Вон от села оторвалась группа детей, похожая на стайку белых голубей в своей домотканой одежде. Они тоже идут в школу. И, конечно, эта группа растает с первым снегом. Каждый год так.
- Была бы у нас в Дубчанах школа, я бы не побоялась морозов, босиком туда бегала б… - грустно проговорила Маричка.
- Ну что вы раскисли: "Школа, школа"! А знали бы как теперь там, то и не кисли б! - Юрко со злостью ударил кнутом по жухлой траве.
- А ты знаешь? - иронически, с недоверием перебила его Маричка.
- А вот и знаю! Я, может, две зимы там учился. А потом взял да и сбежал…
- Вот дурной! А я бы ни за что… - возмутился Мишка.
- Умный очень! - рассердился Юрко. - Ты вот послушай, как было… - Он уселся на траве поудобнее и, вытерев с шумом нос, продолжал: - Позапрошлую осень купили мне нянё деревянки, кептарь справили и: "Ходи, Юрко, в школу! Тебе уже десять стукнуло, пора и за ум взяться". А может, я давно за ум взялся, если б раньше кептарь справили…
Ну вот, приехала тетя София из Скалистого и взяла меня с собою.
В первый же день мне пан учитель тетрадку подарил, карандаш. Не верите? Он всегда так делал: накупит со своей получки тетрадок, книжек, потом раздает таким, как мы с вами. Говорили, он бедняцкий сын, со Скалистого. Учил нас пан учитель по-нашему. И песни с нами пел наши - верховинские…
Юрко тепло улыбался своим воспоминаниям, глядя куда-то на вершину горы. Но вершину в эту минуту он не замечал. Он видел перед собой своего пана учителя… Сколько раз они вместе собирались за селом, и учитель читал такие вирши - заслушаешься! Про новые Карпаты, без богачей и жандармов! И кто те вирши сочинял? Может быть, сам пан учитель? Он и Юрка научил любить стихи…
Вдруг улыбка исчезла с лица мальчика, словно озорной ветерок смахнул ее с губ. Голова его опустилась, и на лоб упали густые светлые, как выгоревшая трава на солнце, волосы. Голос у Юрка задрожал:
- Но, видно, беда следила за нашим паном учителем. Сидим мы как-то, пишем, читаем. Вдруг открывается дверь, и всовывается кудлатая голова пана превелебного, за ней - голова в очках. Вместе с ними, как бочка с огурцами, вкатился и староста. Тот, что в очках, говорит нашему пану учителю: "Вы что ж, забыли про наказ учить детей только по-мадьярски? Вы им все про Шевченка читаете?" Шевченко вирши, как наши песни, складывал. Тоже из наших, из бедных был… - объяснил Юрко.
- А пан учитель что? - с нетерпением спросил Мишка.
- О! Он им такое сказал! Я навсегда запомнил каждое слово! "И кто только, говорит, не приходил на нашу землю: и австрияки, и венгры, и чехи. А люди все ж не забыли свою мову и не забудут, пане, как бы вы ни старались!" - "Вот "вы как!" - аж подскочил тот, что в очках. А мой учитель даже не посмотрел на него. "Может, говорит, и придет скоро то счастливое время, когда эти хлопчики и девчатки все науки будут учить, как и ваши дети. Я бы хотел, чтоб они знали и аглицкий, и немецкий, и мадьярский. Только най они сначала свой родной язык выучат, украинский!" Пан в очках аж посинел. Потом как закричит! - Юрко вскочил, выпятил живот, перекосил рот, голос изменил.
Друзья улыбнулись: наверное, Юрко в эту минуту был очень похож на того пана в очках.
- "Украинский"! А где они, украинцы? Там, в Советах? Может быть, и вы, пане учителю, туда хотите?" - "Да разве я один хочу! - отвечает наш пан учитель. - Нас таких немало, которые хотят быть вместе со своими братьями. Это даже дети знают!" Так и сказал! - горячо и с гордостью за своего учителя произнес Юрко. - Я все добре запомнил. Да разве только я? А пан превелебный лишь одно слово выпустил: "Красный!" - и попятился к двери, да так быстро, будто мой пан учитель есть его собирался.
- Ха-ха-ха! - рассмеялись дети.
