Нелегкая задача - петь, когда так плохо владеешь языком. Он помнит одно: надо постараться, суметь понравиться Курбану, получить возможность быть здесь на пиру и увидеть Даню, убедиться в том, что она жива, здорова, что ее можно спасти.
- Спой еще, олень дагестанских гор.
Сандро задумывается.
- В честь невесты твоей спою я теперь, Курбан-ага, - говорит он.
- Благодарю заранее, певец.
Сандро затягивает снова. Его голос растет и крепнет. И сам он, исполненный надежды, точно растет и крепнет вместе с ним.
В богатой усадьбе наиба Мешедзе
У дочери Фатьмы-Леилы живет
Невеста Курбана, красавица-дева,
Прекрасна, как гурия райских высот;
Глаза ее черны, как ночь Дагестана,
Как солнце лучистые косы ее.
Уста ее - розан душистый Востока.
И взор ее полон лазурного дня.
Но взглянет на деву Горийского края,
На пленницу - дочь Карталинских долин…
- Молчи, певец! - неожиданно вскрикивает, обрывая песню Сандро, Леила-Фатьма. - Молчи!
И тут же шепотом, замирая от ужаса, добавляет она:
- Откуда ты знаешь, что она из Карталинии, из Гори?
Сандро усмехается одними уголками рта.
- Нет у нас такого адата, чтобы прерывать песню. Больше не услышишь ни звука. Вот!
Он скрещивает на груди руки и с надменным выражением на лице отходит в сторону.
Курбан-ага медленно поднимается ему навстречу. Глаза его горят. Лицо взволновано.
- У меня на родине, - говорит он, - почитают после алимов больше всего певцов. Сядь, юноша, рядом с Курбан-агою. Тебе благословение и почет.
На Востоке молодежь не смеет сидеть в присутствии старших. Очевидно, Сандро успел понравиться Курбану, угодить ему песнями, если он оказал ему такой почет.
- Благодарю, князь. Я знал твою храбрость, теперь буду знать и милость твою, - с тонкой улыбкой срывается у Сандро, и он непринужденно опускается на подушку подле почетного гостя Фатьмы.
Смуглое, морщинистое лицо Леилы-Фатьмы искажено.
"О, этот нищий байгуш, мальчишка, подослан оттуда! Он знает все! Надо предупредить появление Дани. Не пускать ее сюда, пока не поздно".
Но, увы, Леила-Фатьма забывает, что ею отдан приказ привести сюда Даню и что она сама уже успела усыпить девочку и внушить ей, что надо. Поздно отступать.
Как бы в подтверждение ее мыслей отпахивается чьей-то невидимой рукой ковер от входа, и из внутренней горницы появляется Даня.
Крик ужаса готов вырваться из груди Сандро.
- Она!
Но, Боже великий, что они сделали с нею! Это бледное, бескровное лицо, эти глаза, смотрящие и не видящие. Эти неподвижные, закаменелые, как у старухи, черты.
"Даня! Даня! Бедная Даня!"
Она без всякого труда, скользя, едва касаясь пола, несет арфу.
И арфа, и сама она точно призраки, легкие призраки, что-то отвлеченное, далекое, чуждое земли.
Сердце Сандро обливается кровью от жалости при виде этой, почти отрешившейся от своей земной оболочки, Дани.
"О, Леила-Фатьма! О, гадкая, жадная, злая старуха, что ты сделала с ней?!"
Даня тихо, машинально устанавливает арфу, исхудалыми бледными пальчиками перебирает струны, настраивает инструмент, потом играет.
Без слез нельзя слушать эту тоскующую по воле жалобу сердца. И во сне, в забытье, все тот же кошмар, все та же большая мечта. Мечта вернуться в Гори, в Нинин питомник.
Арфа плачет. Арфа рыдает кровавыми слезами. Это стихия разрушенных надежд, мучительное раскаяние в содеянном, прощание со всеми теми, к кому стремится сердце.
Сандро стискивает кулаки, закусывает губы зубами, чтобы не разрыдаться. Курбан-ага, видимо, волнуется не меньше. И его важную, седеющую голову покорила игра бледной девушки.
Другие гости сидят, сурово нахмурясь, потупя взоры, боясь выказать волнующие их чувства.
Все печальнее, скорбнее становится арфа. Все мучительнее, острее проникают в души и сердца эти плачущие струны золотого лебедя из волшебной сказки.
Слабый румянец окрашивает щеки Дани. Глаза ее приобретают прежний блеск. Ее мысль пробуждается, разбуженная собственной игрой.
