Левочка не хотел и не мог видеть ничего плохого вокруг. Если что-то жестокое происходило на его глазах, глубоким следом врезалось в его маленькое отзывчивое сердечко и не забывалось уже никогда. Долго не верил он в смерть отца, который погиб внезапно и при странных обстоятельствах, когда Левочке было лишь восемь лет. Восемь лет… это слишком мало, чтобы ощутить отцовскую крепкую руку в самые тяжкие годы, когда пора детства уже кончилась, а взрослым еще не стал. И Левочка вдруг впервые ощутил страшное одиночество. Оно сковало его, словно цепями. Левочка долго искал отца среди проходящих людей, не переставая верить, что он вот-вот придет и засмеется своим чудесным смехом, разгонявшим все тучи вокруг. Но отец не приходил. А ведь еще совсем недавно они с братьями Николенькой, Митенькой и Сережей беззаботно играли в "муравейных" братьев, сидя под стульями, загородившись от мира платками и ящиками, крепко прижавшись друг к другу и мечтали о счастье всех людей. Но главным было - найти зеленую палочку, хранящую в себе тайну счастья. Да! И в завершении надо было обязательно попасть на чудесную неведомую Фанфаронову гору, исполнив несколько сложнейших условий. Одно из них звучало так: "встать в угол и не думать о белом медведе!". О… это казалось невыполнимой задачей. Левочка так старался не думать о белом медведе, но именно он, проклятый, словно нарочно лез в его мысли. Левочка сердился, топал ножкой, но ничего поделать не мог. Белый медведь упорно преследовал его. Даже во сне! Что, смешно? Сами попробуйте!
А сейчас… Жизнь ворвалась с семью Толстых своей жестокой реальностью и ох!.. как трудно стало верить в существование зеленой палочки и "муравейного" братства. А Левочка так любил свой большой, уютный гостеприимный дом. Любил, когда вечерами вся семья собиралась в гостиной за чаем. И бабушка "с своим длинным подбородком, в чепце с рюшем и бантом…" раскладывала карты, понюхивала изредка из золотой табакерки и вела неспешный разговор с тетушками… Любил слушать мелодичный голос тетушки Татьяны Александровны Ергольской, когда та читала вслух и смотреть как огонь разгорается в печи. Эту свою тетушку Левочка бесконечно любил и считал своей родной-родной… после матери, конечно, образ которой был для него свят и неприкасаем… Любил всеобщее оживление, когда появлялся в доме юродивый Гриша, любил разглядывать этого странного бездомного человека с необыкновенно чистым, добрым взглядом, скитавшегося по дорогам, ночевавшего под открытым небом, вечно голодного, но, казалось, не представлявшего для себя другой жизни. Любил наблюдать, как сажали его за особый стол, угощали, давали денежку, и внимательно прислушивались к его непонятной сбивчивой речи, строя из этих обрывков предположения и догадки о будущем… Любил смотреть в окно из классной комнаты и любоваться на крепко слежавшиеся грязноватые куски уже подтаявшего снега, на проталинки с чуть пробивающейся крохотной зеленой травкой, на обалдевших от теплого солнышка звонко трезвонивших воробьев, страшно завидуя всем собакам, кошкам и воробьям на свете, когда учитель его, добрейший Федор Иванович Рессель, диктовал что-нибудь по чистописанию… Жизнь текла медленно, неспешно, почти всегда радостно и интересно. И вдруг… Все оборвалось. После отца умерла и бабушка, не сумев справиться с этим горем. Жизнь переменилась. Все пошло по-другому, как-то не так… Левочке казалось, что хорошо уже никогда не будет. Никогда больше он не испытает того полного детского беззаботного счастья. Никогда-никогда… Но Левочке помогла… зеленая палочка. Он вспомнил о ней однажды, когда увидел молодой зеленый прутик, валявшийся под яблоней. Ах, милый Николенька! Какой он молодец, что рассказал своим младшим братьям о чудесной зеленой палочке счастья, которую надо искать, искать всю жизнь, искать смело и дерзко, не забывая оглядываться вокруг себя и протягивая руку помощи отстающим и нуждающимся. Поисков этих Левочка никогда не оставит и проживет, благодаря этим чудесным поискам интереснейшую, честную, полную, смелую и замечательную, одним словом, великую, жизнь.
