* * *
Я пришла на берег. На то самое место с картины, которая так понравилась Максиму. Наше с Лизой, любимое. Высокий берег с клочьями тумана, запутавшегося в лохматой прошлогодней траве. Гранитное море, небо такое же - эй, куда вы дели горизонт? Карканье вечно голодных альбатросов - их принёс ветер с севера.
О лоб разбивается холодная капля - слеза, случайно оброненная небом. Когда Лиза была со мной, всё было по-другому. Не было этой серой гранитной мерзости - никакого "ГОРЯ" не было. Кажется, даже зимы тогда не было. Или была? Я плохо помню…
Папа меня ненавидит. Ну и что, что я привела в этот его драгоценный дом "невесть кого"? Я всё там им отмыла, зубами отскребла! Я даже умудрилась отстирать то чёрное пятно на покрывале, хотя это вообще анриал. Мамина школа. А он сказал, что я его доверие подорвала.
- Мама, почему ты всё время кричишь? Почему ты злая такая, мама? Почему я не могу продраться через эту твою злую корку? Ведь от доброго слова, вовремя сказанного слова жизнь у человека поворачивается! Да, мама, такое бывает!
- Мамочка, не выходи за него! Он же колбасу прятал за баночки! У него носки! - я кричу, выплёвываю из себя осколки предложений.
- Если ты меня любишь, мама! Пожалуйста, слышишь меня?
- Злая - это ты. И эгоистичная.
- Вы меня не любите - ты и папа. Оба ненавидите. А если я не нужна даже собственным предкам, кому я вообще сдалась?
- Прекрати истерику.
- Как я теперь в школе появлюсь? Там уже все в курсе, что мы с тобой деревенщины! Что я ни в какой Америке сроду не была! Динка всем разболтает!
Я уже живо представляю, как она подойдёт со своей улыбочкой и скажет:
- Ну и далеко эта твоя деревня от нашего города?
А я ей холодно так брошу:
- Недалеко. В каких-то десяти сантиметрах на карте мира.
Но это я только так себе представляю. На самом деле я не смогу ей так ответить. Кишка тонка.
- Это конец, понимаешь, мама? Надо мной же все теперь смеяться будут!
- Ты сама в этом виновата - не надо было врать.
- А я не могла по-другому. Я же хотела понравиться, хотела, чтобы со мной дружили! Это что, уголовное преступление? Давайте теперь меня за это в тюрьму посадим! Зачем вы только в эту поганую школу меня отдали? Всё из-за вас!
- Это низость - врать, выпрашивая чью-то дружбу.
- Мама, ты не понимаешь! Ты всё думаешь, что я ребёнок и обращаешься со мной, как с глупым малышом. Эти твои бесконечные запреты, командуешь мной, как зверюшкой! Но не жди, что я вечно буду тебя слушаться. Я уже давно не ребёнок! И не зверюшка, понимаешь? Меня вообще никто никогда не понимал, кроме Лизы! Если бы она была жива, то мне…
- Она жива.
На минуту я забываю, как дышать.
- Что ты сказала?
- Елизавета Яковлевна жива, - повторяет мама таким голосом, которым в супермаркете объявляют: "Магазин закрывается". - Она в клинике.
Я не верю своим ушам. Она что, издевается? Или это дежавю такое, повторение пройденного?
- Что ты на меня так смотришь? Да, в клинике для… умалишённых.
Мама достаёт из сумки мятую сигарету и неумело прикуривает от спички. Она никогда не курит, моя мама. Откуда вообще у неё сигареты?
- Твоя бабушка была больна, - говорит мама своим фирменным ледяным тоном. - То есть, она и сейчас больна. Просто ты была маленькой и этого не замечала.
- Чем больна?
- Врачи поставили диагноз "шизофрения". Да какая, в сущности, разница? Просто она могла тебе навредить, очень сильно навредить твоей психике. Да она просто угробить тебя могла, угробить, ты понимаешь?
- Поэтому вы её запихнули в психушку? Поэтому врали мне всё это время? Опять? Я вам что, подопытный кролик?! - я понимаю, что ору, но почему-то никак не получается наладить свой голос.
Мама молчит. Тишина между нами оглушает.
- Никто её никуда не запихивал. Она сама согласилась в итоге, но было уже поздно. Однажды она чуть не сиганула… не упала с обрыва, причём прямо у тебя на глазах, - мама глубоко затягивается и глухо кашляет. - Ты, наверное, этого не помнишь. Хорошо, люди вовремя подоспели, привели её домой.
Лет триста мне понадобится, чтобы переварить всё это.
- Она что, хотела покончить с собой?
- Не знаю, чего она там хотела. Сказала, что видела какую-то птицу, хотела с ней улететь, я уже не помню… Мы уехали почти сразу после этого. Я много раз говорила твоему отцу, что нужно как-то решать этот вопрос, жить отдельно, что-то придумать, в конце концов. Но он всё тянул, тянул, ему не до нас было, у него одни булыжники на уме были… И потом…
Мама, ты чудовище.
* * *
Я не могу забыть Лизу. Я постоянно ношу её в голове. Зачем?
Если бы у меня была бабушка, это было бы, кажется, равносильно обладанию небом. Или солнцем.
- Есть такие люди, - говорит Лиза, - они мёртвые внутри. Они похожи на нас, их не отличишь. Но стоит им только открыть рот - всё ясно, они потеряны. Убиты.
- А кто их убил?
- Жизнь.
* * *
Я знаю, это полный отстой - то, что говорила тогда мама. Она долго говорила, говорила и говорила, запутывалась и снова выпутывалась из дебрей каких-то дурацких слов и оправданий. Если бы только она умела слушать! Если бы только разрешила говорить мне, вместо того, чтобы бесконечно понукать, запрещать, докапываться и придираться. Она не слышит меня - совсем. И мне остается одно - снова и снова возвращаться к Лизе.
Как бы я хотела, чтобы мне выстирали память! Но в мире не хватит порошка, чтобы всё это забыть.
Я всё думала про то, что Лиза, оказывается, жива. Она где-то живёт, ест, дышит, разговаривает по телефону, может, картины рисует. Никакой автокатастрофы не было. Я могла бы догадаться об этом и раньше, когда появился папа - как чёрт из табакерки.
Но зачем? Зачем надо было пудрить мне мозги, это же бред!
- А я не хотела, чтобы ты жила в одном доме с сумасшедшей. Чтобы выросла с этими её тараканами в голове. Ты впечатлительная девочка, всегда такой была, а она тебя всякими… этими своими русалками пичкала. Я не за себя боялась, пойми, я за тебя боялась.
Как у взрослых всё просто, оказывается. Нет чела - и праблов нет. Даже киллера на дом вызывать не надо. Наврал, отправил человека, точно мусор, в корзину и спи спокойно, с чистой совестью. Проживай свою не обременённую неверными мужьями и сумасшедшими старухами жизнь. Ведь теперь всё О К!
А знаете, дорогие взрослые, это бесчеловечно. Да, вот так, представьте себе. И не надо за меня решать, с какими тараканами мне жить и жить ли ваабсче. Как там вы говорите? Нет человека - нет проблемы?
Ну ничего, теперь я сама за себя всё решу.
* * *
Моя мама думает, что быть мамой - это всё равно, что быть инженером. Ты делаешь правильно то-то и то-то и получаешь результат, то есть хорошую меня, воспитанную и всё такое. Главное, делать всё вовремя и с холодной головой.
Нет, кто-то явно должен давать родителям уроки, прежде чем позволять им размножаться.
* * *
- Я люблю тебя, дочка, - сказала она.
Вот так. Я была в шоке. Потому что… Ну, потому что это же: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Не помню, чтобы она говорила это раньше. А теперь, сказав наконец, она выглядела как побитая собака. И я разозлилась. Потому что это было типа ловушки. Я имею в виду, сначала вся эта грязь, а теперь - я люблю тебя… Она могла сказать это намного, намного раньше.
Я стою на обрыве. Том самом, с которого хотела взлететь Лиза. Только не вниз, как говорит мама, а вверх.
