– Отдел по борьбе с мошенничеством в бизнесе, городская полиция Лондона. – Инспектор резко ткнул большим пальцем в сторону мужчины в коричневом пиджаке. – Сержант сыскной полиции Уилер.
Уилер тем временем, даже не повернув головы, продолжал увязывать документы.
Так, отдел по борьбе с мошенничеством.
Совершенно сбитая с толку, Сэм уставилась на них. События и факты последнего времени с бешеной скоростью замелькали в ее сознании. Поведение Ричарда. Его странное усердие, когда он допоздна засиживался, склонившись над экраном своего компьютера. Деньги на новый дом. Часы "Ролекс". Пьянство…
Сэм почувствовала, как струйка пота стекла по спине, неприятно холодя кожу.
А инспектор сыскной полиции Мильтон продолжал высокомерно смотреть на нее, и в его взгляде явственно читалось: "Я могу слопать вас на завтрак вместе с потрохами, леди, а потом спустить вас в виде дерьма вон в тот пруд, так что не связывайтесь со мной".
– Замечательная квартирка, миссис Кэртис, – произнес он гнусавя фальшивым голосом. – Я вырос здесь поблизости. Мои родители жили за углом. Теперь-то они, разумеется, не смогли бы позволить себе жить здесь и платить такие деньги, вы же понимаете? И все же я полагаю, что это прогресс.
– Я хочу взглянуть на ваше удостоверение и на ордер.
Он выудил бумажник из своего кармана и открыл его хорошо заученным движением руки, показывая документы так, чтобы дама могла хорошо увидеть, прочитать, чтобы даме хватило времени на все это, словом, в точности как предписывают правила.
Правила, мадам, вы понимаете, что я имею в виду? Что все надо делать по правилам. Знаю я вашу породу, знаю. Ловкие прохиндеи. Что ж, а мы теперь половчее будем. Ноги у нас, может быть, по-прежнему здоровенные, но и мозгов-то у нас нынче побольше. Вот разве что сердца у нас стали поменьше.
С фотографии на нее смотрело его же лицо, но только помоложе и более тощее, с испуганным выражением и с еще более вытаращенными глазами. Инспектор щелчком захлопнул бумажник и спрятал его обратно во внутренний карман, а потом той же рукой извлек оттуда листок бумаги, который вручил ей. Вверху стоял какой-то герб, несколько строчек текста, а также их адрес, а внизу подпись: "Р. Феннер. Городское управление". Полицейский сложил листок и снова положил его в карман.
– Может быть, вы могли бы объяснить мне, почему вы здесь находитесь?
Он почесал свой нос пальцем.
– Я надеюсь, что попозже ваш муж расскажет вам, если вы его хорошенько попросите. – Он показал пальцем на письменный стол Ричарда. – Прекрасная мебель. И стоит-то, поди, всего несколько шиллингов, а? Я просто заболеваю от таких людей, вроде вас, миссис Кэртис. Вам просто необходимо играть на сцене, вы должны это сделать. А знаете, вы бы отлично сыграли негодующую жену. Бьюсь об заклад, вам нравится тратить деньги вашего мужа, но только чтобы самой не запачкать ручки, так ведь? Уверен, что все у вас чистенько, комар носа не подточит. И если даже заглянуть в ваш носик, то и там не увидишь ничего такого неприятного…
– Ты позвонил Бобу Стореру? – спросила Сэм у Ричарда.
– Он уже в дороге. – Ричард вытряхнул из пачки сигарету. – Мы ничего не можем сделать, таракашка. Пусть они продолжают свое занятие.
Она свирепо посмотрела на инспектора:
– Меня не интересует, какие там бумажонки вы приволокли с собой. И не смейте больше говорить со мной подобным тоном. – Она повернулась к Ричарду: – Мы можем перекинуться словечком наедине?
Она вышла из комнаты. В коридоре стояла Хэлен.
– Ники пора принимать ванну. Как вы считаете, могу я выкупать его?
– Только пусть они сначала проверят дырку в ванне.
Хэлен кивнула, не понимая, шутит ли Сэм или говорит серьезно. А Сэм вышла в коридор на лестницу и подождала, пока Ричард не спустится к ней. Она закрыла входную дверь.
