Есть в Дубчанах такие мальчишки
Анця вернулась! У пастушка словно камень свалился с плеч. Он увидел ее на следующее утро. Она, повеселевшая, рассказывала во дворе батракам, что пан бог смилостивился над крестной и оставил ее в живых. Потом принялась доить коров. Струйки молока со звоном ударялись о дно ведра.
Мишка нетерпеливо топтался рядом. Хотелось уже наконец знать: поможет ли она ему и Юрку пробраться к партизанам. Он ходил за ней по пятам. Анця несла ведро с молоком на кухню, он - за ней. Она к колодцу - пастушок тоже. Улучив удобный момент, он зашептал скороговоркой:
- Я так боялся, что ты не придешь. А ты пришла! Ты им все рассказала? А мне ты…
Девушка приложила палец к губам и потянула Мишку в угол сарая. Ее тонкие брови нахмурились, глаза стали строгими.
- Прошу тебя, легинеку, никогда ни о чем не расспрашивай. Неужели не видишь, что творится на белом свете! Жандары хватают всех, даже ни в чем не повинных. Ведь не хочешь ты, чтоб они и меня и дедушку посадили в зеленую машину?
- Анця!.. - с обидой и укором произнес Мишка.
- Ну ладно, ладно! - добавила она уже мягче. - Считай, легинеку, что мы сговорились: ни со мной, ни с кем другим ты про это и вспоминать не будешь.
- Я, может, обещал пану учителю молчать! - с негодованием сказал Мишка. - И тебе вот крест, что ни про тебя, ни про дедушку Микулу - никому!.. Лучше умру… Мне только об одном тебя нужно спросить…
- Я слухаю, Мишко.
- Помоги мне и Юрку партизанов найти. Я тебя так прошу, так прошу!.. Нам бы хоть один пистоль на двоих! - сверкнул он глазами. - Мы отплатим всем и за пана учителя, и за дедушкиного Андрея… А думаешь, мы с Юрком не сможем хоть немножко Красной Армий помочь? Может, тогда она быстрее пришла бы к нам в Карпаты.
Лицо Анци озарилось теплой материнской улыбкой. Она обняла Мишку, притянула к себе.
- Ты не смейся! - оттолкнул Анцю мальчик, приняв ее улыбку за насмешку. - Мы вместо пана учителя пойдем. Он сам говорил: упадет один, пусть трое станут.
- То так, легинеку. Видит бог, рада я, что сердце у тебя и доброе и смелое. А все ж подрасти не мешало бы малость.
Легко сказать: подрасти. Мишка и сам рад хоть завтра стать взрослым. Да и не считает он себя маленьким! Не о нем ли говорят в селе, что он настоящий газде: и хворост на зиму припасает, и грядки возле хаты вскапывает. А пастух разве он плохой? Учитель, тот сразу понял, что Мишка такой легинь, которому вполне можно довериться.
- Так и не поможешь, айно?
- Может, и помогла б, если б знала, где они.
- Ты знаешь, знаешь! Почему ж тебе пан учитель велел рассказать про Лущака?
Анця чуть заметно смутилась. На нее в упор смотрели черные, не по-детски пытливые, недоверчивые глаза.
- Почему - мне? А что ж тут чудного? Мы же с учителем из одного села. Соседями были. И вот так, как ты с Маричкой, играли вместе, хотя он был и старше меня… Я сиротой росла… Батрачила, в школу не ходила… А он… прибежит, бывало, со школы и буквы мне показывает. Грамоте меня научил…
В голосе ее отозвалась тоска. Мишка решил больше ни о чем не расспрашивать, но Анця сама продолжала разговор:
- А потом… потом мы полюбили друг друга… - Девушка перебирала пальцами кончик платка, скрывая слезы. Еще недавно она спешила поздним вечером к опушке леса. Нелегко ей было тащить почти полный мешок овса, который она вынесла тайком из кладовой Ягнуса: партизанские кони давно не пробовали зерна. А когда увидела Палия - усталость тут же исчезла. Он взял ее шершавые руки, поднес к губам.
Вспомнив тот вечер, девушка не выдержала, заплакала.
- Он сказал мне: "Уже скоро я прискачу на нашей тройке гнедых и увезу тебя, Анычка…" Да вот, не пришлось…
У Мишки вздрагивали губы. Он понимал боль Анци, подыскивал такие слова, чтоб утешить ее. Но не находил.
