Сергей поставил ногу на доску, придерживая ее, чтобы Майя могла встать с другой стороны, и, когда она это сделала, легко оттолкнулся, резко начал раскачиваться. Давно забытое детское ощущение полета (ах, как хотелось всегда выше и выше - и ах как было страшно!) захлестнуло Майю. Она забыла о том, что нельзя расслабляться. И что совершенно недопустимо прикидываться девочкой (обычный прием почти для любой женщины ее лет, желающей понравиться). Но ведь она и не прикидывалась: ей было просто хорошо, и она этого не скрывала. Кажется, она что-то кричала не то от восторга, не то от страха. Но и когда было страшно, все равно было здорово - так, как бывало когда-то очень давно. Не было никаких сомнений, не было пережитых бед (их хватило на Майину долю - и это были не только несчастные любови), а было только небо, то приближающееся, то удаляющееся. И было упоение от головокружительных перепадов: стремительный полет вверх, возвышающий душу, - и бросающее в бездну, затемняющее рассудок уханье вниз.
Только через некоторое время (минута? пять? десять?) к Майе вернулась способность мыслить и отдавать себе отчет в происходящем. Она, Майя Сергеевна Соколова, солидная ("солидная" - в смысле положения в обществе), можно сказать, дама, и малознакомый ей молодой человек качаются на качелях. И вот теперь она уже видит не только небо, а еще и его глаза - близко. Светло-голубые. И пожалуй, невыразительными их сейчас назвать уже нельзя. Что-то в них появилось. И вообще ей уже захотелось целоваться. С этим тридцатиоднолетним Сергеем с перебитым носом. "Ну это уж ни к чему, - одернула она себя. - Это уж так, от общего восторга".
- Все, - сказала Майя. - Достаточно.
Это чисто преподавательское слово "достаточно" вырвалось у нее невольно и сразу, как ей показалось, отдалило Сергея от нее той, которая минуту назад захлебывалась от восторга.
Сергей послушно остановил качели, подал ей руку, и они отправились к машине.
Разговор в пути снова не клеился. Майя устала от впечатлений (она их получила, как и хотела!), и ее тянуло домой. Сейчас она поваляется немного с книжкой на диване, потом быстро приготовит ужин, а потом посидит над методичкой, которую ей надо сдать завкафедрой уже к концу недели. Занятий сейчас нет. Золотое время для преподавателей, когда среди учебного года удается отдохнуть практически целый месяц и даже больше: сессия плюс студенческие каникулы. Только вот методичка за душу тянет.
"Ничего, прорвемся!" - весело подумала Майя. Ей было хорошо. Она почти забыла о Сергее. Совсем забыть мешал колбасный запах из ее пакета, и ей было неудобно. А иногда смешно. Она решила все свои проблемы: колбасы купила, воздухом надышалась, впечатлениями навпечатлялась (красота зимнего леса плюс качели - это немало!). А вот мальчик-то за что пострадал? Бедный Сережа… Столько времени зря потратил на возрастную тетку ("возрастная тетка" - это, кажется, из Токаревой), на которую у него нигде ничего не екнуло. А у нее вот екнуло. На качелях. Но быстро прошло.
- Майя Сергеевна, вы, наверное, надеялись на знакомство с человеком своего круга, с высшим образованием. Я вам не подхожу. Да? - отвлек ее Сергей, останавливая машину у "Детского мира", там, где они встретились. Так быстро приехали…
- Да нет, Сергей. Это, скорее, я вам не подхожу. Вы ведь видите, я старше. - Майя нежно погладила его по руке. Ей все-таки хотелось, чтобы у него осталось о ней хорошее впечатление.
- Я не думаю, что возраст имеет какое-то значение, - сказал Сергей.