Из светло-синих звезд катятся слезы. Или это не слезы, а росы, скатившиеся с неведомых голубых цветов?
- Друг! Тетя Люда! Гема! Сандро! Где вы? Не увидеть, не встретить мне больше вас!
- Я здесь! Я здесь, Даня! И спасу тебя во что бы то ни стало! Жди! - мгновенно проносится в сакле дрожащий, взволнованный возглас.
Последние признаки забытья соскальзывают с Дани. Ее глаза вспыхивают, широко разливаются зрачки.
Она обводит взором горницу: незнакомые или мало знакомые суровые лица, сумрачные глаза, взгляд аги, притянутый к ней, как магнитом, а рядом с кабардинским князем - милая широкоплечая фигура, перетянутая поясом, с умным, энергичным лицом, полным отваги, воли, обещания.
- Сандро! - вне себя вскрикивает Даня, взмахнув руками, выпускает арфу и без чувств валится на ковер.
* * *
- Держите его! Он - предатель! - Леила-Фатьма с проворством дикой козы выскакивает вперед. Ее костлявый бронзовый палец указывает на Сандро. - Хватайте его, джигиты! Это душман!
Сандро колеблется с минуту. Рука его конвульсивно сжимает рукоятку кинжала. Он весь начеку. Курбан-ага вскакивает. Вскакивают и другие. Леила-Фатьма вне себя.
- Держите его! держите!
Десятки рук протягиваются к Сандро. На минуту он замирает. Хищно сверкает его взор. Восточный дикарь, сын когда-то вольной Грузии пробуждается в нем. Ловкий прыжок, прыжок, которому позавидовали бы горные джейраны, и он за дверью…
- Держите его! Держите! - несется за ним вдогонку крик Фатьмы.
Но уже поздно.
Сандро за порогом, быстро выхватывает он из-за пазухи револьвер, данный ему Ага-Керимом, и стреляет пять раз подряд в воздух.
Едва успевает прогреметь пятый выстрел, как сильные руки обезоруживают его, кто-то бросает его на землю, крутит ему локти за спину.
Перед ним мелькает злобное торжествующее лицо Леилы-Фатьмы.
- Что, попался, байгуш, душман! Дай срок, разделаемся с тобою! - шипит она, захлебываясь, с пеной у рта.
Потом хмурое лицо Курбан-аги склоняется над ним, исполненное гнева.
- Так-то, волчонок! Вот ты какой певец!
Сандро собирает все свои силы, лицо его принимает спокойное выражение, он улыбается и говорит тоном искренним, как у ребенка:
- Не гневайся, князь. Даня - сестра моя. Я - брат ее по крови. Мы оба из Грузии. Леила-Фатьма украла сестру. Я хотел ее освободить из рук старухи. Я не знал, что ты, смелый, храбрый ага, выбрал ее в жены себе. Против этого я, брат ее, ничего не имею. Больше даже: возьми и меня в Кабарду, когда повезешь свою будущую княгиню, мою сестру. Я буду петь вам на свадебном пиру лучшие из моих песен. Только об одном прошу, ага: не разъединяй нас с нею, запри обоих, до времени. Я боюсь, что она умрет от страха перед старухой. Вели нас запереть вместе, вели, храб…
- Ты лжешь, мальчишка! Шайтан влил в твой язык яд хитрости, как в зубы змеи! - обрывая мальчика, вскрикивает Леила-Фатьма.
Курбан-ага сурово взглядывает на нее.
- Молчи, женщина! Не тебе учить князя из Кабарды! Молчи и слушай! Запри обоих и приставь слуг понадежнее, чтобы глаз не спускали с них, слышишь? Синеокая гурия должна видеть одну только радость в Кабарде у аги.
- Но он не брат ей!
- Творец рассудит это. А пока, вели поместить их в надежный уголок. Не выпускай их из глаз ни на минуту. Получишь сверх калыма еще немало, если сохранишь обоих для аги. Наутро мы выезжаем, - закончил он тоном, не допускающим возражений.
Леиле-Фатьме остается только повиноваться. Скрепя сердце, она соглашается, не смея протестовать. В ее душе удваивается злорадство.
- Гассан, Мамед, Сафар, берите обоих, несите их в голубую горницу. Да на запор ворота. И никого не пускать!
Слуги спешат исполнить приказание дочери наиба.
Сам Курбан-ага осторожно поднимает с ковра Даню и передает слугам. Те несут бережно, почти благоговейно будущую знатную кабардинскую княгиню. Другие волокут Сандро следом за нею. Леила-Фатьма замыкает шествие.
- О, я знаю уголок, куда сам джинн ночи не сможет проникнуть, - шепчет она себе под нос, бросая взоры кругом. - Будь покоен, князь Курбан, будь покоен.
* * *
В голубой комнате царит полумрак. Дымок на треножниках чуть синеет.
Леила-Фатьма достает из-за пазухи горсть каких-то курений и швыряет их на все четыре треножника по четырем углам.
Пламя вспыхивает ярче.
Острой, режущей обоняние полоской тянется аромат. Светлее становится в комнате. Леила-Фатьма подходит к задней стене, отдергивает тафтяную занавеску, наклоняется к полу и шарит руками по карнизу стены.
- Вот они где будут до завтрашнего утра. Вот где, - шепчет она злорадно себе под нос.
Медленно, шурша, растворяется какая-то дверца. Это потайная дверь, незаметно вделанная в стену.
Небольшая, без признаков мебели, горенка представляется взору Сандро. Ни одной тахты, ни ковров. Стоят только бутыли с бузою да свалены в кучу туши копченой и соленой баранины и чуреков.
- Кладовая, - мгновенно проносится в его мыслях. - Она же и карцер для нас.
Слуги собираются бросить Даню на старую баранью шкуру, которая разложена по полу.
- Принесите сюда ковры! - командует Курбан-ага.
Слуги немедленно исполняют это приказание.
На ковре укладывают мягкие циновки, шкуры козы и подушки поверх ковров. На них осторожно опускают Даню.
Сандро кладут прямо на пол.
Леила-Фатьма садится на ларь, где сложены продукты, запасенные на зиму.
Ее лицо подергивается от бешенства, когда она встречает взор Сандро, со спокойным недоброжелательством направленный на нее.
Так бы, кажется, собственными руками и задушила этого мальчишку. О! Этот хитрый, пронырливый грузинский лис! Небось, соображает старуха, не зря дал он пять выстрелов сряду. В Бестуди ждут его друзья. Это ясно, как день.
Но постойте, проклятые урусские змеи! Не найти вам ни девчонки, ни этого петушонка, вздумавшего вообразить себя горным орлом. Не найти вовеки, волею шайтана! Дверца в стене голубой комнаты сделана так искусно, что никому и в голову не придет мысль об ее существовании.
Здесь, под полом, прячет свои деньги Леила. Там, под половицею, ее сокровищница, там зарыто все ее богатство. Ради него-то они с Гассаном и смастерили так искусно эту дверь.
Курбан-ага мгновенно прерывает мысли старухи.
- Ты ответишь мне за обоих - за сестру и брата. Чтобы ни один волос не упал с их головы.
Его лицо сурово, решительно. В Леилу-Фатьму бей Кабарды верит плохо. Не в этой черной колдовской душе искать честной и правдивой истины. К тому же она, как говорят, знается с нечистым. Если он ездил сюда, то, только из желания узнать свою долю. А этот юноша так прекрасно пел и еще лучше говорил. Смел же орленок, пришедший в гнездо воронов отбивать сестру. Пусть сыновья его, Курбана, научатся от этого юноши играть своею жизнью ради близких. Он берет его завтра с собою.
И исполненный решимости, Курбан-ага выходит из горенки. За ним остальные. Сандро и бесчувственная Даня остаются под надзором Леилы-Фатьмы на всю ночь.
ГЛАВА 8
Сандро лежит, связанный по рукам и ногам. Его члены затекли. Его лицо повернуто в сторону Леилы-Фатьмы. Та не сводит с юноши глаз. В них жгучая ненависть, и злоба, и невыразимое бешенство бессилия.
- Проклятый предатель! Лукавый грузин! - шепчет она, потрясая перед ним своими черными костлявыми кулаками.
Однако не смеет тронуть его пальцем, помня завет Курбан-аги. Мальчик неприкосновенен.
- Постой, голубь, постой, встретимся не здесь, так в Кабарде! - шепчет она, зловеще погружая в самую глубину глаз юноши свои страшные глаза.
Но эти глаза, наводящие дикое непонятное оцепенение на душу Дани, лишающие сил и после дней воли слабую девочку, ничто для сильного энергичного юноши. Он только ухмыляется и спокойно говорит старухе:
- Лучше приведи Даню в чувство. Она может умереть.
Он прав. Леила-Фатьма в своем гневе забыла о главном.
Обморок слишком длителен для такой хрупкой натуры, как Даня. Надо во что бы то ни стало его пресечь.