А может?
Может, и правда нет никакой Морской птицы? Нет и никогда её не было? Это все фейк - выдумки старой больной женщины. Нет в природе русалок. Мечту нельзя поймать на удочку. Чудес на свете не бывает - это прописная, всех давно доставшая истина. Ведь если бы они были, у меня было бы всё: Максим, мама с папой, друзья, лучшая подруга, живая и здоровая бабушка. Могло бы быть, но ведь нет! Я осталась одна, в одну ночь так - бац! - и совсем одна. А зачем жить человеку, который никому не нужен такой вот, с его тараканами и русалками?
Внутри так пусто и больно. Птица, где ты? Я чётко вдруг понимаю, что не хочу больше жить. Совсем.
Нет, не так.
Я хочу, чтобы все знали, что меня больше нет.
Мама.
Папа.
Максим.
Дина.
Лиза.
Она тоже меня предала. Исчезла из моей жизни, выпала из неё огромным таким куском. Кусищем.
А когда все они придут на похороны, я буду лежать в гробу в белом кружевном одеянии. Я где-то слышала, что молодых незамужних девушек хоронят в подвенечных платьях. И Максим тогда увидит, что он сотворил. И Динка увидит, и мама, и все остальные. Но будет поздно, too late.
Я стою на краю пропасти и смотрю на серый горизонт. Вернее, пытаюсь угадать то место, где он должен, по идее, быть. Кажется, на меня навалилась серость всех самых серых дней в этом мире. Я уже скинула вниз мамино панно. То самое, которое я сделала ей из ракушек на Новый год. Какая от него теперь польза?
В этом месте, у самого края моря, я чувствую призрак тех дней, что мы провели вместе с бабушкой. Как будто она всё ещё со мной.
Сегодня снова приснился тот сон. Наша старая зелёная машина и Лиза с чужим лицом.
Умирать страшно. Но я слишком боюсь жить, чтобы бояться теперь умереть. Главное - не смотреть вниз. Сделать шаг вперед и разом покончить со всем этим дерьмом. А там…
Там я, наверное, встречусь с Кариной.
Глава 17
Прорыв через вакуум
Сейчас, когда я вспоминаю тот далёкий январский день, у меня внутри кто-то зажигает маленькую лампочку. А за окошком метель и ночь… Такая светлая грусть на душе, знаете? От которой щемит сердце, и на лице заметная одному тебе улыбка - она тоже изнутри.
Но тогда, конечно, я не знала, что это море и этот берег, окутанные клочковатым туманом, останутся со мной на всю жизнь. С растрёпанной шевелюрой прошлогодней травы. С гранитными перекатами волн. С запропастившимся куда-то горизонтом. С криками птиц где-то далеко-далеко: "Гарр-грарр!" С тяжёлыми толчками ветра в спину. Потом я буду помнить всё это как счастье. Ощущать в этих метущихся мгновениях моего детства неистовые прорывы вечности в нашу короткую, как мизинец, человеческую жизнь.
* * *
В тот день я снова отделилась от себя, от своей оболочки и стала способна чувствовать за других. Душа шевелилась от боли, растревоженная и чуткая, как кошачий хвост. За маму, за Динку, за Максима, за папу, даже за Коконова Петра Сергеевича… И эта способность сочувствовать наделила меня необычайной силой - силой понимания и прощения, от которой в мире вся доброта.
В тот день я увидела наконец Морскую птицу.
Она всё-таки прилетела, бабушка меня не обманула.
Склонив голову набок, птица внимательно смотрела на меня своими серыми человеческими глазами - на маленькую меня, стоящую у самого края. На бесконечно маленькую частичку страдающего человечества - жалкую, смешную, потерянную и без капельки надежды.
Почему она прилетела именно ко мне?
Морская птица подставила мне свою широкую спину и, подсадив на большое гладкое крыло, взлетела. А я взлетела вместе с ней.
Мы летели среди грозовых туч, касаясь их влажных ноздреватых боков. Со всех сторон на нас сыпался дождь - ледяной и колкий. Кто-то сверху просеивал его сквозь мелкое сито. Дождевые колючки втыкались морю в толстый живот, проваливаясь в его бездонное чрево. Море ворочалось, перекатывалось с бока на бок, ему было щекотно. А вдалеке, у горизонта, гигантские белые старухи без лиц метали друг в друга молнии.
Мы летели низко над морем - гранитным и хмурым, с обрывками мыльной пены. В нём купался исполинский малыш Пантагрюэль, и я помахала ему рукой. Мы летели так низко, что я могла потрогать шершавую спину моря, протянув к нему руку. Другой я крепко держалась за гладкую, тёплую шею птицы.
А потом мы нырнули! Вспороли бурлящую солёную толщу! Я даже рот не успела закрыть! До сих пор помню этот вкус - вкус укропного рассола, в котором мама замачивала на ночь огурцы. Горьковатый вкус моря. Мы летели на дно, как летит космическая ракета - гладкая и блестящая, вокруг нас роились мириады пузырьков. В них сидели крошечные карлики и что-то яростно, беззвучно кричали - я не могла их расслышать. Слишком громко свистел в ушах ветер - под водой ветры дуют гораздо сильнее, чем на земле.
Кажется, в какой-то момент я всё же вернулась в себя и выдохнула:
- Нет. Это всё неправда. Это сон.
Но в тот же миг вместе с шумом ветра и грохотом моря внутрь меня проникла какая-то необычайная лёгкость. Словно меня вдруг взяли и погрузили в волшебный раствор, где ты можешь быть кем угодно - любым человеком! Или нет - меня перенесли в другой мир! В мир, где возможно всё: летать, смеяться, жить в пещерах, орать во всё горло, бегать нагишом! В мир, где нет мамы с её нотациями, где нет папиных укоризненных взглядов, и не нужно, не нужно всё время напрягаться, чтобы вспомнить, что тут можно, а что нельзя. Можно всё! Скажешь что-то - и оно тут же сбудется.
"И сказал Бог: да будет твердь посреди воды - и стало так".
Как будто весь мир - это моя игрушка. Только моя! И никакие законы мне не писаны, и я сама себе закон.
Мы плыли долго, очень долго - хотя такие моменты измеряются не минутами, а ударами сердца. Когда мы опустились на дно, наш путь осветили электрические рыбы с лицами как у людей. Они улыбались нам, гордясь своими острыми зубами, но я их не боялась. Рядом с Морской птицей, с моим Богом, которому я молилась столько раз, мне было нестрашно и очень спокойно. Она вдруг спросила меня:
- Чего ты хочешь?
Я знала, что могу попросить всё, что угодно. И это сбудется.
- Я хочу, чтобы мы… - начала я.
- Погоди, не торопись с ответом.
Птица смотрела на меня очень серьёзно.
Сейчас мне кажется, что её маленький аккуратный рот, так похожий на человеческий, вообще не умел улыбаться.
Время преломилось, моя жизнь растянулась на миллионы жизней других людей. Прошла, наверное, целая тысяча световых лет, прежде чем я повторила то, что повторила бы даже во сне, будь всё это сном. За долгие годы ожидания и надежд эта моя мечта срослась со всем моим существом.
- Я хочу, чтобы мы жили все вместе. Мама, папа, бабушка и я.
На душе у меня была стеклянная прозрачность и тишина.
Тихо и медленно падал снег.
* * *
Всё-таки у Лизы удивительные глаза. Они как будто умеют дышать, жить сами по себе. Отдельно.
- Перед тем как родиться, ты миллиард лет живёшь в вакууме, - говорит Лиза.
- Правда? - я поражена.
- Да. И после того как умрёшь, будет то же самое. Жизнь - это всего-то маленькая передышка. Глоточек воздуха между вакуумом до и после.
- А кто тогда мы?
- А мы - героини.
- Сказки?
Лиза кивает. Я смотрю ей в глаза: нет, она и не думает смеяться. Она вообще никогда не смеётся надо мной. Кажется, что в моей жизни есть только она. Вернее, так: есть я и Лиза, а остальные - второстепенные персонажи. Мы велим им спать - и они послушаются. И только мы вдвоём будем всегда начеку, ведь мы - из другого теста.
- Лиза, а сказка хорошая или плохая?
- Всё будет зависеть от нас. От тебя.
Но вы не бойтесь, спите себе спокойно - мы не причиним вам вреда.
* * *
Я не знаю, почему я не прыгнула тогда с обрыва, честно. В какие-то считанные секунды моя судьба перескочила с одних рельсов на другие. Что это было? Что остановило меня?
Видение?
Везение?
Вера?
А может, вовремя шедший мимо прохожий?
Я не помню. Не знаю!
Но я точно знаю: я видела Морскую птицу. Она была со мной. Так же, как всё это время со мной была Лиза, которая только одним своим существованием научила меня верить в чудо.
* * *
"Валя, привет! Как твои дела? Как у тебя с Максимом? Папа рассказал, что вы там на Новый год устроили, юные пионэры. Сердится пока - есть немного, но ничего - до свадьбы заживёт. Сам молодым был, помнить ещё должен, как оно бывает.
Ты извини, что долго не писала, - замоталась совсем. Так что поздравляю тебя с Новым годом задним числом! Ну и с Рождеством за компанию! Будь умницей (хотя ты у нас и так умница-красавица-невозможная). Пусть все твои мечты в этом году исполнятся! Или нет, лучше так: пусть исполнится какая-нибудь одна - но самая заветная! Всё, я тебе наколдовала, да будет так!
Помнишь, мы сидели с тобой как-то на набережной в ресторане? Который в чёрно-белую клеточку? Ты у меня спросила тогда, почему у нас с твоим папой нет детей. Я как-то глупо отшутилась ещё, помню. Не хотелось себе портить настроение, да и тебе, наверное, тоже.
Вся закавыка, ирония судьбы в том, что у нас с твоим папой не может быть детей. Не потому, что он не хочет или я не хочу. Я очень хочу. Наверное, больше, чем чего-либо ещё в этой моей пустой глупой жизни. Просто у нас не получается. Несовместимость, увы и ах, "по резус-фактору и группе крови". Словом, врачи приговорили.
Тебе очень повезло с папой. Правда он замечательный человек. И мама у тебя хорошая. Главное, они оба тебя очень любят.
Валя, мы с твоим отцом решили расстаться. На этом я сама настояла. Хочу, чтобы ты узнала это от меня, мы же с тобой подруги, да? А подругам о таких вещах принято сообщать в первую очередь.
Наверное, мы с тобой никогда больше не увидимся, я остаюсь в Дубае. Здесь есть один человек, да ты видела его на фотографии. Очень хороший человек.
Хотя, что это я говорю "никогда"? Ты можешь запросто приезжать ко мне, если тебе захочется.
Ты не сердись. Извини, если сбивчиво получилось. Я всегда будут любить тебя и твоего папу.
Наташа".
Эпилог
Письмо пришло мне по электронке на следующий день после того, как я встретила Морскую птицу.
Скажете, совпадение? Повторите за кем-то, мол: "чудес на свете не бывает"? Может быть, и так. Может, всё, чему суждено случиться с нами, случится, несмотря ни на что, и мы не в силах это изменить. Такие скучные, серые, как разбавленная чёрная акварель, мысли - удел фаталистов и скептиков. А мне больше по душе смешивать краски, даже если в итоге получается гранитное море. Ведь плохое событие, так же как, и хорошее, может навсегда поменять твою жизнь. Просто надо дать себе время отдышаться и подождать, прежде чем вопить и жаловаться. Пугающие вначале перемены могут быть к лучшему…
Когда я выросла, я не стала писать картины, как мечтала в детстве. Я стала писать книги. Если бы была жива Лиза, она бы мною гордилась, наверное.
Помню тот день, когда мама с папой привезли её из клиники. Привезли, потому что по-другому было нельзя. Нельзя начать всё с начала. Лиза состряпала тогда свой фирменный капустный пирог. Мы сидели за столом, пили чай и молчали. Было сложно снова вспомнить, почувствовать, что мы - одна семья.