Это была не та фраза, которую хотелось бы услышать. А хотелось услышать понятно что. Что он никогда бы не подумал, что она старше его. Нет. Не так. Он никогда бы не дал ей больше… больше… ну, допустим, двадцати восьми. Хотя это она загнула, конечно. Ну хотя бы тридцати. Нет, цифры пусть уж лучше не звучат… Не надо в цифрах. Первоначальный вариант был лучше: "Я никогда бы не подумал, что вы старше меня". Да, не джентльмен. Ну да Бог с ним!
- Понимаю, что я для вас - не тот вариант, - продолжал Сергей. - Но мне с вами хотелось бы встретиться еще.
Майя не была готова к такому повороту. Еще? Зачем? Впрочем, согласиться на встречу было проще, чем что-либо объяснять, - и Майя согласилась.
Они встретились через два дня на том же месте, у "Детского мира". И снова поехали в лес. Эта встреча вспоминалась потом Майе как-то несколько размыто. Они гуляли. Кажется, Майя уже не скрывала своего восхищения зимним лесом. Они много говорили. Сергей оказался неплохим собеседником, был достаточно начитан. Что запомнилось особенно хорошо, так это то, как он интересно рассказывал о своей работе. Он оказался романтиком и фанатом своего дальнобойного дела. Вот за это уже можно было зацепиться. К тому же выяснилось, что он не просто шофер, а частный предприниматель, занимающийся грузовыми перевозками, и у него, кроме "Москвича", два собственных "КамАЗа". А еще оказалось, что он увлекается восточными единоборствами, когда-то серьезно занимался у-шу. Вот это было уже очень интересно! Это ведь не просто руками-ногами махать или замирать в позе лотоса, это - особая философия, особое мироощущение.
Со второй встречи Майя Сергеевна Сережу зауважала, а уже в третью они перешли на ты и до умопомрачения целовались в машине, которую Сергей остановил где-то в поле. Было темно, были звезды - и в коротких перерывах между поцелуями Майя призналась Сергею, что она уже его хочет. Сильно. Ну а ему соответственно не оставалось ничего делать, как… Нет-нет, тогда еще, кроме поцелуев и объятий, ничего не было. Ему ничего не оставалось, как сказать, что он тоже ее очень хочет. И они стали решать, когда и где.
В субботу и воскресенье Майя не могла. Не только потому, что в выходные надо быть дома, но и потому, что должна приехать Вероника.
- Вероника - это кто? - спросил Сергей.
- Это дочь. Моя взрослая дочь. Она учится в Москве. Помнишь, я тебе говорила? Сейчас у нее сессия, и в понедельник она сдает какой-то очень сложный экзамен.
- И ей будет не до тебя. Ведь нужно готовиться. - Сергею хотелось встретиться именно в субботу.
- Ей - не до меня. А мне - до нее. Я буду на нее смотреть. И вкусно кормить. Знаешь, как я соскучилась.
- А когда вы последний раз виделись?
- Две недели назад я сама к ней ездила. Она в общежитии живет. Наготовила там всего, думала - как раз на две недели. Но она звонила дня через три - говорит, все слопали. До последнего кусочка. Голодная теперь ходит.
- А какая у тебя дочь? На тебя похожа?
- Не-а. - Майя помотала головой. - Совсем не похожа. Высокая, тоненькая - ну какие они сейчас все. Волосы темные, кареглазая - в отца. Мне кажется, что очень красивая. Очень. Знаешь, на Синди Кроуфорд смахивает здорово.
- А Синди Кроуфорд - это…
- Ну манекенщица знаменитая, топ-модель, как Клаудиа Шиффер.
Но и о Клаудии Шиффер Сергей ничего не слышал.
- Ты как с луны свалился, - засмеялась Майя. И тут же схватила Сергея за руку и заглянула в глаза. - Ты только не обижайся. Хорошо?
