Сказав это, он взял креветку и бросил ее в чашечку анемоны. Чашечка закрылась и проглотила креветку…
В одной из ям, наполненных водой, я нашел маленького ската; стараясь спрятаться, он зарыл в песок плавники, но я заметил его по коричневым и белым пятнышкам на тельце и принес господину Биорелю.
- Ты нашел ската по его отметинам, по ним же находят его и хищные рыбы. На дне моря идет постоянная война: сильные убивают слабых, как слишком часто случается и на земле, только на земле это делается ради славы и богатства. Бедные скаты плавают плохо, они совершенно исчезли бы с лица земли, если бы природа о них не позаботилась. Посмотри на их хвост - он покрыт колючками и шипами, а потому, когда скат спасается от погони, его нельзя схватить сзади, и враги, привлеченные его пятнышками, отступают перед его броней. В этом состоит всеобщий знак равновесия, который ты можешь пока только наблюдать, а поймешь позже, когда вырастешь.
Я был восхищен. Можете себе представить, какое впечатление произвел этот наглядный урок на меня - пытливого и любознательного мальчика, постоянно задававшего вопросы, на которые никто никогда ему не отвечал. Страх перед господином Биорелем, заставлявший меня раньше молчать, быстро исчез.
Следуя за отступавшим морем, мы дошли до "Собачьей головы". Сколько часов пробыли мы там, не знаю. Я совсем забыл о времени. Я перебегал со скалы на скалу и приносил господину Биорелю раковины и растения, встречавшиеся мне впервые. Я набивал карманы всевозможными находками, которые на первый взгляд казались мне очень интересными, но вскоре выбрасывал их и заменял другими, пленявшими меня своей новизной.
Вдруг, оглядевшись кругом, я не увидел берега - он исчез в дымке тумана. Все небо было одинакового светло-серого цвета, а море такое спокойное, что мы едва слышали его плеск.
Будь я один, я тотчас же пошел бы обратно, потому что хорошо знал, как трудно во время тумана разыскивать дорогу на песке, но господин Биорель ничего не говорил, и я не осмеливался сказать ему об этом.
Между тем туман, окутавший весь берег, уже приближался к нам и подобно клубам дыма тянулся от земли до самого неба.
- Ай-яй-яй! Вот и туман! - сказал господин Биорель. - Если мы не хотим играть в жмурки, что было бы здесь довольно опасно, нам надо поскорей возвращаться домой. Бери сетку.
Но в эту минуту туман настиг и окутал нас, мы уже не могли больше различить ни берега, ни моря, находившегося в пятидесяти шагах позади; мы словно погрузились в серое марево.
- Море вон там, - спокойно сказал господин Биорель. - Нам следует идти прямо вперед.
Но как идти "прямо вперед" по песку, когда нигде нет ни тропинки, ни колеи, ни малейшего следа, ни даже какого-нибудь склона или подъема, указывающего, что ты спускаешься или поднимаешься?
Наше положение осложнялось еще тем, что до берега оставалось по крайней мере пол-лье.
Не прошло и десяти минут, как нам пришлось остановиться: мы наткнулись на груду камней.
- "Зеленые камни", - сказал я.
- Нет, это "Пульдю", - возразил господин Биорель.
- Право, сударь, это "Зеленые камни".
Он похлопал меня по щеке:
- Так, так! Мы, кажется, немного упрямы!
Если это были "Зеленые камни", нам следовало взять вправо и идти вдоль скал по направлению к Пор-Дье. Если же это камни "Пульдю", то надо было повернуть налево, иначе мы пошли бы в обратную от поселка сторону.
Днем эти скалы ничего не стоит отличить друг от друга; даже ночью при свете луны я узнал бы их сразу. Но сейчас, в тумане, мы видели только камни, покрытые водорослями, и больше ничего.
- Давай послушаем, - сказал господин Биорель. - Звуки с берега помогут нам ориентироваться.
Но мы ничего не услышали: ни звуков с берега, ни шума моря, ни дуновения ветерка. Мы словно погрузились в белую вату, закрывавшую нам глаза и уши.
- Это "Пульдю", - заявил господин Биорель.
Я не посмел больше противоречить ему и повернул вслед за ним налево.
- Пойдем ко мне, мальчуган, - ласково сказал он. - Будем держаться за руки, чтобы не потерять друг друга. Раз, два, идем в ногу!
Мы прошли еще минут десять, как вдруг его рука сжала мою. Послышался тихий плеск. Значит, мы ошиблись: то были "Зеленые камни", а не "Пульдю", и мы шли прямо к морю, от которого находились теперь в нескольких шагах.
- Ты оказался прав, - сказал он, - надо было взять вправо. Вернемся!
Вернуться, но куда? В какую сторону направиться? Сейчас мы знали, где море, потому что слышали, как тихо плескались волны, но, когда мы от него отойдем, мы уже ничего не услышим и не будем знать, идем ли к берегу или в обратную сторону.
Мрак становился все гуще, теперь к туману присоединилась еще темнота наступающей ночи. Через несколько минут мы уже перестали различать свои собственные ноги, и господин. Биорель с большим трудом мог разглядеть на часах, сколько времени. Оказалось, что уже шесть часов. С минуты на минуту должен был начаться прилив.
- Надо торопиться! - сказал господин Биорель. - Если море нас догонит, оно пойдет быстрее нас: ведь у него, как у великана, семимильные сапоги.
Рука у меня задрожала, и он понял, что я испугался.
- Не бойся, малыш, скоро поднимется ветер с суши и разгонит туман. К тому же мы увидим маяк, его вот-вот должны зажечь…
Но это меня ничуть не успокоило. Я прекрасно понимал, что в таком тумане мы маяка не увидим. И я невольно вспомнил трех женщин, которые в прошлом году, как и мы, были застигнуты туманом и утонули. Их тела нашли только восемь дней спустя; я видел, как их принесли в Пор-Дье, и теперь они стояли у меня перед глазами, страшные, в жалких позеленевших лохмотьях.
Как я ни крепился, я все же не выдержал и заплакал.
Господин Биорель нисколько не рассердился, а принялся ласково утешать меня:
- Давай-ка покричим! Если на высоком берегу есть таможенный сторож, он нас услышит и ответит нам. Должны же эти бездельники приносить хоть какую-нибудь пользу!
Мы стали кричать. Он громко, а я голосом, прерывающимся от слез. Никто нам не ответил, даже эхо. Мертвая тишина наполнила мою душу еще большим ужасом - мне показалось, что я уже умер и лежу на дне моря.
- Идем, - сказал господин Биорель. - Ты можешь идти?
Он взял меня за руку, и мы двинулись вперед наудачу. По тому, как он время от времени говорил, стараясь приободрить меня, я чувствовал, что он тоже сильно встревожен и плохо верит собственным словам.
Мы шли уже больше получаса, и тут на меня напало такое отчаяние, что я выдернул свою руку и бросился на песок.
- Дайте мне умереть тут, сударь! - сказал я, заливаясь слезами.
- Ну вот, кажется, начался второй прилив! - воскликнул он. - Вытри-ка лучше слезы. Разве можно умирать тому, у кого есть мать? Вставай быстрее, и пойдем!
Но упоминание о маме на меня не подействовало, я не мог даже пошевелиться.
Вдруг я вскрикнул:
- Сударь!
- Что с тобой, мальчик?
- Здесь, здесь! Наклонитесь скорее!
- Ты хочешь, чтобы я взял тебя на руки?
- Нет, сударь, не то - пощупайте!
И, взяв его руку, я положил ее рядом со своей.
- Ну, в чем же дело?
- Разве вы не чувствуете? Здесь вода!
Наши берега покрыты очень тонким песком, глубоким и пористым. Во время отлива песок, напитавшись влагой, как губка, начинает отдавать воду по каплям, а капли, собираясь вместе, образуют маленькие, почти незаметные струйки, которые по отлогой почве стекают в море. В одну из таких струек и попала моя рука.
- Берег там! - И я протянул руку в том направлении, откуда стекала вода.
В тот же миг я вскочил на ноги. Надежда окрылила меня, господину Биорелю больше не приходилось меня тащить. Я быстро шел вперед, ежеминутно прикладывая руку к песку, чтобы по течению воды определить верное направление.
- Молодец! - сказал господин Биорель. - Без тебя мы могли бы погибнуть.
Но уже через пять минут после того, как он это сказал, мне вдруг показалось, что вода исчезла. Мы прошли еще несколько шагов, и, протянув руку, я нащупал сухой песок.
- Воды больше нет.
Он наклонился и потрогал песок обеими руками. Действительно, ничего, кроме слегка влажного песка, припавшего к нашим пальцам.
В то же время я услыхал легкий плеск. Господин Биорель тоже его услышал.
- Думаю, ты ошибся, - сказал он. - Мы, наверно, идем по направлению к морю.
- Нет, сударь, нет! Уверяю вас! Если бы мы приближались к морю, песок был бы совсем мокрый.
Господин Биорель молча поднялся. Мы стояли в полной нерешительности, снова растерявшись, не зная, что делать. Он вынул часы. Было так темно, что стрелки нельзя было разглядеть, и он заставил часы бить. Пробило шесть и три четверти.
