- Целый год молодцом держалась - и на тебе… Мы же не туристы, Заяц. У нас с тобой работа. - Папа сам расстроен неожиданной встречей. - Поехали к маме…
Они идут к автобусу, держа в руках безрадостные призы "Луна-парка".
ПИР ГОРОЙ
Солнце падает за небоскребы Эль-Гузы. В Египте нет вечера, только день и ночь.
Солнце катится по верхушкам эвкалиптов - это еще день. Солнце валится за горизонт - это уже ночь. В черном небе вспыхивают звезды и рекламы: разноцветные закорючки, точки, петли. Так малыши рисуют море.
А может, неспроста арабские буквы похожи на волны? Вода для арабов - это жизнь. И человеческую речь здесь услышишь только у колодцев, у Нила, у моря…
Иностранцы плотно запахивают пиджаки, арабы кутаются в шерстяные шарфы - прохладно.
В Египте вместо зимы и лета - ночь и день. И зимним днем можно испечься заживо, и летней ночью замерзнуть насмерть. В этом Вика сама убедилась, когда на обратном пути с Красного моря посреди пустыни сломался автобус.
Пока солнце лежало на барханах, ребята сидели в автобусе полумертвые от жары, а едва наступила ночь - стали кутаться в пыльные половички. Потом взрослые побросали половички в песок, выломали сиденья, облили бензином и подожгли. Так и грелись у костра, пока не завелся мотор.
А расскажи кому-нибудь в Москве, что замерзал в африканской пустыне, - засмеют. Скажут, что замерзнуть в Африке - все равно что рыбе в воде утонуть…
В Замалеке темно. Дома большие, многоэтажные, а горят всего несколько окон: в каждом доме одна семья. То ли дело ночная Москва! Такой узор разноцветных окон, и за каждым жизнь, люди…
Аза и Леми уже спят. Бавваб Али метет мраморные дорожки, Джон стрижет траву на игровой площадке.
- Бхатрак, Али, бхатрак, Джон! До свидания!
- Бхатрак, мадемуазель Вика.
У таиландского посольства все тот же полицейский жует длинную сигару. Из русской колонии доносится Настькин рев: ее укладывают спать. Так и живет колония: вместо побудки кри- чит муэдзин с минарета, а вместо отбоя - реактивный Насть-кин рев.
У подъезда одиноко сидит Светка, стукает о землю теннисным мячом. Вика останавливается рядом. Светка будто и не замечает ее - роняет мяч на землю и ловит.
- Ты чего сидишь?
- Хочу и сижу. У тебя не спросила. - Голос у Светки сиплый, зареванный.
- Здорово сегодня было, правда? - говорит Вика.
- Кривда. Ничего здорового.
Вика молчит. Светка стукает мячиком.
- И вообще мама сказала, чтобы я с тобой больше не разговаривала. И что так подруги не поступают.
- Почему?! Я же правду сказала. А потом еще и соврала из-за тебя!
- Честная какая нашлась! А ты видела, как на меня все смотрели? И Сашка, и Геленжевские…
Светка плачет, наклонив голову и стукая мячом о землю.
Вике жалко ее. Светка ведь не жадная, не злая, просто ей ужасно одиноко и скучно. Ее никуда не пускают, даже в Зу она ни разу не была. Родители ей ничего не покупают, кроме жвачки и дешевой кукурузы, и сами едят только суп из пакетиков. Зато они накупили много ненужных вещей - ковров, посуды и еще чего-то. Вика раз была у Светки и сама видела: весь этаж у них завален всякой упакованной ерундой.
А однажды Вика краем уха слышала, как ругались папа и Светкина мама.
- Я не понимаю, Владимир Иванович, - говорила Светкина мама. - Нет, я просто не понимаю, как можно тратить деньги на всякие пустые развлечения!
- А я не понимаю, как можно экономить на своих детях, - говорил папа. - У детей должно быть нормальное детство, даже если они живут в другой части света!
- Я не понимаю, как можно выпускать ребенка одного на улицу в чужой стране!