Сергей попытался объяснить, почему он не знает ни Синди, ни Клаудиу, но Майя закрыла ему рот одной рукой, а другой обняла и снова потянула его на себя. Они уже так долго целовались до этого, что можно было бы и остановиться. Но Майе хотелось продолжать. Ей нравилось целовать мягкий, без перегородки, Сережин нос (в армии перебили, оправдывал он свою несимпатичность, в армию с нормальным носом уходил). И нравилось, как целуется он: очень нежно, ненастойчиво, сначала - едва касаясь ее губ, осторожно раскрывая их своими, как бы разведывая, приятно ли ей, хочет ли она целовать его в ответ. Ей было приятно и она хотела. И не скрывала этого.
- Ты такая… - задыхаясь прошептал он. - Такая…
- Какая? - спросила она. - Ну какая?
Но он не ответил, потому что губы его снова уже были заняты, а может быть, потому, что он еще не придумал, какая же она - Майя.
Когда он добрался до ее груди, Майя почувствовала, что ему хочется снова прошептать ей что-то восторженное. Наверное: у тебя такая грудь… Но, вероятно, побоявшись, что Майя снова начнет привязываться - какая да какая? - просто прижался лицом и замер. От восхищения, конечно.
Потом снова были бесчисленные поцелуи. А может, это был один, бесконечный, - понять было трудно.
До Майи иногда вдруг доходило, что она, кажется, что-то делает неправильно. Как-то все слишком быстро получается. Но думать о своевременности-несвоевременности объятий-поцелуев было уже совершенно бессмысленно. Поздно. Свершилось. Свершалось сейчас. Но надо все-таки остановиться. Самой. А то если Сергей первым оборвет все и скажет, что уже пора ехать, - будет неприятно и обидно. Значит, нужно самой.
- Сереженька. - Она поймала секунду, когда ее губы, приятно опухшие и поэтому непослушные, были свободны. - Нам ведь пора. Уже поздно. И тебя, и меня дома ждут. Поедем.
В воскресенье днем, проводив Веронику, немного поплакав от жалости к ней, такой худенькой и замученной учебой (но все равно очень красивой), Майя начала ждать понедельника и готовиться к свиданию. Ее муж Володя уехал к своим родителям (они жили на другом конце города). Майя была рада, что, оставшись одна, сможет заняться собой. Кстати, методичку она не доделала и доделывать не собиралась, хотя на кафедре клялась и божилась, что уж в понедельник-то обязательно все принесет. Ну разве она способна сегодня написать хоть строчку?! Нет, конечно. Завтра - тоже нет. На днях доделает. А сейчас… Сначала - блаженствование в ванне, обмазывание всяческими лосьонами и бальзамами, маникюр-педикюр в силу собственных умений и возможностей. Потом - какая-нибудь маска на лицо (надо порыться в книжках и вырезках и найти что-то, что сделает ее молодой и красивой). А потом - решить, что надеть, и все приготовить. Вон сколько у нее дел!
Ночью Майя не спала. Временами ее трясло. Это была страсть, которой она давно не испытывала. Она пыталась вспомнить лицо Сергея, но оно расплывалось - Майя никак не могла поймать и зафиксировать изображение. Зато она очень хорошо помнила его губы, руки, помнила каждое прикосновение, отчего у нее перехватывало дыхание, пылали щеки и на живот снизу наплывала горячая волна желания. Она прижималась к спящему мужу всем телом, не думая его будить, а просто стараясь угомониться, расслабиться, зарядиться от него покоем сна.
Она часто потом вспоминала эту их первую встречу в квартире своей подруги. Ничего подобного никогда у нее не было. Они провели в постели пять часов. И этого было мало. И ей. И ему. Расставаться было невыносимо, но нужно. Снова встретиться хотелось завтра же. Но это было невозможно. У Сергея намечался рейс. Куда-то далеко.
И для Майи потянулись дни ожидания звонков. И встреч.