- Уже около часа, как начался прилив.
- Тогда, сударь, вы видите сами, что мы приближаемся к берегу.
И, как бы в подтверждение моих слов, сзади нас послышался глухой рокот. Ошибиться было нельзя: нас настигал прилив.
- Значит, перед нами ручей, - сказал он.
- Я тоже так думаю, сударь.
Поверхность наших берегов, покрытых зыбучими песками, не может оставаться совершенно гладкой. Местами на ней образуются небольшие холмы, отделенные друг от друга ложбинками. Хотя все эти изменения уровня морского дна очень невелики и почти незаметны для глаза, но вода во время прилива заливает сначала ложбинки, оставляя сухими возвышенные места, и образует островки, омываемые с одной стороны надвигающимся приливом, а с других сторон водой, которая бежит по ложбинкам, как по руслу реки. Мы и находились теперь перед одной из таких речушек. Весь вопрос был в том, глубока ли она.
- Нам надо ее перейти, - Сказал господин Биорель. - Держись за меня крепче.
Видя, что я колеблюсь, он спросил:
- Ты что же, боишься простудиться? Выбирай, что лучше: промочить ноги или дождаться, когда вода накроет тебя с головой? Я предпочитаю промочить ноги.
- Сударь, мы так не перейдем, в воде мы потеряем друг друга.
- Ты, стало быть, хочешь остаться здесь и оказаться в море?
- Нет, не то. Идите сперва вы, а я постою здесь и буду кричать. Вы пойдете по направлению от меня, а когда перейдете ручеек, покричите мне, и тогда я пойду на ваш голос.
- Иди ты первым.
- Нет, не пойду. Я плаваю лучше вас.
- Ты храбрый мальчик, дай я тебя поцелую!
И он поцеловал меня, как родного сына. Его ласка глубоко тронула меня. Однако времени терять было нельзя - море быстро прибывало. С каждой минутой его дыхание становилось слышнее… Господин Биорель вошел в воду, а я стал кричать.
- Ты не кричи, - послышался его голос (самого его уже не было видно), - а лучше спой чего-нибудь.
- Хорошо, сударь, - ответил я и запел.
Был красив еще с пеленок
Ражо, шустренький ребенок,
И завидовали все
Его редкой красоте.
Тра-ла-ла, тра-ла-ла!
Я перестал петь и спросил:
- Ну как, сударь, вы нащупали дно?
- Да, мой мальчик. Как будто становится мельче. Пой дальше.
Губы красные блестели,
Как морковки-каротели,
Рот тянулся до ушей,
Хоть завязочки пришей.
Тра-ла-ла, тра-ла-ла!
Я уже собирался начать третий куплет, когда услышал голос господина Биореля:
- Теперь иди ты. Я уже почти выбрался, вода доходит мне только до колен. Иди скорее!
И он затянул какую-то печальную песню без слов, похожую на похоронную.
Я вошел в воду и почти сразу потерял дно, так как был гораздо ниже его ростом, но я плавал, как рыба, и ничуть не испугался. Однако сильное течение сносило меня и не позволяло плыть прямо, а потому мне понадобилось около четверти часа, чтобы добраться до господина Биореля.
Когда я подплыл к нему, мы сейчас же вышли из воды и оказались на песке.
Он вздохнул с таким облегчением, что я понял, как сильно он беспокоился за меня.
- Понюхаем-ка табачку, - сказал он. - Мы это заслужили.
Но едва он дотронулся до своей табакерки, как громко вскрикнул, отряхивая пальцы.
- Табак превратился в кофейную гущу, а часы, наверное, вертятся, как мельничное колесо в воде. Что-то скажет мой Суббота?
Не знаю почему, но страх у меня совсем прошел. Мне казалось, что всякая опасность миновала.
Однако я ошибся: до берега оставалось пройти больше, чем мы прошли. Опасность нисколько не уменьшилась: перед нами были те же трудности, что и раньше!
Туман стал еще гуще, ночь наступила, и, хотя мы приближались к берегу, до нас не доносилось никаких звуков, указывающих на близость земли: ни мычания коров, ни хлопанья бича, ни скрипа телеги - ничего. Впереди - зловещее молчание, позади - глухой шум надвигающегося морского прилива.
Море было для нас теперь единственным компасом, но компасом надежным и коварным. Если мы пойдем быстро, то можем сбиться с пути; если же замешкаемся, море нагонит нас и поглотит раньше, чем мы доберемся до прибрежных камней, где берег становится круче и прилив замедляется.
Итак, мы снова двинулись вперед, держась за руку. Я часто наклонялся, чтобы пощупать песок, но нигде не находил воды, стекающей к морю. По-видимому, мы вышли на мель с неровной поверхностью; вода оставалась здесь только в ямках или же небольшими струйками разливалась параллельно берегу.
Надежда, окрылившая меня, когда мы благополучно перешли ручей, стала постепенно исчезать… Но вдруг мы оба сразу остановились. Среди окружавшей нас мертвой тишины раздался звук колокола. Через две или три секунды послышался второй удар, затем вскоре и третий.
Это в Пор-Дье звонили к вечерне. Теперь мы могли смело идти по направлению к этому звону, мы были спасены. Ни слова не говоря, как бы по молчаливому соглашению, мы бросились бежать.
- Надо спешить, - сказал господин Биорель. - Звон продлится недолго.
Мы бежали не переводя дыхания, с волнением считая удары колокола. И, хотя мы не обмолвились ни словом, я отлично понимал, что если колокол перестанет звонить раньше, чем мы доберемся до прибрежных камней, то снова окажемся в опасности.
Колокольный звон прекратился, а мы все еще бежали по песку. Камни, возможно, находились всего в нескольких метрах от нас… Может быть, стоило только вытянуть ногу, чтобы их коснуться? Но в какую сторону сделать этот шаг? Ведь он мог или спасти нас, или вновь подвергнуть страшной опасности, которой мы только что избежали.
- Остановимся, - сказал господин Биорель, - и давай не делать больше ни одного шага вслепую. Потрогай-ка песок.
Я вдавил свои руки в песок и подождал. Обе руки оказались совершенно сухими.
- Ты не считал, сколько ручейков мы прошли?
- Нет, сударь.
- Значит, неизвестно, попадутся ли они нам еще на пути. Если их больше не будет, то мы можем остановиться и подождать, а когда море нагонит нас, спокойно идти впереди прилива.
- Да, но если мы прошли не все?
Он ничего не ответил; то, что он мог мне сказать, я знал не хуже его: если между нами и берегом есть еще ручей, то, пока мы будем стоять здесь и ждать, море незаметно зальет его. Нам придется снова перебираться вплавь, и тогда течение может унести нас и выбросить на такие скалы, откуда нам никогда не выбраться.
Мы стояли, охваченные тревогой и страхом, не зная, что предпринять, не решаясь идти ни вперед, ни назад, ни вправо, ни влево. Стоя на том месте, где мы в последний раз слышали удар колокола, мы знали, что берег находится перед нами, знали это так же хорошо, как если бы видели его своими глазами, но, сделав хотя бы шаг в сторону, мы снова оказались бы в полной неизвестности.
Теперь можно было надеяться лишь на то, что порыв ветра разгонит туман и мы увидим свет маяка. Надеяться, что мы услышим какие-либо звуки с берега, не приходилось. По-видимому, мы подошли к нашему поселку с южной стороны и, значит, оказались напротив пустынного скалистого берега, где в эти часы никого не бывало. Но воздух словно застыл, а туман так сгустился, что рассчитывать на ветер можно было только в таком положении, как наше, когда надеешься на невозможное или ждешь чуда.
И такое чудо свершилось: колокол зазвонил снова.
Судя по перезвону, это были крестины. На этот раз мы могли быть уверены в том, что успеем дойти до берега, потому что крестильный звон продолжается добрых полчаса, а то и больше, в зависимости от того, как щедро крестный отец заплатил звонарю.
Меньше чем за десять минут мы добрались до каменистого берега и, поднявшись наверх, пошли вдоль гряды утесов до той плотины, которая соединяла островок господина Биореля с нашим поселком. Мы были спасены!..
Господин Биорель хотел увести меня к себе. Однако, несмотря на все его просьбы, я отказался. Я торопился домой, так как боялся, что мама уже вернулась и ждет меня.
- Хорошо, скажи маме, что я зайду к вам завтра вечером.
Мне совсем не хотелось, чтобы он приходил к нам и рассказывал маме о том, где я провел сегодняшний день, но как этому помешать?
Мамы дома не оказалось. К ее возвращению я уже успел переодеться и развести огонь.
Я передал ей то, о чем меня просил господин Биорель.
Он пришел на следующий день вечером, как обещал; я его поджидал, но, когда услышал его шаги, чуть-чуть не удрал.
Усевшись на стул, господин Биорель спросил маму:
- Рассказал ли вам ваш мальчик, как он провел вчерашний день?
- Нет, сударь.
- Ну, тогда я скажу вам, что он вчера весь день бил баклуши.
Бедная мама взглянула на меня с беспокойством, ожидая услышать целую обвинительную речь.
- Ах, Ромен!.. - проговорила она с упреком.