- Что-то подводы долго задержались, - сказал он, закурив. - Давно бы им приехать время. Снега, что ли, глубоки?
И достал из кармана именные часы. Тут все так и покатились со смеху:
- Так это же ты сам был! Ох и шутник ты, Мурашов!
- Какой же я шутник? Это война шутки шутит. Я ведь и потом от этого всё отделаться не мог. После войны всё о бегемоте скучал. Навещать его ездил.
- Это куда же, за тридевять земель?
- Нет, зачем же, недалеко… в Москву. За моим дружком отдельный вагон прислали и в Зоопарк его с почётом доставили. Там и живёт. И зовут его Гансом.
- Ну и что ж, узнал он своего коменданта?
- Какое там! Вхожу я в клетку, так он на меня как зафыркал, затопал, словно бюрократ какой-нибудь. Вот, думаю, заважничал… Как же - его в Москву в отдельном вагоне привезли. Квартиру с ванной дали. За деньги показывают. Прославился! Где уж тут фронтовых друзей помнить.
- Ишь какой… Обиделся ты?
- Нет, зачем же? Обижаться тут не на что… Дело в том, что семья у него появилась после войны: бегемотиха и маленький бегемотик, на центнер живого весу. И как раз спал в это время малютка, когда мы вошли. Вот папаша-бегемот и запротестовал. Потом-то признал всё-таки. Ничего, репу из моих рук взял… А забавный у него сынишка - квадратный, толстый, весь в отца, и всё в бассейне купается… Издалека подумаешь: кожаный чемодан в воде плавает!
- И как же этого малыша зовут?
- Чемоданчик!
Вот и весь сказ, услышанный на охоте в мордовском лесу от смелого и умелого охотника, сразившего самого страшного и свирепого волка.
Весёлый плотник
Весёлый появился в колхозе плотник - дом за домом отстраивает и всё песни поёт. Когда брёвна тешет, топором плясовой мотив выстукивает. Волосы у него с сединой, а глаза молодые. И седоватая борода задорно кудрявится. Всё время вцепляются в неё стружки.
Зелёная солдатская рубаха на нём выгорела от солнца. На спине соль от пота белым инеем проступила. А на груди блестят ордена и медали. Видно, немало потрудился старый солдат в боях и походах.
- Дядя Пронин, а ты в фашистов много стрелял? - спросят его колхозные ребятишки.
- Нет, стрелять мало приходилось.
- А как же ты воевал?
- А я больше топором.
- Топором? Прямо как саблей рубил фашистов, да?
Посмотрит плотник в заблестевшие глаза мальчишек и улыбнётся в бороду:
- Да не фашистов - мосты я рубил. Война - хозяйство большое. Там не только стреляют, там всякой работы много. Кто к чему приставлен. Я сапёром был, мосты строил. Без мостов-то воевать нельзя. Без них ни туда ни сюда. Вот поначалу, когда немец нас попятил, рубили мы все мосты отступательные, бросовые. Так только, чтобы по нему войско перешло, а потом его сжечь либо сломать… А когда мы его погнали, тут уж пошли строить мосты наступательные, крепкие. И сейчас везде стоят. И на каких только речках наших мостов нет! Вот, например… - Плотник достанет засаленную, затрёпанную книжку, заменяющую ему бумажник, и начнёт перелистывать: - Бзура-река. Это в Польше. Мы через неё двухпутный мост построили. Или вот: Золотая Липа, с красивым названием река. Или вот: Банска-Бистрица. Это в Чехословакии. Или вот: Горынь-река - шумит, извивается, как Змей Горыныч. И каких только рек на свете нет! Много их нам до Берлина попалось. Построил наш батальон несколько сот мостов.
И вот через какие только реки ни строили - всё война идёт, а как дошли до одной речки, так себе, и неказистая речка-невеличка, а как через неё мост построили, так и война кончилась.
- А-а, это Шпрее? В Берлине? - догадываются ребятишки.
- Верно, в самом логове зверя. Как до неё дошли, так и Гитлеру капут… За что у меня орден Славы, спрашиваете? А это за то, что семь "языков" в плен взял.
- А разве сапёры пленных берут? - усомнятся ребятишки.
- А что ж, разве сапёрам запрещено? Коль сумеешь, так и бери. На войне всяко бывает. Со мной на реке Одер такой случай был. Есть такая река на границе Польши с Германией - большая, глубокая, широкая. Дошли мы до неё и остановились. Пора бы войну кончать! Всем охота поскорее наступление на самую Германию сделать, а тут какая-то заминка. Не дают нам, сапёрам, ни лесу, ни тёсу, ни брёвен - значит, наступление не чувствуется. Без мостов-то наступать нельзя.
Вышел я на берег реки. Все кусты, овраги осмотрел - никакого подвоза не заметил. "Что такое? - думаю. - Воюем всегда по плану, всё у нас продумано, всё начальство заранее предвидит. Неужели эта река непредвиденная? Не может этого быть!"
В таком рассуждении вышел я к обрывчику над водой. Смотрю: наши разведчики в маскировочных халатах притаились под берегом и на ту сторону заглядываются. Слышу: рассуждают, что трудно достать "языка". До того немец напуганным стал, никак не подступишься. Окопался окопами, опутался проволоками, залез в бетонные блиндажи, носу не показывает. Всю ночь осветительные ракеты пускает.
Иной раз доберутся ребята, схватят какого-нибудь фрица, а пока его через реку тащат, либо он у них захлебнётся, либо его шальная пуля подшибёт. Однажды приволокли двоих, мокрых, но живых. Дрожат от страха, а сказать ничего не могут. Глухонемыми оказались. Надо же быть такому невезению!
Гитлер до того довоевался, что и всех негодных к воинской службе в окопы засадил. Поди знай!
Решил я разведчикам помочь. Солдаты они молодые, не все приёмы знают. А я старый. Я ещё в первую мировую войну за храбрость Георгиевский крест заслужил.
Вот и сообщил я им один секрет. Командир их, гвардии лейтенант, даже засмеялся.
"Ну, говорит, старый хитрец, если дело выйдет, получишь от самого генерала и орден и отпуск на побывку домой!"
"Отчего же, говорю, не выйдет, способ надёжный. Орден и старому не хуже, чем молодому, подойдёт, а насчёт отпуска тоже не возражаю: по внучатам соскучился".
Договорились мы и начали действовать. Всё это, конечно, в тайне.
И вот к вечеру слышат немцы, что на нашем берегу топоры стучат, значит, мосты строят. А если мосты строят, значит, наступление готовят. А если наши наступление готовят, значит, фрицам несдобровать. Это они знают.
И вот наутро завозились на том берегу. И в стереотрубы на нас смотрят, и с самолётов фотографов на нас напускают, и по ночам прожекторными лучами кусты обшаривают. И ничего, никакой техникой нашу хитрость определить не могут. Не найдут, где русские мост строят, да и всё.
А мы его и не строим. Зачем же, никто нам этого не приказывал.
А топорами почему и не постучать? Стучим. Возьми небольшой обрубок, выдолби его - такой деревянный барабан получится, что любо-дорого.
Как начнёшь на заре обушком поколачивать, по воде эхо подхватит, как будто сто плотников работают…
И, дав ребятам посмеяться, Пронин тут пройдётся обушком по бревну, скороговоркой.
- Сижу я вот так, под берегом притаился, стучу. Ночь стучу, вторую стучу - ничего не получается, не идут фашисты на приманку. "Неужели, думаю, у них так плохо разведка поставлена?"
И вот на третью ночь пал на реку туман. Луна светит, а видимость плохая. Свет в тумане получается ненормальный, рассеянный. Призрачный такой. И время - самый полночный час. И вдруг вода под берегом захлюпала, тростник всколыхнулся, грязь зачавкала. Смотрю и вижу - лезет на меня из реки какое-то громадное чудовище. Водяной не водяной. Домовой не домовой… Толстый, рыхлый, головища круглая, с пивной котёл. Глазищи стеклянные, как автомобильные фары. И весь такой противный, студенистый, колышется, как резиновый.
"Вот как, - думаю, - фашистская нечистая сила оборудована, по последнему слову техники!"
Смотрю: а их лезет на берег ещё несколько! Один страшнее другого. Тина на них чёрная, донная. Водорослями опутаны, как утопленники. Невозможно смотреть…
"Стучи, бренчи, - велят мне разведчики, - будто не замечаешь, а то спугнёшь!"
Взялся я за топор, а у самого зубы стучат: ведь это они ко мне крадутся. Один водяной уже совсем близко подполз. Вдруг как разломится пополам! Голова - в сторону, шкура - в другую. Воздух из неё вышел - и сразу опала. И вылезает из оболочки самый настоящий фашист. За ним другой, третий…
Враз набросились на них наши разведчики: "Хенде хох!" Скрутили, связали и в штаб доставили.
Семь штук оказалось. Да какие хитрые! Шли к нам по дну реки в водолазных костюмах. Натянули на себя непроницаемую резину, надели на головы скафандры. У каждого на подмётках полпуда свинца, чтобы вода наверх не поднимала. И отправились на разведку. Вот какие были водяные!
Через неделю вызывают меня к генералу - награждать.
Орден Славы вешают мне тут же на грудь, а насчёт отпуска я сказал:
"Никак нет, разрешите не поехать".
"Почему?"
"Опасаюсь, пока я съезжу, без меня Берлин возьмут!"
Генерал засмеялся:
"А чего же тут опасаться?"
"Ну как же, - говорю, - что мне тогда внучата скажут? Всю войну воевал, а в Берлине не бывал… Разрешите задержаться. Теперь недолго!"
"А вы откуда, ефрейтор, знаете, что недолго?"
Тут я запнулся: военная тайна… В штаб-то я ближним путём шёл и заметил: по оврагам, по кустам - везде наставлены лодки, катера, самоходные паромы, амфибии разных систем. Великое множество. И всё замаскировано.
Конечно, я догадался, что и река Одер у нас в планах предусмотрена. Только решил наш главный командующий плотников этой рекой не затруднять, а форсировать её внезапно, на плавучих средствах. Вот почему не давали нам ни тёсу, ни лесу.
Не успеют немцы оглянуться, как будем мы у них на плечах. И не слезем до самого Берлина…
Ну, про эту военную тайну я молчу и отвечаю так себе, просто:
"В природе, мол, чувствуется".
Тут генерал взглянул на меня строго и сказал:
"Приказа своего отменять не стану. Поедете в отпуск после постройки моста через реку Шпрее".
"Рад стараться!" - говорю.
Так оно и вышло. Построил я мост через Шпрее. Хороший, надёжный, и сейчас, наверное, стоит. А не сообрази я вовремя, уехал бы в отпуск, ну и не было бы у меня медали "За взятие Берлина". А теперь - вот она!
Пронин позвенит медалями и добавит:
- На войне, ребятки, не только стрелять - побольше соображать нужно!..
И снова за топор. Так дом за домом отстраивает. И всё с шуткой, всё с песней.
Весёлый плотник появился после войны в колхозе!
Фюнфкиндер
Вот ещё одна необыкновенная сказка войны. Шли партизаны лесом. Израненные, усталые, голодные. Вдруг видят разбившийся фашистский самолёт. Заглянули - а в нём ящики конфет, мармеладу, шоколаду. Стали разбирать свалившиеся с неба трофеи. Вдруг в обломках кто-то зашевелился. Фриц? Да, один немец уцелел. Увидев партизан, он выхватил из кармана… фотографию. Загородился ею от автоматов и кричит жалобно:
- Фюнф киндер! Фюнф киндер!
Подскочил к нему партизанский разведчик, мальчишка Лёнька, и рапортует командиру:
- Товарищ Фролов, у него на фотографии пятеро детей.
По лицу командира прошла не то улыбка, не то усмешка.
- Отставить! - скомандовал Фролов, и партизаны опустили автоматы.
Первый раз они пощадили врага. Известно - партизаны в плен не берут.
Некоторое время помолчали, не зная, что же делать. Командир нашёлся:
- Нагрузить на него шоколаду побольше, пусть тащит в лагерь ребятам гостинцы. Ясно?
Так немец, прозванный Фюнфкиндером, попал в партизанский лагерь, спрятанный среди непроходимых болот, где-то в лесах, между реками Пола и Ловать.
С удивлением разглядывали пленного женщины и дети. Фашисты - ведь это не люди. Они хуже зверей. У них и обличье должно быть ужасное. А этот на обыкновенного человека похож. Пожилой, худощавый, совсем не страшный.