Великим писателем Левочка стал не сразу, не в один день и далеко немолодым человеком, хотя перо свое он пробовал еще в молодые годы, описав свое "Детство", свое "Отрочество" и свою "Юность", которые в писательских кругах были приняты на "ура", и все пророчили молодому писателю большое писательское будущее. Левочка очень долгое время никаким писателем себя не считал. И вообще, серьезно к себе, как к писателю, не относился. Он искал… И в своих поисках бродил по таким дорогам жизни, которые обычному человеку недоступны.
Несколько лет он служил на Кавказе с братом Николенькой. Воинственная, полная опасностей и приключений жизнь военного нравилась Левочке. По крайней мере, она отвлекала его от одиночества. Сильные впечатления военных действий, проявления истинной отваги офицеров и солдат поражали и вдохновляли Левочку в его поисках. Сам необычайно храбрый, отчаянно смелый, благородный и удивительно добрый к своим подчиненным, Левочка ненавидел войны, кровопролитие и смерть. Вот эти строки:! "Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете под этим неизмеримым звездным небом? Неужели, может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных?…"
Левочка, проявив чудеса храбрости в Севастопольской битве в Крымской компании 1855 года на самом страшном 4-ом бастионе, испытав жесточайшее чувство горечи за нашу храбрую, благородную, но совершенно неорганизованную русскую армию, омыв в душе слезами каждого солдата, погибшего в отчаянной, изначально неравной и бесполезной борьбе, бесподобно запечатлел все это в "Севастопольских рассказах", которые отметил сам государь русский император Алескандр Второй. Левочка оставил военную службу, чтобы вновь продолжать поиски своей зеленой палочки…
Словно в заколдованном лесу блуждал Левочка по жизненным тропам. Путешествовал по разным странам, встречался и расставался с людьми, наблюдал, записывал, пытался наладить жизнь крестьян в собственном имении в Ясной поляне, писал небольшие повести и рассказы "Семейное счастье", "Казаки", "Альберт". И даже работал мировым посредником 1-го участка Крапивенского уезда Тульской губернии! Посредником между крестьянами и помещиками. Зачем им был нужен посредник? Все очень просто… Нет! Совершенно не просто! Раньше у нас на Руси было крепостное право. То есть крестьяне были собственностью своих хозяев - помещиков. Те могли их наказывать, жаловать, губить или миловать и даже продавать, словно вещь. Помещики были разные. У некоторых хороших хозяев и крестьянам жилось хорошо. Так хорошо, что они даже при отмене крепостного права и уходить-то никуда не хотели. Так "прирастали" к своим хозяевам, что жизнь свою искренне посвящали им, даже ворчали на своих господ, опекали молодых, командовали и другой жизни себе не желали. Но были и жестокие помещики, которые упивались своей властью над крестьянами и делали с ними все, что в голову взбредет. Какая-нибудь взбалмошная барыня могла наказать дворовую девку за то, что та посмела присниться ей. Или самодур-помещик мог приказать высечь повара за то, что тот приготовил не ту рыбу или чуть пережарил куриное крылышко. Да, и такое бывало. Когда русский император Александр Второй отменил это постыдное рабство, многие помещики да и сами крестьяне были недовольны, возникало много споров и недоразумений. Поэтому нужны были влиятельные, авторитетные, честные и справедливые помощники, которые эти споры могли разрешать. Таким помощником-посредником и служил Левочка. Он старался, разбирался в конфликтах, помогал как мог, уставал до полусмерти, почти ничего не писал и понимал, что его заветная палочка зарыта не здесь…
Давней мечтой Левочки была школа. И не простая школа, а для крестьянских ребятишек, которые тогда все почти были неграмотные. Никакого образования для них и не предусматривалось. Они овладевали ремеслом своих отцов и продолжали их дело. Вот и все. Больше им знать не полагалось. А Левочка уже давно приглядывался к этим неумытым мордашкам и не верил в то, что эта ребятня не в состоянии овладеть грамотой и счетом. И Левочка решился. Однажды теплым осенним утром он объявил в деревне, что в имении Ясная поляна открывается бесплатная школа. Крестьяне, кто с радостью, кто с сомнением, одели своих ребятишек в праздничное чистое платье и отправили с Богом учиться к "граху", как они называли Левочку…, то есть графа Льва Николаевича Толстого. Ибо давно уже Левочка превратился из юноши в солидного величественного мужа атлетического сложения (Левочка всегда серьезно занимался гимнастикой). Ребятишки робели, жались друг к другу. Но как только "грах" поздоровался и ласково улыбнулся, все тоже начали улыбаться и повеселели. Прежде всего, Лев Николаевич научил своих учеников попросту называть его Львом Николаевичем, а не "вашимсиятельством". Потом, когда все прошли в комнату, специально подготовленную для занятий, и расселись на подоконниках, на скамьях, на полу, в кресле, Лев Николаевич, решивший было начать обучение с изучения азбуки, обвел своими добрыми серыми глазами свой первый класс, состоящий из разновозрастных заморенных недокормленных Васяток, Данилок, Игнаток в домотканых рубашонках, лаптях с заскорузлыми от работы ручонками, вдруг неожиданно сам для себя начал рассказывать про чужеземные страны, про звездное небо, про нашу планету… А рассказчик он был ого-го! Заслушаешься! Можно себе только представить, что произошло с мальчишками и девчонками, которые и представить себе не могли, что кроме их деревни еще что-то где-то существует!
Обучение шло удивительными темпами. Лев Николаевич сил не жалел, чтобы придумать, как интересней своим ребятам рассказать математическое правило или отработать буквенные соединения по чистописанию. Ученики были счастливы и обожали своего учителя. Не говоря уже о самом учителе! И никто никогда без серьезной причины не опаздывал, хотя наказаний никаких в школе не было. Все занимались с таким удовольствием, что порой уроки растягивались на несколько часов! Воспоминания об этой школе хранятся очень бережно. И я с радостью прочту вам несколько строк. "… Уже давно виднеются из школы огни в окнах, и через полчаса после звонка, в тумане, в дожде или в косых лучах осеннего солнца, появляются темные фигурки по две, по три и по одиночке… В руках ничего не несут, им нечего и в голове нести. Никакого урока, ничего сделанного вчера он не обязан помнить нынче. Его не мучает мысль о предстоящем уроке. Он несет только себя, свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело так же, как вчера…"
Но Толстой, как всегда, оказался в одиночестве. Недоброжелатели смеялись над ним и называли чудачеством его возню с грязными ребятишками. Друзья тоже не понимали его и советовали бросить эту забаву и серьезно заняться писательским делом. Но Лев Николаевич только расширял свои идеи, изучал школы за границей, писал статьи, учил молодых преподавателей. Но чтобы так преподавать, как Толстой, надо быть самим Толстым! Научить можно каким-то приемам, методикам, но такой гениальный талант, к сожалению не передашь. А у Толстого вся методика состояла в том, чтобы не было никакой методики. Хотя некоторые его мысли об образовании нашли свое применение в Американских университетах!
