- Качели даже еще лучше! Покачаемся ровно пять минут. Максимум десять. Да?
Моя голова сама собой кивает. Мы идем к парку. Рассел придвигается поближе ко мне. Он берет меня за руку.
О боже, я не знаю, что делать с пальцами. Им неудобно, но если я их согну, может показаться, будто я нарочно поглаживаю его ладонь. Рука у меня вспотела, или это у него? Вот бы сейчас была зима, мороз, тогда мы были бы в перчатках.
Но сейчас весна, и мне становится ужасно жарко в тесном Моголином свитере. Что я делаю? Я хочу домой, а потом - сейчас и правда очень поздно. У меня будут неприятности.
- Рассел, мне скоро нужно будет возвращаться, правда.
- Ну конечно, мне тоже.
- А где ты живешь?
- Да тут, поблизости.
- Нет, не поблизости, раз ты даже не знаешь, где парк!
- Парк… вон там. - Рассел неопределенно машет свободной рукой.
- Совсем даже не там. Нет, послушай, где ты живешь?
- Около парка.
- Врун!
- Ну ладно, около другого парка, в Пембридж-Парке.
- Это же за много километров отсюда!
Кроме того, это самый шикарный район города, там стоят огромные величественные особняки викторианской эпохи. Однажды я была там в гостях и до сих пор помню, как поразили меня окна-витражи в холле - я уж думала, что увижу в гостиной алтарь и скамьи для прихожан. Некоторые из домов по соседству с парком на самом деле величиной с церковь и вызывают почти такой же священный трепет. А я иду за ручку с мальчиком, который там живет и учится в Холмерской школе.
- Большой дом? - спрашиваю я.
- Большой, но у нас только квартира на первом этаже. Она называется "квартира с садом", но сад-то снаружи, и наша только пятая часть. Дом весь поделен на квартиры. И наша семья тоже живет раздельно. Я сейчас с папой, а сестра - с мамой. С нами еще живет папина подружка, но чем меньше о ней говорить, тем лучше. Надеюсь, она скоро исчезнет с горизонта. Совсем не хочется видеть ее своей мачехой.
- У меня есть мачеха. Правда, она неплохая. Раньше мы с ней не ладили, а теперь подружились.
Анна точно со мной раздружится, если я не вернусь домой немедленно. Она наверняка беспокоится.
- Я ни за что не подружусь с Цинтией. Подумай, просто классическое имя: мой бедный, глупый папочка цинично связался с Цинтией. Не понимаю, что это на него нашло. Нам с ним было так здорово вдвоем, настоящая мужская жизнь, а теперь она все время мешается. Тоска. Поэтому я стараюсь поменьше бывать дома. Какая радость сидеть целый вечер в гостиной, когда твой папочка с подружкой обнимаются на диване, словно подростки?
- Прямо при тебе? Ничего себе!
- Ну, как только я выйду из комнаты. А когда возвращаюсь, отскакивают друг от друга. Как будто это я его папа. Ну, я и ухожу к себе в спальню, рисую, делаю уроки и так далее. Но иногда жутко надоедает так сидеть, словно в одиночной камере, и тогда я ухожу, брожу где-нибудь сам по себе.
- Разве у тебя нет друзей?
- Есть, конечно, целая куча. Нет, ты не думай, что я такой бедный одинокий мальчик, которому не с кем пообщаться.
- Я не это хотела сказать!
- Просто, понимаешь, в школе-то все нормально, у нас там своя компания, и мы ходим вместе. А вот после школы… Ну, есть два типа у нас в Холмерской, полные компьютерные придурки, такие крутые, всегда и во всем первые, для них самое классное развлечение - найти какую-нибудь порнуху в Интернете. Есть еще одна развеселая компания, они ходят на все на свете вечеринки, кадрят девочек, пьют, принимают наркотики - ну, для них я слабак.
- Ни капельки ты не слабак, - говорю я.
- И вообще у парней все немножко по-другому. Есть, конечно, приятели, но с ними нет настоящей близости. Если только ты не голубой, а уж этого во мне определенно нет, хоть про нашу школу и рассказывают всякие истории, насчет порочных свиданий за велосипедным сараем.
Я хихикаю. Одно время за Магдой ухаживал восьмиклассник из Холмерской школы, так он клялся, что половина одиннадцатого класса этим занимается - и как раз за велосипедным сараем.