С удивлением разглядывал и немец сказочное жильё партизан. Не то свайная деревня времён каменного века, не то гнездовье болотных птиц.
Прямо над водой, укреплённые на кольях, таятся в ка-мышах шалаши, сплетённые из ивовых ветвей. Между ними жёрдочки. Ни печей, ни очагов для варки пищи. С виноватой улыбкой выкладывал он из мешка шоколад и конфеты.
- Что, смешно тебе - куда герман Русь загнал? - сказал Власыч, старик с ястребиным носом и лохматыми бровями. - Ничего, мы перетерпим, посмотрим, как вам достанется, когда наша возьмёт!
Немец поёжился под его зловещим взглядом. Опустил глаза и, указывая на себя, стал что-то объяснять.
Фролов слушал. Он когда-то, в десятилетке, изучал немецкий и теперь немного понимал.
- Должен вам доложить, товарищи, - сказал Фролов, - это авиамеханик. Самолёты обслуживал. А стрелять в нас - не стрелял.
- Все они так говорят, когда попадутся. А попадись ты ему, он бы тебе показал "рус капут"! Убью! Всё равно убью! - крикнул Власыч.
- Прямо здесь? - усмехнулся Фролов. - А куда денешь? В болото? А как же тогда воду будем пить?
Вокруг засмеялись. Немец оглядел людей с надеждой.
- Ладно, - сказал Фролов, - оставим вопрос до утра.
- Вот правильно - утречком я его и отведу в лес…
Власыч, уложив немца в своём шалаше, сел с автоматом его караулить.
Не спалось пленному. Вздыхал, обирал комаров с лица. Не шёл сон и к Лёньке. Всё думалось. Ненавидел он гитлеровцев не меньше Власыча. Но Фюнфкиндер… Странное дело… Тсс, как бы не услыхали его мыслей… Этот немец похож на его отца, бывшего механика МТС, ушедшего на войну. И лицо сероватое, в щеках вкрапинки металлической пыли. И руки с мозолями. И так же горбится немного. И так же любит своих детей… Захотелось что-нибудь придумать, чтобы Власыч не исполнил своей угрозы.
И вот Лёнька прокрался к командирскому шалашу. Фролов то бредил, то просыпался. Его мучила малярия.
- Товарищ командир, а товарищ командир, - тихо позвал Лёнька, - а этому немцу у нас дело есть. Надо заставить его разобрать трофейные лекарства. У нас их куча, а какие к чему, не знаем.
- А? Что? Ну конечно. Где мешки эти? Распорядись утром.
Получив задание, Лёнька выполнил его точно. Отыскал припрятанные под сухой осокой мешки с лекарствами и на рассвете, чтобы не прозевать немца, которого Власыч мог увести в лес, подошёл к шалашу. Фюнфкиндер не спал. Он сидел, свесив ноги в болотный туман, и пучком осоки отгонял злющих комаров то от себя, то от Власыча.
Старик храпел, задрав бороду вверх. Автомат, зажатый в руках, то опускался, то поднимался на его широкой груди.
Лёнька фыркнул в кулак: вояки! Один проспал, а другой не воспользовался, а?
Разбуженный Власыч моментально вскочил и попятился, увидев перед собой немца в мундире. Подумал, что ему снится.
- Дело есть, Власыч, - сказал Лёнька. - Командир приказал - пусть немец лекарства рассортирует.
- А-а, это правильно. Хоть какую пользу принесёт. А потом - в расход! Они нас - мы их. Немцем меньше - нам легче. Так-то, Лёня? - вздохнул Власыч.
…Собравшись в кружок, ребятишки и бабы, жуя шоколад, смотрели, как Фюнфкиндер работал. Лёнька выгребал ему из мешков лекарства, а немец прочитывал надписи и раскладывал коробочки с порошками, баночки, скляночки аккуратно, не торопясь. Словно чуял - чем раньше кончит работу, тем скорее отведёт его Власыч в лес.
Назначение лекарств объяснял без слов. Найдя таблетки от боли в желудке, показывал на живот, от головной боли - на голову. Однажды, изобразив дрожь во всем теле, сам проглотил и других одарил беленькими шариками. Лёнька лизнул и определил - хина. Все обрадовались - малярия трепала жителей лагеря нещадно. От хины, глядишь, полегчает.
Найдя какие-то скляночки, шприц, длинные иголки, немец прижал их к груди, стал корчиться, изображать что-то страшное, но смотреть на него было смешно.
Догадался Власыч:
- А ведь это он, знаете, лекарство против столбняка нашёл. Право.
И велел прибрать хорошенько такое дорогое и полезное лекарство.
- А может, лучше не убивать этого немца, дядя Власыч? - сказал после этого Лёнька. - Глядишь, может, он ещё к чему пригодится.
- Нынче уже поздно, - Власыч посмотрел, высоко ли солнце, - да мне и некогда, а вот ужо завтра утречком я его отведу от греха подальше в лес…
Наступила вторая ночь, когда Лёньке пришлось думать, какое бы дело найти Фюнфкиндеру, чтобы сохранить ему жизнь. Но выручил себя сам немец. Утром он нарисовал на клочке бумаги проект водокачки и показал Власычу. Старик долго хмурился, разглядывая чертёж. А Фюнфкиндер, показывая рукой на болото, изображал тошноту, хватался за живот и всячески гримасничал, доказывая, что эту воду пить никак нельзя. Сам же он за весь прошлый день не выпил даже ни капли. Солёные сухари грыз, а пить из болота не мог. Сидел, раскрылившись от жары, как больной грач, и слюнки глотал.
Сжалились над ним девчонки.
Набрали черники и угостили немца ягодой.
- Она кисленькая, - сказала Манечка, внучка Власы-ча, - когда пить хочется, очень помогает.
Немец поел ягод и украдкой погладил Манечку по голове. Власыч в чертеже разобрался:
- Это, конечно, хорошо. Детишки дюже от воды хворают… Нам бы это - во спасение. Вот и фильтр тут. Вот и отстойник. Ну, да где же это нам материалов взять? Трубок всяких и прочего…
- А из самолётных обломков! - обрадовался Лёнька. - Из них даже велосипед можно собрать.
Посоветовались на этот счёт с командиром отряда, и пленный Фюнфкиндер под охраной старика и мальчишки был направлен "в командировку" к разбившемуся самолёту - отыскать там всё, что нужно, для аппарата.
Понабрал Фюнфкиндер множество всего. И трубок, и планок, и винтов, и гаечек, и листы алюминия. Разыскал даже среди обломков уцелевший инструмент: плоскогубцы, кусачки, отвёртки, молотки, паяльную лампу. И возвращался довольный, как с ярмарки.
Водокачку он соорудил, потрудившись несколько дней вместе с Лёнькой и другими добровольцами весьма успешно. И на свою беду. Когда из алюминиевой трубки - стоило покачать рычажок - пошла светлая, пахнущая хлором вода, Власыч даже засмеялся:
- Ишь хитрец, видать, не соврал, что механик. Ну, раз так, мы ему дело найдём!
Он давно мечтал исправить снятый с самолёта крупнокалиберный пулемёт и сшибать из него самолёты. До чего ж они завидно низко летят. Боятся наших "ястребков" и прямо по верхушкам сосен тянут. Везут окружённым в Демянске гитлеровцам разные припасы. Метко стрелял Власыч тетеревов, глухарей, рябчиков. Но что это за дичь по сравнению с "птичкой", начинённой колбасой, ветчиной, консервами!
- Вот, - сказал он, притащив пулемёт, - исправь-ка это ружьишко, отлично поохотимся!
Фюнфкиндер опустил голову. Чинить пулемёт отказался. Ну и обозлился же Власыч:
- Ах, вон ты какой! И в плену заодно с гитлеровцами! Нам помогать не желаешь, значит, против нас? Фашист он и есть фашист, как его ни уважь - не будет он наш! Убью гада. Не могу вместе с ним дышать одной атмосферой!
Лёнька стоял опустив руки, не зная, как защитить Фюнф-киндера. Вмешался Фролов:
- А чего ты кипятишься, Власыч? Нельзя заставить пленных воевать против своих, таков закон.
- Мы, партизаны, сами вне закона. Если ему Гитлер милей своей жизни, какой может быть разговор?
- Правильно! Верно! - поддержали старики партизаны. - Если ему фашисты дороже нашего товарищества, зачем он нам нужен?