- У меня тоже важное дело. Разве я стал бы по пустякам останавливать таких больших людей, как вы?
Человек в золотых очках открыл дверцу и вышел из машины. Это был высокий, худощавый мужчина лет пятидесяти, в мешковато сидевшем на нём сером костюме.
- Ассалом алейкум, аксакал! - Он пожал старику руку, вглядываясь внимательными глазами, увеличенными толстыми стёклами очков.
- Садись, - пригласил Нияз, указывая на место возле себя.
Гость посмотрел на придорожную пыль, на свой добротный костюм, но старик покивал головой: не стесняйся, мол, и тот, смутившись, подтянул брюки и осторожно опустился рядом, поджав под себя остроносые жёлтые туфли.
- Как тебе охотилось в наших горах? - спросил Нияз, ощупывая гостя своими маленькими глазками. - Можно поздравить с удачей?
Гость собрал свой лоб в морщины, как бы что-то вспоминая, и неопределённо пожал плечами. Нияз вскользь посмотрел на Аслана, оцепенело застывшего возле коня.
- Я так и знал, - сказал он. - С тех пор как в горах безобразничают браконьеры, с тех пор, говорю я, как некоторые смотрят на законы как на пустую бумажку, какая может быть охота? Разве будет здесь водиться зверь, когда бьёт его кто хочет и когда хочет?
Старик пожевал сразу губами и щеками и густо сплюнул возле себя.
- Аксакал! - вежливо вмешался спутник гостя. - Понимаешь, он приехал сюда по другому делу…
Старик смерил долгим взглядом говорившего и опять уставился на гостя. Ошибок признавать он не любил.
- Я понимаю, что у тебя здесь другие дела, но почему бы заодно и не поохотиться? О делах я тебя не расспрашиваю, раз ты приехал оттуда. - Нияз махнул рукой через плечо, не называя чужеземной страны, и узко сощурил глаз в знак соблюдения дипломатической тайны. - Но ты-то мне и нужен по личному делу…
Из машины вышел второй спутник. Это был низкий, широкий в плечах мужчина, с прямым взглядом светлых глаз. Изо рта его торчала папироса. Он хотел, наверно, что-то сказать, но гость в очках попросил не мешать.
Шофёр сидел за рулём, полагая, что остановка будет недолгой, и поэтому не выключал мотор. Мужчина с лаковым зачёсом тоже вышел из машины и смотрел на старика, напряжённо улыбаясь.
- Пожалуйста, выключите мотор, - сказал гость. - Так какое же у тебя дело ко мне, аксакал? - спросил он, дружелюбно поглядывая на старика.
Нияз не торопился с делом.
- Приятно узнать, что наша родная речь не чужда тебе. Откуда ты знаешь наш язык?
- Как я могу не знать своего родного языка, - сказал гость, подумав. - Кажется, я ещё не забыл его.
Нияз просиял. Глаза его исчезли в щёлках, щёки стали круглые, как у ребёнка. Он распахнул свой бешмант, словно открыл своё сердце.
- Так ты наш человек! Как же ты попал туда?
Гость, медленно подбирая слова, признался, что ещё мальчонкой, вместе с родными и единоплеменниками, в гражданскую войну откочевал за рубеж, а потом попал в одну из стран Востока, где и жил сейчас, а сюда приехал погостить и посмотреть, какой стала его родина.
Нияз понимающе кивал, не требуя подробностей, а когда гость закончил, позвал Аслана и шепнул ему на ухо слово, и тот, вскочив на коня, умчался вверх, к палатке, а вернувшись, передал старику бутылку.
- Мы должны с тобой выпить, и я должен рассказать тебе о моей жизни.
Сопровождающие стояли в отдалении, поглядывая на старика, который ногтем большого пальца сковыривал металлическую пробку с бутылки. Гость озадаченно покачал головой и похлопал себя по животу.
- Врачи запрещают мне, желудок больной.
- Я тоже вот уже двенадцать лет не пью, - сказал Нияз. - Я дал себе обет и ни разу не нарушил его. Но сегодня случай, который бывает раз в жизни, поэтому я прошу тебя выпить со мной за наше знакомство…
Гость сдался, но тут обнаружилось: не во что наливать. И тогда гость предложил Ниязу пройтись до палатки. Он поднялся с земли, подал руку старику и, обняв его за плечи, повёл в долину. Аслан пошёл за ними, держа двух коней на поводу, а сопровождающие остались у машины, удивляясь причуде их гостя.
Войдя в палатку, гость поздоровался с женщинами. Он присел перед детьми на корточки и положил свою большую руку на голову старшему из них. Старуха и невестка растерянно улыбались, дети испуганно смотрели на гостя. Нияз вытащил из кармана бутылку, подмигнул невестке, и та сразу же достала стакан.
- Э, что я вижу! - сказал гость, увидев кожаный мешок на стене. - Лучше угости меня кумысом. И тогда, аксакал, тебе не придётся нарушать свой обет, а мне - запрет врачей.
Пока старшие сидели и пили кумыс, Аслан пожирал гостя глазами. Он разглядывал его костюм - тонкий, лёгкий, сшитый из дорогого материала, - придирчиво оценивал зелёный, переливчатый, как змеиная шкурка, галстук, белую рубашку, перламутровые запонки на твёрдых манжетах, выступавших из-под рукавов пиджака. Всё хорошо, если бы не старик, обращавшийся с гостем, как с младшим. Гость относился к нему, как к редкой диковине, только потому и не жалел своего времени. Впрочем, о старике Аслану не хотелось думать сейчас, он весь был внимание, он упивался, разглядывая гостя; взгляд его был настолько силён и пронизывающ, что тот невольно и как бы испуганно косился в его сторону.
Старик долго рассказывал о своей жизни. Как вырастил сыновей, двое из которых не вернулись с войны, о том, как сам воевал и дважды был ранен. Мог остаться в городе, где ему предлагали работать в котельной, но, слава богу, он повидал свет, навоевался и умереть хотел на родине, где жили и умерли его предки.
Нияз не мог остановиться, словно всю жизнь ждал случая, чтобы раскрыть душу и поведать о своей долгой жизни. Гость слушал его, обхватив ладонью подбородок, и сочувственно щурил глаза.
Встречал ли он Байсала Эльмуратова, одноглазого Байсала со шрамом на виске? Нет, он не знает его, пути их не пересекались. Ведь он ещё мальчишкой был, попав за кордон, а потом судьба бросала его из страны в страну. Где мог он видеть и встречать Байсала Эльмуратова?
- Жаль, - вздохнул старик. - Он обманул меня. Он поступил нечестно, Байсал Эльмуратов, он угнал моих овец.
Гость рассмеялся и вежливо потрепал Нияза по плечу, потому что Нияз распалился, вспомнив старую обиду, сжал кулаки, будто мог ещё встретиться с ним и потребовать угнанных овец.
- Но что бы ты стал делать с овцами? - спросил гость. - Двести овец - не многовато ли это для личного владения, а?
- Нашёл бы, что делать! Мне бы только поговорить с ним!..
Они встали. Гость простился с женщинами и детьми, поблагодарил за кумыс и вышел с Ниязом из палатки. Спутники гостя бродили поодаль. Шофёр, откинув голову на спинку сиденья, спал, надвинув кепку на глаза. Нияз не торопился отпускать гостя.
- Скажи, есть у тебя семья - жена, дети?
Глаза у гостя расплылись за стёклами.
- Есть, конечно. Только с женой приходится видеться редко. А сыну уже девять лет. Он живёт у надёжных людей, и я спокоен за него.
Э, Нияз понимает - работа такая, подробности ему не нужны.
- Э-це-це! - Нияз коснулся руки гостя. - Скажи мне, а почему бы тебе не вернуться на родину?
Гость усмехнулся.
- Один поэт сказал как-то: "Ведь если я гореть не буду, и если ты гореть не будешь, и если он гореть не будет, кто ж тогда рассеет тьму?"
- Ну, ну! - удивился старик складу этих слов. - Хорошие слова, красивые слова! Как это он сказал: "Ведь если я гореть не буду…"
Нияз и гость шли не торопясь к машине. Аслан неслышно следовал за ними, стараясь не проронить ни слова из их разговора. Он вслушивался в низкий сильный голос гостя и уже не думал о его красивом светлом костюме, о белой рубашке, о переливчатом, как змеиная шкурка, галстуке, о перламутровых запонках. Наверно, это всё-таки не главное в госте. Что-то болезненное было в его высокой, сутуловатой фигуре, в худобе, которая бросалась сейчас в глаза, несмотря на добротный костюм.
- Если бы возможно было то, о чём ты говоришь, аксакал, - он обвёл глазами вершины, покрытые снегом, - я бы жил в горах и пас овец. Какой здесь воздух, какие горы, какой в них покой!
Гость повернулся и посмотрел на Аслана. Он посмотрел на него с острым вниманием, словно впервые увидел. Аслан съёжился от этого сильного проникающего в душу взгляда, словно его застигли врасплох со всеми мелкими чувствами, суетой и завистью. Он чувствовал себя раскрытой книгой, в которой гость мог читать все его тайные мысли. Он почти не дышал, ожидая, что на него обрушатся сейчас резкие, безжалостные, изобличающие слова. Но гость - как быстро и неожиданно менялось выражение его глаз! - по-свойски кивнул ему и сказал:
- Он ещё может по-своему распорядиться собой и решить, как ему жить. Мне не пришлось выбирать.
От ласки, мягко сверкнувшей в глазах гостя, кровь прихлынула к щекам Аслана.
- Что? Мечтаешь о мировой революции? - спросил гость. - Наверно, скучно тебе здесь?
Аслан мял потными руками сложенную вдвое камчу. Он не нашёлся, что ответить. Старик ревниво посмотрел на него. Усы у него вздёрнулись, как у хищного кота. Он положил руку гостю на плечо, чтобы отвлечь его от Аслана.
- А что, если поживёшь у меня в горах? - сказал он. - Работа будет нетрудная - пасти со мной табун. Мне как раз нужен хороший помощник. На воздухе, на кумысе, на свежей баранине ты быстро поправишь свой желудок! Поверь мне, старику, скоро тебе можно будет пить водку, как кумыс, и лицо твоё станет, как у девушки.
- Я пошёл бы к тебе в помощники, аксакал, и был бы счастлив поучиться у тебя, потому что ты добрый и мудрый человек.
Нияз бровью не повёл от этой похвалы. Он был озабочен одним - он видел, как гость торопится, и не хотел отпускать его.
- Я знаю, у тебя важные дела и ты не можешь бросить их. Но тогда пришли ко мне твоего сына. Разве ему будет плохо здесь? Моя старуха ещё достаточно крепка, чтобы присмотреть за ним. С моими внуками он не будет скучать. Он будет расти крепким и сильным, из него вырастет настоящий джигит…
Старик не унимался - он красочно расписывал прелести чабанской жизни. Гость слушал, покашливал, не зная, как остановить поток его красноречия. Он торопился к машине. Нияз, однако, цепко держал его за руку, ноздри его широкого носа обиженно раздувались.
- Если так, - сказал он, и скулы его порозовели, - ты не откажешься от моего подарка.
Спутники подошли к гостю, и один из них показал на часы:
- Мы опоздали. Не знаю, что с нами будет, головы снимут…
- Головы ваши будут целы, - рассмеялся гость. - Вы отвечаете за мою, я отвечаю за ваши.
- Я же сразу сказал вам - так легко не отделаетесь.
Нияз и Аслан ушли к палатке. Когда они вышли оттуда, в руках у старика было седло.
- Вот видите, придётся вам взять седло, - сказал спутник.
Табунщики, сев на коней, ускакали в долину.
Шофёр потирал затёкшую шею и зевал, спутники курили и нервно поглядывали в окошко, и только гость был спокоен, - он записывал что-то в блокнот, изредка отрываясь от него и задумчиво покусывая авторучку. Услышав топот копыт, он спрятал блокнот и склонился к окошку: оба табунщика, старый и молодой, приближались к машине на конях, а вслед за ними, на длинном поводу, бежал красивый караковый и уже осёдланный конь.
- Это мой тебе подарок, - сказал Нияз, шумно дыша.
Один из спутников гостя страдальчески сморщился и закрыл рукой лицо, и было непонятно, то ли он плакал, то ли смеялся. Второй отвернулся и стоял, засунув руки в карманы, будто ничего не видел и не слышал.
Лицо Нияза было торжественно и строго. Гость вышел из кабины. Глаза его весело блестели. Он подошёл к коню, осмотрел его, похлопал по шее, потом подсучил рукава и взял коня за узду. Конь отпрянул, но гость потянул его к себе, сжал узду в кулаке. Теперь видно было, что это огромный кулак и принадлежит он сильному человеку.
- Спасибо, аксакал, я возьму твоего коня…
Он отпустил повод, прижал руки к груди и поклонился. Затем обошёл коня, взялся за луку седла и мешковато, но уверенно сел в седло. Странный это был всадник - сутуловатый, громоздкий, но всё же видно было, что конь и седло ему не в новинку. Поблёскивая очками, он сделал круг возле машины. Спутники, растерянно посмеиваясь, поспешили в машину. Они уселись в ней, высунув головы наружу и тревожно поглядывая на гостя. Но гость не подкачал. Он пустил коня рысью, потом разогнал его и перевёл в галоп, и летел теперь, слегка откидываясь при каждом такте, как это делают опытные джигиты. И машина тронулась вслед. Уже издали всадник повернулся и, сцепив ладони, помахал ими на прощание.
Нияз, прижимая шапку к груди, всё кивал и кивал своей лысой головой. Аслан порывался помчаться вслед, но не решился - он знал, что старшему табунщику это не понравится.
Спустя день к палатке старшего табунщика Нияза Чоркмеева подъехала "Волга" - та самая, в которой проезжал гость, но был в ней один шофёр - парень в клетчатой рубахе с короткими рукавами. Он вынес из кабины картонный ящик и поставил у входа.
- Это тебе в подарок. От секретаря компартии… - И он махнул рукой в сторону гор, туда, где проходила граница.
Шофёр распаковал коробку и вытащил портативный телевизор с зеленоватым матовым экраном - телевизор марки "Юность", работающий на батарейках. На этот раз шофёр не торопился.
Все, кто был в юрте, - дети, женщины и даже сам Нияз - расселись вокруг шофёра и нетерпеливо смотрели, как он налаживал телевизор. И только один Аслан молча вышел из юрты, тихо, стараясь не поднимать шума, отвязал коня, поднял его вверх по тропинке и на дороге, вскочив в седло, дал ему шпоры. Он торопился, потому что боялся, что его опередят. Пасечник Барлыкбаев, всё лето одиноко живший в горах, имел привычку останавливать всех приезжающих и как дань собирать с них новости. А эту новость Аслан никому не хотел уступать - ему было важно первым сообщить о ней. Сообщить и обсудить со всех сторон, потому что - кто бы мог подумать! - старший табунщик был не так уж прост, если такой большой человек не забыл о нём и отдарил его вещью, которой не было ни у кого на верхних и нижних джайлау. Теперь о Ниязе заговорят во всех юртах, не миновать ему гостей со всех концов округи.
Аслан охлёстывал коня и, странное дело, без неприязни вспоминал слова гостя о том, что он пошёл бы к Ниязу в помощники, вспоминал и думал с гордостью о старшем табунщике, удостоенном такой высокой чести. Аслан и сам был горд оттого, что помощником у Нияза, что там ни говори, был не кто-нибудь, а он, Аслан, а это не такая уж плохая участь, если ей мог позавидовать такой большой человек. Незаметно для себя, не зная, как это могло получиться, Аслан с уважением стал думать о старике, его долгой и терпеливой жизни, и впервые открылось ему, что жизнь эта, в сущности, хороша, потому что было в ней много добрых дел: растил коней, нужных людям, воевал, защищая Родину от врагов, ставил на ноги сыновей и дочерей, неутомимо нянчил внуков и умел платить добром за добро.
Аслан ударил коня. Этого Барлыкбаева трудно удивить: что бы ни случилось в горах, он всегда и обо всём знал первым. Привезёшь ему новость, а для него это уже не новость - сам норовит рассказать тебе такое, о чём ты и не слыхал. Аслан торопился. Он боялся, что его опередят. Он заранее представлял себе, как удивлённо поднимутся мохнатые брови пасечника, как соберётся складками его морщинистый лоб и как сощурятся, глядя куда-то вдаль, его жёлтые глазки. Прежде чем что-нибудь сказать, он всегда смотрел куда-то вбок, как бы оценивая про себя, чего стоит эта новость…
Клуб "Ровесник"
Для дальнейшего улучшения воспитания детей и молодёжи в духе дружбы народов СССР, советского патриотизма и пролетарского интернационализма, массового развития молодёжного и детского туризма, широкого привлечения юношей и девушек к изучению истории социалистической Родины ЦК ВЛКСМ принял решение об организации туристской экспедиции "Моя Родина - СССР".
Туристская экспедиция "Моя Родина - СССР" - составная часть Всесоюзного похода комсомольцев и молодёжи по местам боевой и трудовой славы советского народа.
Дорогие друзья!
Сегодня в клубе "Ровесник" выступает журналистка Галина Мартынова. Она расскажет вам о маршрутах туристской экспедиции "Моя Родина - СССР", о юных туристах-краеведах, которые идут этими маршрутами, восстанавливая в памяти людей имена героев, отыскивая новые экспонаты для краеведческих музеев, собирая материалы по истории родного города.
Дорогие ребята! Дороги зовут вас в походы по местам боевой и трудовой славы советского народа!
Всегда зовущие маршруты
"Подлинная любовь к своей стране даётся знанием. А знание это возникает прежде всего из путешествий и походов". Эти слова Константина Георгиевича Паустовского, писателя и страстного путешественника, стали девизом многих юных туристов-краеведов, шагающих по маршрутам Всесоюзной экспедиции "Моя Родина - СССР".
Для нас бесценны свидетельства о героических днях Великой Октябрьской революции, дороги и святы места, связанные с жизнью и деятельностью. В. И. Ленина в СССР, с историей Коммунистической партии Советского Союза, с самоотверженной борьбой революционеров против царизма. С ними знакомят участников экспедиции маршруты "Памятные ленинские места" и "Дорогой Великого Октября".
Шагая по этому маршруту, челябинские школьники собрали интереснейший материал о возникновении и развитии рабочего класса на Урале. Им удалось разыскать документы первой производственно-бытовой коммуны "Челябстроя". О находках ребята сообщили в Государственный Музей революции в Москве, который использовал их в своей новой экспозиции по социалистическому строительству тридцатых годов.
Сколько ярких страниц в пятидесятилстней истории комсомола и пионерии, страниц героизма и подвигов молодёжи в годы войны и в мирное время!
В Музее истории Ленинграда хранится маленькая записная книжка - известный теперь всему миру дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой.
Где эта девочка, что стало с ней после того, как вместе с другими детьми она была вывезена из блокадного Ленинграда? На этот вопрос до последнего времени не могли ответить ленинградские экскурсоводы. Красным следопытам Понетаевской средней школы Горьковской области удалось восстановить судьбу Тани.
Тяжело больная девочка в 1942 году была вывезена из Ленинграда в Горьковскую область и помещена в Понетаевский детский дом. Больше никаких сведений о Тане не было. Понетаевские ребята перерыли все архивы, разыскали воспитателей, работавших в этом детском доме в годы войны. Результаты не радовали. Таню никто не помнил. Но следопыты продолжали поиск. И нашли. Нашли скупую запись в регистрационной книге Шатковской районной больницы: "Татьяна Николаевна Савичева скончалась 1 июля 1944 года. Диагноз - туберкулёз кишок".
Это было печальное открытие. В глубине души на протяжении всего поиска понетаевские мальчишки и девчонки таили надежду прочитать другое.
Теперь в Шатках на тихом сельском кладбище стоит памятник ленинградской девочке Тане Савичевой. Один из отрядов Понетаевской школы носит её имя. А следопыты продолжают поиск. Продолжают, идя от человека к человеку, узнавать о судьбе других воспитанников Понетаевского детского дома - детей блокадного Ленинграда.