Девушка и мальчик долго молчали.
- Вот я и была в Кривом, - нарушила тягостную тишину Анця, - и рассказала одному человеку. Он передаст партизанам. А где они, не знаю, - добавила.
- А дедо Микула? Пан учитель и с ним знаком…
- Так Палий же с его Андреем друзьями были! Как же ему не знать-то дедушку! - уже рассердилась Анця. - Хватит! Забудь все, что говорил пан учитель. Так лучше для всех!
Мишка обиделся: не доверяет она ему, считает маленьким.
"Сегодня суббота. Что ж я Юрку скажу? Наобещал… А может, Анця еще раздумает и скажет: "Ладно, легинеку, завтра пойдем к партизанам". Мишка еще раз с надеждой посмотрел в ее лицо. Но оно было строгое, непроницаемое. Пастушок понял: слова Анци твердые, будто камень. И не отступит она от них.
- Может, ты, Анця, когда-нибудь и увидишь партизанов. То скажи им, - взмолился он, - что есть в Дубчанах такой… Мишка Берданик. И еще Юрко Негнибеда… Скажи, что мы можем завсегда пойти с ниму.
- Если увижу их, легинеку, то скажу. Непременно, - заверила девушка и крепко, как взрослому, пожала ему руку.
В душе Мишки опять затеплилась надежда, что сбудется его мечта. Он шел за коровами повеселевший. Он вновь видел себя с винтовкой в руках. Видел, как стоит перед ним Ягнус, бледный и перепуганный, а Мишка кричит ему: "Попался, пан биров! Скажи, сколько людей ты жандарам выдал? А?"
Пастушок остановился, наставил палку на неведомого врага:
- Ба-бах! Бу-у-ум, тр-а-х! Вот тебе!
- В кого это ты палишь? - догнал его Юрко. - Ну, не забыл, что обещал? Сегодня уже суббота!
- Айно, суббота. Я не забыл… А она… он… - Мишка замолчал, не зная, что дальше говорить.
- Ну? Обманул меня?
- Тот дядько говорит, что подрасти нам нужно…
- Эх ты, врун! Да никакого ты дядька не знаешь. Обманул меня. А я, дурак, ему поверил. Друг называется! Да я и без тебя обойдусь. Оставайся, тебе подрасти надо, малятко! - Юрко быстро зашагал вперед.
- Обожди, Юрко! Я не врал. Он им о нас еще расскажет!
Но Юрко даже не оглянулся.
Мишку опять охватила грусть. Никогда еще одиночество не было для него таким тягостным. Вот и распалась вся их компания. Петрик где-то там, в Скалистом. Маричка до сих пор хворает. А теперь и с Юрком поссорился.
- Куда, нэ, чума поганая! - со злым отчаянием крикнул он на корову, которая свернула с дороги.
А за окнами злилась зима
Все ниже с гор спускалась зима. Сначала поседели перевалы и хребты, потом закуталась в белое покрывало и долина. Злые, морозные ветры с воем вытряхивали из низких серых туч колючие снежинки.
В хате у Гафии было тихо. Мишка сидел напротив матери и помогал ей перематывать нитки с веретена в клубок. На печке сушился целый ворох шерсти, похожий на большого мохнатого зверя. Скорей бы Гафии допрясть эту шерсть, чтобы на заработанные деньги купить Мишке шапку. В старой уже столько дыр! Мать, горько улыбаясь, говорит, что в шапку скоро будут залетать воробьи и вить гнезда.
- Давайте лучше платок вам купим, мамо.
Мишке так хотелось, чтоб у мамы была обнова. Ей даже в церковь не в чем сходить.
- Потом, даст бог, и платок купим. Вот только допряду ли я эту шерсть? Руки почему-то немеют…
Смутная тревога сжала сердце мальчика. Он видел сегодня, как мать, сидя за работой, внезапно побледнела. Ее руки, худые, с узловатыми пальцами, беспомощно повисли вдоль тела. Прялка скрипнула и, будто застонав, умолкла. Мишка испугался, подбежал к матери, дал ей попить. И Гафия спустя несколько минут опять принялась за работу. Лишь колесо у прялки после этого кружилось медленно и часто рвалась нитка.
- А вы не прядите, мамо! Очень нужна мне шапка! И в этой еще могу походить. Завтра я занесу эту шерсть пану, пусть подавится ею!
