Урок для мамы
С некоторых пор, а именно с того времени, как мама Жени заметила, что ее дочь очень повзрослела, мама и Женя все больше становились подругами. И вот однажды вечером, в сочельник, после ужина они забились вдвоем в уютный уголок в гостиной. Мама сидела с ногами на диване, завернувшись в плед, Дженни улеглась с ней рядом, приподняв уши - наверное, она предвкушала, что сейчас можно будет услышать что-нибудь интересное. А Женя устроилась прямо на ковре, - она за последний год так вытянулась, что могла опереться локтем на край дивана у маминых ног и прекрасно беседовать.
Елку нарядили еще накануне. И сейчас она переливалась мерцающими лампочками: сначала загорались зеленые, потом медленно гасли, и вместо них горели красные. А потом желтые. И если правильно управлять пультом, то можно было сделать так, что лампочки будут мигать быстрее. Другого света они не зажигали, а сидели в отблесках переливающейся елочной иллюминации.
- Нет, я не могу сказать, - говорила мама, - что он вовсе не обращает на меня внимания. Он, как вы, наверное, догадались, был хозяин лохматого Афони. - Но он, кажется, больше обращает внимание на других. Особенно если они… ну, расфуфырены.
- В крутом прикиде, - уточнила Женя. - Что ж, есть поклонники, - объяснила Жене маме, - а есть не поклонники. Нам ли, мама, с тобой этого не знать.
- Это как? - спросила мама, несколько озадачившись.
- Ну, которые кланяются - те поклонники, - объяснила Женя.
- А которые - нет, те - непоклонники, - догадалась, наконец, мама. - Господи, как у вас все просто.
- У кого это - у нас?
- Ну, в первом классе.
- Не думаю, - сказала Женя, чуть подумав, - что у нас все проще, чем у вас. Мне вот с Вампиром одна морока.
- Ему нужна не женщина, а одна фурнитура, - вдруг страстно воскликнула мама. Она, конечно, имела в виду не Вампира, а хозяина лохматого подружейного Афонии.
- Как это? - спросила Женя.
- Ну, цацки. Всякие там кольца.
- Вот и не уродствуй себя понапрасну, - посоветовала маме Женя. - Будь строже, чтобы отличаться от этих.
- То есть как? - спросила мама.
- Не мажь губы и глаза. У тебя и так все такое красивое и такое натуральное…
И Женя потянулась и поцеловала маму.
- Добрая ты у меня девочка. Но, увы, в свой офис я не могу появиться в натуральном виде. Не поймут и уволят. Легко сказать - не мажься. Ты иногда рассуждаешь прямо как бабушка. Она тоже мне не разрешала использовать тушь и тени до самого выпускного вечера в школе.
- Что ж, бабушка тоже иногда бывает права, - великодушно заметила Женя.
Какое-то время они сидели молча. Потом Женя сказала:
- Ты на него перестань обращать внимание. На время. Сделай вид, что его для тебя не существует.
- Да я уж делала, - вздохнула мама.
- А он что?
- Кажется, он не заметил, что он для меня не существует. Он такой… как бы это сказать… мечтательный.
- Не от мира сего?
- Ну, то-то в этом духе.
- Тогда вот что, - придумала сообразительная Женя, - тогда ты попроси его что-нибудь починить в твоей машине.
- Просила. Он сказал, что не разбирается в автомобилях.
- Тогда попроси его что-нибудь донести. Потяжелее.
- Ты думаешь? Пожалуй, это идея. Но, понимаешь ли, это как-то не современно. Опять-таки, не по-феминистски.
- Это как?
- Ну, как тебе объяснить. Феминизм - это движение за самостоятельность женщин. Чтобы не зависеть, значит, от мужчин, - объяснила мама без особого энтузиазма. - Современная женщина должна сама нести свой груз, - вздохнула она.
- Глупости, - сказала Женя. - Вот бабушка у нас какая самостоятельная - совсем фенимистка.
- Феминистка, - поправила мама.
- Вот именно. А груз носит дедушка.
- Тоже верно, - согласилась мама. - Но разве бабушка у нас феминистка? Я что-то не замечала. Впрочем, она, наверное, скрытая феминистка. Она мне давно объяснила, что с тех пор как женщины получили право на образование и на голосование, они стала во всех отношениях равны с мужчинами. И даже, чаще всего, еще равнее.
- Не заморачивайся, - сказала Женя, примени словцо из лексикона Вампира. - Современная сама женщина должна определять, когда быть самостоятельной, а когда не стоит. Правда, Дженни?
- Дженни тоже разбирается в мужчинах?
- Еще как. Помнишь, как на выставке огрызнулась. Наверное, Дженни знает больше нашего. Но не хочет говорить.
- Или не может?
- Собака важная составляющая жизни человека, - сказала Женя сонно. - Можно, мама, я к тебе принежусь?
- Да ты засыпаешь.
- Страшно хочется спать, - согласилась Женя, - но как-то лень в такой день.
Последние слова она произнесла совсем сонным голосом. Кажется, разговор про феминизм ей не был особенно интересен. А может быть, ее убаюкало мерцание елочных лампочек. Не просыпаясь, Женя взобралась на диван, и мама подложила ей подушку под голову, и накрыла ее своим пледом.
Сон и пробуждение
Нет, это не был их Чистый пруд на бульваре. И трамваи здесь не ходили. И не было уютных лавочек.
Нет, скорее, это было какое-то замерзшее загородное лесное озеро. Потому что вокруг стоял темный и не очень дружелюбный густой ельник. И только на краю леса высилась большая старая береза, вся голая сейчас, с облетевшей листвой.
Но здесь тоже была иллюминация. И лед был такой чистый и прозрачный, что в нем, как в зеркале, отражались переливающиеся разноцветные лампочки. И казалось, что подо льдом плавают золотые рыбки, но это, наверное, были только отблески мерцающих цветных огоньков.
Как и на катке, здесь тоже играла музыка. Но лилась она не из колоколов-репродукторов, а откуда-то сверху, не было видно откуда. Музыка была тихая и громкая одновременно, потому что с одной стороны на озере музыку было хорошо слышно. Но даже если говорить шепотом, то слова тоже были слышны.
Первым, кого увидела Женя на льду, был дедушка - он делал ласточку на правой ноге, а левую держал параллельно катку, очень прямо. Причем дедушка был в одном из тех темных костюмов, в которых он ходил на работу, в галстуке и в шляпе. На ходу, не останавливаясь, дедушка приятно разговаривал с Еленой Михайловной, которая тоже оказалась здесь, хоть сначала Женя ее и не заметила. Елена Михайловна махнула Жене рукой и крикнула:
- Можно начинать.
И Женя поняла, что она - сама инструктор, вот только нигде не было видно ее учеников.
- Мы здесь, - вдруг услышала Женя и обернулась.
Она увидела Дженни, которая в обнимку с черно-белой бернской овчаркой Мартой лихо катила по кругу и махала ей лапой. Но, вглядевшись, Женя поняла, что это вовсе не ее Дженни, а собрат Марты по породе Данила. И что Данила и Марта танцуют какой-то быстрый танец, быть может, рок-н-ролл, кружась и вертясь на льду. Потом Данила вдруг поднял Марту, держа ее на одной лапе высоко над головой. А та во время поддержки вытянулась в струнку и помахала Жене хвостом, а потом что-то крикнула, но Женя не разобрала - что именно.
- Хорошая поддержка, - хотела похвалить Женя Марту и Данилу. Но что-то мешало ей говорить, как будто во рту у нее была варежка. И у нее вышло только ав-ав.
Тут Женя увидела, что Дженни сидит у ее ног и говорит:
- А я тоже так могу, я тоже могу…
И Женя поняла, что она спит. И что во сне она говорит по-собачьи, а ее Дженни - человеческим языком. Она хотела проснуться, но ей было так жалко прерывать этот дивный волшебный сон. Там более, что откуда-то сзади вдруг показался двортерьер Гай в шапке-ушанке, с клюшкой и на старых гагах. И он сказал Жене:
- Ну что, ты меня узнаешь? Я - вампир!
И страшно оскалился.
Женя закричала во сне от страха, и голос мамы ласково спросил:
- Что такое, девочка, что такое? Страшный сон приснился?
И Женя ответила сквозь сон:
- Очень страшный.
- А ты не смотри, не смотри.
- Так ведь показывают, - сказала Женя во сне. Поджала ноги и натянула плед на голову. Потому что ей опять захотелось оказаться на замершем озере, и она на нем опять оказалась.
Теперь здесь было очень много всякого собачьего народа, как у них на Чистом пруду в хорошую погоду. Просто толкучка.
Вот мимо Жени весело катит немецкая овчарка Эмма и на ходу кричит:
- Прекрасная погодка, не так ли, прекрасная погодка.
И Женя видит, что Эмма не одна, и ее лапы сцеплены в перехлест с лапами китайца Фунтика породы шарпей. И они выделывают на льду кренделя и разные сложные па, как заправские танцоры. Шарпею, правда, мешает его шкура, и он выглядит довольно неуклюжим и мрачным. К тому же поминутно зевает, и пасть у него фиолетовая. Зато Эмма весело улыбается.
- Фунт, - кричит Женя, - держи спину!
- Я и держу, - бурчит Фунт недовольно.
- Я инструктор, - говорит ему Женя строгим голосом. - И ты, если хочешь научиться кататься, должен слушаться.
- Я и слушаюсь, - говорит Фунт, и они уезжают в дальний конец озера, где стоит какой-то расписной шатер с золотым петушком на макушке.
- Мы будем кофе пить, - кричит Эмма. - Фунтику надо пить кофе для бодрости, для бодрости…
- Чаю со слоном! - рычит Фунтик.
И Женя видит: то, что она приняла за шатер, это наряженная пышная елка, точно такая, какую два дня назад поставили у них на бульваре. И петушок у елки на макушке вовсе не петушок, а красная звездочка.
Тут Женя слышит голос бабушки:
- Кто же это съел все пирожки с капустой?
- Все съел хомяк, - быстро говорит Женя, чтобы бабушка не подумала, что это съела Дженни.
- Какой такой еще хомяк?
- А я знаю, - говорит Женя.
А Дженни тут как тут. Сидит у ног Жени и облизывается. Неужели это она съела-таки все капустные пироги?
Дженни почему-то вся золотая, и хвост у нее золотой. И нос, и уши. А глаза горят то одним цветом, то другим, как будто в них отражается праздничная иллюминация.
- Дженни, это ты нарядилась на новогодний бал?
- Да, - говорит Дженни.
- А что это у тебя за костюм?
- А ты сама не видишь?
- Ах, ты нарядилась Жар-Птицей.
- Бывают Жар-птицы, - важно объясняет Дженни. - А бывают Жар-собаки. Неужели непонятно?
И Жене опять захотелось проснуться, чтобы всем рассказать, как Дженни подготовилась к новогодней елке, к небольшому семейному балу-маскараду, который что ни год устраивает дед на Рождество. Но Жене так жаль было уходить с озера, что она решила: я этот сон обязательно запомню, а потом перескажу… И опять крепко заснула, и опять оказалась на лесном озере.
И сразу же услышала знакомый скрипучий голос с присвистом:
- Тихон, Тихон.
Она пригляделась: на одинокой березе с краю озера сидел белый рогатый попугай и громко кричал.
Между тем представление продолжалось.
Теперь выступал сеттер-гордон Сэм огненно-красной масти. Он выступал в одиночном катании. Вот он разбежался и высоко подпрыгнул, повернувшись в воздухе два раза. Это двойной тулуп, подумала Женя и поняла, что это она сама научила Сэма так прыгать.
Тут же катила по льду и фокстерьерша Топси на белых фигурках, быстро исполняя дорожку, шаги, как говорят фигуристы, и ее маленькие ножки так и мелькали на льду.
- А ты что стоишь? - спросила Женя у ротвейлерши Бетти. - Ты будешь участвовать в соревновании?
- Вот еще, - сказала Бетти и отвернулась. - Я и так медалистка.
- Это нескромно, Бетти, так хвалиться своими наградами.
- Так уж и нескромно.
- Вот видишь, как катается Сэм. Смотри, смотри, он сделает сейчас тройной рутбергер.
Но показался красавец мастино-неаполитано, тоже разогнался и прыгнул, что было сил.
- Уж прямо и рутбергер, - проворчала Бетти. - Тоже скажете. Да этот телок от земли оторваться не может.
Но тут на льду появился и пудель Филя, и голден-ретривер с хозяйкой Кариной, и пудель Филя, и боксерша Настя, и даже кавказская овчарка Лада, и два брата-колли Семен и Федор. При этом Настя схватила Филю в охапку, несколько раз крутанулась на месте и бросила его, но Филя удержался на коньках и раскланялся. И тут все они принялись танцевать что-то цыганское, а Карина размахивала цветастой шалью.
- Это не по правилам, - закричала Женя, - прекратите, не то я пожалуюсь на вас в судейскую коллегию.
- Ну и пожалуйста, жалуйся на здоровье, - сказал короткохвостый всегда грустный такс Геркулес. Сегодня развеселился и он.
- Прекратите, - еще раз крикнула Женя, но ее подхватили под руки, и ноги сами понесли ее в пляс под мелодию залихватской цыганочки. Тут Женя проснулась. Мама теребила ее за плечо. Наверное, было уже поздно, потому что низкое еще зимнее солнце так и светило сквозь раздвинутые шторы. А лампочки на елке в этих снопах веселого солнечного света казались совсем тусклыми.
- Вставай, - сказала мама, - с Рождеством!
- А где же подарки? - спросила сонная Женя. Она еще не совсем проснулась, но, тем не менее, хорошо помнила, что в этот день ей непременно что-нибудь подарят.
- А посмотри под елкой, - сказала мама.
Тут Женя окончательно проснулась, кто же не проснется при волшебном слове подарки. Она бойко вскочила и в одной пижаме, босиком подбежала к елке. Там лежала корзиночка со сластями, от дедушки, наверное. Смешная плюшевая собака, похожая на Дженни, такая же коричневая, но с белым фартуком на груди. Это от бабушки.
- Спасибо, бабуля, - крикнула Женя. И прижала собаку в груди. Теперь, подумала она, если Дженни не будет рядом, я всегда буду брать эту собаку с собой. И назову ее Дженни-джуниор.
Женя не сразу увидела, что под елкой лежит еще и какой-то конверт. От мамы, наверное, подумала Женя, поздравление. Она так подумала потому, что на конверте был изображен румяный красноносый Дед Мороз, махавший в приветствии красной варежкой.
Женю даже и открывать конверт не хотела - разве ж это подарок, какой-то конверт. Но любопытство победило, и она открыла его. И достала в несколько раз свернутый листок с печатями. Сверху было крупно написано ПУТЕВКА.
- Ура! - крикнула Женя. - Ура! Мы едем на море.
- Нет, на море мы поедем летом, - сказала мама, - а на зимние каникулы мы едем в пансионат. Там есть каток, бассейн, сауна, массаж и дискотека с баром и свежим выжатым апельсиновым соком.
- Кислый, наверное, - сказала Женя разочарованно. В самом деле, зачем ей нужна сауна и массаж. - А на Дженни есть путевка? - подозрительно спросила Женя.
- Нет, моя дорогая, с собаками в пансионат не пускают.
- А как же быть?
На месте послесловия
Разлуки подчас важнее встреч. Потому что, разлучаясь, и люди и собаки острее чувствуют, как они любят друг друга. В разлуке и грустно, и радостно вспоминать, каким можно быть нежным к другому, когда вы вместе. И что скоро, совсем скоро они непременно встретятся, опять будут вместе, и можно будет всласть поцеловать милый холодный влажный нос.
Впрочем, быть может, собаки чувствуют разлуку даже острее, чем их хозяева. Потому что собаки самые верные существа на свете, они не предают, и учат этому людей, некоторые их которых не такие преданные и благодарные друг другу. Вот Дженни, например, из преданности и грусти ничего не ест, пока Женя бывает в школе, а грустно ложится перед выходной дверью в передней и кладет голову на Женины тапочки…
Уже был собран Женин рюкзачок, уже стояла у двери в прихожей мамина сумка. Уже мама нетерпеливо крутила на пальце ключи от машины. А Женя все никак не могла проститься с Дженни, которая, конечно же, понимала, что ее хозяйка уезжает. У Жени на глазах были слезы, и одна слезинка упала Дженни на нос. И та облизнула ее.
- Дженни не умеет плакать, вот что. А то бы тоже заплакала. Но какая же она огорченная, - сказала Женя, всхлипывая и гладя Дженни, - посмотри. Мама, какие у нее печальные глаза.
Дженни кивнула головой и отвернулась. Она всегда склоняла голову на бок и отворачивала морду, когда ее переполняли чувства.
- Посмотри на меня, - попросила Женя.
Дженни подняла морду и заглянула Жене в глаза.
- Я буду ждать, - сказала Дженни.
лето 2009, Отдых