– Что происходит, Ричард? Что, черт подери, все это означает?
Позади нее раздался какой-то металлический лязг, она резко обернулась. В дверях лифта стоял Кен.
– Все нормально, Сэм? У вас все…
– Все отлично. Спасибо тебе. Все просто замечательно. Я… мы с тобой увидимся… м-м-м…
– В четверг.
Она слабо улыбнулась в ответ, наблюдая, как двери лифта сомкнулись, услышала глухое постукивание и завывание спускающегося лифта, а потом снова посмотрела на Ричарда.
– Так в чем же дело, Ричард?
– Да ни в чем, – сказал он. – Правда.
– Ни в чем?! Команда из отдела по борьбе с мошенничеством ползает тут по всей нашей квартире! Бога ради, ты можешь рассказать мне?
– Да все в порядке, таракашка. – Он стряхнул немного пепла на пол. – Они просто вынюхивают тут, только и всего.
– Вынюхивают тут? – Она уставилась на него. – Что ты натворил?
– Ничего.
– Полиция не вспарывает просто так игрушечных медвежат, если не подозревает, что у них внутри есть что-то запрещенное законом.
Он пожал плечами:
– Ну, отдел по надзору из Ассоциации по ценным бумагам немного раздражен. Все из-за той аферы и продолжающейся свистопляски дельцов и маклеров. Они до сих пор закидывают свои сети.
Ричард отвел взгляд в сторону.
– И ты в этом замешан?
– Нет. Разумеется, нет. – Он глубоко затянулся сигаретой. – Эта сделка всех жутко напугала. Я включил нескольких клиентов в одну сделку, которая, как оказалось, попала в самую точку, ну а ребята из Ассоциации никак не могут поверить, что это было чистым везением, а не жульничеством.
– Но это ведь еще не все, Ричард, не так ли? – настаивала Сэм. – Помимо этого, ведь есть и еще кое-что похуже?
– Нет. В общем-то нет.
– И тебя что же, арестуют?
– Нет. – Его лицо побагровело. Сигарета догорела почти до самого фильтра. Он держал ее между кончиками пальцев, словно какой-нибудь люмпен, сильно затягиваясь и глубоко вдыхая дым. – Во всяком случае, пока нет.
28
Воскресное утро. Сэм лежит в постели, наблюдая за тем, как одевается Ричард, а Ники, тепленький такой, свернулся клубком рядом с ней. Две последние ночи Ники не спал и прибегал в их комнату, до сих пор напуганный тем отвратительным типом с огромным ножом: а вдруг он вернется обратно. Ники спал между ними, и Сэм лежала не закрывая глаз, прислушиваясь к его дыханию, иногда он забавно и тихо похныкивал. Оттого, что Ники был рядом, она испытывала ощущение надежности и покоя.
Ах, мерзавцы!
Инспектор Мильтон. "Вроде того поэта". Явился забрать ваш рай, мадам. О да, я как раз одна из тех, кого вы называете ловкими ублюдками, ловкими ублюдками с толстым кошельком.
Она взглянула на часы. 7.45.
А ты хоть когда-нибудь читал стихи своего однофамильца? Сам ты здоровенный ублюдок с лягушачьими глазами! Самодовольный кретин, до смерти перепугавший маленького мальчика. Радуешься, поди? Радуешься, что мой сынишка встретился с настоящим живым привидением, которое располосовало ножом его медвежонка? Герой. Ну просто герой.
Самодовольный. Господи, до чего самодовольный! Перепугал ребенка и ушел себе со своими картонными коробками, набитыми бумагами и аккуратно перевязанными красной лентой твоим неуклюжим дружком в усохшем от старости пиджаке.
Ники проснулся и, прищурив глаза, тихонько скреб пальчиками по простыне.
– Пока, таракашка.
Сэм посмотрела на Ричарда и поняла, как он мучается. Она подняла руку и коснулась его лица.
– Езжай поосторожнее. Когда ты вернешься?
– Да примерно к полудню, – выдавил он из себя с неимоверным трудом, словно преодолевая огромную тяжесть. – Пока, тигренок.
Он провел ладонью по голове Ники.
