Иванов встал, оделся и решил снова погулять на свежем воздухе. Но, к ещё большему своему раздражению, обнаружил, что входная дверь общежития заперта на ключ, а дежурная старушка спокойно спит, забаррикадировавшись стульями у себя в тесной "дежурке".
Поднявшись обратно на третий этаж, Иванов услышал доносившийся со стороны кухни характерный шипяще-булькающий звук кипящего чайника. Подумав, что чай бы сейчас не помешал, Иванов пошёл на этот призывный звук.
В большом помещении общей кухни он увидел сидящую в одиночестве невзрачную глазастую худую девчушку, похожую на мальчика. Своей внешностью она произвела на Иванова впечатление не более, чем надетый на ней блеклый старенький халатик. Но Иванову нужно было с кем-то поговорить.
Девушка красила ногти, и внезапное появление незнакомого мужчины её напугало. На плите вовсю надрывался паром видавший виды большой алюминиевый чайник, но девушка не обращала на него внимания - по- видимому, была слишком поглощена своим занятием. При неожиданном вторжении Иванова она растерялась, стала зачем-то поправлять и запахивать халат, вскочила со стула, наконец, вспомнив про кипящий чайник, выключила газ, потом села обратно за стол и, не глядя на незваного гостя, стала нервно теребить подол халатика.
- Не спится? - поинтересовался Иванов, разглядывая с порога потёртые в трещинах стены и потолок и не посчитав нужным даже поздороваться. Внешне девушка всё ещё не производила впечатления, а хмель у Иванова уже почти прошёл. Осталось только раздражение.
Девушка не ответила.
- Чайком угостишь? - спросил Иванов, подходя к столу, за которым сидела, положив на стол худые руки, незнакомка.
- Сейчас кружку принесу. - Девушка, перестав дёргать халат, с готовностью сорвалась с места и пулей вылетела в двери.
Усмехнувшись, Иванов равнодушно поглядел ей вслед: небольшого роста хрупкая девчушка со спины вполне могла сойти за подростка. С красавицей Людкой Кисловой ни в какое сравнение она не шла.
Через минуту, с двумя кружками, заваркой и сахарницей в руках девочка-мальчик так же стремительно влетела на кухню.
- Печенья у меня нет, - смущаясь и как бы оправдываясь, пожала она плечами. Затем подняла на Иванова чистый светлый взгляд голубых глаз:
- Хлеба хотите?
- Нет, спасибо, - мотнул он головой и подумал: "Взгляд, как у ребёнка".
Пока девушка хозяйствовала возле стола, Иванов подошёл к окну и, опершись руками о подоконник, стал смотреть на тёмную, освещаемую редкими фонарями, неширокую пустынную улицу, чувствуя, как мучившее его последний час раздражение постепенно уходит.
- А Вы меня не узнали, Александр Николаевич? - донеслось до Иванова. Он повернулся и с удивлением посмотрел на девушку, стараясь уловить что-нибудь знакомое. Она разливала чай по кружкам и совсем никого ему не напоминала.
- Честно говоря, нет, - озадаченно признался Иванов. - А вы, что, меня знаете?
- Вы же к нам сегодня заходили. Вы - друг моего начальника, майора Кислова. Я Вам ещё карту погоды приносила. Ну, вспомнили?
"Друг! - с усмешкой подумал Иванов. - Сегодня чуть не стал братом…". А вслух произнёс:
- Вот теперь вспомнил! Как одежда меняет женщину! - Хотя, если говорить честно, он и тогда не обратил на неё никого внимания.
- Ты чего же не спишь, Золушка? - уже по-доброму поинтересовался Иванов.
- Завтра у подруги день рождения, а я до вечера буду на службе. Боюсь не успеть. Голову, вот, помыла, теперь сушу. Да, Вы идите к столу, чай готов.
- А звать-то тебя как? - спросил Иванов, устраиваясь на стуле напротив случайной знакомой.
- Лена. - Голос у девушки, как и её взгляд, был приятным и чистым, и от неё самой веяло такой простой человеческой добротой, что Иванов тоже решил отбросить все сложности:
- Раз мы с тобой старые знакомые, Лена, можешь называть меня Сашей. Не забудешь, потому что так и твоего начальника зовут.
- Для меня он Александр Павлович. Я, наверное, не смогу Вас просто по имени называть… Можно с отчеством?
Иванов хмыкнул. Определённо, человечек, сидящий напротив, ему уже начинал нравиться. Не ответив на её вопрос, Иванов со словами: "Подожди секундочку" - отправился в свой номер. В номере "правак" спал и видел, наверное, десятый сон.
- Держи, это тебе, - сказал Иванов, войдя на кухню, и протянул девушке большую плитку шоколада. - И давай, наверное, перейдём на "ты". И без отчеств.
- Давайте, - опустив глаза, тихо согласилась Лена. Она всё ещё стеснялась. - Спасибо… за шоколад.
- Ну что, я таким старым выгляжу? Что тебя смущает? - спросил Иванов весело, подмигнув Лене.
Она засмущалась ещё больше:
- Нет. Просто сегодня, когда вы ушли, Александр Павлович про вас рассказывал.
- Много плохого? Наверно, что Саня Иванов - грешник, бабник, картёжник и пьяница… - Иванов напустил на себя грозный вид.
- Нет-нет, - запротестовала Лена, открыто взглянув в глаза Иванова, - наоборот! Он рассказал, что Вы везде воевали, что у вас много орденов. Вы столько в жизни повидали! Александр Павлович так всё интересно про Вас рассказывал! А я нигде не была. Я ведь местная. Родители тут недалеко в деревне живут. Вся моя жизнь: школа, техникум, в армии и года нет… Хотя все говорят - повезло. Вся деревня мне завидует - военная! Мне уже девятнадцать, а я ещё ничего не видела. Я Вам искренне завидую, Александр… Николаевич…
Лена замолчала. Иванов смотрел на неё и думал, что человек не всегда должен иметь яркую внешность, чтобы быть по-настоящему интересным. Теперь перед ним сидела совсем другая девушка - умная и добрая. А главное - заботливая. Ему польстило, что она назвала его просто по имени, когда так незатейливо рассказывала о себе. Иванову захотелось самому выговориться. Он рассказал про то, как не попал в истребительное училище, про то, как женился и не смог стать хорошим мужем и отцом, про полёты в Афганских горах, про потерю друзей, про своё постоянное одиночество. Говорил он долго, а она не перебивала.
И среди ночи, на кухне старого общежития в затерянном на карте России военном городке, Иванов ощутил, что ему стало легче, и что Лена - совсем не подросток, а молодая женщина, и что у этой женщины красивые и умные глаза…
Когда резкой металлической трелью ударил в уши звон будильника, Лена проворно поднялась, потянулась через просыпающегося Иванова и остановила поток этого ужасного противного звука. Её фигурка без одежды Иванову нравилась: Лена, действительно, напоминала подростка, только была по-женски ровненькой.
Заметив, что Иванов не спит, Лена улыбнулась ему:
- Доброе утро!
- Доброе утро! - улыбнулся он в ответ и вздохнул, потягиваясь: - Может быть, мы сегодня не улетим.
- А если улетите, ты меня сразу забудешь? - тихо спросила Лена.
Что он мог пообещать этой девочке? Врать не хотелось, и он ответил:
- Мне с тобой очень хорошо. Остальное сейчас не важно.
Лена присела на краешек кровати, прикрыв руками маленькую девичью грудь, и, глядя по-детски чистыми глазами, грустно улыбнулась:
- Мне с тобой тоже очень хорошо, Саша. И это важно.
Они целовались…
Не выспавшийся, но с радостным чувством на душе и с ощущением лёгкости во всём теле, Иванов появился утром перед своими экипажами. В отличие от своего командира, подчинённые особой радости не испытывали. Особенно те, кто вчера "перебрал".
По прибытии на аэродром Иванов отправился к метеорологам. Поднявшись на этаж, он сразу прошёл в кабинет Кислова:
- Здорово, Саня!
Сидящий на своём рабочем месте Кислов отозвался болезненно:
- Привет!
Хмурясь, Кислов вяло пожал протянутую через стол руку.
- Что, лишнего вчера себе позволил? - участливо поинтересовался Иванов.
- Да, чувствую, что норму превысил. Голова тяжёлая. Гудит. А ты как?
Иванов пожал плечами:
- Я в норме.
- Везёт…
Кислов посмотрел на Иванова долгим взглядом:
- Я не помню, как ты ушёл. Представляешь, просыпаюсь в три часа ночи на диване… Никого… Стол не убран. Пошёл к своей под бочок… Ещё успели поругаться. До утра глаз не сомкнул.
Иванов ответил, спокойно выдержав взгляд товарища:
- Ну, ты извини, если что…
Кислов махнул рукой, отводя взгляд:
- Да ты-то тут при чём! Моей опять шлея под хвост попала. У неё бывает…
В этот момент из аппаратной в комнату зашла Лена, одетая в военную форму с погонами рядового. Увидев Иванова, она вспыхнула и опустила глаза.
Кислов, ничего не заметив, сказал, обращаясь к подчинённой:
- Свежую карту принеси…
Девушка скрылась в аппаратной.
Изучив принесённую Леной карту погоды и незаметно подмигнув ей, Иванов отправился на стоянки к своим экипажам, с уверенностью, что сегодня они точно не улетят.
В течение дня, чувствуя необыкновенный душевный подъём, Иванов с чистой совестью через каждый час заходил в помещение метеослужбы, как бы поинтересоваться прогнозом погоды. Сане Кислову он мог честно смотреть в глаза, и это приносило Иванову дополнительную радость. Но по-настоящему его интересовала только Лена. С деловым видом, на глазах у её страдающего послепохмельным синдромом начальника, очередной раз обсудив с Леной прогноз погоды по маршруту полёта, Иванов исчезал из комнаты метеослужбы и ровно через час снова там появлялся, чтобы в точности повторить процедуру. Дождавшись таким образом обеда, он с лёгкой душой перенёс заявку на вылет на следующий день. О чём сразу сообщил Лене. Девушка заметно обрадовалась.
- А ты пойдёшь со мной на день рождения? - В её взгляде Иванов увидел столько надежды, что с готовностью ответил:
- С тобой - куда угодно!
На дне рождения присутствовало много симпатичных девчонок, с интересом поглядывающих в сторону Иванова, но он не отходил от Лены, потому что рядом с ней чувствовал себя хорошо и уютно. С мужчинами здесь, по-видимому, была "напряжёнка". В другое время Иванов обязательно воспользовался бы возможностью "поохотиться" на таких "цыпочек", но сейчас не имел на это желания.
Именинница, улучив момент, когда Лена вышла из комнаты, предложила гостю выпить на "брудершафт". Но дальше одного дежурного поцелуя и у неё дело не пошло. От танца с именинницей Иванов вежливо отказался. В тот вечер он чувствовал себя замечательно только рядом с Леной.
За столом женская половина имела численное превосходство, поэтому Иванову пришлось ухаживать за тремя ближайшими соседками сразу. Когда же началась танцевальная часть, Иванов не выдержал и, посоветовавшись с Леной, отправился в составе делегации из нескольких девушек к своему звену с приглашением.
Для командированных экипажей приглашение на праздник стало приятнейшим сюрпризом. Парни в тот вечер "оторвались на всю катушку". А Лена всё продолжала удивлять Иванова: она заражала всех весельем, умно шутила, неплохо танцевала. Она даже похорошела и уже не казалась той стеснительной дурнушкой, с которой Иванов встретился ночью на кухне. Брюки и блузка приятно обтягивали ровненькую фигурку девушки. Стройные ноги на высоких каблуках казались очень длинными. Пышная причёска очень шла её лицу. Полные радости большие глаза и счастливая улыбка придавали её лицу особое очарование. Она весь вечер не отрывала от Иванова счастливых глаз, очень часто находила его руку и долго не отпускала её. Не дожидаясь окончания праздника, Иванов с Леной решили уединиться.
Утром погода прояснилась. Группа получила "добро" на вылет почти сразу по прибытии на аэродром.
Лена хотела проводить Александра до вертолёта, но он попрощался с ней в коридоре штаба. Всё уже было сказано. Иванов поцеловал её грустные большие глаза и ушёл не оборачиваясь. Лена осталась стоять одна у холодной стены.
