- Никто ведь из нас не знает, следят ли за нами. Мне, по крайней мере, даже в страшном сне не снилось, что за мной могут следить в отеле. Ты не заметила, шел ли кто-нибудь за нами?
Нора пожала плечами и покачала головой.
- Вот именно. Так что тебе действительно придется пойти и что-нибудь наплести тем парням. И вообще, разве ты можешь быть уверена, что я рассказывал тебе правду о себе? Я ведь мог догадаться обо всем и подсунуть тебе какую-нибудь историю, которая не имеет ко мне никакого отношения.
- Действительно, - кивнув, сказала Нора.
Бродка продолжал:
- А я погляжу на этих ребят со стороны. Ты сказала, в "Опернкафе"? В два часа дня?
- Да. Я… боюсь.
- Глупости, - заявил Бродка и направился к двери. Затем он обернулся и добавил: - Да, кстати, мне очень жаль по поводу телефона.
Он вынул из кармана две купюры и положил на кухонный стол.
- Купи себе новый. В последнее время мне пришлось слишком много пережить.
Когда Бродка вернулся в отель, было еще темно, но уже достаточно близко к утру, чтобы лечь спать. Кроме того, он был чересчур взволнован и вряд ли бы спокойно уснул. Поэтому он пошел в душ и на несколько минут подставил голову под горячую воду, словно желая смыть все, что так неожиданно обрушилось на него.
Если несколько дней назад Бродка еще полагал, что сможет избежать превратностей, выпавших на его долю, то последние события заставили его призадуматься, укрепив во мнении, что у него нет другого выхода, кроме как принять вызов судьбы и наконец вступить в борьбу с неизвестным пока противником.
Бродка, вопреки привычке, заказал завтрак в номер. Если бы его спросили, почему он это сделал, вряд ли Александр смог бы дать вразумительный ответ. Он молча поковырялся в яичнице, выпил чашку кофе и отодвинул остальное в сторону. Затем он выставил поднос за двери, отметив про себя, что он такой же потертый, как и все подносы во всех отелях мира, поскольку часто используются.
Чуть позже он попытался дозвониться Жюльетт, но было еще слишком рано. В галерее никто не брал трубку. Бродка привел себя в порядок, надел на этот раз под пиджак свитер, так как на улице было еще холодно, хотя, на первый взгляд, день обещал быть ясным.
Случай с Норой все не шел из головы. Ее сексапильность превратила его в похотливого самца, не способного здраво мыслить. Бродка покачал головой. И почему это случилось именно с ним, человеком, полагавшим, что он перепробовал в жизни все? С человеком его возраста! Смешно! Дорогой Бродка, сказал он себе, ты, наверное, не стареешь.
Зазвонил телефон. Жюльетт. В трубке послышались воздушные поцелуи.
- Я только что пытался дозвониться тебе, - сказал Бродка.
- Я еще дома, - пояснила Жюльетт. - Муж на конгрессе. Когда же ты наконец приедешь? Я по тебе очень скучаю. Разве ты не должен был давно быть в Мюнхене?
- Ну, ты ведь знаешь, как это бывает с моей работой, - уклончиво ответил Бродка. - Из-за плохой погоды мне не удалось сделать снимки на природе. Я… э… даже не знаю, закончу ли сегодня.
Повисла пауза, в которой чувствовалась неуверенность, даже неловкость.
- С тобой что-то случилось? - вздохнув, спросила Жюльетт. - У тебя такой странный голос.
- Странный? Почему? - с наигранным удивлением произнес Бродка. При этом он твердо знал, что его способность притворяться не всегда выручает, если дело касается Жюльетт. И все же он не собирался рассказывать ей по телефону о событиях вчерашнего дня, хотя и чувствовал угрызения совести при воспоминании о Норе.
- Сколько будет отсутствовать твой муж? - поинтересовался он, чтобы сменить тему.
- Три дня, - ответила Жюльетт. - Пожалуйста, приезжай поскорее, пока я не начала подыскивать себе другого парня. - Она тихонько рассмеялась.
Дальнейший разговор касался каких-то мелочей. Бродка мысленно был уже на встрече в "Опернкафе"; кроме того, он постоянно следил за тем, чтобы не обронить лишнего слова о событиях последних двух дней, - в конце концов, это подождет, у него и так достаточно проблем.
Бродка пообещал вернуться на следующий день и обменялся с Жюльетт еще парой ничего не значащих фраз, когда услышал тихий шорох возле двери. Под дверь сунули записку.
Закончив разговор, Бродка поднял листок бумаги. Это было сообщение от портье: "Звонок в 8.25: госпожа Нора Маркович, Линке Винцайле, срочно просит прийти".
Бродка посмотрел на часы: без двадцати пяти девять. Что бы могла значить эта просьба? Надевая пальто, он попросил портье заказать такси.
Когда Александр вышел из отеля на улицу, сквозь ветви деревьев, окружавших Кертнерринг, светило солнце. Таксист попался молчаливый и не в духе, что как нельзя лучше подходило Бродке. Ему сейчас абсолютно не хотелось общаться с кем бы то ни было.
В утренние часы движение в Вене чем-то напоминает неаполитанское. Возникает ощущение, будто здесь действует кулачное право, и, дабы усилить это ощущение - поскольку постоянные остановки и продвижение вперед позволяют это сделать, - водители заняты в первую очередь тем, что, опустив стекла своих автомобилей, беспрерывно издают боевой клич. К счастью, местные автомобилисты уже привыкли к подобной реакции, для них ругань все равно что "Валбил", известное желчегонное средство. К тому же иностранцы не понимают их крепких словечек.
Днем Линке Винцайле с ее рыночными ларьками и прилавками выглядела намного оживленнее, чем ночью, и Бродка с трудом нашел поворот, за которым стояло здание, где снимала квартиру Нора. Бродка расплатился с таксистом и вышел из машины.
Войдя в подъезд, он почувствовал, что внутри было едва ли теплее, чем снаружи. Бродка поднялся по обшарпанным ступенькам на второй этаж. Сверху ему навстречу спускалась женщина, которой приходилось опираться на перила. Она, прищурившись, поглядела на Бродку, потом отвернулась и молча прошествовала мимо.
Казалось, Нора ждала его, поскольку дверь была не заперта.
Бродка постучал и вошел в квартиру.
Словно ожидающая жениха невеста, Нора сидела на диване за кухонным столом. На ней был тот же халатик в цветочек, который так не понравился Бродке ночью. Голова женщины была запрокинута, руки раскинуты, ноги расставлены, так что можно было заглянуть дальше, чем полагалось мужчине, который за это не заплатил.
Бродка подумал, что Нора пьяна: в квартире просто воняло алкоголем. Но, подойдя ближе, он увидел на ее шее справа и слева темные пятна. Широко раскрытыми, остекленевшими глазами Нора смотрела в пустоту. Ее губы посинели, рот был слегка приоткрыт.
Бродка, еще ни разу в жизни не попадавший в подобные ситуации, содрогнулся от ужаса. Он беспомощно схватил левую руку Норы. Она была холодной, и, когда он отпустил ее, рука безвольно упала. Только теперь до Бродки наконец дошло, что женщина мертва.
В тот же миг он осознал весь ужас случившегося. Нору убили!
А он попался в ловушку, приготовленную убийцами.
Вне всякого сомнения, они хотят повесить это убийство на него! В голове все смешалось. Испытывая панический страх и бессильную ярость, Бродка почувствовал, как кровь застучала в висках. Одна мысль неотступно билась в его мозгу: "Прочь отсюда!"
С лестничной клетки донеслись голоса. Александр подошел к двери, прислушался. Голоса удалились. Он осторожно приоткрыл дверь и посмотрел на лестничную площадку: никого не было видно. Бродка решил, что пора немедленно убираться. Он вышел из квартиры и, глубоко вздохнув, захлопнул за собой дверь.
С подчеркнутым равнодушием он спустился на первый этаж. Было невероятно трудно не броситься бежать сломя голову. Прежде чем выйти из дома, он осторожно выглянул наружу. Никого. Бродка пересек двор и оказался на улице.
Шум транспорта показался ему сладчайшей музыкой. Он пешком отправился в отель, едва ли замечая идущих навстречу пешеходов. Теперь он ускорил шаг, но перед глазами по-прежнему стояло лицо убитой. Перейдя Рингштрассе неподалеку от Оперы, Бродка бросился бежать.
Поднявшись к себе в номер, он поспешно собрал чемодан, расплатился и заказал такси в аэропорт. Бродка совершенно не слушал того, что говорил ему шофер, - слишком много мыслей роилось у него в голове. Он отчаянно пытался придумать, как выбраться из затягивающейся вокруг его горла петли.
Он осознавал, что бегство было худшим из всех возможных вариантов.
Такси уже проехало половину пути до аэропорта, когда Бродка велел водителю отвезти его в управление полиции. Таксист бросил на Бродку удивленный взгляд, пожал плечами и повернул в сторону Шоттенринг.
- Как скажете, господин. Деньги ваши.
Управление полиции находилось в 1-м районе, в здании, похожем на большую старую коробку с бесчисленным множеством окон. За стеклом перед огромным количеством телефонов и мониторов сидел дежурный. Услышав об убийстве, мужчина почти не проявил интереса и для начала послал Бродку в отдел регистрации несчастных случаев. Оттуда его направили в комиссариат по расследованию убийств, к чиновнику по фамилии Валльнер.
Тот выслушал историю Бродки, иногда кривясь так, словно ему было очень неприятно. Наконец он подозвал к себе ассистента, дородного и очень медлительного мужчину с густыми кустистыми усами и чуть ли не с воодушевлением произнес:
- Ну что ж, берись-ка за это дело!
А затем, обращаясь к Бродке, вежливо спросил:
- Вы не пройдете с нами?
Сев за руль полицейского автомобиля, ассистент проявил себя как весьма темпераментный водитель. По крайней мере, прикрепленная к крыше синяя мигалка, казалось, окрылила его, и он, преисполнившись презрением к смерти, дважды проехал на красный свет. При этом он пользовался в равной степени как проезжей частью, так и тротуаром, лишь бы побыстрее доехать.
По прибытии на Линке Винцайле комиссар послал своего ассистента к жившей в соседнем доме домоправительнице, которая оказалась решительной женщиной лет шестидесяти со светлыми, зачесанными наверх волосами. Она открыла дверь в квартиру Норы, а затем, усилием воли заставив себя заглянуть внутрь, закрыла лицо руками и запричитала: ну почему такое, боже ж ты мой, должно было обязательно случиться в ее доме?
После того как комиссар осмотрел место преступления, он отослал ассистента к служебной машине, припаркованной во дворе, чтобы тот вызвал по рации криминалистов и врача для осмотра трупа.
Врач, молодой мужчина, похожий на студента, в очках без оправы и с черным чемоданчиком, прибыл первым. Когда Бродка, не в силах наблюдать за этой процедурой, отвернулся к окну, врач официально удостоверил смерть Норы. Причина: удушение. Преступление, как заявил он, было совершено около десяти часов назад.
Через полчаса после этого прибыла комиссия по фиксации следов. Двое умудренных опытом мужчин покрыли графитным порошком мебель, бутылки и стаканы, даже лежащий на полу телефон и дорогие наручные часы с порванным ремешком, чтобы снять отпечатки пальцев. Кроме того, были сделаны многочисленные снимки. Бродку передернуло, когда во время этой процедуры мужчины начали оживленно обсуждать успехи "Австрии", старейшего футбольного клуба Вены.
Когда прибыли двое сотрудников похоронной службы с цинковым гробом и подняли Нору за руки и за ноги, Бродка бросился в туалет, находившийся возле входной двери. Его вырвало. Подозрительных взглядов комиссара, внимательно наблюдавшего за дверью в туалет, он не увидел.
- Ну, - с притворным дружелюбием произнес Валльнер, едва Бродка снова вернулся в комнату, - может, теперь вы расскажете нам, как все было на самом деле?