- А я не понимаю, как можно этого не понимать! Дети во всех странах одинаковы и всегда найдут общий язык.
Так они не понимали друг друга минут двадцать и поссорились.
- Пойдем к нам, - предлагает Вика.
- Не очень-то хочется…
Врет Светка. Ей-то очень хочется. И сидела она здесь, чтобы Вику встретить. Но родители не разрешают ей ходить в гости.
Если самим ходить в гости, надо и к себе гостей приглашать. Да еще угощать чем-то.
- Пойдем! Лешка приехал…
- Ну и целуйся со своим Лешкой. - Светка отворачивается.
Виика идет домой. Что толку обижаться на Светку, она же не сама себе родителей выбирала…
А дома - пир горой! Стол накрыли в гостиной. Народу много, и она теперь не кажется огромной и пустынной. Здесь и дядя Феликс, и переводчики с первого этажа, и Черныхи - вся колония, кроме Лисицыных.
На столе - сказочные богатства: картошка с подсолнечным маслом, соленые пупырчатые огурчики, черные сухари. Даже настоящие антоновские яблоки! Все можно купить в Египте: и манго, и бананы, и финики, а вот яблоки - маленькие, зеленые, дорогие и невкусные. И те не египетские - из Сирии.
Мама теперь смеется, рассказывая историю с грибами, бегает из кухни в гостиную, из гостиной в кухню. Слуг нет - наконец-то можно похозяйничать самой.
Вика, обжигаясь, ест рассыпчатую картошку. Жаль, что молоко египетское: не коровье, а буйволиное, жирное. А так все как в Марфине, у бабушки Софьи.
Дядя Феликс рассказывает:
- Великая все-таки штука - самолет! На корабле не так: плывешь себе потихоньку на север. Александрия похожа на Фамагусту, Фамагуста на Пирей, Пирей на Констанцу, Констанца на Варну, и не замечаешь, как земля за бортом меняется… А самолет? Сел в Каир-вест, глянул с воздуха последний раз на пирамиды - ррраз! - и Москва. Изо рта пар валит, леса насквозь просвечивают, в экспрессе окна ледяные, и в них пятачки про-таяны. Будто на другую планету залетел… Шофер завидует: "Загорели-то как! Из отпуска, что ли? Скучно небось от теплого моря возвращаться?" - "Милый, говорю, в отпуск! А все теплые моря я на комок снега променял бы и не задумался!" Посмотрел на меня вот этак: "Перегрелся, думает, товарищ под кавказским солнцем".
- А я прилетела в первый свой отпуск домой, в Смоленск, - вспоминает. Настькина мама. - Иду по родному двору, где в На-стином возрасте каждый закут на коленях облазила, - и будто в первый раз его вижу. У самых дверей липа стоит. Ее молнией почти, у земли срезало, а из культяпки молодые веточки во все сто-роны - как девчонка-растрепа. Тридцать лет тут прожила и не видела. А вот - стою и реву: "Как же я без тебя жила, милая?"
- А самое странное, - говорит мама, - самое странное, что в России все на русском языке говорят. Да-да, ничего смешного… Здесь ты будто на необитаемом острове живешь, чужая речь тебя обтекает. Русское слово на улице вдруг услышишь - как током ударит… А в Москве еду в метро, люди кругом о своих заботах говорят - не для меня, между собой, - но я-то все понимаю! Как будто я всем им родня, будто я со всеми ними одной жизнью живу! А пока в России жила, словно и не замечала, что мы на одном языке говорим…
Лешка сидит напротив Вики. Лешка на год старше, но маленький, худой, большеголовый. Белесый чубчик коротко подстрижен.
Лешка дома переболел ветрянкой, все лицо у него в зеленочных веснушках. Ужасно смешной сейчас Лешка, похож на маленького зеленого леопарда.
Взрослые говорят о политике. У них ни один разговор без этого не обходится.
- Израиль - очень неспокойный сосед. И главное, Египет сейчас не готов к войне, - говорит папа. - Насер до сих пор не решился реорганизовать армию. В промышленности, в сельском хозяйстве - революция. А армия не изменилась со времен короля Гороха, то бишь Фарука. Солдат плетьми порют за провинности. Офицеры на английский манер расхаживают со стеками. Генералы бездарны, озабочены только тем, как бы побольше украсть у государства…
Какая война? - удивляется Вика. Ведь война была давным-давно, до ее рождения. Так хорошо, так мирно живется всем, кому нужна война?
- Не думаю, чтобы Израиль решился на новую войну, - возражает дядя Феликс. - Он окружен арабскими странами. Если арабы объединят свои силы…
- В том-то и дело! Многие арабские правители были бы рады поражению Насера, египетской революции. Поэтому Египет может рассчитывать только на Советский Союз.
- Только войны нам еще не хватало, - говорит мама. - С меня одной хватило выше головы. До сих пор по ночам сирену воздушной тревоги слышу и вскакиваю бежать в бомбоубежище. Нет, нет, хватит об этом… Лучше расскажи о наших пирожных!
- А-а! - оживляется папа. - Какой мне дочка подарок сегодня поднесла - никогда еще такой вкуснятины не едал! - под общий смех он рассказывает утреннюю историю с пирожными из "Синдбада-морехода".
- Вообще надо быть осторожнее с покупками, - вступает в разговор переводчик с первого этажа. - Года два назад работал я в Бельгии. Прилетел в Брюссель, прямо с аэродрома захожу в кафе. Час ранний, народу никого нет. Подзываю официанта, спрашиваю чего-нибудь мясного. Он кивает, записывает и вдруг спрашивает: "А где ваша собака?" Я удивляюсь и отвечаю, что у меня собаки нет и никогда не было. У официанта глаза делаются вот с эту тарелку. Он убегает, и тотчас вываливается целая толпа - метрдотель, другие официанты, даже повара из кухни прибежали на меня посмотреть. Я сижу один в пустом зале. Даже бровью на них не повел: за границей к любым странностям привыкаешь… Официант приносит плоское блюдо, я принимаюсь за еду. Мясо ничего, только костей много. Я ем, они смотрят. Спросил кофе - кофе нет. Ладно, расплатился, вышел. Вся толпа носами к окнам приклеилась… Да что случилось, в конце концов? Оглядываю себя - все в порядке. Поднимаю глаза на вывеску… Матушки мои! Я в собачьем кафе позавтракал! Есть в Брюсселе такое кафе - туда миллионеры своих собак кормить водят.
Вика слушает, держа в руках остывшую картофелину. Интересно во взрослой компании. Понаслушаешься таких историй!
Но взрослые разом смотрят на часы, встают, собираются. Сегодня на вилле фильм - "Вечера на хуторе близ Диканьки".
- А я? - хнычет Лешка.
- Опять заснешь посреди картины. Тяжел ты стал, брат, чтобы тебя на руках домой нести… И Вике одной страшно будет. А ты как-никак мужчина, - говорит дядя Феликс.
Слышатся смех и шаги под окнами. Вика и Лешка остаются одни.
"АСУАНСКАЯ ПЛОТИНА", "БРАТЬЯ-МУСУЛЬМАНЕ" И БЫК КОСЬКА
Ребята убирают со стола. Вика на кухне, а Лешка подает из гостиной грязные тарелки: сначала в окошечке появляется башня из тарелок, потом - крапчатая Лешкина физиономия.
Лешка последнее лето в Египте. Он кончил четвертый класс и дальше учиться будет в Москве, в интернате.
- Знаешь-знаешь, - говорит Лешка. (У него такая привычка - говорить быстро и захлебываться словами, внезапно умолкать и смотреть на собеседника, склонив голову набок.) - Знаешь-знаешь, я в свою теперешнюю школу зашел, а там все еще учатся и будут до самого июня учиться. Все так же, а английский только на будущий год начнется, и физкультура в большом спортзале, вот… А с англичанкой ихней я по-английски говорил, правда-правда, она так удивилась, говорит-говорит, что у нас в Египте большая разговорная практика, вот!
Вика складывает посуду в раковину. А в окошечке опять появляются чашки, рюмки и зеленые веснушки:
- Знаешь-знаешь, а ребята смешные!.. Арабы думают, что по Москве медведи гуляют-гуляют, и они спрашивают, а правда, что в Каире вместо такси - слоны с шашечками?.. Смешно-смешно, вот!
Вика подставляет табуретку к раковине и моет посуду. Лешка стоит с полотенцем через плечо, вытирает тарелки.
- А ты в лагерь скоро? В Александрию? Здорово-здорово. В лагере почти как дома. Только у моря дышать сыро… А мы с отцом опять на юг, в Вади-Габгаба. Когда Асуанскую плотину построят, там море будет. Хочешь-хочешь, на карте покажу?
В коридоре на полстены - огромная карта мира.
Вон под потолком Советский Союз. А Африка похожа на кобуру пистолета, какие болтаются на ремне у египетских полицейских.
Вот Черное море, вот маленькое Мраморное, вот Красное. А на самом деле все они синие. И Средиземное только так называется - Средиземное. А отойдет корабль от берега - и нет никакой земли кругом, хоть все глаза прогляди.
А самое симпатичное море - Эгейское. Оно тихое, не штормливое. Будто кто-то вылил его из голубого стекла, разбросал по всему морю белые скалистые островки и красиво назвал их: Карпатос, Аморгос, Агиос-Эвстратиос, Астипалея…
Египет в верхнем правом углу Африки. Будто взяли линейку и отчертили ровный квадрат. В Африке много прямых границ. Папа рассказывал, что их действительно чертили по линейке, потому что в Африке никогда до этого никаких границ не было.
Вика географию учила не по карте. Она раньше, чем смогла выговорить: Босфор, Мраморное море, Дарданеллы, - проплыла их туда и обратно.
И что такое Египет, она без карты знает: под правым крылом самолета - желтый песок, под левым - тоже, а посредине - серая ленточка Нила и узкая полоска зелени по берегам.
Да что самолет! В Каире географию можно изучать с любой крыши: скалы Мукаттам в Старом городе - это Аравийская пустыня, а Гиза с пирамидами и Сфинксом - уже Ливийская.
Лешка с отцом исколесил Египет вдоль и поперек. Вот и се- годня - только вернулся из дому, а уже успел съездить в Луксор, в Долину мертвых фараонов.
Подставив стул, он водит пальцем по карте. Кто не жил в Африке, тот думает, что пустыня ровная, как обеденный стол. А Аравийская пустыня - как гребенка: то хребет - гебелъ, то ущелье - вади. Вот и Вади-Габгаба, у самой суданской границы.
- А знаешь-знаешь, - говорит Лешка, - в Ливийской пустыне белые пятна есть. "Белые пятна" - значит, там еще ни один человек не был. Я выучусь - обратно приеду, буду разведчиком пустынь. Вот… В пустыне ничего, только скучно, наших мало, ни виллы, ни кино… А по ночам скорпионы в палатку лезут. Утрем ботинок надеваешь, а он там сидит, черный-черный, в шесть глаз на тебя смотрит и крючком ядовитым целит… А я уже привык - вечером мухобойкой их трескаешь-трескаешь…
Лешка ковыряет свои зеленые оспины, поглядывает на Вику исподлобья. Странный какой-то стал - взрослый и непонятный.
- А… а мне дядя Феликс смехунчика подарил.
- Ну? - оживляется Лешка. - Покажи-покажи.
Они бегут в Викину комнату. Вика достает розовую коробочку и нажимает на кнопку,
О-о-хо-хо-хо! - тотчас закатывается смехунчик, будто сидел в своем домике и втихомолку давился от смеха, только и ждал, пока дадут ему волю. - А-а-ха-ха-ха!
Вика и Лешка сидят друг против друга и сдерживают смех. Вика зажимает рот ладошкой, Лешка закрывает глаза, но смех прямо-таки распирает их, как сжатый воздух.
Э-э-хэ-хэ-хэ! - заливается смехунчик.
Первым не выдерживает Лешка, он фыркает и тоненько-тоненько закатывается. Хохочет и Вика. Они краснеют от смеха, валятся на кровать и дрыгают ногами. Когда смех начинает проходить, Вика снова давит кнопочку, и снова они хохочут, указывая друг на друга пальцами. По пятнистому Лешкиному лицу катятся слезы.
- Ой-ой-ой, не могу! - тоненько кричит Лешка. - Ой-ой-ой, лопну!
Он так покраснел и надулся - кажется, сейчас и впрямь лопнет. Уже и смеяться трудно, животы будто одеревенели. Лешка икает сквозь слезы.
- Хва-ик-хватит, ик, ой! - машет он рукой. - Ик-хватит, а то, ик, ой, до смерти засмеемся!
Они сидят рядом, отдыхают от смеха. Лешка теперь не кажется взрослым - такой же, как и был.
- Давай в прятки, - предлагает Вика. - Не, вдвоем неинтересно. Давай лучше Асуанскую плотину строить!
Они принимаются за плотину. Длинный коридор превращается в Нил. Из комнат извлекают стулья, тумбочки, чемоданы. Плотина растет и перегораживает коридор поперек.
- Воду бы пустить.
- Папа, наверное, ругаться будет. Лешка вытирает пот с зеленой физиономии.
- Я - советский специалист, - говорит он, - а ты - моя жена. А потом я буду президент Насер и приеду нас благодарить.
- Не хочу я твоей женой быть. Я лучше бульдозером буду. Лешка опять смотрит на Вику непонятными взрослыми глазами.
- Я так не играю. У специалиста должна быть жена.
- Не хочу.
Лешка останавливает работу, ковыряет оспины и задумчиво говорит:
- А я, если хочешь знать, когда вырасту, на тебе взаправду женюсь. Вот.
- А я к тебе в жены не пойду, - сердито отвечает Вика.
- Так нельзя, - рассудительно говорит Лешка. - Ты девчонка, слабачка, а я тебя буду защищать.
- Тоже мне, защитник! - фыркает Вика. Лешка раздувается от обиды.
- Я вырасту, знаешь-знаешь, какой сильный буду! А папа меня оставил, чтобы тебя защищать, вот.
- От кого это меня защищать?
- А вот бандиты полезут-полезут через балкон…
- Какие еще бандиты? Зачем им в русскую колонию лезть?
- А "Братья-мусульмане"? "Братья-мусульмане"? Вика слышала эти слова в разговорах взрослых. Эти "Братья-мусульмане" хотели убить президента Насера. Вот они карабкаются по бугенвиллиям на балкон, в черных галабиях до пят, в черных платках. Плывут по коридору, как черные тени. Под полой галабии - кривые острые ножи. Платки закрывают лицо, только черные глаза сверкают злым огнем…
Вика смотрит на балконную дверь. За дверью - непроглядная египетская ночь. Балкон в дальнем конце коридора теряется в полутьме. Свет только на кухне и здесь, над входной дверью. В Египте дорогой свет, его гасят, выходя из комнаты. Распахнутые двери зияют черной гулкой пустотой по всему коридору.
А вокруг - чужая страна. Чужая ночь. Ни звука…
- Кажется, балконная дверь скрипит… - шепчет Вика. - Это ветер, наверное, - неуверенно отвечает Лешка.
- Нет. Слышишь, скрипит…
На балконе и в самом деле что-то скрипит. Комнаты вдруг наполняются неведомыми шумами и шорохами.
- Когда же папа вернется? - Вика вот-вот заплачет от страха.
- Нескоро еще… - сиплым шепотом отвечает Лешка.
Они жмутся у входной двери. А за тонкой дверью будто бы чьи-то шаги.
- Надо свет включить… - шепчет Лешка.
- Включи…
Лешка колеблется. Включатели в глубине страшных черных комнат.
Он смотрит на сжавшуюся Вику и смело встает. Перелезает через "Асуанскую плотину", ощерившуюся распахнутыми пастями чемоданов. Подкрадывается на цыпочках к ближней комнате, заглядывает…
- Темно…
- Включай скорее, - просит Вика.