Мишка с такой злостью и ненавистью посмотрел на ворох шерсти, будто там, на печке, сидел сам Ягнус.
- Успокойся, сынок. Может, завтра мне и полегчает…
В голосе Гафии ни капли надежды.
Неожиданно в окно кто-то робко постучал. Мишка и мама переглянулись с удивлением: кто бы это мог быть? На дворе такая темень! Морозный ветер, ударяясь о стекла, воет точно от боли, норовит залезть в хату.
- Иди, Мишко, посмотри, кто там.
Мишка поспешно вскочил, открыл дверь и радостно вскрикнул. На пороге - Юрко! Они так давно не виделись! Дни теперь стоят короткие. Не успеешь убрать из сарая навоз, покормить, напоить коров, глядишь - сумерки надвигаются.
- Заходи, Юрко! - Мишка метался по хате и не знал, что еще сказать. Он почему-то смущенно улыбался. А самому хотелось кинуться Юрку на шею и крикнуть: "Как хорошо, Юрко, что ты пришел и перестал уже дуться!"
Но что это? Почему его друг заплаканный? Веснушчатый нос розовый, будто снегом кто натер. И глаза красные, опухшие.
А Юрко, молчавший до сих пор, вдруг поздоровался:
- Слава Исусу! Я и забыл…
- Иди, садись, Юрко, - ласково произнесла Гафия.
Но Юрко точно застыл.
- Нянька Ягнус в управу раз пять вызывал… А теперь Отобрал у нас землю, - наконец выдавил он из себя. - Нянько пришли домой пьяные. Маму побили… И за мной гнались…
- Не сердись на него, Юрко, - печально вздохнула Гафия. - С горя твой нянько напился. С горя бушует.
- Да я что, я ничего… Я на него не сержусь. Зря я тогда пана… - Юрко хотел добавить: "Не сжег все-таки", но вовремя остановился: не так-то легко признаваться в своей неудаче!
Мишка заботливо снял с него шапку, кожушок и аккуратно сложил все на лавке.
- Будешь ночевать у нас, Юрко, айно?
- А что ж, и правда. Полезайте, хлопчики, на печку. Там тепло, - гостеприимно пригласила и Гафия.
Мальчики залезли на печь, улеглись. Вскоре и мать, потушив лампу, задремала на кровати. А Юрко и Мишка продолжали шептаться. Им столько хотелось сказать друг другу!
- Ты не слыхал? Говорят, по дороге в Кривое лесорубы нашли какого-то Лущака. Убитого.
- Как ты сказал? Лущака?! - вскрикнул Мишка.
- Ага. А чего ты кипишь, как вода в потоке? Жалко тебе его? У него на груди знаешь какую бумагу нашли! "Не хороните зрадныка! Най его растерзают волки!" Аж три дня он валялся. А потом жандары его куда-то дели. Наверно, много зла он принес людям, раз его не захотели схоронить.
Мишка почти не слышал, что говорил дальше Юрко. Радость в нем бушевала, как ручьи весной в горах. Так ему и надо, доносчику проклятому! Молодец Анця! Это она рассказала о нем партизанам!
- От партизанов ни один зраднык не скроется, - с уверенностью сказал он.
- А вот Ягнусу я бы сам хотел отплатить, - заскрипел зубами Юрко. - И за моего учителя, и за то, что нянька так обидел!..
- А я не хотел бы! - перебил Мишка. - Мне добре каждый день его видеть? А дедо говорит, что мало полегчает, если с одним лишь Ягнусом расправятся. А натораши, по-твоему, лучше? Такие налоги берут! Еще и свои карманы норовят набить. А жандары?! Дедо говорит, что тогда люди и заживут, когда их всех прогонят.
- То давай в партизаны убежим! Ты ж говорил, что знаешь дядька-партизана. Может, и вправду он нам дорогу к ним покажет. А?
Мишка молчал: не хватало смелости сказать, что только вчера окончательно рухнула надежда стать партизаном.
Вчера во дворе Ягнуса появились жандармы. Озябшие, злые, они долго беседовали со старостой. Потом о чем-то расспрашивали батраков. Мишка испуганными глазами следил за Анцей. "Не за ней ли пришли хортики?" Ему казалось, вот-вот они ее схватят. Мальчику хотелось кинуться к ней, заслонить ее собою. Накануне Ягнус всем батракам обещал большие деньги, если они разузнают что-либо о партизанах. Беспокойство и страх не покидали Мишку до тех пор, пока жандармы не уехали со двора. И, конечно, Анця заметила его волнение. Она позвала мальчика за копну сена.
- Вот гляжу я на тебя, Мишку, и думаю, что партизана из тебя никогда не выйдет, - зашептала она сурово.
Мальчик тут же почувствовал, как подступил к горлу комок, горячий, точно картофелина, вынутая из костра. Если б Анця и хотела придумать что-либо обиднее, она, наверно, не смогла бы. А с какой насмешкой смотрели на него ее глаза, круглые, голубые, опушенные снегом, будто две проруби в Латорице.
- А… а почему не выйдет? - наконец спросил Мишка.
- Почему? Лишь только эти псы-жандары показались во дворе, ты так и начал бегать за мною, да с таким перепуганным лицом, что глядеть на тебя было тошно!
Мишка покраснел, потупился и не знал, куда деваться от стыда.
- А на Ягнуса как ты смотришь! Трясучка тебя так и колотит. Кажется, так и кинешься на него! Послухай, легинеку. То, что у тебя на душе творится, надо уметь прятать далеко, вот сюда. - Анця нагнулась и показала на носок Мишкиного башмака. - Ой как нужно это для партизана! А ты и не умеешь! У тебя все твои думки на виду. - Сказала и, не оглядываясь, ушла.
Мишка долго стоял за копной сена, не шелохнувшись. Как же научиться прятать свои мысли в "носок башмака"? Наверно, нелегко это…
- Что ж ты молчишь, Мишко? - потерял терпение Юрко. - Небось и вправду обманул меня тогда?
- Вот тебе крест, что не обманывал. Но… тот дядько не доверяет мне. Какой, говорит, из тебя партизан, если все твои думки на виду? Знал бы ты, Юрко, как я хочу научиться прятать свои думки аж в пятки, чтоб ни один жандар не догадался, о чем я думаю!
- Хочешь научиться? А вот я умею!
- Ты? Умеешь?! Чуть что - загораешься, как тот керосин!
- А ты!..
И опять чуть было не вспыхнула ссора. Но Гафия застонала во сне. Мальчики притихли.
- Погоди, вот потеплеет, мы тому дядьке покажем, на что мы годны, - примирительно зашептал Юрко. - Мы и сами партизанить будем. Правда?
- Айно.
Друзья опять замолчали, задумались.
А за окнами злилась зима. Она не обходила ни глубокие ущелья, ни высокие острые скалы. Засыпала их колючим снегом, морозом обнимала горные потоки, холодом врывалась в хату вдовы.
Мишка и Юрко натянули на себя рядно, придвинулись друг к другу поближе.
- Слушай, Мишко, - доверительно зашептал Юрко. - А я про пана учителя вирши сложил…
- Айно? - Мишка даже затих. Признание Юрка будто и не было неожиданным. Ведь он не побоялся вписать в тетрадку, чтоб люди рвали кандалы! Хотя знал: бить за то будут. Но чтоб Юрко сам умел вирши складывать - все же это для Мишки настоящая новость. - Расскажи, Юре, - попросил он.
Юрко втянул глубоко воздух, словно собирался прыгать в воду, и начал:
Вон там, за селом, под скалою,
Упал пан учитель-партизан.
Чтоб лучше жилось нам с тобою,
Он жизнь свою отдал.
- Ой как складно! Я бы ни за что такое не придумал! - искренне восхитился Мишка.
- И правда, складно? - робко спросил Юрко.
Если б этот разговор состоялся днем, Мишка увидел, что в румянце утонули все Юркины веснушки.
- Слушай, Мишко! Когда к нам придет Красная Армия, я буду учиться и целую книжку виршей придумаю. Чтоб все читали про моего пана учителя.
И Мишка верит, что так и будет. Ведь его друг такой умный и смышленый.
Мишка даже завидует ему немножко.
- А ты, Юре, еще такой вирш придумай… чтоб… - он запнулся, подбирая слова, - чтоб и про красный цветок было, и про Красную Армию… А еще про Олексу Довбуша и про Палия. И про нас с тобой, и про Маричку. Про всех… Пусть все знают…
Хотя Мишка и не верил теперь ни в какое волшебство, но легенду про Олексу, про цветок он полюбил еще сильнее. Если раньше в душе он иногда сомневался, удастся ли найти волшебный пистоль и победить врага, то сейчас был твердо уверен, что легенда сбудется, что Красная Армия и партизаны уже скоро прогонят фашистов с Карпат.
