- Что за шум, а драки нет? - неожиданно произнесла появившаяся в приоткрытой двери из коридора голова ходячего из соседней палаты. - А то меня просила узнать дежурная сестра, чего вы шумите? - извиняющимся тоном добавила голова.
- Больше не будем, - пообещал Виктор, расслабляясь.
Голова исчезла за дверью.
- Ну и дурак же ты! - Виктор спокойно повернулся к Иванову спиной.
Иванов тоже устроился на своей кровати лицом к стене и спиной к Виктору. Разговаривать дальше не хотелось.
Минут через пять Виктор позвал:
- Слышь, Санёк?
Иванов сделал вид, что спит. Виктор не отставал:
- Санёк, говорю, слышишь?
- Ну? - промычал Иванов сонным голосом.
- Как её зовут-то?
- Кого?
- Ну, жену твою.
- Нет у меня жены, - вредничал Иванов.
- Я-те щас всё-таки врежу, остряк, блин, самоучка!..
Иванов услышал, как Виктор завозился на кровати и, не дожидаясь, пока тот дотянется костылём, ответил не поворачиваясь:
- Светлана…
Виктор успокоился. Через минуту Иванов снова услышал его голос:
- Имя-то какое светлое. А ты - дурак!
Иванов это знал и сам. Душа тосковала по домашнему уюту, по семье, по счастью, так глупо потерянному.
Ночью Иванову не спалось. Он уже долго лежал с открытыми глазами, неотрывно глядя в одну точку на потолке. Он думал о своей жизни. О своей непутёвой жизни.
- Саня, ты чего не спишь? - Неожиданно прозвучавший в тишине голос Виктора вернул Иванова к действительности.
Виктор спросил полушёпотом, а показалось, будто эхо отразилось от стен палаты - такая тишина стояла в здании и за окном на улице.
- Всё нормально, - тихо ответил Иванов.
- Давай спать, - Виктор стал укладываться поудобнее, и под его массивной спиной резко и противно заскрипела кровать. По палате прошла затихающая волна шевелений и стонов.
- Извините, - прошептал Виктор в темноту и снова пошевелился.
Теперь уже под его большим телом кровать громко заскрипела с повизгиванием железа. Но к удивлению Иванова, никто не проснулся.
- Бля, койка чёртова! - тихо выругался Виктор.
Минут через десять он уже мирно посапывал. Иванову не спалось. Стараясь не шуметь, он перебрался с кровати на подоконник к открытому окну, через которое летняя ночь приятной прохладой неслышно входила в палату, она несла запахи и звуки ночного города. Иванов смотрел на дремлющий госпитальный забор, на залитую неярким фонарным светом пустынную улицу, на деревья, еле слышно перешёптывающиеся с неспящим ветерком, на глубокое звёздное небо с миллиардами звёзд. Там, за забором, существовала по другим законам и правилам другая, кажущаяся теперь очень далёкой и даже непонятной жизнь, с отдыхающими после рабочего дня людьми, с музыкой и весельем, с кафе и ресторанами, с любовью к девушкам, с семейными заботами - мирная жизнь. Неужели и он когда-то был её частью? Теперь к прошлому нет возврата. Жить, как раньше, уже не возможно. Ведь параллельно с этой опрятной и красивой жизнью существует другая - страшная, грязная и жестокая. Жизнь рядом со смертью. Две уродливые сестры: война и смерть, они вместе гораздо сильнее своей чудовищной разрушительной силой, сильнее этой, проходящей за госпитальным забором спокойной и размеренной жизни. Мальчишки, ещё вчера гулявшие по этой вот улице, не успевшие ничего ни понять, ни измерить в своей короткой мирной жизни, сегодня возвращаются домой из-за чёрной черты, жестоко рассекающей два разных измерения, две разные жизни, эти мальчишки возвращаются домой, имея короткий и ужасающий своей простотой номер - "200". "Груз-200" - это гробы. Иванов насмотрелся на них ещё там, "за речкой", в Афганистане, а потом и в Чечне. Пилоты вертолётов "Ми-8" - рабочие лошадки войны: им и возить, им и стрелять. Иванову не привыкать к такой работе. Но сколько же ещё нужно перевести убитых и раненных солдат, чтобы получить ответ на вопрос: "Зачем?" Кто-то там, наверху, играя в войну, набивает счета в банках. А российские ребята погибают за то, что не умеют выбирать себе правителей. И оправдана ли в таком случае вера в разумного царя? На эту тему Иванов после возвращения с похорон Наташи написал песню со словами:
Мне бы только успеть,
Мне бы только суметь
Рассказать обо всём.
Полным голосом спеть,
Чтоб гитаре звенеть
Струн витых серебром.
Пусть не царственна речь,
Нам себя бы сберечь,
И мы, не помня, живём.
Тех мальчишек, кому
Суждено было лечь
Под свинцовым дождём.
И уходят слова,
Как пустая молва,
И гитара молчит…
Чтоб Россию понять -
Надо всё испытать,
Чтоб душа - хоть кричи!
Вместо ярких побед
Нам лишь - тысячи бед,
И только слёзы из глаз.
А что будет потом,
По прошествии лет
После нас - не для нас.
Сколько русских ребят
Полегли без наград -
Их не ждут ордена.
Ордена - у штабных,
У кого толстый зад,
Низко гнётся спина.
А кто правдой служил,
Кто в атаку ходил -
Чью-то жизнь оплатил,
Тот был продан не раз,
И своё получил
Среди тысяч могил.
По Руси - реки слёз.
Воспалённый вопрос
В материнских глазах:
"Для чего это всё?
Кто сынов убиенных
Воротит назад?"
Но в душах канут слова,
Как пустая молва,
И струна замолчит…
Чтоб Россию понять,
Надо всё испытать,
Чтоб душа - хоть кричи!
Мимо госпиталя, прервав размышления Иванова, по спящей улице проехал одинокий автомобиль. Сквозь звук мотора пробивалась ритмичная музыка из мощных колонок в салоне. Водитель ехал не один - с дамой. "Отдыхают люди, - улыбнувшись, подумал Иванов. - Вот бы сейчас прокатиться по ночному городу!". Это желание оказалось настолько осязаемым, что Иванов даже представил себя за рулем едущей по сверкающим огнями улицам иномарки. Но мешала левая рука в гипсе. Скорее бы его сняли, что ли! А то рука под гипсом чешется - сил нет! Спасибо, научили опытные мужики, и Иванов, по случаю, приобрел длинную спицу: под гипс ничем не залезешь, а спицей очень даже удобно.
Подышав на подоконнике еще немного, