Батраков будто услышал мои мысли, поторопил:
- Ты не суетись - собирайся. А передачка уже наготовлена.
- А если лучку, Василий Кузьмич? Да редисочки, а? С наших грядок?
Батраков одобрительно мотнул седоватой головой:
- Это можно. Хорошо. Только по-быстрому.
То, что Батраков назвал "передачкой", оказалось огромным тюком. Когда мама увидела его - испугалась:
- Куда столько?!
Батраков лишь засмеялся:
- Ешь, Аннушка, поправляйся, а не совладаешь сама - вон сколько тут народа. Помогут, я думаю.
Василий Кузьмич был недолго - торопился очень. Передал приветы, коротко рассказал о колхозных делах, пожалел, что мама болеет, что без нее ему, Батракову, трудновато приходится. Потом глянул на часы, поднялся.
- Ну, Костя, давай гостюй у мамки, досказывай остальные новости. А я побежал. - Взял мамину руку: - Выздоравливай, Аннушка, постарайся побыстрее. Ждем тебя.
Мы с мамой наговорились вдоволь, даже пообедали вместе. Она повеселела, на губах нет-нет, да появлялась прежняя улыбка - быстрая, чуточку лукавая…
Совсем неожиданно вошел шофер Венька Козлов. Произнес торопливо:
- Костюха, нам пора. - Глянул на маму, увидел, как сразу потемнело ее лицо, кашлянул виновато: - Вы уж простите, Анна Михайловна… Батраков ждет. Спешит: дел у нас невпроворот.
Мама молча кивнула, крепко прижала меня к себе.
- Иди, сыночек…
- Ты плачешь, мама?
- Нет, нет, - сказала, а сама торопливо провела пальцами по глазам.
- Иди. До свидания…
Дома меня ждала новость, которой я, честно говоря, не знал радоваться или огорчаться: строительство канала перешло уже на земли нашего района. От Ключей это примерно километров пятнадцать, от силы восемнадцать. А свой временный поселок строители поставили совсем рядом - в восьми километрах от нас.
Канал это, понятно, хорошо. Ну, а Желтый курган как? Что с ним делать? Лег он мне на плечи, словно глыба. Сейчас самое время по-настоящему браться за работу, а у меня после той подлости, что устроили ребята, продолжать раскопки никакой охоты - руки не поднимаются. И бросить тоже сил нет - ведь столько уже сделано!
Мыкался я, мыкался по двору, наконец решил пройтись по селу, авось кого из приятелей встречу. Никого я не встретил, должно быть, уехали с полевым отрядом, а вот неожиданно познакомился со строителями канала.
Их было двое. Один пожилой, лысый с фиолетовыми щеками и таким же носом, другой - молодой, вихлястый, будто без костей. Называли они друг друга до противности ласково: лысый молодого величал Симочкой, а тот лысого Вовой. Они стояли на площади, а возле, с любопытством разглядывая их, толпилась кучка ребятни. Когда я подошел, вихлястый, подмигивая, говорил:
- Мы с Вовой скреперисты-бульдозеристы, боевой авангард нашей стройки. Проще выражаясь - разведка. Задание: ознакомиться с данным населенным пунктом и произвести рекогносцировку. Первым делом добыть сведения: имеется ли тут горючее для заправки, где и какое?
Семилетний Буланкин братишка Василек, белобрысенький и тоже с острым носиком, обрадовался, что может помочь строителям:
- Есть, есть у нас заправка! Вон там, за селом. Горючего целых три цистерны. Поговорите с Василием Кузьмичем, председателем нашим, он даст. Он добрый.
Лысый Вова гулко захохотал, будто покатил пустую железную бочку по колдобинам.
- Уложил, стервец! Как есть наповал!
Симочка сокрушенно качнул головой.
- Ай, ай, мальчик, какой ты жестокий. Так и убить можно дядю.
Василек растерянно дернул плечами и отступил на шаг: что он сказал такого смешного и глупого?
- Ну, а ты чего молчишь? - обратился Симочка ко мне. - Или нихт форштеен?
Что такое "нихт форштеен" я знал, а что ответить про горючее, чтобы не рассмешить Вову и окончательно не добить его, не знал.
В это время я увидел Игоря и Рагозина: они вышли из Дома культуры и направились к нам. Заметив меня, Игорь на какое-то мгновение остановился, но тут же решительно двинулся снова.
- Ты что - глухой? - спросил меня Симочка. И больше не дожидаясь ответа, обратился к Игорю и Рагозину: - Может быть, вы знаете, где тут можно по-быстрому заправиться горючкой?
Толян недоуменно дернул плечами, зато Игорь понимающе усмехнулся:
- Чего ж не знать… Тут недалеко. На следующей улице. Магазинчик с зелеными ставнями. Симочка облегченно вздохнул:
- Слава аллаху! А то мы с Вовой уже было испугались: может, думаем, в такой глуши люди ничего не пьют, кроме воды. А вода, замечу в скобках, тут совсем нам не по вкусу. Так, значит, как пройти? По этой улочке?
- Я проведу. Нам по пути.
- Ты мне нравишься, парень. Очень душевный. И, вижу, порядочный. У нас с Вовой есть небольшое, но очень деликатное дело… Я чувствую, ты нам поможешь.
Какое деликатное дело было у вихлястого Симочки и лысого Вовы, мне в этот раз узнать не довелось: у конторы колхоза, взвизгнув тормозами, вкопанно остановился пропыленный обшарпанный газик, и все разом обернулись. Я тоже глянул туда: из газика торопливо выпрыгнул невысокий, но широченный в плечах мужчина в белом костюме.
Симочка, будто над его головой просвистел камень, мгновенно втянул шею в воротник пиджака, просипел сдавленно:
- Черт побери - Жора. Рвем когти…
Я больше не видел ни Симочку с Вовой, ни Игоря с Рагозиным. Я бросился к конторе, потому что узнал его! Это был тот самый человек, что вместе с длинным, археологом, приезжал в грозу на Желтый курган.
Я бежал, а сам лихорадочно думал: что скажу ему и станет ли он слушать меня. Но я не поспел: мужчина перед самым моим носом скрылся за дверью. Я присел на ступеньке, решил - хоть до вечера буду сидеть, а дождусь. Однако ждать пришлось всего ничего - минут пятнадцать. Дверь распахнулась, и вылетел он, торопливый, быстрый, какой-то шумный. Пока я раздумывал, он уже сбежал с крыльца и огибал машину, чтобы сесть за руль. Я бросился за ним.
- Дядя! Погодите!
Он, видимо, не понял, что это его окликают, отворил дверцу у машины.
- Дядя, - заорал я снова.
Он обернулся.
- Ты что, меня? Чего тебе?
- Дядя…
Он перебил:
- Меня зовут Георгий Демьянович. "Дядя, дядя"… Ну?
- Георгий Демьянович, мне бы адрес узнать длинного, то есть не длинного, а археолога, ну того, с которым вы приезжали на Желтый курган…
Георгий Демьянович крепко потер пальцами лоб.
- Погоди, погоди… Ничего не понимаю: какой длинный, какой археолог, какой Желтый курган?
Я долго жевал мочало, раза четыре произнес свое "это самое…", пока наконец Георгий Демьянович не понял меня, не сообразил, что мне надо. А сообразив, виновато развел руками:
- Ясно, милый. Ясно, но прости: ничем помочь тебе не смогу. Я даже фамилию археолога не помню. Одно знаю, работает он в педагогическом институте, а зовут его, если мне не изменяет память, Антоном Юльевичем. Вот и все. Так что прости еще раз и до свидания. Мне, брат, очень некогда.
Георгий Демьянович хлопнул дверцей, и машина, будто бешеная, рванулась вдоль нашей "главной" улицы, вздымая огромное белесое облако.
Когда пыль осела, я увидел пустую безлюдную улицу. Так же пусто было у меня в душе.
В который уже раз передо мною возникает этот, кажется, неразрешимый вопрос: что делать дальше? И вдруг я подумал: а что если взять и написать письмо этому археологу. Авось и поможет чем. Адрес? Да просто: педагогический институт, Антону Юльевичу. Точь-в-точь как "на деревню дедушке Константину Макаровичу". Ладно, ничего, дойдет. В городе один педагогический институт, а в институте наверняка нет двух Антонов Юльевичей.
Совсем отвык писать. Почерк - будто палкой по песку. До самого обеда потел, однако написал. Может быть, не так уж складно, но зато выложил все, что заботило. Я рассказал, как раскапывал Желтый курганчик, о том, сколько уже повыбросил земли: ямища - по самые плечи, но что на этом дело у меня застопорилось. Не потому, что я из сил выбился, чепуха! А потому, что не успею докопать - очень уж быстро работают строители, канал вот-вот подойдет к курганчику.
Я просил Антона Юльевича как можно быстрее приехать к нам в Ключи.
"Тут мы вдвоем что-нибудь обязательно сообразим. Может создадим археологическую партию. Я сам подберу подходящих ребят. У нас немало таких. Например, Эвка Юхтанова или Детеныш, то есть Юрка Снопков, Колька Денисов и другие…"
Я заклеил конверт и отнес письмо на почту. Возвращаясь, я увидел Ракурса - Аркадия Львовича. Он вышел из сельсовета и направился в сторону Дальнего конца. Опять, наверное, двинул "сверять и уточнять" списки погибших на войне сельчан.
Странный человек. Они, эти списки, давным-давно составлены и хранятся в сельском Совете. А Аркадию Львовичу все в них что-то выискивает, проверяет, а потом сидит над ними в сельсовете, не нравится, почти каждый день ходит по домам, чего-то шевелит губами и водит под каждой фамилией своим коротким пухлым пальцем. Водит, водит и вдруг хмыкает радостно, достанет из портфеля какие-то бумажки и начнет быстро черкать в них авторучкой.
Однажды Иван Саввич спросил его: "Что вас заботит, Аркадий Львович?" Тот ответил, медленно поправив на носу очки: "Боюсь я, дорогой Иван Саввич, допустить несправедливость: вдруг на бронзовую плиту памятника случайно попадет фамилия кого-нибудь недостойного такого почета. Это было бы жестоким ударом для честных людей".
Иван Саввич нахмурился: "Ну-ну, давайте". И вышел из кабинета.
Глядя на неторопливо удаляющегося Аркадия Львовича с толстым коричневым портфелем в руке, я вспомнил, что так ни разу и не вывел свою "поисковую группу" - Буланку - на сбор экспонатов для музея.
Глядь, а Буланка - вот она! Бежит с полной кошелкой из магазина.
- Здорово! - засмеялся я. - Только подумал о тебе, а ты тут как тут.
Буланка удивленно-радостно уставилась на меня.
- Обо мне?! А что подумал?
Я хотел было по привычке отпустить шутку насчет ее серо-желтой челки или буратинского носа, да вовремя спохватился.
- Я думал, что ты со своим ШПО на прополке.
Буланка вздохнула:
- Нет, дома. Из-за дедушки. Все болеет он, а оставить не на кого. Там сейчас так… - она не договорила, но я понял, что она хотела сказать, и добавил про себя: "Романти-и-ично!" - Ну и что ты обо мне думал?
- Как - что? Ты знаешь, что ты в моей поисковой группе?
Буланка смущенно улыбнулась:
- Знаю… Только я думала, что ты против меня… Я почему-то…
- Вот ерунда! - перебил я ее. - Настоящая ерунда. Наоборот, я рад. Ты вот что: забегай ко мне, когда будет время, начнем помаленьку обход.
Буланка пришла в восторг.
- Ой, Костя, обязательно! Завтра же прибегу. После обеда, ладно?.. Это так романтично узнавать чужую жизнь!..
Глава восемнадцатая
Чуда не совершилось
Колхозная контора перебралась в новое здание - каменное белое, с четырьмя высокими колоннами у парадного входа. Это было дней пять назад, а сегодня в старой конторе уже орудуют несколько плотников, Микрофоныч и почти все ребята. Не видно только Игоря, Рагозина и Клюни. Мы ломаем перегородки прежних маленьких и темных кабинетов, ставим новые, чтобы в будущем музее были просторные и светлые залы.
У Микрофоныча в одной руке топор, в другой - план музея. Он с удовольствием рассказывает каждому:
- Наверху у нас будет два экспозиционных зада: правый - боевой славы наших сельчан, левый - трудовой. А внизу мы устроим краеведческий отдел и лекционный зал. Зачем? Как это зачем? Тут будет очень удобно читать лекции на исторические темы, проводить беседы, а когда нужно, то и уроки истории. А в наглядных пособиях, я думаю, здесь не будет недостатка.
Здорово: и весело, и работа ладится. Одни подтаскивают доски, другие строгают и пилят, третьи помогают плотникам. А те только командуют нами да постукивают молотками. Ни усталости, ни скуки, одно удовольствие. С утра и до ночи работал бы вот так, безо всякого отдыха.
Неожиданно мое сердце заныло - это я вспомнил про свой курган. Радость приугасла. Время идет, а я так ничего и не делаю. Жду письма от археолога Антона Юльевича, а его все нет и нет.
- Эй, Брыська, - закричал Детеныш. Он тащил на плече толстую длинную доску. - Ты чего, устал? Или все дела переделал?
Я не ответил, подумав: вот если бы так дружно да всей этой компанией навалиться на Желтый курган! Уже, поди, давным-давно раскопали бы его и мне сейчас не нужно было бы переживать и ломать голову, придумывая, что делать. Ладно, Антон Юльевич приедет. А если нет? Тогда все пропало! Придут строители, сроют машинами Желтый курганчик, как обыкновенный холмик, и развеют его в пух и прах.
Дурак, какой дурак, что сразу не обратился к ребятам, не позвал их на помощь: на свои силы понадеялся! Эх, и дорого же обойдется эта моя глупая самоуверенность!
- Ты чего стоишь и морщишься?
Я вздрогнул: Детеныш, уже без доски и без своей широкой улыбки глядит на меня испуганно и сострадательно.
- Может, заболел, а? Может, тебя солнцем шарахнуло? Клюня тоже вот так морщился, когда его хватил удар. Айда-ка, слышь, вон туда, там попрохладней. - И он хотел было повести меня, как больного.
Я вырвал руку.
- Еще чего! Просто немного задумался.
Детеныш обрадовался:
- А-а!.. У меня тоже бывает такое. - И тут же без всякого перехода произнес: - Тогда пойдем, притащим брус. Плотники просят. А мне одному не поднять…
За неделю старая колхозная контора стала неузнаваемой: поставили все перегородки, поштукатурили, покрасили. Светло, просторно. Дело осталось за оборудованием: витринами, столиками, шкафами, ну и, понятно, за экспонатами. А их-то у нас пока не густо: наши поисковые группы едва только начали обход своих участков. Мы с Буланкой тоже всего лишь раз выходили на поиск. И не очень удачно. Обошли восемь дворов, а раздобыли совсем мало.
В одном доме нам дали три фронтовых выцветших письма-треугольника и фотографию пожилого красноармейца в буденовке и в шинели без погон; в другом отыскали два довоенных значка: ПВХО и МОПР. Нам объяснили: ПВХО - значит "Готов к противовоздушной и химической обороне", а МОПР - "Международное общество помощи революционерам". В третьем доме хозяйка, седенькая старушка, отдала нам единственную память о своем сыне - крепко поношенную бескозырку. Ее прислали друзья, моряки-североморцы, после гибели сына…
Я расспрашивал, а Буланка записывала в блокнотик все, что мы узнавали. Делала она это хорошо и быстро. А туг, у старушки, вдруг тихо отложила ручку, завсхлипывала и выбежала во двор…
В остальных домах мы ничего не получили. Не потому, что нам не дали. Просто там нечего было дать: порастеряли все, повыбросили. Некоторые же, чьи близкие когда-то воевали, сами уже умерли, иные уехали, и в их домах теперь живут совсем далекие люди, которые знать ничего не знают. Вот что такое время…
Шли мы обратно медленно и молча. Буланка тихонько вздыхала. Глянул я искоса на нее - нос припухший, глаза красные. Усмехнулся про себя: вот тебе и романтично узнавать про чужую жизнь!..
- Ладно, Лилька. И не реви больше, а то на остальные поиски слез не хватит.
Дома я, как всегда, перво-наперво заглянул в почтовый ящик. Там лежало письмо. От мамы? Нет, почерк совсем незнакомый. Неужели от Антона Юльевича?
Я нетерпеливо разодрал конверт.
"Дорогой Костя!
Очень жаль, но придется тебя огорчить: Антон Юльевич Сосницкий сейчас находится в санатории, в Крыму, где отдыхает после тяжелой болезни.
Вернется он примерно в середине августа. С приветом…"
Вместо подписи несколько жидких петелек.
Ну вот и все. Конец. Никакого чуда не будет.
Утром я пошел к Микрофонычу.
У входа в музей неожиданно столкнулся с Симочкой. На этот раз он был мрачным и озабоченным. На лбу блестели крупные капли пота. Он нес большую старую дерматиновую сумку, видно тяжелую, потому что Симочка шел сильно перекосившись. Он узнал меня и даже почему-то обрадовался.
- Привет, мой юный друг, и скажи: куда запропали Игорь и Толян Рагозин?
- А я почем знаю?.. - Хотя знал, что они (Алька Карасин сказал) уехали в райцентр в гости к тетке Рагозина. Симочка огорчился:
- У-у, какой сердитый! Разве можно со мной так разговаривать? Я - кто? Строитель ударной стройки! Я к тебе сюда, в чертово пекло, воду тяну, как осла за уши, а ты грубишь. Нехорошо.
- А я что? Говорю: не знаю. Да и наплевать мне на них обоих.
Симочка перебросил сумку из руки в руку.
- Хорошо, хорошо - плюй, хотя это и неприлично. Только мне нужно увидеть их во что бы то ни стало. Из-за этого я протопал такую даль, да и тут почти полсела уже обежал… Значит, не поможешь? Жаль. Может, подскажешь, где живет Никита Зверев? Знаешь такого?
Кто у нас не знал этого сквалыгу и барышника! В колхозе он числится столяром, но редко увидишь в мастерской - все торчит на своем огромном приусадебном огороде или на рынке в райцентре.
Я назвал улицу, рассказал, как найти усадьбу Никиты Зверева. Симочка схватил мою руку, затряс ее.
- Спасибо, мой юный друг, спасибо! Но будь добр и щедр до конца: проведи меня к этому славному Никите и вызови его ко мне.
Я выдернул руку из мокрой Симочкиной ладони и молча взбежал на крыльцо.
Микрофоныч был на месте, но вокруг вертелись несколько девчонок и все пытались куда-то утащить его, шумели и спорили. Я решил переждать, авось они утихомирятся и оставят Микрофоныча в покое. Пока пошел на улицу. Едва переступил порог - Эвка.
Я знал, что ее бригада еще позавчера закончила прополку (Буланка сказала), но встреча все равно оказалась для меня неожиданной.
Удивительно: когда я вижу Эвку после хоть небольшого перерыва, она всегда кажется мне чуть-чуть иной, чем была прежде, и всегда красивей. В этот раз показалось, что она загорела пуще прежнего и похудела. От этого ее глаза стали словно бы больше и темнее. Еще я заметил, что она почти не улыбается и смотрит серьезно.
Увидела меня, кивнула приветливо и тут же спросила с тревогой:
- У тебя что-то случилось?
Я не ответил, только рукой махнул.
- С мамой хуже?
- Да нет… Дело такое… С Микрофонычем надо поговорить. Насчет Желтого кургана.
- И все?
- Все.
- Ну так и поговори. Смотри, сложность какая.
- Вот и сложность. Около него девчонок куча, чуть на части не рвут.
Эвка качнула головой.
- Бедняжка беспомощный… Идем. Помогу. И точно, в одну минуту она их утащила куда-то, а я подступился к Микрофонычу:
- Семен Митрофанович, мне бы поговорить…
Он вскинул на меня глаза.
- Опять о древнерусском тексте?
- Нет, тут другое… Важное…
- Вон даже как!.. - И еще раз глянул на меня, теперь уже с любопытством. - Ну, коли важное - поговорим. Пойдем туда. - Он указал на скамейку, что стояла у окна.
Я принялся рассказывать про Желтый курган все, от начала и до конца. Только, понятно, умолчал о заподлянках, что устроили мне ребята.
Я говорил, а сам с тревогой ждал, вот-вот Микрофоныч расхохочется и скажет что-то вроде того: "Ну, братец, и здоров же ты на выдумки".
Однако он слушал меня молча и серьезно. Потом вдруг встал, потом сел, снова встал и больше уже не садился: заходил взад-вперед.
- Почему же ты раньше молчал?