- И ты от такого учителя сбежал? - удивилась Маричка.
- Не спеши, как заяц на огород, - оборвал ее Юрко. - Я, может, этого учителя, как нянька, люблю… Может быть, я его никогда… никогда не забуду…
- А где же он, Юрку? - почему-то шепотом спросил Мишка.
- Через недельку или даже меньше нагрянули в школу жандары, скрутили руки нашему учителю и посадили в зеленую машину…
- Йой, божечки! - всплеснула руками Маричка.
- Все село тогда на улицу вышло. Все провожали учителя… - Юрко отвернулся и долго молчал, наматывая на палец желтую травинку.
- Тогда ты и сбежал? - осторожно дотронулся до его руки Мишка.
- Потом сбежал… Приходим назавтра в школу, а там - другой учитель. Прилизанный какой-то, будто его кошка языком почистила. И все по-мадьярски старается говорить. И учить нас стал не по-нашему. Заставил он нас раз что-то переписывать. А я возьми да и напиши в тетрадке вирши Шевченка. Мне слова те очень полюбились:
Поховайте та вставайте,
Кайданы порвите!
И вражою злою кровью
Волю окропите!
- Это про что? - широко открыв синие глаза, спросила Маричка.
- А где вам понять, малята! - безнадежно махнул рукой Юрко.
На лицах детей - острая зависть. Вот он какой, их Юрко! Как много он знает! Они сегодня будто впервые его увидели. Впервые почувствовали и поняли, что он старше их, умнее.
- Взял тот учитель мою тетрадку, прочитал, - продолжал Юрко. - Ох, и бил же он меня! Стянул штаны и бил… - И, чтоб не уронить перед друзьями свое мальчишеское достоинство, он плюнул сквозь зубы. - А на второй день я уже был дома. Сбежал. И не хочу я хам учиться. Пусть учатся Елонка и Иштван.
- И пусть тот пан учитель Елонку выпорет, чтоб не зазнавалась, правда? - сказала Маричка.
- И ты больше никогда не видел того, первого пана учителя? - с какой-то надеждой в голосе спросил Мишка.
- Нет, не видел… В лагерь его отправили, далеко… - вздохнул Юрко. - А знаешь, что он мне говорил? "Умная у тебя голова, хлопчисько, ох и умная… Летом я с тобой позанимаюсь, и ты сразу в четвертую группу пойдешь. Догонишь своих одногодок". И догнал бы, не верите? А захотел бы - перегнал… Да не пришлось…
- Вот бы и нам такого учителя, айно? - мечтательно произнес Мишка.
Не хотелось друзьям расставаться опять до вечера. Но что поделаешь: Мишке надо гнать стадо на наново пастбище.
"Он сбежал!"
Все новости, приказы сельского старосты всегда объявлял глашатай Илько, низкорослый пожилой мужчина. Он ходил по селу с барабаном в руках и дробно стучал палочками, будто дятел в лесу.
Вот и сегодня только проснулось село - Илько уже стоял на площади посреди Дубчан и часто бил по натянутой коже. Глашатай сгорбился, точно давили его тяжелым грузом новые указы.
Люди с тревогой спешили ему навстречу. Что еще скажет Илько? Неужели про новые налоги сообщит?
- Слухайте! Слухайте все! - начал он хриплым грустным голосом. - Окружная комендатура наказ прислала: кто знает, где находится учитель Палий со Скалистого - коммунист и разбойник, тот должен донести жандарам! За выдачу Палия они дадут десять тысяч пенге!.. - Он закашлялся, беспомощно оглянулся вокруг и опять продолжал: - Слухайте! Слухайте! Глаза Палий имеет голубые. Волосы светлые! Рост высокий! Кто укроет Палия-разбойника или утаит, где он прячется, того жандары смертью покарают!
Дубчане слушали молча, не поднимая головы, словно хотели скрыть все, что творилось у них на душе.
Неожиданно, когда глашатай произнес последние слова, раздался детский возглас, полный радости и ликования:
- Сбежал! Он сбежал!!!
Все оглянулись. Светловолосый подросток пытался протиснуться вперед, чтоб повторить свои слова еще раз. Но высокий лесоруб крепко схватил его за локоть, прикрыл ему рот широкой ладонью.