– Ты едешь стрелять, папочка?
– Нет, тигренок.
– А ты говорил, что сегодня я смогу поехать с тобой и что сегодня мы сможем пойти пострелять.
– Так мы и сходим. После обеда, хорошо?
– А куда ты сейчас едешь?
– У меня кое-какие дела.
– А мне можно поехать с тобой? Куда ты едешь?
– В лондонский аэропорт. Встречать Андреаса. Подписать кое-какие документы.
Сэм услышала, как дверь спальни открылась и потом закрылась, хлопнула парадная дверь, прошуршал гравий и раздался рев двигателя БМВ. Она посмотрела на потолок, его только что оштукатурили и покрасили. Строители сделали это довольно быстро, во всяком случае в спальне. Они обнаружили, что все потолки уже трухлявые и крыше держаться больше не на чем, и теперь дом, зияя дырами, стоял в лестницах, настилах и новых лесах, поэтому им пришлось согласиться на капитальный ремонт. Надо делать новую крышу, и Ричард сказал, что с деньгами все в порядке, все, мол, отлично. Пока Мильтон ("вроде того поэта") не нагрянул в пятницу.
Ники снова уснул, и она задремала. Немного погодя Ники зашевелился, а потом выбрался из постели, но она не заметила этого, потому что заснула глубоким, усталым сном и проспала почти до десяти часов.
Когда открыла глаза и увидела сквозь щелочку в занавесках яркий дневной свет, то уставилась туда в тоскливом оцепенении, ощущая себя вялой, как старая прохудившаяся покрышка, которая спустилась давным-давно и в конце концов сползла с колесного обода. Никакой энергии. Все выжато.
Она прошла на кухню и приготовила кофе. Появилась Хэлен.
– Доброе утро, миссис Кэртис.
Сэм улыбнулась.
– Спали хорошо?
– Да. Здесь так спокойно. Как дома.
– А где Ники?
– Да он вышел совсем недавно.
Она подошла к холодильнику и налила немного апельсинового сока, отхлебнула глоток, и желудок обожгло терпкой волной, вызвавшей приступ боли.
– Мамочка!
Отчаянный вопль прозвучал как завывание сирены.
– МА-МА!
Они кинулись из кухни через боковую дверь.
– МА-МА!
Они озирались по сторонам, смотрели вверх-вниз, через поля, дальше, в направлении реки…
Река?!
Сэм бросилась было бежать туда.
– МА-МА. МА-МА. МА-А-А-МА!
Она резко остановилась и развернулась. Крик доносился сверху, откуда-то прямо над ней, с самого верха лесов.
И этот жуткий скрипучий звук, когда что-то ломается с треском.
О Господи Иисусе, нет. Боже мой, нет. Нет. НЕТ!
Ники судорожно обвил руками стойку новых лесов, словно в порыве безумной любви, а вовсе не потому, что понимал: если он отпустит ее, то разобьется насмерть.
Крепления не выдержали и леса отошли от стены дома, раскачиваясь, как сломанный подъемный кран, визжа и скрипя, накреняясь то в одну, то в другую сторону. Вот они сильно ударились о стену, едва не сбросив Ники вниз, а потом снова откачнулись назад, на этот раз так далеко, что Сэм с ужасом ждала, как они опрокинутся, однако вместо этого леса отклонились обратно и опять врезались в стену, теперь уже сильнее, отбивая крупные куски кирпичной кладки, которые падали со звонким стуком, и этот звук эхом разносился по трубам.
Сэм стремглав бросилась к нижним лесам, пытаясь удержать их. Хэлен стояла рядом и помогала ей, но у них не было ни малейшего шанса удержать раскачавшиеся леса. Они еще больше накренились вниз, частично приподнявшись от земли прямо рядом с ней, потом на какое-то мгновение выровнялись и снова с диким грохотом врезались в стену.
Сэм стала карабкаться по ним. Ее руки онемели от холодного как лед, заржавевшего металла, но она втягивала себя наверх, не замечая лестницы, ведущей в глубь строительных лесов. Между тем ветер продолжал усиливаться, и все сооружение вибрировало.
– МАМАМАМАМАМА-А-А-А!
