Глава первая
Жизнь прекрасна, Ладька уверен в этом. Даже сегодня, когда предстоял такой непростой день.
Об этом дне шел разговор и на выпускном вечере в школе - "торжественный акт, посвященный выпуску учеников", - и потом у Киры Викторовны в подмосковном поселке Марфино, где она прослушивала Андрея и Ладю, "облизывала", как она сама говорила, программы по специальности для поступления в Консерваторию.
Такой "облизанный" Ладька шел по городу.
Первый звук смычка. Ладька его всегда особенно ясно ощущал. Смычок стремительно съезжал с плеча и снова стремительно наезжал на плечо, и звук вспыхивал перед глазами. Плечо гудело и целиком становилось скрипкой. Сегодня надо, чтобы все члены комиссии загудели, как твоя скрипка, чтобы ты засыпал их штрихами и пассажами, как опилками.
Ладя не обижался, если кто-нибудь из ребят во дворе или на улице говорил ему вслед, что вон идет скрипач, пилить будет. И сегодня он попилит. Надо, и попилит - кому свежих и горячих опилок с музыкой?!
- Ты его не видел? - спросила Кира Викторовна Андрея.
Кира Викторовна и Андрей стояли в коридоре Консерватории на втором этаже. В коридоре было много ребят. Они приехали из разных городов, и теперь каждый рассказывал свое, но в то же время одним глазом косился на большие белые двери: там сидела экзаменационная комиссия по классу скрипки.
- Вчера только попрощались, - сказал Андрей.
- Для него вчера и сегодня - совершенно разные понятия. Ты знаешь.
- Знаю, - сказал Андрей.
Открылась большая белая дверь. Андрей обратил внимание, как блестела бронзовая ручка. Ее блеск как будто передавал весь накал сегодняшнего дня.
Вышла женщина со списком и прочитала фамилию очередного кандидата в Консерваторию.
Кандидат взял инструмент, достал экзаменационный лист, оглянулся по сторонам, ища поддержки или хотя бы сострадания, и шагнул за дверь вслед за женщиной. Дверь бесшумно закрылась.
- Пошел на постамент, - сказал кто-то в коридоре.
- Важно улыбаться на входе.
- Нервишки?
- Угу.
- Пошаливают.
- Повизгивают.
Девушка в узеньком темном костюме крутила винт на смычке и о чем-то думала. Винт она крутила машинально. Кира Викторовна взяла ее за руку. Девушка перестала крутить, улыбнулась, но потом опять начала крутить. Кира Викторовна опять остановила ее. И девушка опять улыбнулась и кивнула. Андрею казалось, что девушка тоже думала об этой бронзовой ручке, ждала, когда ручка медленно повернется, тогда откроется дверь и выйдет тот, кто туда входил с надеждой, улыбался на входе.
Вечно эта надежда. Андрей тоже уставал от этого. Потому что всегда на что-то надеялся - на успех в школе, на успех на первых шефских концертах, на имя в первой афише. Жизнь подбрасывала новые надежды, и он иногда не выдерживал, срывался. Как тогда со скрипкой в том дворе. Он освободился от всяких надежд, и ему казалось, что теперь будет легко жить дальше. Но все это не так. Все началось сначала. И опять, и опять надо было двигаться от надежды к надежде. Каждый раз преодолевать все более сложное препятствие. Более серьезное. А Ладька? Он не меняется. Неужели он и на самом деле просто живет и просто радуется? Или раньше это было так, а теперь это уже притворство?
По коридору высоко над головой пронесли какие-то списки. Может быть, так высоко пронесли, чтобы не помять или чтобы ребята не окружили и не пытались заглянуть в них.
Кира Викторовна вывела Андрея на лестничную площадку. Здесь народу было поменьше. Она молчала. Все было сказано в последний раз вчера у нее на даче. Они были там вместе с Ладькой. Кира Викторовна прощалась с ними как со своими учениками. Поступят они в Консерваторию или не поступят, но все равно они уже не ученики музыкальной школы. Школу они окончили. Ганка, например, вообще уехала в Бобринцы. И вчера Андрей почувствовал это, что Кира Викторовна прощается с ними.
Был обычный подмосковный летний день. Стучали колесами электрички, и иногда прорезал воздух мощный голос электровоза. Они шли втроем по опушке леса. Молчали. Даже Ладька молчал. С ним бывает, что он вдруг странно молчит и в нем появляется что-то человеческое.
Кира Викторовна шла в спортивных туфлях и в спортивных брюках. Она показалась Андрею молодой, даже юной. Только глаза были грустными и совсем взрослыми.
Кира Викторовна вдруг сказала:
- Я прочитала у Сент-Экзюпери: ни в одном человеке не погиб до конца Моцарт.
Андрей вечером, когда они с Ладькой возвращались домой на электричке, думал, кого имела в виду Кира Викторовна: его, Андрея, Ладьку или даже себя? Она тоже когда-то выступала. В школе говорили разное. Андрею захотелось, чтобы Кире Викторовне в жизни, а значит, прежде всего в музыке, было бы очень хорошо. Чтобы ей всегда было очень хорошо, потому что ей, очевидно, не очень хорошо. Он это почувствовал. Бывает так. А потом, эти слова Сент-Экзюпери. Может быть, Кира Викторовна обманулась в собственных ожиданиях и надеждах?
Кира Викторовна стояла на лестничной площадке Консерватории. Открыла сумочку, достала пачку сигарет. Андрей никогда не видел, чтобы она курила.
- Я могу спуститься посмотреть его, - сказал Андрей.
- Не надо.
Кира Викторовна курила. Андрей открывал и закрывал на футляре скрипки "молнию". В коридоре опять зашумели, задвигались, отчетливо была названа фамилия:
- Брагин!
Это женщина, которая выходит из-за высоких белых дверей, вызвала Ладю на прослушивание.
- Подлец он все-таки!
- Андрей! - резко сказала Кира Викторовна.
- Извините.
Кира Викторовна бросила сигарету.
- Прошу быть совершенно свободным от всего. Никаких внешних впечатлений. Ты слышишь? Могу надеяться на тебя, что… опять, чтобы… Иди в коридор, - вдруг сказала она. - Я скоро вернусь. Пожалуйста, Андрюша.
Кира Викторовна останавливает около Консерватории такси. Вид у нее был такой, что шофер понимающе спросил:
- Экзамены?
- Да.
- Родители по всему городу документы возят из института в институт. Вам что теперь - из Консерватории в Институт газа или нефти?
Кира Викторовна подумала: "Неужели опять вспыхнул!.."
Таксисту, очевидно, хотелось еще поговорить, потому что он начал рассказывать об очередях в нотариальных конторах, где все теперь снимают копии с аттестатов зрелости, но Кира Викторовна просила его только об одном, чтобы он побыстрее ехал. Адрес? Самотечная улица. Но таксист все-таки спросил:
- Вы мать?
- Я преподаватель. Ученик пропал.
- Испугался?
- Если бы испугался.
Дома Лади не оказалось. Двери открыла соседка и, как всегда, сказала:
- А я не знаю, где он со своей скрипкой ходит.
Эту фразу Кира Викторовна слышала не один год.
Таксист ждал ее у подъезда дома. Увидел, как она вышла расстроенная.
- Совсем, значит, пропал?
Она кивнула.
Ладька всегда шел по Цветному бульвару мимо цирка, выходил на Петровский бульвар и садился в троллейбус и ехал к Никитским воротам, а там и школа рядом и Консерватория. Это его обычный путь. А эти необычные автомашины он тоже сразу заметил. Они стояли недалеко от цирка во дворе. Ладька немедленно свернул во двор.
Автомашины напоминали дома на колесах. Ладька о таких много читал. За границей их называли трейлеры. В них путешествуют по автострадам. Очень современный образ жизни. Ладька так считает.
Машины оказались на самом деле автодомами. Именно такие Ладька и видел в журналах. Выгнутые большие окна из напряженного стекла, лестницы, противосолнечные пластмассовые козырьки, подключен шланг, очевидно, с водой и еще какой-то тонкий кабель.
Стояли и просто грузовики. Крытые. В них что-то грузили в больших сундуках, перетянутых веревками. Но Ладьку покорили дома. Водить их, конечно, удовольствие. У Ладьки в кармане лежали права, он окончил курсы автолюбителей. Он-то знал, что делал: человек без прав на вождение автомобиля теперь не современный человек, абсолютный примат. Надо изучать семь свободных искусств. Вождение автотранспорта - тоже искусство.
В одном из фургонов отодвинулась на окне шторка и потом окно опустилось. У окна стояла девочка. Взглянула на Ладьку и его скрипку.
- Будете играть серенаду?
- А хотите? - И Ладька начал доставать скрипку. Ладьку так просто не купишь.
- Арчи, тут бродячий музыкант.
Рядом с девочкой появилась морда здоровенного пуделя. На Ладьку теперь смотрели двое - и девочка и пудель.
- Сколько поросячьих сил в тачке? - сказал Ладька и пнул ногой в колесо автодома.
- Между прочим, в тачке есть электрическая кухня, телефон. Кондишн тоже имеется.
Ладька и сам знал, что все это должно быть. Но девочка была пижонкой, а Ладька в принципе не любил пижонства.
- Арчи, - сказала девочка, - телефон.
Пудель исчез и тут же появился с телефонной трубкой в зубах. Трубка была на длинном эластичном шнуре. Девочка, конечно, велела принести телефонную трубку тоже ради пижонства.
- Я водил новенькую "Волгу", спортивную. - Ладька такую "Волгу" не водил, но хотел бы водить.
- У нас медведи это делают.
- У меня есть права.
- У них тоже. У одного международные. Получил в Германии. Арчи, трубку положи. (Пудель исчез.) Интересуетесь, как медведь получил права?
- Допустим, - сказал Ладька.
- Во время репетиции выехал за ворота цирка и отправился по улице. На следующий день в полиции ему выдали права. Международные.
- А у вашего пуделя прав нет?
- Глупо. Отсутствует собственное воображение.
Девочка закрыла окно. Внутри автодома послышался шум, потом залаял Арчи.
Ладька понял, что он не может уйти: во-первых, не за ним осталось последнее слово, во-вторых, он должен побывать в таком доме. Ладька положил на ступеньку скрипку и аккуратно постучал в дверь. Он хотел быть вежливым.
Погрузка сундуков и ящиков продолжалась. Потом кто-то в рубашке и в тонких на зажимах подтяжках выбежал из дверей полукруглого здания, откуда выносили ящики и сундуки, закричал, чтобы с грузом обращались, как с посольской персоной, и снова убежал.
Открылась дверь в автодоме, и Ладька поднялся по лестнице. Маленький настоящий холл, в холле - никого. Дверь, очевидно, отворялась изнутри. Ладька прошел дальше. Осторожно открыл еще одну дверь. Он увидел клоуна. Волосы были лубяного цвета, из мочалы. Клоун сидел за столом и разговаривал по телефону. Рядом с клоуном стоял пеликан.
- Извините, - сказал Ладя. - Тут девочка и пудель…
- Что? - недовольно спросил клоун, прерывая свой разговор по телефону.
- Пригласили меня.
- Ты его приглашал? - Клоун спросил это у пеликана.
- Девочка и пудель, - повторил Ладя.
- Какая девочка, какой пудель? У вас что, молодой человек, нет глаз?
Ладька выбрался из автодома. Хотел взять скрипку с подножки. Теперь скрипки не было. Взглянул в окно - в окне была та же девочка. Она смотрела на него.
- Куда вы пропали?
- Я пропал?
- Ну да. - Глаза ее смеялись.
- А где скрипка? - спросил Ладя. Последнее слово за ним, очевидно, так и не останется.
- Заходите, - сказала девочка. - Что же вы?
Ладя поднялся в автодом. Клоуна и пеликана не было. На кресле лежала скрипка.
Появился пудель. Ладя на него покосился - не пеликан ли снова?
- Вы цирк шапито?
- А вы очень догадливы. У нас шофер заболел. Врачи говорят, месяца на два или три. Язва желудка. Мы задержались, пока директор все выяснял.
- Возьмите шофером!
- А куда вы шли с этим предметом? - Девочка показала на скрипку.
- Тут. Недалеко. Слушайте, я серьезно. - Девочка была явно младше Ладьки, но и Ладька называл ее на "вы", чтобы все выглядело очень убедительным и чтобы она почувствовала, что он тоже вполне серьезный человек. - Не медведь же заменит водителя, на самом деле!
- Конечно, - сказала девочка, - медведь ездил по Германии на мотоцикле.
- У меня эти два-три месяца свободны! - Ладька расхаживал по автодому. Кабина водителя - широкие педали, серворуль, четыре фары, прожектор с противотуманной лампой.
- Вы шутите, - сказала девочка.
- Нет, это вы шутили. - Ну и ну, вот девчонка! И Ладя показал на парик из мочалы, который он увидел в кресле рядом со скрипкой. - Я серьезно. "Волгу" спортивную я не водил, но грузовик водил.
- Мы через всю страну поедем, с севера на юг. Арчи, подтверди.
Арчи наклонил голову и негромко тявкнул. И еще хвостом что-то изобразил.
Или она трепачка, или говорит правду, подумал Ладя. Увидеть всю страну с севера на юг, да еще на такой первосортной тачке. Подарок небес! Фант раз в жизни!
Ладя вылез из автодома, но уходить не хотелось. Опять из полукруглого здания выбежал человек в подтяжках.
- Аркадий Михайлович! - закричала девочка в окно. - Я водителя нашла для "Тутмоса"!
Аркадий Михайлович остановился, взглянул на девочку, потом на Ладю.
- Серьезно! - опять крикнула девочка. - У него права!
- Пусть зайдет ко мне. - Человек в подтяжках убежал.
- Наш директор. Иди к нему.
"А что, - подумал Ладька, - и пойду, черт возьми!"
Когда Кира Викторовна вернулась в Консерваторию и вбежала на второй этаж, в коридоре по-прежнему толпились ребята. Андрея среди них не было. Но зато была Верочка. Она пришла из школы - узнать, как дела.
- Андрей там. - Верочка показала на белые двери. - Ваш муж только что звонил в школу. Спрашивал. Волнуется за вас.
- Ладя не появлялся?
- Нет. Не видела.
- Значит, пропал.
- Найдется. Здесь тоже есть директорский кабинет. Можно будет посадить на ключ.
Кира Викторовна стояла у дверей. Она прекрасно знала профессора Валентина Яновича Мигдала, училась у него. Он был председателем приемной комиссии по скрипке. Сидел сейчас там за столом. Можно было, конечно, войти, спросить разрешение и послушать Андрея. Кира Викторовна взялась за ручку двери, но потом отошла - Андрей очень восприимчив, и даже ее появление может как-нибудь на нем отразиться.
Вдруг она увидела знакомую фигуру - пробирался Павлик. Вот кто везде чувствует себя совершенно естественно и, так сказать, надлежащим образом. Если Дед не будет скрипачом, он будет директором - уже ходит сзади Всеволода Николаевича, как директор.
- Тареев!
Павлик подошел, вздохнул и сказал:
- Абитуриенты, а ведут себя как зеленые новички.
- Ты по какому случаю?
- А если вам что-нибудь понадобится?
Кира Викторовна посмотрела на Деда. Она была ему признательна за эти простые его слова. Она даже не сказала ему, чтобы он подобрал живот.
Никогда Кира Викторовна не думала, что будет так волноваться. А почему она не должна волноваться - ее ученик поступает в Консерваторию. В ее жизни это происходит впервые. И то, что она здесь, это неправда: она сейчас стоит там, перед Валентином Яновичем. Она видит, как Валентин Янович своими большими руками держится за отвороты пиджака, откинулся на спинку стула, высоко поднял голову и слушает скрипку. Он так всегда слушает. Он умеет очень внимательно слушать. Это не просто учитель игры на скрипке, а учитель музыки. Он всегда говорит: "Музыка - это поиск звука". И это от него она столько слышала: "Это еще не звук, а это уже не звук". Для Валентина Яновича музыкой прежде всего называлось то, что составляло искусство звука. Звук должен быть "закутан в тишину, должен покоиться в тишине". Кира Викторовна была свидетельницей случая, когда профессор взял расстроенную скрипку ученика и, не подстраивая ее, сыграл чистым и точным звуком.