- Помовчи, человече! - прошептал. - Чей такой?
- Так это ж Юрко Негнибеда, - заметил пожилой мужчина в кептаре. - Ты что, Юре? Хочешь, чтоб и тебя жандары схватили? Они везде свои уши имеют…
- Они ж его, моего учителя, прямо в школе схватили! Кучей на одного накинулись! А теперь ищут! А раз ищут, то он сбежал! Сбежал!
- Он давно сбежал, человече! - улыбаясь, тихо произнес лесоруб. - Говорят, это он с партизанами раздавал муку в Соколином… Не перевелись еще в Карпатах настоящие легини! - добавил он с гордостью.
Люди стояли плотной стеной. Илько стучал в барабан уже где-то на другой улице, а толпа все не расходилась.
- Недавно в Мукачеве склад с оружием сгорел. Говорят, это тоже дело рук учителя, - заметил пожилой мужчина в кептаре. - Видно, добре он насолил фашисту, раз столько пенге за него обещают.
- А его никто и не выдаст! - горячо и уверенно произнес Юрко. - А если кто донесет, узнаю - сам в глотку вцеплюсь!
- То добре, человече, что ты такой смелый, - сказал лесоруб. - Все мы должны беречь нашего Палия. Зря нас жандары смертью страшат. Нас не запугаешь!
Толпа расходилась медленно. Юрко же так мчался, будто им кто-то выстрелил из рогатки. Он догнал Мишку за селом, крепко обхватил его руками, повалил на землю. Тот испуганно запротестовал:
- Вперед разберись, а тогда уж вали! И чего привязался?!
- Он сбежал! Сбежал! - задыхался от радости Юрко.
Он то подбрасывал вверх шапку, то кувыркался, то выделывал ногами такие кренделя и выкрутасы, что Мишка помимо воли рассмеялся:
- Вот дурной! И чего это ты! И кто сбежал?
- Мой учитель от жандаров вырвался. Бежал из тюрьмы! Это он муку раздавал! Это он!..
И Юрко, задыхаясь от волнения, рассказал Мишке все, что произошло сегодня на площади.
Мишка был взволнован не меньше своего друга.
- Только бы его опять жандары поганые не схватили…
- Второй раз они уже не наденут ему железки на руки! Не на такого напали! - сказал Юрко.
- Помнишь, Юрко, я про поезд тебе рассказывал? Про тот, что партизаны подорвали. Может, и учитель подрывал? Айно?
- А думаешь, нет!
- Знаешь, Юрко… Вот ни разу я не видел твоего учителя. А люблю его так!.. - искренне произнес Мишка. - Может, он нашел пистоль Довбуша и всех фашистов накажет?
- Он им еще такую расправу учинит, что они пожалеют, что пришли сюда! - рубя руками воздух, сказал Юрко.
А вечером, будто в подтверждение его слов, вспыхнули возле Кривого запасы бензина.
Во время пожара сгорело несколько хортистов…
"Не дают вам покоя горные орлы!"
В селе стало еще тревожней. Если кто ронял хоть слово против оккупантов, того хватали жандармы и отправляли на тяжелые работы в горы или в лагеря. "Будто чума ходит по селу и хватает людей черными руками", - говорили дубчане шепотом. Даже дети притихли. Редко раздавался их смех.
Все чаще стучал в барабан глашатай Илько.
- Пан биров наказ дал: сегодня же выплатить все налоги!
Тяжелым камнем ложились эти слова на сердца дубчан. Чем уже платить эти бесконечные налоги?! Скоро и зима придет. А много ли кукурузы имеет крестьянин в хате?!
Ягнус каждое утро отправлялся в сельскую управу. Одетый в добротную новую куртку, в начищенных до блеска сапогах, он шел по улице с гордой осанкой, небрежно помахивая палкой с витиеватым, узорчатым наконечником.
Староста вызывал в управу всех, кто еще не выплатил налоги. Сегодня перед ним стоял отец Юрка, Григорий Негнибеда.
- Или плати сегодня же, или лицетуем все твое добро. - Ягнус говорил тихо, поглаживая острые усы.
Но у Григория от его слов пот выступил на спине.