Толстой со временем опять почувствовал, что опять он живет неполной жизнью. Опять идет не по той дороге. Ребятишки выросли, стали образованными людьми. Но где же ты, зеленая палочка счастья? Неужели опять промах? Он опять остался одинок… Одинок? Навсегда? Нет-нет! В один прекрасный день у него появилась семья. Молоденькая, совсем юная очаровательная жена Софья Андреевна, Сонечка… В пустом его доме вновь зазвучали детские голоса, опять вечерами собирались за самоваром, обсуждали дела, раскладывали пасьянс, в печи разгорался огонь и весело трещали поленья… Лев Николаевич больше времени теперь проводил за письменным столом. Там его ждали… Кто бы вы думали? Его герои… Наташа Ростова, Андрей Болконский, Анна Каренина, Пьер Безухов… Они окружали его, говорили, что-то советовали, спорили, ругались, мирились. Он прислушивался к ним, поселял их в свои романы, рисовал их портреты с особой тщательностью, деликатностью, нежностью и великой любовью, на которую только был способен этот великий человек, великий русский писатель Лев Николаевич Толстой… Левочка…
О, если б все любить умели так Россию…
- Русский писатель Иван Шмелев жил в начале 20 века и испытал все муки того страшного времени, когда в нашей стране, мои дорогие друзья, происходили трагические события - революция, уничтожение православной Руси, убийство русского царя Николая Второго - помазанника Божьего на управление нашей страной, бесчисленное истребление русских людей, защитников веры нашей православной. Как и многие-многие русские люди, Иван Шмелев вынужден был покинуть свою Родину. Ведь новому безбожному режиму он стал не нужен. А его любимая Родина была разрушена… И чужие края для него навеки остались чужими…
Посмотрите, мои дорогие, вон туда! Видите? Мальчик! Это Ваня Шмелев… Он стоит на мосту и с умилением взирает на город, раскинувшийся на берегах неширокой реки. Высокие кирпичные башни-сторожа красного величественного Кремля, стройные колокольни белоснежных храмов, возвышающиеся над низкорослыми деревянными домиками и над каменными, что повыше, побогаче… И словно затопившие все вокруг яблоневые, грушевые, вишневые сады… Летом ярко зеленые да с разными оттенками, а сейчас, в октябре желто-золотисто-красные с зеленоватыми проталинками-мазками. И улицы все в листьях. Шуршат, резвятся, смеются, играют с метлой дворника Никича… Ш-и-их! Ши-их! Сметает метла листья с мостовой, а они поднимаются, кружатся, кружатся и опять аккуратненько приземляются. "Не сметеш-ш-шь… Не сметеш-ш-шь…" - шепчут они. Ваня смеется вместе с листьями, кружится, берет их охапками и рассыпает вокруг. Никитич, высокого роста, коренастый бородатый мужик в огромном белом фартуке по колено, предупреждающе ворчит и грозит пальцем. Ваня понимает, но ничего не может с собою поделать. "Рождение! Рождение!" - радостно напевает он и с восхищением смотрит в сторону рынка на том берегу! О, как там шумно и весело! Съестные ряды, одежки… Игрушки!!! Сердце Вани сжимается от восторга. "С отцом пойдем!" Ваня закрывает глаза… Деревянные гусарчики, ароматно и притягательно пахнущие свежей краской, глиняные свистульки, сладчайшие пряники в белой глазури с цветной опсыпочкой, нестройное пение бродячих музыкантов-скоморохов. "Сегодня не пост, значит будут!"… А как сияют маковки церквей в солнечных лучах! Словно маленькие солнышки на каждой золотистой маковке. Колокольный звон течет медленно и неспешно над радостно просыпающимся городом. "Рождение! Рождение… Сегодня…" Кружится Ваня, скачет на одной ножке, еще ничего не ведая о своей судьбе. Ему пока кажется, что так и будет всегда… И маменька, и отец, и Горкин, духовный опекун, и то же родной-родной… Не ведает маленький Ваня Шмелев, что совсем скоро в такой же вот октябрьский денек умрет его отец. Потеряв отца в семь лет, Ваня никогда не забудет его. Никогда-никогда! И не в одной книге напишет о нем с великой нежностью. Не ведает маленький Ваня и о грядущих опустошающих войнах. Не ведает и о кровавой всеразрушающей революции, глубоко изранившей его Россию, страну, которую любил огромной своей душой, чистым своим сердцем, всем существом своим. Любил так сильно, как умел. Не мог и предполагать о страшной этой силе, сокрушающей храмы, снимающей кресты, расстреливающей хранивший веру свою православный люд и перечеркивающей его, Вани Шмелева, любимые Праздники… Праздники эти - дыхание его, биение сердца его… Да и вся жизнь его, русского писателя Ивана Шмелева, и всего русского народа в праздниках этих.
О, мои дорогие друзья! Праздники наши русские! Что может быть искреннее, светлее, нежнее, радостнее Рождества Христова, скорбных, торжественных дней великого поста, Благовещения, Вербного Воскресенья, Светлой Пасхи Христовой, Пресвятой Троицы, Преображения Господня, Рождества Пресвятой Богородицы!?… Жизнь без них теряет то самое главное, без чего душа черствеет, появляется уныние, пропадает надежда. Ты, словно бы, перестаешь дышать. Это очень страшно… Шмелев сам едва не потеряет себя в революционном водовороте бесконечного горя и ужаса.
Невозможно говорить об этом уникальном русском писателе и не читать одновременно его произведения. Вы будете очарованы, мои дорогие. Вот послушайте. Никто не умеет так передать свое внутреннее состояние словами.
"Сейчас какой-то мистраль дует, и во мне дрожь внутри и тоска, тоска… Быстрей развертывается клубок - сыплется из него день ото дня чернее. Видно, конец подходит. Ни страха, ни жути нет - каменное взирание. Устало сердце, страх со слезами вытек, а жуть забита…"
("Солнце мертвых")
Расстрел единственного горячо любимого сына доведет его до полного отчаяния. Иван Сергеевич, всегда бодрый, моложавый, веселый, мгновенно превратится в согбенного седого старика с потухшим взором и нежеланием жить… Но любимая его Россия не забыла дорогого ей писателя Ивана Шмелева. Именно она, родная, спасет… согреет окаменевшее от горя его сердце, не позволит окончательно сломиться… И там, в далеком французском городе Париже, истерзанная, измученная, соберет она в кулачок последние свои силы, улыбнется радостно-радостно и предстанет перед писателем своим любимым во всей красе своей русской. Дохнет на него теплом своим солнечным. И заставит его вновь сесть за печатную машинку и писать, писать, писать! Писать о ней, ненаглядной Родине своей, о "Душе России", о "Богомолье", о "Путях небесных", о "Лете Господнем", о "Няне из Москвы", о "Свете разума", о "Куликовом поле". Писать для себя, писать для близких, писать для обездоленных русских детей и взрослых!..
Слушайте, слушайте, мои дорогие! И вы скоро почувствуете, как обогатятся ваши сердца!
"…как найти Родину и сделать ее своей и светлой… Что значит - найти Родину? Прежде всего: душу ее почувствовать. Иначе - и в ней самой не найти ее. Надо ее познать живую! Не землю только, не символ, не флаг, не строй…. Люблю, а за что - не знаю, не определить словом. Тайна - влекущая за собой душа Родины: живое, вечное, - и ее только…"
("Душа России")
Стоит на мосту белокурый мальчик, долго и внимательно смотрит он на дали московские, на улочки, проулочки, закоулочки мудреные, крутые набережные, холмы высокие, на маковки церковные, на крыши старенькие… Словно хочет все это помнить долго-долго. Словно чувствует судьбу свою тяжкую, что придется расстаться однажды и навсегда со всей этой "уюточкой", Москвой родимой.
"Я вижу… Небо внизу кончается, и там, глубоко под ним, под самым его краем, рассыпано пестро, смутно. Москва… Какая же она большая!.. Смутная вдалеке, в туманце. Но вот яснее… - я вижу колоколенки, золотой куполок Храма Христа Спасителя, игрушечного совсем, белые ящички-домики, бурые и зеленые дощечки-крыши, зеленые пятнышки-сады, темные трубы-палочки, пылающие искры-стекла, зеленые огороды-коврики, белую церковку под ними… я вижу всю игрушечную Москву, а над ней золотые крестики…"