- Наверное, замечательно, когда у тебя есть близкие друзья, с которыми можно куда угодно пойти, вот как эти твои подружки.
- Надин и Магда. Да, они обе - мои лучшие подруги.
- А с кем из них ты больше дружишь?
- С обеими одинаково.
- И вы никогда не ссоритесь?
- Ну, бывает, что мы спорим. А в прошлом году Надин влюбилась в просто кошмарного парня, из-за этого мы ее почти не видели, но теперь мы опять вот как дружим. - Я скрещиваю пальцы свободной руки.
Мы все еще держимся за руки, хотя и немного вспотевшие. Мы уже почти пришли в парк. Минута или две, потом, может, быстренько покачаемся на качелях, а потом - домой!
- А сейчас у Надин есть парень?
- Нет.
- Спорим, у той, другой, есть - у той болтушки с красными волосами.
- У Магды? Нет, у нее сейчас тоже нет парня.
- А у тебя, Элли?
Я молчу. Качаю головой.
Рассел улыбается:
- Отлично, тогда… давай иногда с тобой встречаться?
- Я и сейчас с тобой встречаюсь.
- Нет, в смысле - пойти куда-нибудь, съесть пиццу, или в кино,
или еще куда.
- Ладно.
- Завтра?
- Если хочешь.
- В семь. Я буду ждать тебя у торгового центра. Если забудешь, как я выгляжу, у меня в руках будет альбом для эскизов.
- Ладно, а сейчас мне пора домой. Уже так поздно!
- Совсем не поздно, посмотри, еще детишки играют.
Несколько малышей кружатся на карусели в темноте, жуют хрустящую картошку и пьют кока-колу прямо из горлышка.
- Я понимаю, еще не совсем-совсем поздно, но меня уже давно ждут дома.
- Но мы же еще не покачались. Пошли, Элли. Один разик качнемся, и все.
- Ладно, исключительно категорически один-единственный разик, а потом мне нужно домой.
- Обещаю! Мне так нравится, как ты разговариваешь, Элли. Ты совсем не такая, как другие девчонки.
Мы идем по кочкам к детской площадке. Я тихо радуюсь, что не надела сегодня туфли на каблуках. На мне потрепанные красные кроссовки, резиновые подошвы почти совсем протерлись, но у меня такое чувство, будто я подпрыгиваю на пружинках. Это все на самом деле! Я, Элли, иду за руку с мальчиком, которому нравится, что я не такая, как другие. Я ему нравлюсь, я ему нравлюсь, я ему нравлюсь!
Мы подходим к качелям, и я вспоминаю, сколько раз бывала здесь раньше. Сначала с мамой - и даже сейчас у меня сжимается сердце, потому что мне так ее не хватает, она для меня всегда будет важнее всех. Потом меня приводил папа, он так высоко раскачивал качели, что я боялась - вдруг они сделают полный круг? Теперь папа раскачивает Моголя, и тот однажды свалился и так грохнулся, что чуть было в самом деле не превратился в гоголь-моголь. Летом мы с Магдой и Надин иногда тоже гуляем в парке, болтаем о нарядах, о косметике, о разных прическах, о рок-звездах и о мальчиках.
А сейчас я пришла сюда с мальчиком, и он раскачивается, и я раскачиваюсь, все выше, выше, так что мои кроссовки взлетают выше тополей, чьи силуэты виднеются на краю парка. Я откидываю голову, чтобы скорость казалась еще больше, но голова у меня начинает кружиться, я замедляюсь, соскакиваю с качелей, и вдруг парк валится куда-то набок.
- Оп-ля! - Рассел подхватывает меня. - Ты в порядке, Элли?
И не успеваю я ответить, как он наклоняется и целует меня. Это совсем мимолетный поцелуй, просто наши губы легонько сталкиваются. Мы отступаем друг от друга. Я моргаю за запотевшими стеклами очков.
- Ох, Элли, - говорит Рассел и снова целует меня. Это уже настоящий поцелуй. Настоящий, тесный поцелуй, губы в губы, полный глубокого смысла. Я никогда не думала, что это окажется так удивительно, так ни на что не похоже. Голова у меня кружится еще сильнее. Я цепляюсь за него, а он обнимает меня еще крепче.
Вдруг что-то льется мне на голову. Это что, дождь? И какие-то хлопья сыплются на плечи. Снег?!
Чей-то хохот.
Я отталкиваю Рассела. Детишки столпились вокруг, поливают нас кока-колой и посыпают хрустящей картошкой.
- Целуются, целуются! - ликуют они.
- Да провалитесь вы, - говорит Рассел.
В волосах у него, словно бантик, застрял лепесток жареной картошки. Я смахиваю его, и мы оба хохочем.
- Пойдем найдем более спокойное местечко, - говорит Рассел и берет меня за руку. - Вон там, под деревьями?
- Нет, мне правда пора идти.
- Ну пойдем, Элли, пожалуйста.
- Я уверена, что уже пора по домам.
- Совсем как Энди-Пенди! Ты видела эту передачу, "Смотри вместе с мамой"? Я так люблю детские передачи!
- Я тоже! Больше всего мне нравилась "Улица Сезам".
- И мне! Я их всех рисовал фломастерами. Все ребята в младших классах хотели, чтобы я нарисовал для них портрет Зелибобы.
- А мне нарисуй портрет Коржика, он у меня любимец.
- А тебе нравилась "Рисовальная атака", когда ее вела Зои Болл, сто лет назад?
- Ой, я ее обожала!
- У меня в классе один парень с ума сходит по Зои Болл, он мне дал пятерку за то, чтобы я нарисовал его портрет с ней в обнимку.
- Слушай, вот это мысль! У нас все девчонки с ума сходят по Леонардо Ди Каприо - может, мне нарисовать для них его портреты, заработаю кучу денег!
- Говорят, я немножко похож на Леонардо Ди Каприо, - ну, там, прическа, черты лица… А ты как думаешь, Элли?
Я что-то вежливо бормочу. Ни капельки он не похож на Леонардо Ди Каприо. Я радуюсь, что Надин с Магдой здесь нет, они бы хохотали, как безумные. Детишки на качелях остались далеко позади. Мы теперь возле деревьев, где по-настоящему темно.
- Ах, Элли, - говорит Рассел.
По-видимому, это сигнал к очередному поцелую. На этот раз я успела приготовиться - наклонила голову набок, чтобы очки не мешали. Мне ужасно нравится, как он целуется! С Дэном мы тоже целовались, но тогда это было страшно глупо, неуклюже и по-детски. А сейчас все настоящее, взрослое, волнующее.
Слишком даже настоящее, взрослое и волнующее. Его рука понемногу продвигается по моему плечу, спускается ниже…
- Рассел, не надо.
- Пожалуйста… Ну пожалуйста…
Его рука настойчиво гладит Моголев шерстяной свитер. Мне нравится это ощущение. В этом нет ничего такого ужасного. Я не хочу, чтобы он думал, будто я какая-то убогая ханжа. Может, позволить ему еще чуть-чуть?
О господи, я вдруг вспоминаю про салфетки, которые запихала в лифчик, чтобы выглядеть не так откровенно в тесном свитере! Если у него в руке окажется бумажная салфетка, я умру на месте!
- Рассел, я прошу тебя… Нет, перестань, мне правда нужно домой. - Я решительно отталкиваю его.
- Элли!
- Я серьезно. Который час?
Он смотрит на часы.
- Ох, не могу разглядеть стрелки в темноте.
- Рассел, пожалуйста!
- Ну, ладно, ладно. Всего-то чуть больше одиннадцати.
- Что?! Ты шутишь!
- Десять минут двенадцатого.
- Боже, что же мне делать?
- Эй, эй, только без паники! На самом деле не так уж поздно.
Элли! Подожди!
- Мне надо бежать.
- Я с тобой. Провожу тебя до дома, объясню твоим родителям, что это я виноват.
- И что же ты скажешь? Что мы пошли гулять в парк, начали целоваться и забыли о времени?
- Ну-у, что-нибудь в этом духе.
- Моему папе?
- А что, у тебя такой свирепый старорежимный отец? - спрашивает Рассел. - Ну, может быть, лучше мне не идти с тобой до самого дома…
- И не надо! Поезжай к себе в Пембридж-Парк. Ты сто лет будешь туда добираться. Я даже не знаю, ходит ли еще автобус.
- Возьму такси, не проблема. Я ведь пошутил, Элли. Конечно, я тебя не отпущу одну. Просто ты слишком быстро идешь, я за тобой не поспеваю. Бегун из меня никакой.
- Из меня тоже!
Мне приходится замедлить шаг, потому что сердце и так уже колотится, воздуха не хватает, пот течет по спине. Господи, хоть бы дезодорант еще действовал, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Чтобы Рассел не запомнил меня Вонючкой Элли.
- Значит, ты неспортивная. Не любительница хоккея?
- Ненавижу хоккей! Мы с Магз и Надин всегда стараемся слинять, когда у нас устраивают матч. - Я набираю побольше воздуха. - Все-таки надо бежать, Рассел. Уже бьет четверть двенадцатого. Как это мы не заметили, что так поздно?
- Просто у тебя было очень интересное общество, - говорит Рассел. - Слушай, Элли, твой папа серьезно рассердится?
Да не знаю я! Я еще никогда так не задерживалась. Мы с Дэном не ходили на свидания, да с Дэном папа за меня и не беспокоился бы. У Дэна на лице большими буквами написано: "Ботаник". Стоило ему подойти поближе, он становился ярко-розовым, как мятное драже. Если бы он хоть раз в жизни поцеловал меня так, как Рассел, стал бы багровым и взорвался. Как голова девочки в фильме "Девчонки гуляют допоздна". А я сегодня, вот уж точно, загулялась допоздна, папа с Анной, наверное, здорово беспокоятся. Но если рассказать им правду, они забеспокоятся еще сильнее. Лучше уж что-нибудь сочинить. Скажу, что зашла к Надин, а она стала показывать мне свой любимый ужастик "Девчонки гуляют допоздна", и мы так увлеклись, просто не могли оторваться и совершенно забыли о времени. Здесь не все вранье. Я действительно однажды смотрела у Надин кусочек этого фильма. Они поймут. Конечно, они будут сердиться, скажут: почему не позвонила? Ну ладно, я скажу, что не дозвонилась. Нет, у Надин испортился телефон - и папин мобильный тоже. А может, около дома Надин приземлились маленькие зеленые человечки и всех нас похитили, и испортили все телефоны???
Мы уже почти дошли до поворота на мою улицу.
- Теперь иди, Рассел, пожалуйста.
- Но я хочу тебе помочь, объяснить твоему папе…
- Нет, я ему скажу, что была у Надин. Иди, Рассел, иди домой.
- Ладно. Только еще один поцелуй… Слушай, уже все равно поздно, одна секунда ничего не меняет.
Он обнимает меня. Я и так запыхалась, а этот последний поцелуй такой удивительный, что я вообще перестаю дышать. Когда Рассел наконец отпускает меня, я ловлю воздух ртом, словно золотая рыбка.
- Ах, Элли! - Рассел снова тянется ко мне.
- Нет! Я должна идти. Пока, Рассел, пока!
Я вырываюсь и опять бегу. Бегу, бегу, бегу по улице к нашему дому. Господи, что же я скажу? Думай, Элли, думай! Сделай глубокий вдох. Может, еще все обойдется. Может, они пораньше легли спать или еще что-нибудь… Кого я обманываю? На первом этаже все окна полыхают.
Я вставляю ключ в замок, но прежде, чем успеваю его повернуть, папа распахивает дверь. Он тоже весь полыхает.
- Элли! Где ты была, черт побери?
- Ах, Элли, мы так волновались! - Анна проталкивается мимо папы и крепко обнимает меня, так крепко, словно она и в самом деле ужасно, ужасно рада, что я жива и здорова. Но вот она снова отталкивает меня, она тоже сердится, почти так же сильно, как папа. - Почему ты не позвонила? Магазины закрываются в девять!
- Простите меня, простите, просто мы после магазина пошли в "Макдоналдс" с Магдой и Надин, - говорю я.
- И?.. - спрашивает папа.
- И заболтались, ты же нас знаешь.
- Я уже не уверен, что знаю тебя, Элли, - говорит папа. - Никогда не думал, что ты можешь так поступить. Ты даже не представляешь, что мы пережили.
- Простите меня! Слушайте, я так устала, можно, мы сейчас ляжем спать?
- Нет, нельзя! Сначала разберемся со всей этой историей.
- Слушай, может, нам правда сейчас лечь спать, а утром все обсудим? - говорит Анна.
- Черт возьми, как будто это не ты весь последний час проплакала!
Я приглядываюсь к Анне. Глаза у нее красные.
- Почему ты плакала? - спрашиваю я. - В смысле, я понимаю, почему вы сердитесь, но расстраиваться совершенно не о чем.
- Наша тринадцатилетняя дочь пропадает бог знает где, опоздала домой почти на два часа. Опомнись, Элли! - Папа уходит на кухню и ставит на плиту чайник. Он с таким стуком швыряет кружки на стол, как будто ему хочется и меня вот так же стукнуть.
- Послушай, папа, я не понимаю, почему ты на меня так набросился. Ну ладно, я задержалась, но ведь это не какое-то ужасное преступление, правда? Ты и сам часто задерживаешься допоздна.
- Не умничай, Элли. Объясни-ка, где ты была?
- Ты знаешь, где я была - в торговом центре, а потом в "Макдоналдсе". Господи боже, ты так шумишь, как будто я весь вечер глотала таблетки в какой-нибудь разгульной компании.
- Куда ты пошла после "Макдоналдса"?
- Ну-у, мы там ужасно долго просидели.
- Кто это - мы?
- Папа! Магда, Надин и я, честное слово.
- А потом?
- Потом Магда пошла домой, а мы с Надин поехали на автобусе… И я заглянула к ней на минуточку, посмотреть видео, и она поставила такой жуткий фильм, "Девчонки гуляют допоздна", и я, наверное, засмотрелась, сама не знаю почему, вы же знаете, я терпеть не могу ужастиков, а этот правда такой страшный…
Папа с Анной молча смотрят на меня. Я что-то бормочу про фильм и никак не могу остановиться. Чайник закипает. У папы такой вид - кажется, у него из ушей тоже вот-вот пойдет пар. Он наливает кипяток в кружки и так яростно размешивает, что кофе выплескивается на стол.
- Значит, ты была у Надин? - спрашивает он.
- Да.
- Ах, Элли, - говорит Анна.
Сердце у меня гулко стучит. Что-то не так, что-то ужасно не так.
- А оттуда куда пошла? - спрашивает папа.
- Домой.
- Одна?
- Да ведь всего несколько улиц.
- Ты знаешь, что тебе не разрешается ходить одной после того, как стемнеет.
- Да, но я подумала, это не так уж важно, всего-то от Надин до нас. Наверное, можно было позвонить.
О, нет! Я только что вспомнила: я же обещала Анне, что позвоню от Надин. Я смотрю на Анну, а она грустно качает головой.
- Мы ждали твоего звонка. А потом позвонили Надин, и ее мама сказала, что Надин пришла домой одна, - говорит Анна.
Я сглатываю комок в горле.
- А что сказала Надин? - спрашиваю я шепотом.
- Она наговорила с три короба дурацких уверток и очевидного вранья, - говорит папа. - Видимо, она просто была не в состоянии понять, как важно для нас было узнать, где тебя носит.
- Значит, ты и на Надин наорал, - говорю я.
- Элли, в наше время просто нельзя отпускать поздно вечером тринадцатилетнюю девочку одну на улицу и не сходить при этом с ума от беспокойства. Хоть это ты понимаешь? - говорит Анна.
- В конце концов Надин рассказала, что ты отправилась с каким-то мальчиком, которого подцепила в "Макдоналдсе", - говорит папа.
- Я его не подцепила! Он первый со мной заговорил, - возмущенно возражаю я.
- Совершенно незнакомый мальчик! И отправилась с ним одна! С ума ты, что ли, сошла?
- Он из Холмерской школы, - говорю я.
- Они-то как раз хуже всех. Известное дело. Найдут глупенькую девчонку и проверяют, далеко ли она позволит зайти, - гремит папа.
- Перестань, у тебя все выходит так ужасно! Рассел совсем не такой! Он увлекается рисованием, он как раз рисовал, и я тоже рисовала, поэтому мы и разговорились, а потом он поехал на автобусе со мной и с Надин, а потом мы немножко прошлись. Мы разговаривали обо всем на свете, только и всего.
- Только и всего? - говорит папа. - То-то у тебя помада размазалась по всему лицу, Элли. Ясно, чем вы занимались.