Лицо Бродки стало белее простыни. Ему было настолько плохо, что он не мог говорить. Он не удивился тому, что комиссар не поверил в его версию происшедшего. Слишком уж идеально все было сделано. Но как ему доказать свою невиновность?
- Я сказал вам правду, - устало пробормотал Бродка. - Все было именно так, не иначе.
На лице комиссара появилась почти сочувствующая улыбка. Он подошел к Бродке и протянул ему фотографию.
- Очень удачное фото, - сказал он. - Нашли в кармане пальто убитой. Вы можете это объяснить?
Комиссар поднял фотографию Бродки, сделанную при помощи телеобъектива, повыше и спросил:
- И еще, что вы можете сказать по поводу того, что сегодня ночью, около половины первого, ссорились с убитой, о чем сообщил нам сосед женщины?
Бродка промолчал. Он сдался, когда Валльнер жестко заявил:
- Господин Бродка, вы временно арестованы по подозрению в убийстве.
Валльнер снял с пояса наручники и защелкнул их на запястьях Бродки.
Внезапно Александра охватило полное равнодушие. Ему все стало безразлично. Как ему защищаться? У него не было ни сил, ни аргументов. Им владело только неотступное желание поскорее покинуть это ужасное место.
Ассистент взял Бродку за руку и повел вниз по лестнице. Когда они шли к полицейской машине, Бродка насчитал пять или шесть вспышек фотоаппаратов - репортеры, как водится, отреагировали мгновенно. Но все, что происходило с ним, он воспринимал словно через плотную завесу, задаваясь при этом вопросом, что будет, если его фото появится во всех газетах. Александр Бродка - убийца женщин! Ему всегда претили подобные сенсационные фотографии. И вот теперь он сам стал объектом для такого фоторепортажа - подставился под объектив, как обычно говорят люди его профессии.
Бродка, казалось, был не в себе. Он даже не злился на людей, заподозривших его в убийстве. У него было такое чувство, словно он перестал быть личностью и его подсадили на наркотики. Поэтому он не сопротивлялся. Он просто очень устал, чертовски устал.
И даже когда домоправительница, видя, как ассистент заталкивает арестованного в машину, резким голосом закричала: "Убийца, убийца!" - ее слова отскочили от него, как камни от бетонной стены.
Камеры для подследственных нигде в мире не радуют глаз - камера, в которую поместили Бродку, не являлась исключением.
Только десять шагов до окна - вернее, застекленной дырки, в которую падал свет, - вот и все место для двух обтянутых пластиком коек.
Бродка был здесь не первым. За час до него в эту, так сказать, квартиру поневоле въехал еще один постоялец. Мужчина в темно-синем костюме с красным галстуком поначалу показался Бродке вполне приличным. Впрочем, это впечатление исчезло, как только он открыл рот.
- Агостинос Шлегельмильх, - представился он, сделав смешное движение рукой.
Бродка с отсутствующим видом пробормотал свое имя.
Некоторое время оба молча сидели на своих койках, Бродка - повесив голову, а Шлегельмильх - разглядывая соседа со снисходительной улыбкой на губах. Наконец Агостинос сказал:
- Похоже, ты в первый раз в тюряге. - Подняв вверх левую руку с растопыренными пальцами, он добавил: - А у меня уже будет пятый раз. Закаляет.
Хотя это замечание показалось Бродке смешным, ему было не до смеха. Он хотел, чтобы его оставили в покое и дали подумать - ничего больше, просто подумать над тем, как бы отсюда выбраться.
- И?.. - не отставал сосед. - Ты чего тут?
Бродка не собирался вступать в разговор, но он догадывался, что чересчур назойливый сокамерник от него не отстанет, и поэтому ответил:
- Они собираются повесить на меня убийство.
Агостинос Шлегельмильх присвистнул.
- Ни фига себе! - воскликнул он, и в его голосе послышались нотки восхищения.
- Черт побери, я этого не совершал! - взвинтился Бродка.
- Ясное дело, - заметил Шлегельмильх, - ты ни в чем не виноват.
Это было похоже на утешение, но Бродка не мог не заметить иронии. Сосед же настойчиво продолжал:
- Не бойся. Тебе не нужно доказывать свою невиновность. Пусть они доказывают твою вину.
- Я не виновен, черт побери! - рассерженно повторил Бродка.
Шлегельмильх поднял обе руки.
- Ну хорошо, хорошо, - словно пытаясь успокоить его, примирительно сказал он. - А что там все-таки было?
- Убийство проститутки.
Агостинос Шлегельмильх громко расхохотался, а потом, закашлявшись, выдавил:
- Шлюху замочил, шлюху!
Смех сокамерника показался Бродке отвратительным. Испытывая неприятное чувство, он вскочил, чтобы ударить Шлегельмильха по лицу. Тот на лету перехватил его руку и замолк. Бродка решил, что он встанет и отплатит ему той же монетой, но Шлегельмильх неожиданно расслабился.
- Не делай так больше, дружочек, - тихо, но с угрозой в голосе произнес он, отпуская запястье Бродки.
Бродка тяжело опустился на койку и замолчал.
- Не наложи в штаны, - сказал Шлегельмильх. - Убийство потаскухи в глазах нашего правосудия не считается убийством как таковым, то есть убийством по-настоящему. Есть эксперты, которые могут подтвердить ограниченную вменяемость, сексуальное отвращение или испорченные отношения с твоей мамой, - и вот ты опять на свободе. Нет ничего легче, уж поверь мне.
Бродка старался вообще не слушать этого странного типа. С другой стороны, его сосед, похоже, действительно неплохо знал эту жуткую систему - по крайней мере, лучше, чем он сам. И Бродка решил довериться сокамернику. В конце концов, что ему терять?
- Меня преследуют, - начал он и рассказал Шлегельмильху, как некие личности натравили на него шлюху. - Именно они, вероятно, и убили ее, чтобы затем повесить на меня это убийство.
Шлегельмильх удивленно поднял брови.
- Ты догадываешься, кто тебя преследует? - спросил он.
- Если бы я знал, было бы легче, - ответил Бродка и в ярости добавил: - Во всяком случае тогда бы у меня появился враг, против которого я мог бы что-то предпринять!
Это замечание, казалось, испугало Шлегельмильха.
- Ты что, очень смелый? - ухмыльнувшись, воскликнул он. - Чувак, так жить опасно!
Бродка не понял, что тот имел в виду, но не собирался продолжать разговор и молча уставился на гладкий пол.
Агостинос Шлегельмильх снял с себя пиджак, затем отпустил галстук и улегся на койку. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок. Казалось, он размышлял. Наконец, не отводя взгляда от потолка, Агостинос спросил:
- Капуста у тебя есть? Я имею в виду, ты богат?
- Ну, что значит богат… - с отсутствующим видом пробормотал Бродка.
- Что значит богат, - передразнил его Шлегельмильх. - Бабок много или беден как церковная мышь?
На лице Бродки впервые промелькнула улыбка.
- Есть немного бабок. Честно говоря, я даже сам точно не знаю сколько.
- Наследство?
Бродка кивнул.
- Пахнет дурно, весьма дурно! - Агостинос резко поднялся и окинул Бродку испытующим взглядом. - А знаешь, чем именно пахнет? Почтенным обществом. - Он поднял брови и загадочно улыбнулся. - Они знают состояние твоего счета лучше, чем ты сам. Можешь мне поверить.
Бродка не понимал, почему он доверился этому двуличному типу. Может, он стал слишком болтливым из-за необычной ситуации? С другой стороны, у него просто возникла потребность с кем-нибудь поделиться. Александр заставил себя улыбнуться и ответил:
- Ну, для мафии мое состояние, как и я сам, несколько мелковато.
Агостинос Шлегельмильх покачал головой.
- Не говори так. Если ты не знаешь, сколько у тебя капусты…
Бродка недоверчиво поглядел на соседа.
- А ты, похоже, в этом разбираешься, - сказал он.
Шлегельмильх, казалось, смутился и некоторое время молчал, но потом многозначительно произнес:
- Разве ты не понимаешь, как это бывает? Ты знаешь одного, тот, в свою очередь, другого, а…