Ему тоже было плохо. Казалось, что, улетая, он оставляет здесь очень близкого и нужного человека, частичку самого себя. Люди устроены так, что с трудом расстаются с хорошим. Расставания Иванову всегда плохо удавались. Хотя по специфике службы с её частыми командировками, с постоянными встречами и разлуками, ему нередко приходилось расставаться с хорошими людьми и с хорошенькими женщинами, но всегда при этом он нелегко переживал расставание. Со временем Иванов научился загонять это чувство глубоко вовнутрь. С годами он научился быть менее сентиментальным, огрубел и стал жёстче в отношениях даже к самому себе. Но сегодня почему-то было особенно больно, особенно трудно улетать. Наверное, ещё и потому, что ему было жаль Лену. Будь она красавицей, ему было бы гораздо легче. Яркая красивая женщина в жизни не пропадёт - думал Иванов. А Лену было жаль.
Перед стоянкой Иванова встретил Ващенка. Глядя в глаза, он доложил не по уставу:
- Саня, все готовы. Машины в порядке, опробованы…
Иванов бросил короткое:
- Хорошо…
Ващенка с пониманием в голосе поинтересовался:
- Хреново?..
Иванов ответил тихо:
- Прав был наш коллега Экзюпери, Андрюха: мы в ответе за тех, кого приручили. Глупо как-то всё произошло при расставании. Мы даже не поцеловались… Она сказала, что будет ждать… Зачем?.. Ведь я ей ничего не обещал… Ещё она сказала, что даже если я никогда больше не прилечу, она всё равно будет благодарна за всё… За что?.. Это мне надо благодарить её…
Выруливая на взлётную полосу, Иванов бросил взгляд на здание штаба и увидел в далёком окне второго этажа знакомый хрупкий силуэт. И снова давно забытая боль резанула по сердцу.
Уже на старте, получив разрешение на взлёт, Иванов, повинуясь порыву какого-то, давно не испытываемого, безрассудного чувства, скомандовал в эфир всему звену: "Делай, как я!". И, оторвав вертолёт от "бетонки" всего на метр, в нарушение всех правил и инструкций, переведя машину в разгон скорости на предельно малой высоте, заложил крутой вираж в сторону штаба. Вертолёт, опустив нос, как хищная птица, высматривающая добычу, шёл прямо на штаб на высоте всего каких-то пары метров над землёй, всё больше и больше разгоняя скорость. И когда здание уже закрыло всё пространство впереди и стало неотвратимо набегать на кабину, Иванов оттренированным движением энергично взял ручку управления на себя и прибавил мощность двигателям. Тяжёлая боевая машина, задрав тупой нос, как истребитель, на пределе всей своей мощности, резво взвилась вверх, за пару секунд перевалив высоту двухэтажного здания, и с воем и грохотом пронеслась над самой крышей штаба, чуть не посшибав антенны на ней.
Иванов бросил взгляд в боковой блистер: за ним, как привязанные, шли, выдерживая строй, все вертолёты звена. "Молодцы!" - с облегчением и чувством гордости за пилотажное мастерство похвалил Иванов в эфир своих подчинённых. "А ты - дурак!" - сказал он себе.
- "282-й", нарушаете! - возник в эфире недовольный голос руководителя полётов.
- Пожелайте нам доброго пути, братья-славяне! - ответил Иванов.
- Удачи! - примирительно отозвался эфир. - Красиво прошли!
Иванов промолчал. Городок внизу промелькнул быстро, и вертолёты, заняв заданную высоту, поплыли курсом на юг.
- Командир, - нарушил молчание правый лётчик, - твоя Ленка на втором этаже стояла.
- Видел, - коротко бросил Иванов и надолго замолчал.