- Пожалейте, пан биров! Какое там у меня, господи, добро? Одна душа осталась, да вот зоб висит. Чем уж платить - не знаю!
- Не знаешь? - ехидно протянул староста. - А кто партизанов кормит? Кто их снаряжает? А? Да такие же подлецы, как и ты. А вот для нашей армии, которая воюет с большевиками-антихристами, у вас ничего нету!
- Может, тех партизанов вовсе нету, пан биров. Бог их знает…
- Бог? Нет, черт их знает, а не бог. Перебьют их в Сваляве, а они, глядишь, уже в Хусте появились, будто с того света повылазили, дьяволы, сила нечистая!
"Ага, не дают вам покоя горные орлы!" - внутренне радовался Григорий.
- Может, ты, Негнибеда, знаешь, кто у нас связан с теми антихристами? Скажи. Налоги тебе все простят. Да и на будущий год тебе не придется ничего платить. Вон читай бумагу, что на стене висит.
- Я неграмотный, прошу пана.
- Там написано, что каждый, кто найдет хоть одною бандита-партизана, того и от налогов ослобонят да еще и награду дадут.
Негнибеда молчал. На его лице появилось выражение упрямства и ненависти.
К счастью, Ягнус в эту минуту не глядел на него.
- Ну ладно! Не знаешь так не знаешь. Черт с тобой! А налоги тебе все-таки придется выплатить сегодня же.
Григорий пошатнулся.
- Но тебе особо убиваться нечего. Я всегда горой стою за своих односельчан. Это каждый знает. Могу и тебя выручить. Где мое не пропадало! Вот пенге. Рассчитывайся с долгами!
Ягнус небрежно швырнул на стол бумажки.
Негнибеда, еще не разобравшись, чем вызвана перемена настроения пана, помимо воли шагнул к столу. Как надоели ему эти постоянные налоги! Нет им конца-краю! Они камнем висят у него на шее. Неужели пан и вправду хочет выручить его? Нет! Того и гляди, какая-нибудь уловка. И в самом деле, Ягнус прикрыл ладонью деньги и, прищурившись, глазами нацелился на Негнибеду.
- Это я как бы временно покупаю твою землицу. Отдашь мне долг, земля твоя опять будет. - Он деланно зевнул.
Григорий побледнел, попятился. Ему хотелось немедленно бежать от жестокого пана. Ведь ни за что он не сможет в срок выплатить долги. И земля тогда навсегда останется Ягнусу.
- То нас хоть сейчас на кладбище. Пропадем без земли, пан биров!
- Ну, как хочешь. Я не неволю. Но знай: завтра у тебя лицетуют не только землю, но и корову. Закон блюсти надо!
Чувство безысходного горя охватило Негнибеду.
Встреча с богатырем
Поседели от снега вершины гор. Начали дуть холодные ветры. Над лесом плыли серые тучи, точно огромные льдины. Только изредка пригревало землю солнышко. Почти все уже листья попадали с деревьев. Отчетливо виднелись на склонах гор камни, выутюженные ветрами и грозами. Издали казалось: там пасется стадо каких-то причудливых животных.
С шумом бежали со склонов Карпат в Латорицу мутножелтые воды.
Однажды дубчане проснулись от внезапных выстрелов в горах. Эхо словно постучалось в окна, вызывая страх детей и тревогу взрослых. Многие уже не могли уснуть до утра.
Начинался рассвет. Чудилось, раскрылись горы и впустили в себя сырые угрюмые сумерки, чтоб к концу дня опять их выпустить на волю. Осеннее небо было холодное, словно подернутое тонким прозрачным льдом. Зато утро тихое, ясное. Только в ущельях еще прятался предрассветный туман, будто оторвавшийся от стада курчавый белый барашек. Жухлая трава была покрыта изморозью, точно посыпана сахарным песком.
Мишка подгонял коров, поеживаясь от холода: стыли босые потресканные ноги. Мальчик поминутно оглядывался назад: что-то не видно сегодня пастушков. Неужели заморозков испугались? Но за поворотом Мишка неожиданно увидел Маричку. Она, как аист, стояла на одной ноге, закутавшись в мохнатый самотканый платок, кисти которого доставали ей почти до пят. Лицо у нее грустное. Да как тут не печалиться? Вчера Ласка только кружку молока дала. Разве она сыта́ домой приходит! Совсем уже нет травы по обочинам дороги.