Я иду. Иду. Иду.
Сэм почувствовала, как больно напрягается в ее бедре какая-то мышца, рука порезана обо что-то острое, а с ноги свалилась домашняя туфля. Она услышала позади себя скрип и лязг, обернулась и увидела Ники всего в нескольких футах от себя, потом его лицо оказалось перед ней, так близко, что она могла бы коснуться его, но он вдруг откачнулся прочь, куда она не могла дотянуться. О господи, нет, пожалуйста, нет… так далеко, на этот раз леса конечно же опрокинутся. А потом Ники качнулся обратно, к ней.
– Дорогой, дай мне руку… вот она, возьми мою, мою, правильно, вот так!
Она стиснула своей рукой его ладонь, стиснула так сильно, чтобы больше не выпустить ее. Он принялся вырываться, и она потянула сильнее, чувствуя, что ее рука растягивается.
– Держись, тигренок, ты только держись!
Рука растягивалась все больше. Боль была невыносимой. Он высвобождался… осторожнее… будь осторожнее… удержи его.
А потом она почувствовала, что двигается сама.
Нет.
Послышался страшный треск.
Нет.
Резкий звук раскалывающегося дерева. Леса подпрыгивали, как на пружинах.
Отпусти, отпусти, отпусти.
Падение.
Она отпустила его руку в ужасе и отчаянии.
Стена отодвигалась от нее. И Ники тоже отодвигался, уставившись на Сэм, лицо его оцепенело. Вбок, он падает вбок.
Нет.
Нет, это она сама опрокидывается.
Земля стремительно летела навстречу.
Она падала.
Сэм развернулась, отчаянно пытаясь оттолкнуться назад, но было уже слишком поздно, слишком поздно.
В голове все бешено завертелось, а потом земля со свистом врезалась в нее, притиснув ее желудок к позвоночнику. Внутри нее что-то разматывалось с ужасной скоростью, потом она услышала, как щелкнула ее собственная челюсть, почувствовала запах мокрой травы и сырой земли. Со всех сторон вокруг нее слышался странный приглушенный звон. Вроде церковных колоколов.
29
– Таракашка?
Мягкая почва пружинисто двигалась под ней.
Постельное белье…
Это сон, еще один сон… Ричард внимательно смотрел на нее, освещение вокруг было непривычным.
– Как ты себя чувствуешь, таракашка?
Она нахмурилась. Голова чертовски болела. Она пошевелилась, и руке тоже стало больно. Во рту все горело, чувствовался привкус крови.
– Ники, – произнесла она. – Где Ники?
– С Ники все отлично. Он только чуточку ушибся.
Ники внимательно смотрел на нее сверху вниз широко открытыми серьезными глазами. Господи, временами он выглядит таким серьезным. Она приподняла руку, чтобы погладить его. Это движение причинило ей боль, и она поморщилась.
– Как вы себя чувствуете, миссис Кэртис?
Голос незнакомый… Мужчина, приятный, в белом халате, со стетоскопом в кармане, стоял над кроватью и пристально глядел на нее.
– Я…
Ей казалось, что комната кружится вокруг нее.
– У вас сотрясение мозга. – Он мельком глянул на свои часы. – Вы пробыли без сознания более трех часов.
Три часа?! Нет, он, видно, ошибается. Должно быть… прошло всего-то…
– А где я нахожусь?
– Вы в больнице графства Суссекс, в Брайтоне.
– В больнице?!
– Да, и боюсь, что у вас было очень неприятное падение. Мы сделали вам рентген и сканирование. Слава богу, все кости целы, но думаю, что вы чувствуете себя не очень хорошо и вам все равно больно, потерпите немного. – Он улыбнулся милой, ободряющей улыбкой врача, умеющего ладить с больными. Молодой. Моложе ее. – Вам еще очень повезло, учитывая высоту, с которой вы упали. Хорошо, что прошли такие сильные дожди и почва стала очень мягкой. – Он снова улыбнулся. – Я вернусь и посмотрю вас немного погодя.
Она попыталась поблагодарить, но язык не слушался.
Она была совершенно сбита с толку, не имея ни малейшего представления о времени. В комнату просачивался слабый зимний солнечный свет, в окне она видела кусочек неба, и было похоже, что уже вторая половина дня.
Дверь закрылась, а потом послышалось металлическое позвякивание. Она почувствовала, что кровать оседает.
– Тигренок, не делай этого, – сказал Ричард. – Ты опускаешь маму вниз.
Она услышала шаги, а затем возбужденный голос Ники:
– А мне видно море!
Она уставилась на белый потолок и на электрическую лампочку, висевшую над головой. Поводила во рту языком. Нёбо ее болело, и снова чувствовался вкус крови.
Леса.
Я была на лесах.
Она снова посмотрела на Ричарда, наблюдая за ним влажными испуганными глазами. Он присел рядом с ней и взял за руку.
– Я подам иск на этих проклятых строителей.
Она покачала головой, медленно и осторожно.
– Это… это не их вина…
– Но леса отошли от стены. Они могли рухнуть на кого-нибудь и убить.
– Ники не должен был…
– Леса предназначены для того, чтобы лазить по ним. Они для этого и существуют. – Он презрительно фыркнул. – Как ты себя чувствуешь?
– Голова болит.
– Они считают, что у тебя трещина в черепе.
– А как твоя встреча с…
– Отлично. И все будет отлично.
Она сжала его руку.
– Это хорошая больница, – сказал он. – Они хотят подержать тут тебя эту ночь. Врач говорит, что утром ты сможешь уйти.
– Сегодня воскресенье, ведь так?
– Да.
– Утром у меня назначена встреча.
– Я позвоню Кену. Врач считает, ты должна посидеть дома денек-другой.
– Кен в отъезде. Ты не мог бы позвонить Клэр? Передай ей… или Люси…
– Ну, разумеется.
– А что там за дверью, папочка?
– Там коридор, тигренок. Мы же из него и вошли.
Ники наклонился над постелью:
– Извини меня, мамочка.
Она улыбнулась ему. Его глаза были еще красными от слез.
– Поцелуй мамочку.
Он наклонился и испуганно клюнул ее в щеку, боясь поцеловать сильнее, чтобы ненароком не причинить боль.
– Я же только полез посмотреть, нет ли там какого-нибудь гнезда…
– Ну и нашел его?
– Нет. А ты сейчас поедешь домой?
– Завтра.
– Ой. А мы не можем с тобой остаться?
– Сегодня вечером ты побудешь с папой.
Он потихоньку отошел от постели.
– Я тут хочу поглядеть…
– Не выходи туда, тигренок, – сказал Ричард.
– Да я же не уйду далеко.
Она услышала, как дверь открылась и закрылась, и заметила, что Ричард гладит ее руку. Он наклонился к ней немного и заговорил тихо, будто опасаясь, что его подслушивают:
– Таракашечка, я должен съездить в Швейцарию по делам… в Монтре. Я вот подумал, что, может быть, и тебе захочется съездить. Мы бы могли поехать в Зерматт, покататься несколько дней на лыжах.
Зерматт. Они ездили в Зерматт на первое Рождество после того, как поженились.
– Я должен ехать на следующей неделе или что-то около этого. Может быть, на следующие выходные.
Она внимательно посмотрела в его обеспокоенные глаза:
– А что ты должен делать?
Он нервно поглядел по сторонам:
– Да у меня там в одном банке припрятано немного деньжат. Я хочу удостовериться, что там все надежно, на тот случай, если дела пойдут неважно… ну, удостовериться, что мы сможем продолжать оплачивать закладную и школу Ники.
– Я ведь тоже работаю, и если что-нибудь…
– Да-да, я понимаю, но нет никакого смысла…
– Ричард, а у тебя в Швейцарии нет ничего противозаконного?
– Нет-нет, там все в порядке. Андреас во всем уже разобрался. Я только должен действовать чуточку поживее, пока не…
– Пока что?
Он пожал плечами:
– Ну, я не знаю. Толком никто не знает. У полиции уйдет некоторое время на то, чтобы разобраться во всем. Они там трясут всю лавочку. И у Арчи вот тоже делали обыск. Это может протянуться несколько месяцев, а может, всего недели две.
– А чем все это грозит тебе?
Он поднялся с постели и подошел к окну.