Кое-как выдюжившая перестройку, но сломавшаяся на капитализме (не по зубам и не по менталитету), страна сотрясалась от кризиса. Люди шалели от цен. А Майка (это Сережа ее так называл - Майка) шалела от любви. Господи, за что, за что ей такое счастье? И как так могло случиться, что по объявлению (подумать только!) нашелся тот, кто был так нужен? Иногда умом она понимала, что, наверное, что-то слегка преувеличивает. Так ведь только слегка! Он же есть, он есть у нее! Майка сходила с ума от мысли, что Сергей мог бы не купить в нужный день газету, мог бы не обратить внимания на ее объявление, а откликнулся бы на другое (об этом думать было особенно невыносимо). Мог бы не приехать на встречу во второй или в третий раз (да-да - в третий, ведь все решила именно третья встреча!). И его бы у нее, у Майки, не было. Когда она проговаривала это в отчаянии Сереже, он, прижимая ее к себе, говорил: "Девочка моя. Глупенькая моя. Хорошая моя". "За это можно все отдать", - неизменно думала Майка и успокаивалась в его сильных руках.
Занятия в институте и подготовка к ним, дом с уборкой и готовкой, Володя с постоянной заботливостью и неизменным вопросом в глазах - все ушло на второй план. И имело смысл только в том случае, если было точно известно, когда Сергей возвращается из рейса, когда он позвонит и когда они наконец увидятся. Если этого не было (а такое случалось - и часто), Майя тихо сходила с ума. Он ее бросил. Он встретил кого-то из тех, кто был у него раньше, - и забыл о ней. Майку сжигала ревность. Она сама выпытывала (мазохистка несчастная!) у Сергея подробности его прежних романов и впадала от этих самых подробностей в депрессии - пусть недолгие, но очень черные.
А Сергей частенько простодушно рассказывал о том, что всех его женщин почему-то звали Наташами. Наташа первая жила где-то в области, далеко от Рязани, и была учительницей русского языка и литературы. "Значит, тоже училась на литфаке, - думала Майя. - Интересно, на сколько лет позже меня это было?" Наташа вторая тоже, кажется, преподавала. Английский или немецкий - Майя не выяснила это до конца. Но выяснила многое другое. Например, то, что и с первой, и со второй Наташей Сергей познакомился в рейсах. Подвез - вот и познакомился. Значит, все, кого он подвозит, - ее потенциальные соперницы. А проехать мимо голосующего на дороге человека (мужчины или женщины - не важно) он не может. Великодушен, добр. И любвеобилен. Вот такое сокровище досталось Майе. Жила себе - забот не знала. Во всяком случае, в последнее время. Как же, скучно стало! Подавай приключений. Вот и дохни теперь у телефона. Позвонит - не позвонит. А сил отказаться от этого - нет. И все тут.
Зависимость Майиного настроения от Сережиных звонков крепла с каждым днем. Ей это не нравилось. Очень не нравилось.
"Ну что это такое? Ну куда это годится? Ну сколько можно?" - стыдила она себя. И внушала себе же: у них ведь, у мужиков, все по-другому. Занят он, когда ему названивать?
Иногда уговоры действовали и Майке удавалось обходить телефон стороной и не посылать Сереже на пейджер (рабочего телефона у него не было) своих робко-настойчивых "позвони". Она могла держаться час. И два. И даже три.
А в этот раз, придя из института, Майя продержалась четыре часа. "Ну вот, рекорд побит - и хватит маяться", - решила она и набрала телефон пейджинговой связи.
Чтобы ожидание не слишком тянуло за душу, Майя решила сделать что-нибудь полезное: постирать, например. Вчера она гладила - и не дождалась. Позавчера делала блинчики с мясом - тоже не дождалась. Значило это (Майя верила) то, что Сережи нет в Рязани. Сообщения ее получал, наверное, Сережин друг, который вместе с ним работает.
Стирала Майя без души. Хотя небольшая ручная стирка обычно бывала ей в радость, и она, полоская-выкручивая белье, всегда пела русские народные песни. Почему-то именно их. А когда посуду мыла - то больше вспоминались всякие бардовские мелодии. Слов песен она полностью почти никогда не знала и просто мурлыкала: та-та-та, та-та-та…
Вода лилась слишком шумно - так и звонка не услышишь, хотя дверь в ванной, естественно, открыта. Майя завернула оба крана и решила отдохнуть. Точнее, послушать получше квартирную тишину, которая вот-вот, конечно же… Но нет, полчаса напряженного вслушивания прошли даром. И несчастная Майя снова отправилась стирать. Воду она пустила совсем тоненькой струйкой, а вот попеть все-таки решила - может, настроение поднимется. Хотя как может подняться настроение от "что стоишь, качаясь, тонкая рябина"? Но ничего другого не придумалось.
С русских народных песен Майя переключилась на поэзию серебряного века и несколько раз подряд повторила вслух ахматовское:
Как соломинкой, пьешь мою душу.
Знаю, вкус ее горек и хмелен.
Но я пытку мольбой не нарушу.
О, покой мой многонеделен.
Про многонедельный покой Майка не понимала, а вот первые три строчки - просто ее.
- Но я пытку мольбой не нарушу, - сказала она в очередной раз и, вздохнув, пошла к телефону. Послав очередное сообщение, Майка продолжила стирку.
Звонок раздался, когда она снова грустно выводила "но нельзя рябине к дубу перебраться…".
Это был он! Поговорили они быстро, так как Сережа звонил из автомата и было плохо слышно. Договорились, что позвонит на следующей неделе, когда вернется из рейса. А эти дни его тоже не было: мотался в Москву, возвращался поздно.
- Позвонил! Позвонил! Позвонил! - пело все внутри.
Но уже через минуту в распахнутые настежь двери Майкиной души осторожно постучалось сомнение, помялось немного и сказало:
- Позвонить-то позвонил. Но ведь не сам. А после твоих многочисленных призывов. Да и разговор, прямо скажем, какой-то не очень получился. Ведь так?
Майке стало уже не так солнечно, как было минуту назад. Как же, как сохранить подольше хоть кусочек той радости, которую она испытала, едва услышав Сережин голос?! Что бы такое придумать?
- Солнышко, я забыла сказать тебе мяу, - продиктовала Майя сообщение на пейджер.
Девушка на том конце провода засмеялась - но как-то хорошо, по-доброму засмеялась - и сообщение приняла.
Майке снова стало просторно, легко и весело. Господи, хорошо-то как! Хорошо! Анекдот такой есть, старый. Про Деву Марию, которая поехала в санаторий. Через день она, ну Мария то есть, прислала Богу телеграмму: "Доехала хорошо. Дева Мария". Через два он получил еще одну: "У меня все нормально. Мария". А через три дня - снова телеграмма: "Господи, хорошо-то как! Маша".
- Хорошо, хорошо, хорошо, - повторяла Майка, кружась по комнате под музыку. Под музыку, которая звучала в ней и, видимо, ей и принадлежала, только самую малость смахивала на митяевскую "С добрым утром, любимая".
Чем же еще продолжить радость?
- Вовусик, купи чего-нибудь вкусненького, - пропела она Володе, позвонив ему на кафедру.
- На что? - прозаично спросил Володя.
Вопрос Майе не понравился. Но она решила не обращать на него внимания.
- Ну миленький, ну пожалуйста. Что-нибудь маленькое и вкусненькое. Все равно что. На твое усмотрение. Но лучше тортик. "Ленинградский".
- Уговорила, - засмеялся Володя.
"Ура", - сказала про себя Майя и отметила, что муж засмеялся так же хорошо, как девушка из пейджинговой компании. Какие все милые! И как она, Майка, всех любит! С добрым утром, любимая, ты моя милая, та-ра-та-ра-та, та-та-та, та-ра-та-та-та-та…