Что он скажет об Андрее? И как там Андрей? Только бы сыграл глубоко, сильно и точно. А для этого Андрею надо быть спокойным. Максимально. Кому перед выступлением требуется нервный толчок, а кому ни в коем случае этого нельзя. Андрей такой. Ему нельзя. А Ладе он нужен. Ладя создает самому себе препятствие и сам его преодолевает. Андрею это противопоказано категорически. Хотя она и пыталась это в нем притупить и кое-чего все-таки достигла. Но только кое-чего. Так же как и в Ладе, только в обратном направлении, она тоже кое-чего достигла: поселила в нем какую-то серьезность, разумность. Так ей казалось, во всяком случае, до сегодняшнего дня. Все придется начинать сначала. Но как там Андрей?..
И вдруг Кира Викторовна, решительно стуча каблуками, подошла к двери, взялась за ручку и не выдержала, открыла дверь. Андрей стоял - скрипка и смычок опущены. Он только что кончил играть. Валентин Янович сидел, откинувшись на спинку стула, руки - на отворотах пиджака. Все, как и представляла себе Кира Викторовна. Сидели члены комиссии.
- Знал, что войдешь, - улыбнулся Валентин Янович. - Приметил в коридоре.
- Валентин Янович, извините.
- Антонова. - Это профессор сказал членам комиссии.
Те кивнули.
- Косарев, вы свободны. Спасибо, - сказал профессор.
Андрей взглянул на Киру Викторовну и вышел из комнаты. В коридоре его встретили Павлик и Верочка. Павлик держал футляр от скрипки.
- Ну как? - не выдержала Верочка.
Андрей подошел к раскрытому окну. За окном, во дворе, стояла его мать. Но ему сейчас хотелось бы увидеть Риту.
Глава вторая
Это был скоростной лифт. В лифте была одна молодежь, веселая и говорливая. Те, кто поступил в институты и сейчас хотел бы поделить свое счастье на всех. Счастье для них - величина постоянная, как и собственная молодость.
Рита была в летнем платье и в шарфе. Она всегда его носит - теплый шарф. Даже летом. Шарф стоял по краям ее плеч, будто меховой воротник. Рита сделала прическу, ее глаза были подкрашены. Это впервые.
Лифт остановился, мягко раскрылись автоматические двери, и Андрей и Рита вышли.
Потом они вместе со всеми сидели в небольшом зале. Широко виден был город. Огни. Кроссворд из огней - по вертикали и по горизонтали. И над этими пересекающимися огнями - он и Рита. Андрей подумал, там, где огни не горят, там в кроссворде незаполненные слова.
Им принесли два высоких стакана с зелеными трубочками. Трубочки были похожи на стебли травинок. Поблескивали кубики льда. Повисли дольки лимонов, специально зацепленные за края стаканов. Коктейль назывался "Двое".
- О чем ты думаешь? - спросил Андрей Риту.
- Что у тебя так все хорошо.
- Я играл удачно. Пальцы пошли и смычок.
- Ты играешь, а что ты испытываешь? О чем ты думаешь?
- Я начинаю играть в уме, где-нибудь еще в коридоре. Я играю раньше, чем начинаю еще играть. Почему ты спросила об этом?
- Меня пригласил музыкант, и я говорю о музыке.
- Перестань. - Андрей злился, когда Рита начинала так вот говорить. Когда нельзя было понять ее настоящих мыслей и слов.
Рита отпила несколько глотков, качнула стакан и послушала, как стучит о его стенки лед. Взяла дольку лимона и опустила ее в коктейль.
- Я не думал, что ты все-таки пойдешь в технический институт, - сказал Андрей. Ему хотелось перевести разговор на Риту и поговорить серьезно. - Ты сделала это из-за отца? Ты должна была пойти в Институт международных отношений, например.