- А ты гони вместе со мной, - предложил Мишка. - Может, Ягнус и не наскочит.
Да что Маричке тот таракан усатый! Пусть он ее даже побьет, лишь бы Ласка не была голодной.
- А тут еще велели молоко отдавать. Для раненых хортиков. Последнее. А может, молоко и нам нужно! Терезке уже четыре года. А ходить не умеет. Сухота в ногах. Мама говорит: от голода, - грустно продолжала Маричка. - И где тот волшебный цветок схоронился? Может, отцвел уже? А нашли б мы его… может, все по-другому было б. А так, налоги требуют. Опять грозились Ласку увести…
И Маричка заплакала, уткнувшись головой в жесткую шерсть Ласки, которая стояла рядом со своей маленькой хозяйкой.
Мишке жаль стало девочку. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Не струсь он тогда ночью, возможно, и не превратился бы волшебный цветок в гнилушку. А сколько потом еще Мишка и Юрко ходили в горы темной ночью! Но безуспешно.
- А ты не плачь! И вовсе тот цветок не отцвел. Он и зимой светится. А может, его партизаны нашли?.. Ты слыхала, как стреляли ночью?
Но Маричка, оказывается, крепко спала. Сказано, девчонка! А вот он, Мишка, сразу проснулся. Он долго прислушивался, как выстрелы то удалялись, то раздавались так близко, будто возле самой хаты. "Вот бы встать утром, а в селе - партизаны", - думал он. Но утром Мишка только вышел со двора - навстречу ему, сердито урча, как разъяренные псы, выскочили два мотоцикла с жандармами. За ними - крытая зеленая машина. И кого они опять увезли?
И лес и горы казались сегодня Мишке какими-то загадочными. Что здесь творилось ночью? Кто стрелял?
Дети медленно шли за стадом.
Солнечные лучи разбудили тени под пихтами и буками, вспугнули их. Изморозь превратили в росу, и она заблестела разноцветными точками.
Коровы разбрелись по лесу: они искали траву, еще зеленевшую кое-где островками.
- Хоть и солнце показалось, а все одно холодно, - пожаловалась Маричка. - Давай бегать. А то ноги аж ломит… - Она передернула спиною, подышала на руки.
- Ладно-о, - протянул Мишка, сожалея, что не встретил в это утро Юрка: с ним-то он как следует поговорил бы о таинственных выстрелах.
А Маричка уже побежала. Она так неслась, что деревья мелькали перед глазами. Ветки то и дело больно хлестали по лицу. Но зато ногам стало тепло, а по спине будто провел кто-то горячей ладонью.
Девочка оглянулась: а где же Мишка? Ну конечно, отстал. Еще ни один мальчишка не ухитрялся ее перегнать.
Вдруг, не добежав до густого орешника, она остановилась как вкопанная, рядом с ней и Мишка: в пяти шагах от них лежал человек.
Дети смотрели на него испуганными, широко раскрытыми глазами, боясь шевельнуться.
- Глянь… Длиннущий какой, - наконец выдавил из себя Мишка. - Он, видно, высокий, как богатырь. - И подумал: "Если б человек сейчас поднялся, то, наверно, достал бы рукой верхушку старого дуба". - А что… что, если он партизан? Ведь стреляли ночью! Может, фашицкие песыголовцы ранили его?.. - прошептал мальчик.
- Божечки! Он, кажись, мертвый. Я боюсь. Бежим отсюда! - взмолилась Маричка.
- И чего человека бояться, да еще и мертвого? - Мишка больше уговаривал себя, чем Маричку.
Но сострадание и любопытство перебороли страх. Он первым сделал шаг. Маричка - за ним.
Неожиданно какая-то птица вспорхнула с дерева. Девочка испуганно присела:
- Йой! Душа из человека вылетела!
- Да замолчи ты, трусиха! - вздрогнул пастушок. - Сама боится и других еще пугает!
Маричка рассердилась: может быть, кто и трус, но только не она! И через минуту уже стояла возле человека.