Леила-Фатьма быстро сползает с ларя, на котором сидела, обхватив руками колени, пробирается к небольшому кувшину, стоящему в углу кладовой, и зачерпывает из него маленькой глиняной кружкой. Затем, подойдя к бесчувственной Дане, силой разжимает ей зубы, вливает содержимое кружки ей в рот и, помочив край кисейного покрывала, обтирает им щеки девочки, ее лоб и виски. Сандро видит, как трепетно вздрагивают ресницы Дани, как шевелятся губы ее. Сейчас она придет в себя. Сейчас она увидит его, узнает. Он даст ей понять, что надежда на спасение близка, рядом.
Он делает усилие разорвать стягивающие его веревки, но - увы! - они слишком крепки. Постарался для госпожи своей верный Гассан!
Легкий вздох вырывается из груди Дани. Раскрывается побелевший ротик, силясь произнести чуть слышные слова.
- Я здесь, Даня. Ничего не бойся. Я с тобою, - кричит ей Сандро.
Зловещий хохот Фатьмы покрывает его слова. Снова душистая тряпка, вмиг выхваченная старухой из кармана, падает на лицо Дани, прежде нежели девочка может окончательно прийти в себя. А черные глаза Леилы как бы пронизывают ее насквозь.
- Спи, моя роза, спи! Проснешься на пути в Кабарду завтра.
И ослабевшая девочка погружается в свое обычное сонное забытье.
* * *
Как длится эта ночь! Леила-Фатьма сидит по-прежнему на своем ларе, обхватив колени, раскачиваясь из стороны в сторону, и мурлычет песню. Ее горящий взор неотступно прикован к Сандро.
Этот взор, это монотонное мурлыканье и раскачивание, подобно маятнику, человеческой фигуры - все это невольно нагоняет сон. В голове Сандро носятся, борясь с искусственно навеваемой чужой волей дремотой, смутные обрывки мыслей.
Ночь идет. До рассвета уже недалеко. Или не услышаны его выстрелы в Бестуди? Медлят "друг" Нина и Ага-Керим! Или участь Дани решена?
Чутко прислушивается к тишине внимательное ухо, за стенами сакли притаилась дагестанская ночь. Фея тишины и мира обвеяла ее своей ласкою.
Т-с-с… Что это, однако?
Топот коней, лязг подков о камень, смутный глухой говор и стук в ворота.
"Они! Это они! - вне себя кружится вихрем мысль Сандро. - Они! Они!"
Он чуть поднимается с пола.
"Они! Они!"
Новый стук в ворота, уже более сильный, энергичный, и вслед за тем - повелительный голос, который он, Сандро, узнает из тысячи ему подобных.
- Откройте, кунаки!
Леила-Фатьма вскакивает, как безумная, стоит, потерянная, бледная, ничего не понимая. Потом бросается к Сандро.
- Что это? Ты знаешь, проклятый грузин?
- Конечно, знаю. Это они пришли за мною и Даней.
- Кто?
- Твоя племянница, Бек Джамала, слуги, весь Бестуди, должно быть. Иди же раскрой ворота. Встречай гостей.
- Изменники! - срывается с губ старой Мешедзе. - Так это правда, что ты предал меня? Но не радуйся, грузинский куренок! Знай, прежде чем кто-либо проникнет сюда, Леила-Фатьма сумеет сжечь саклю, тебя и ее.
И с безумно сверкавшим взором она бросается за дверь.
- Открывайте, именем Аллаха! - это уже не голос Ага-Керима. Это наиб селения с муллой стоят у ворот.
Гассан и сыновья его, как на иголках. Снять запоры с ворот, ослушаться хозяйки, - значит прогневать богатого, знатного бея Курбан-агу. Не повиноваться - важный проступок перед законом. Наиб - тот же представитель власти, старшина.
Три дидайца тоже в раздумье.
Они - бедные пастухи, байгуши, промышлявшие прежде барантой. Теперь баранта им ни к чему, с тех пор как есть теплое местечко в усадьбе.
Но они знают одно: противиться наибу нельзя, но нельзя также предать госпожу Леилу-Фатьму.
- Именем Аллаха требую впустить нас, - слышен голос муллы из Бестуди.
Гассан с сильно бьющимся сердцем делает знак сыновьям. Те своими телами налегают на запор.
- Нельзя вас пускать! Не велено госпожей! Слышите, не велено!
- Руби ворота! - слышен чей-то энергичный приказ извне.
Но три дидайца предупреждают намерение непрошеных гостей. С быстротою диких шакалов бросаются они на защитников усадьбы, отбрасывают их и, прежде чем те успевают понять в чем дело, широко распахивают ворота.