня есть, - сообщила Хейверс, выуживая из сумки маленькую коробочку. Перебросив ее Линли через стол, она предложила с наигранным радушием: - Берите сколько понадобится, инспектор.
Уэбберли задумчиво смотрел на нее. Он уже не первый раз спрашивал себя, смогут ли столь несхожие люди работать вместе. Хейверс вся ощетинилась, словно еж, только и ждет, что ее сейчас кто-нибудь обидит. Однако под непривлекательной наружностью прячется живой, стремящийся к истине ум. Захочет ли Томас Линли проявить достаточное терпение и готовность ободрять и поощрять этот ум, не обращая внимания на проявления малоприятного характера, из-за которых у Хейверс не сложились отношения со всеми предшествующими напарниками?