Уснули мальчики. И приснился Мишке волшебный цветок с красной серединкой. Только мальчик сорвал его - раздались чарующие, нежные звуки. То звенели лесные колокольчики, братья цветка. Он так засиял, что ночь превратилась в день.
"Теперь мы всех врагов прогоним!" - громко крикнул Мишка.
"Г-о-оним!" - эхом отозвались горы.
"Вот это дружба!"
Еще никогда Мишка не спешил к Ягнусу так, как сегодня. Ему хотелось немедленно сообщить Анце о смерти Лущака. Может, до нее еще не дошли эти слухи. Ох и обрадуется она!
Увидев Анцю у колодца, он чуть было не закричал: "Нету уже поганого зрадныка!" Но тут же, вспомнив о том, что дал себе слово скрывать свои мысли и чувства в "носок башмака", он погасил улыбку и подошел к девушке медленной походкой, в то время когда ему хотелось бежать к ней.
- А что я знаю, Анця! - сказал и тут же почувствовал, что губы его вышли из повиновения - растянулись в ликующей улыбке.
- Что, легинеку? Вижу, хочешь мне сказать что-то хорошее. Радости на твоем лице столько - хоть черпай пригоршнями и умывайся, как ключевой водой.
Анця весело рассмеялась.
Ох, эти глаза-проруби! Ничего Мишке от них не утаить!
- И правда… Не умею я скрывать, - огорчился Мишка. - А Лущака уже нету, ага!
- Знаю, Мишко. Об этом все село говорит. На душе у меня праздник. А у тебя? Ты иди сегодня немножко на реку. Небось еще не был на льду в эту зиму?
- Айно. Не был.
- Немного помоги мне и ступай.
И закипела работа. Мишка, как всегда, убрал черпаком из сарая навоз. Потом носил большими деревянными ведрами воду и поил коров.
- Не набирай такие полные ведра! - заботливо советовала Анця. - Вон, смотри, вода в деревянки выплескивается.
Она часто помогала Мишке: то тащила коровам большие охапки сена, то носила им воду, а Мишку в это время посылала на кухню погреться.
Пастушок удивлялся: и когда Анця успевает все делать? И за овцами смотрит, и за свиньями, и на кухне возится да еще и ему помогает.
Вот и сегодня, если бы не Анця, разве смог бы он так быстро справиться с работой?
Мишка стрелой выбежал со двора. Сейчас он зайдет за Юрком, и они вместе пойдут кататься. Кто не знает, как хорошо спускаться с крутого берега Латорицы - дух захватывает! Жаль только, нет у Мишки санок. Может быть, у Юрка есть?
Но санок не оказалось и у него. Мальчики, не раздумывая долго, взялись крепко за руки и с радостным криком и свистом скатились вниз на деревянных башмаках. Не беда, что перекувырнулись, что снег забился в уши и за воротник. Веселья от этого не убавилось.
- Давай еще раз! - Задорно крикнул Юрко, взбираясь наверх.
- Обожди, Юрко! Смотри, вон какие санки! - остановился Мишка. - Вот бы нам такие!
Юрко оглянулся и как завороженный застыл. Неподалеку от них катались на маленьких, покрашенных в голубой цвет санках Иштван и Дмитрик.
- Гм… Ну и что же! - наконец сказал Юрко. - И мы себе такие сделаем, давай! Правда, санки без железа будут, но, может, и не хуже этих!
И все-таки Дмитрик заметил восхищение мальчиков и выпрямился: пусть смотрят, кто с ним играет! Сам сын пана превелебного! И на санках разрешает ему кататься. А Мишке и Юрку, наверно, завидно. Дмитрик, вспомнив, как он летом старался с ними помириться, теперь криво улыбнулся. Нужны они ему очень! Куда лучше водиться с Иштваном! Правда, он почти все время заставляет катать его да и вообще верховодит им… Но ведь на то он и богач! И Дмитрик очень гордится дружбой с ним.
Неожиданно ему захотелось затеять драку с мальчишками. Должен он наконец доказать им и свою силу! "Иштван толстый, сильный, сразу повалит Юрка", - быстро составил план действий Дмитрик. А с Мишкой, бесспорно, он и сам справится. Пусть видят: за него тоже есть кому постоять!