Во время полёта он думал о ней: "Очень хорошо, что есть такие женщины, которые дают мужчинам неожиданную, случайную возможность маленького счастья. По сути, любое большое счастье - это сумма маленьких. Без маленьких нет и большого. Как бы я себя чувствовал сегодня, не встретив Лену позавчера? А сегодня мне хорошо. Пусть грустно, но очень хорошо. Значит, она дала мне свой кусочек счастья. А я ей - свой. Любовь и доброта - только это может изменить наш грубый, злой и жестокий мир. Люди, лишающие себя радостей маленького счастья и гоняющиеся за призрачным большим, в конечном итоге - люди несчастные. Ненароком они делают несчастными и тех, кто оказывается рядом с ними. Кто-то из философов сказал, что жизнь человека - не те дни, что прошли, а те, что запомнились. Поэтому спасибо тебе Лена за две ночи и один день, которые, пожалуй, стоят нескольких лет жизни. Сведёт ли нас судьба ещё раз? Кто знает?". И Иванов попросил: "Господи, пусть у Лены всё в жизни сложится!".
Небо Кавказа встретило низко летящие вертолёты тяжёлыми свинцово-серыми облаками. По радиосвязи передали, что над Моздоком высота края облачности составляет четыреста метров, а в сторону Грозного облака уходят с повышением. Чем ближе группа подходила к Моздоку, тем плотнее и темнее становились облака: в серой массе уже не оставалось ни одного просвета. Руководитель полётов на аэродроме дал условия подхода и предупредил, чтобы ведущий был внимательным - "точка" работает. Полётный минимум лётчиков звена соответствовал погодным условиям, поэтому, распустив строй на минутный интервал, Иванов первым пошёл на снижение.
С высоты полёта аэродром "Моздок" напоминал палубу огромного авианосца, плотно утыканную крошечными фигурками самолётов и вертолётов. Иванову подумалось, что даже один боевой заход четырёх вертолётов-штурмовиков приведёт к огромным потерям авиационной техники. Счастье командования, что у чеченцев нет авиации.
В плотном радиообмене экипажи уловили, что какой-то самолёт тоже запросил посадку, но вертолёт ведущего уже находился на схеме и подходил к посадочной прямой. Экипаж, ведя осмотрительность, работал по-деловому спокойно, и не видел заходящий на посадку самолёт. Оставалась надежда, что лётчик самолёта наблюдает подходящий к посадочной прямой снижающийся вертолёт. Тем неожиданнее оказалась огромная тень, промелькнувшая чуть выше, слева от вертолёта. И только тут экипаж заметил уже впереди с выпущенными закрылками и шасси зелёный штурмовик "Су-25". В Афгане их прозвали "Грачами". Этот "Грач" проскочил настолько близко, что Иванов ясно рассмотрел гайки на его правом колесе.
- Лихачит, - спокойно прокомментировал Иванов выходку штурмовика. - Мы среди своих. Готовимся к посадке, славяне!
Если не считать этот нюанс, то перелёт звена завершился благополучно.
Через три дня вертолётчики, во главе с майором Ивановым, передав свои машины в действующий боевой полк, уже возвращались домой самолётом военно-транспортной авиации.
Во второй раз Иванов летел в Чечню в самом начале лета. Шли тем же маршрутом, что и три месяца назад. Погода благоприятствовала полёту. Поэтому, подлетая к уже знакомому промежуточному аэродрому, Иванов ещё в воздухе запросил "добро" на вылет после дозаправки. Летели двумя экипажами на Кавказ теперь уже надолго. На войну.
А ведь он имел право тогда принять решение и остаться на этой базе с ночёвкой. И у Иванова росло это желание тем сильнее, чем ближе вертолёты подходили к посадочной полосе. И никто не стал бы осуждать его за такое решение. Три месяца он не видел Лену, а она обещала ждать. И ему очень хотелось встретиться с ней. Очень хотелось… Но что он мог ей пообещать? Ничего… И именно поэтому он не должен был оставаться с ночёвкой на аэродроме. Ничего большего, чем то, что уже между ними случилось, быть не могло. Как говорят, в одну реку дважды не войдёшь… Да, он ничего не мог обещать в будущем этой хорошей, этой замечательной девушке. Он не мог дать ей надежду, чтобы обмануть. Нет, он не забывал Лену и, наверное, никогда не сможет забыть. Но пусть она останется светлым и нетронутым пошлостью островком в заповедных уголках прошлого.
На память пришли строки из выученного ещё в детстве стихотворения: