Трудно сказать, когда он стал лучшим. Да и стали он им вообще? Просто ему везло. И других объяснений он не находил, забыв на долгие год о случае с гранатой. Через пару месяцев вывешивания флагов ему опостыло ходить на демонстрации и срывать голос. Всё это походило на ожидание политиков, когда хунта их купит с потрохами. Тогда-то и пригодились его знания программиста: он воспользовался программой по перемещению свидетелей, которая меняла ай-пи адрес на компьютере в случайном порядке. Это называлось "прятаться в интернете". Главное было не ошибиться с именами и паролями. Раз никто не собирается воевать, я буду воевать в одиночку согласно принципу талиона, решил он, и начал вычислять лидеров майданутых в социальных сетях: фейсбук, контакте, твиттере. ЖЖ оставил на закуску. К его удивлению, майданутые всех мастей выкладывали о себе достаточно информации, чтобы их найти без труда. Первым он наметил Щ-ка из УНОА, любителя политики, пива и свежих девочек, и полностью сосредоточился на этом деле. Большое значение играли мелочи: неприметна внешность и соответствующая линия поведения, дешёвая дорожная сумка, и ничего, что могло бы вызвать подозрение, лишь один перочинный нож с коротким лезвием, чтобы резать в поезде колбасу. Ему бы выбрать родной город, где всё способствовало бы успеху, а он из принципа решил испытать себя. Сел в поезд и поехал. Южный город манил пляжами и морем. Цветаев действительно повалялся под солнцем три дня, чтобы ничем не выделяться на фоне редких отдыхающих, а потом пошёл по адресу и увидел фигуранта. Фигурант вышел из подъезда и, не проверяясь на предмет слежки, пошёл в ближайший бар, он сменял их штук двадцать по мере приближения к центру. В баре на Троицкой ему понадобилось отлить. Цветаев вошёл следом, убедился, что в туалете никого нет, кроме урода Щ-ка, обхватил его левой рукой за челюсть, а ножом ударил в основание черепа. Раздался хруст, и Щ-к обмяк, не успев даже укусить Цветаева. Цветаев спокойно вышел, сел на поезд и вернулся в родной город. Нож он выкинул в море. Неделю его била дрожь. Он ощущал в руках агонию обмякшего тела. И это было не самое лучшее ощущение. А потом оно прошло, когда начали убивать за то, что ты просто русский, и никакие сомнения его уже не мучили. После известных событий в Одессе он семь раз ездил в этот город, всегда действовал в одиночку, поэтому о нём никто ничего не знал.
Он вспомнил ещё бой под Семёновкой, когда они попали в двойное окружение, и едва прорвались сквозь него, потеряв пятерых, он вспомнил, как три дня лежал в лесополосе под Славяногорском, выслеживая пиндоса. И выследил-таки. Никто не знал, что именно он, Цветаев, явился причиной заявления госдепа США о российских диверсантах, которые якобы уничтожили Майкла Роджерса, лучшего специалиста по минно-взрывному делу: его нашли в кустах над Северским Донцом, не спасла его и качанная-перекачанная шея. Потом ещё было многое, разумеется, он стоял на баррикадах, ходил в разведку, но к оружию не питал доверия, не понимал его, не сроднился с ним, хотя помнил "левостороннее правило" – основу тактики боя любого пехотинца. Его коньком стала чистая "охота", только здесь себя он чувствовал как рыба в воде. Но однажды понял, что индивидуальная борьба не эффективна, и пришёл к Кубинскому, и он ему поверил, хотя они не виделись лет десять. Теперь он был здесь, в команде, в самом логове врага, но счастливей от этого не стал. Счастье, оно ведь не зависит от тебя. Оно или есть, или его нет, это состояние, а не замороженный факт.
– А за своим Орловым тоже с ножичком пойдёшь? – насмешливо спросил капитан Игорь, становясь в ленивую позу Геракла: нога за ногу и правая рука вбок.
Он успел переодеться в камуфляж "жаба" и выглядел настоящим армейцем.
– Слушай, отстань от меня! – с металлическими нотками в голосе попросил Цветаев.
– Знаю я твоего брата, – сплюнул на грязный пол капитан Игорь. – Варёные мухи!
Цветаев проводил взглядом спичку, которая ловко улеглась вдоль плинтуса. Когда они заняли эту квартиру, она была чистой и ухоженной, а теперь превратилась в пещеру. От ног оставались следы на полу.
– В смысле? – уточнил Цветаев.
Да он слон в комнате, только его никто не замечает. У него комплексов вагон и маленькая тележка, он боится меня, точно так же, как я его, сообразил Цветаев. И это маленькое открытие приободрило его.
– Не пойму, вроде взрослый человек… – капитан Игорь презрительно скривился.
– И что?.. – зло спросил Цветаев.
– А то, что это не война – ножичком-то, это как на медведя с рогатиной. Варёные мухи!
– Тебе какое дело?!
Цветаев удивился тому, что капитан Игорь угадал его тайные мысли. Это он только для вида хорохорился, изображая эстетизм охотника, а на самом деле, давно подумывал изменить тактику этой самой "охоты", дело оставалось за малым: подобрать верное оружие, дюже его заинтересовала винтовка капитана Игоря, но показывать слабости было нельзя. Юность закончились, понял он, надо измениться, и вмиг повзрослел.
– Мне, конечно, никакого дела до твоих выкрутасов нет, – размеренно произнёс капитан Игорь и засунул в рот новую спичку. – Однако выглядишь ты динозавром. Со мной этот фокус не пройдёт!
Цветаев собрался ответить особенно едко, мол, не тебе меня, пижон, учить, или что-то подобное, но в комнату стремительно вошёл Прок и сказал непререкаемым тоном:
– Хватит собачится! – Вечереет, пора! – И с пониманием посмотрел на капитана Игоря, как бы говоря, извини, других провожатых нет.
* * *
Только бы не было дождя, подумал Цветаев. В дождь ему почему-то становилось тоскливо и одиноко.
Вышли в сумерках. Капитан Игорь нервно буркнул в локалку:
– Держись за мной! Варёные мухи!
И скользнул бесшумно, как призрак, между домами. Оказывается, пока Цветаев злился многоэтажно, он изучил карту и ориентировался в чужом городе, как у себя в кармане.
Цветаев, положившись на инструкции прикрывающего, трусил метрах в пяти правее, чтобы контролировать "неудобное" направление из "левостороннего правила". По его мнению, капитан Игорь навесил на него слишком много оружия: ну понятно, АК-74, как бы сам бог велел, бог велел тащить ещё и четыре магазина по шестьдесят патронов каждый, но зачем восемь коробок в ранце, столько же гранат и УДЗ? Это уже потом Цветаев оценил предусмотрительность капитана Игоря, а вначале злился, места себе не находил, полагая, что капитан Игорь тихо над ним издевается. Даже Пророк покачал головой, глядя на их сборы:
– Словно на войну собираетесь…
Капитан Игорь ничего не ответил, только криво усмехнулся, мол, вы мне ещё спасибо скажете. Сам он, по мнению Цветаева, шёл налегке: с бесшумным пистолетиком на бедре, со своей винтовочкой, у которой ствол был таким толстым, что она походила на пулемет "Максим", с какими-то маленькими магазинами и с длинными, в палец, патронами, а ещё – с энным количеством банок пива. Цветаев сам видел, как капитан Игорь кинул их в ранец. Алкоголь, даже лёгкий, на "охоту" не брали. Это было табу, потому что любой алкоголь тормозит реакцию и "воняет". Но Пророк лишь пожал плечами и ничего не сказал, давай понять, что он не командир капитану Игорю и что у того своя голова на плечах. Цветаев хотел во очередной раз возмутиться, но передумал под строгим взглядом Пророка.
Вначале было тяжеловато, но минут через двадцать, когда они уже пересекли Лаврскую, Цветаев почувствовал, как втягивается в ритм: в поту, под хрипы в горле – ремни разгрузки уже не казались узкими, а фляга, которая хлопала по бедру, была даже мила, и всё потому что в неё налит сладкий-присладкий чай с лимоном, и к ней хотелось присосаться, как к любимой девушке.
Эспаланада Славы встретила их абсолютным запустением. Похоже, здесь прошлись львонацисты и бандерлоги. Ввиду сгоревшей гостиницы "Салют" Цветаев и капитан Игорь миновали ряд заброшенных баррикад со следами бурой крови. Кто и за что здесь сражался, трудно было понять, скорее всего, кто-то из самообороны несознательных граждан попытался удержать свой квартал – следы недавнего восстания? Вначале они все были наивными: предвкушая ЕС, прыгали и ликовали вокруг майдана, потом рыдали и стенали, потом побежали с криком "Спасайтесь!", а ещё потом: "Мы завидуем вам… – сознавались они нехотя, – вы отвоевали свободу…", и лица у них были серыми от тоски и безысходности. Теперь их кости валяются в бурьяне, и вороны с карканьем растаскивали их по округе, и Киев, расколотый хунтой на части, упал к ногам ляхов, ждавших своего часа семьдесят пять лет.
Поговаривали ещё о группах "Очищення", которые занимались тем, что выявляли нелояльных и уничтожали их. Но это вовсе казалось дикостью в сытом, довольном Киеве, и Цветаев не верил.
Все мололись на помощь с Востока, и эти бедняги тоже. Только у нас всё получилось, думал Цветаев, а у них – ничего, никто не пришёл, не потому что презирали за слабину перед ляхами, а потому что были связаны по рукам и ногам, и надо было выбираться из дерьма самим, а не взывать к России, которая, хорошо хоть, помогала добровольцами и оружием.
После дождя воздух был пропитан запахами лета. Город вымер, и природа мгновенно взяла своё, благоухали все: блестящий Днепр, серый асфальт, голубое небо и даже крыши, не говоря уже об вездесущих одуванчиках и зарослях крапивы, в одночасье поглотившими обочины и поляны.
Ещё минут через десять, после пробежек не прямой, а по всякий закоулкам, они выскочили на Парковую возле "БонВизит-Тов" с огромной рекламой на фасаде здания. Заходящее солнце блестело в окнах, левобережье лежало в золотистой дымке, подкрашенной на горизонте чёрными дымами. И капитан Игорь, позволив Цветаеву приблизиться, спросил словно между прочим, вглядываясь в мост Патона:
– Злишься?
Нервное состояние капитана Игоря передалось Цветаеву. Он поймал себя на том, что стал чаще оглядываться по сторонам.
– А ты как думаешь? – через целое мгновение ответил он.
Даже Пророк не позволял себе таких вопросов, а этот: на тебе, пожалуйста, никакого такта. И он понял, что его специально дразнят.
– Это хорошо, – оценил капитан Игорь, жуя спичку, – на злых воду возят.
Цветаев только заскрипел зубами, капитан Игорь был невыносим, как тёща, хотя у самого Цветаева тёща, Вера Михайловна, была золотым человеком.
Одинокий велосипедист, крутя педалями, как сумасшедший, унёсся прочь. И всё потому что капитан Игорь велел нацепить жёлтые повязки майданутых. На углу "Арсенальной" из метро выскочили и спрятались назад какие-то личности с такими дикими рожали, что Цветаев вздрогнул. Где-то играла музыка, но людей не было видно. У красной башни в зубцами стояла машина бандерлогов с сине-жёлтым флажком. Капитан Игорь долго рассматривал её сквозь оптику.
– Так, дальше не пойдём, – сказал он так, словно знал тайну, но не особенно доверял Цветаеву.
– Дальше и не стоит, – согласился Цветаев, и его удивила то, что капитан Игорь с первого взгляда определил границу дозволенного: идти открыто не стоило, начинались посты львонацистов, воюющих под желто-голубым флагом дайнов.
Здесь, как в книжных "зонах", никто и никогда не ходил по прямой. Можно было предположить, что в преддверии явления эмиссара Еврокомиссии графа Сморчевского-Потоцкого, окрестности напичканы львонацистами и местными бандерлогами. Одной из причин того, что Цветаев перестал пользоваться "Зелёным театром" было то, что в высотке на проспекте Аскольда появился снайпер с позывными "ракале". Да не обычный, а какой-то искусник-самоучка: стрелял по такси на набережной и исключительно в голову таксистам. Позывные специально придумывали себе так, чтобы в них присутствовала буква "р", в условиях боя и помех звук "р" особенно хорошо слышан. Сами майданутые говорили, что "ракале" псих, что с ним никто не хотел идти в паре. Этим и воспользовался напоследок Цветаев: трое судок караулил в засаде, а на четвертые взял во время стрельбы, когда снайпер на несколько секунд становится глухим. Это оказался убелённый сединами дядька, естественно, с оселедцем на бритой, круглой голове и с вислыми усами "аля-запорожская сечь". В кармане у него Цветаев нашёл крестик и католический требник. "Ракале" оказался неистово верующим, потому что после каждого удачного выстрела горячо молился и крест-накрест целовал требник. На запястье у него было выколото: "Слухай Бога, і все буде добре!"
Поэтому когда они зашли за высотку, Цветаев всё чаще оглядывался на неё: не появился ли там новый "ракале-психопат", хотя, естественно, никого разглядеть не мог.
– Видишь? – капитан Игорь нервно оскалился и сунул Цветаеву винтовку.
И действительно, через оптику Цветаев даже различил у бандерлога наколку "свастика" на правой руке. Бандерлог неприкаянно слонялся на опушке парка, обнимая автомат, как пустую бутылку. Хорошая винтовка, оценил Цветаев, мне б такую: лёгкая и удобная, сама в руку ложится. Он на мгновение позже, чем надо, вернул её капитану Игорю.
– Иногда минута войны может изменить всю жизнь, – загадочно произнёс капитан Игорь.
И хотя нерв его речей несколько ослаб, Цветаев кожей чувствовал, что капитан Игорь прав, что именно в таком состоянии, когда обостряются все чувства, когда ты закручиваешь в себе эту самую пружину, можно идти на дело. Уважаю, почему-то подумал он, уважаю, и согласился:
– Ну да, если попрёмся через парки, то нас, как пить дать, подстрелят.
Капитан Игорь внимательно посмотрел на него, должно быть, воспринял его слова как насмешку и сказал абсолютно другим голосом.
– Не кажется ли тебе, что он как-то демонстративно шляется? Варёные мухи!
– А бог его знает, – ответил Цветаев, почесав шрам на груди, – может, пьяный?
Он уже давно понял, что на рукоблудной войне гадать, себе дороже, потому что многое зависит от случайностей, нет смысла ломать голову, что будешь делать при таких-то и таких-то обстоятельствах, легче положиться на интуицию. В данном случае интуиция говорила, что не происходит ничего из ряда вон выходящего, всё, как всегда, всё, как обычно: бандерлогам скучно, вот они и искушают судьбу – подставляются под случайную пулю, тоже занятие для майданутого.
– Дальше веди сам, – сказал капитан Игорь, перекладывая спичку справа налево.
– Есть, вести самому, – уныло ответил Цветаев.
Он вдруг подумал, что капитан Игорь хотел сказать ему что-то важное, но не сказал, мешала враждебность между ними.
– Э-э-э… – окликнул его капитан Игорь, – только без фанатизма. Нам ещё живыми вернуться надо.
Он загонял его между чувством долга и желанием сбежать куда глаза глядят. А фиг тебе, решил Цветаев, не на того напал, доведу и помогу, чем могу, а на большее на рассчитывай, имея ввиду дружбу и доверительные отношения, такие, какие у него были с Пророком или с Гектором Орловым.
План был несложным. Бандерлоги и львонацисты настолько уверовали в победу, что не утруждали себя охранять. Вели образ жизни беззаботный и пьяный. Если бы не группа Пророка, то они бы в этом районе вообще стали картошку выращивать, а так хоть озираются порой. Цветаев подозревал, что существуют и другие подобные же группы, но где и в каком районе, Пророк не говорил, молчал как рыба об лёд, жизнь научила, а может, просто не знает, часто думал Цветаев, однако с расспросами не приставал, всё равно не скажет.
– Пошёл бы ты… – беззлобно ответил он, и, пригнувшись, демонстративно потрусил туда, где в церковных развалинах под береговым холмом прятался ход в подземелье.
Эта церковь, как и все второстепенное в украинском государстве, давно пришла в ветхое состояние: стены потрескались, купол осёл, крест торчал криво, словно в укор майданутым. Внутри царил хаос и запустение. Иконостас, естественно, давным-давно был разграблен. Сам ход был даже не ходом, а дыркой в полу, точнее, в потолке туннеля. Если бы не таинственная карта, которую однажды принёс Пророк, они бы даже не знали о его существовании. А так Цветаев разгрёб камни, откинул лист железа, и они прыгнули вниз.
Воздух внутри был тяжелым и спёртым, пахло подземельем, ну, и кошками, разумеется – верный признак того, что в туннеле никого не было с тех пор, как Цветаев замаскировал его. Это, правда, ещё ничего не значит, суеверно подумал он и повёл капитана Игоря так, словно туннель был заминирован. Однако капитан Игорь оценил его медлительность совсем с другой точки зрения.
– Нам нужно до темноты выйти на позицию, – напомнил он недобрым голосом, смахивая с лица корешки, которые свисали из потолка и казались чем-то неземным.
Не надо быть таким длинным, злорадно подумал Цветаев и согласился:
– Выйдем, – сказал он, воспринимая начальственные тон капитана Игоря, как ещё одну его зловредность, и не обращая на неё особого внимания. Просто в его понимании капитан Игорь хотел казаться значительным, а это противоречило жизненной позиции Цветаева: не любил он, когда им командовали злые и тупые люди, наверное, поэтому и попросился к Кубинскому, у которого дисциплина была не такой строгой, как в Народной армии.
После "Зелёного театра" ход вёл дальше, в Лавру, однако карта на этом места, преднамеренно или нет, была оборвана, да и Цветаев, честно говоря, совершенно не жаждал попасть туда, где лежат высохшие покойники и пахнет ладаном.
Кирпичная кладка сменилась известняковыми стенами, совсем такими же, как Лавре, только не было ниш с усопшими монахами, корешки стали гуще и белее, на полу появились сталагмиты, которые с треском ломались под ногами. Затем снова пошла кладка, и через несколько шагов они уперлись в монолитную стену. Если не знать, как её открыть, то можно было промучиться до скончания веков, однако Цветаев потянулся, нажал на потайной камень, стена бесшумно провернулась, и открылся лаз. Едва они проскочили наружу, как лаз закрылся. Через мгновение они были в "Зелёном театре".
К их удивлению, "Зелёный театр" не то чтобы не оказался заминированным, его даже не охраняли. Сцена лежала ниц, лавочки унесли ещё при царе Горохе, стены усыпались. То ли львонацисты не поняли, откуда в своё время появлялся Цветаев, а самое главное, куда он пропадал, то ли ещё по какой причине, но выйдя через правую винтовую лестницу и, поднявшись по откосу, они и здесь никого и ничего не обнаружили, кроме разве что горы окурков и банок из-под пива. Зато в "Охотничьем домике" напротив вовсю гремела музыка, горели окна и слышались пьяные голоса.
– Где развалины? – спросил капитан Игорь, вглядываясь в темнеющие купы деревьев.
– Там, – Цветаев уверенно показал в сторону трассы.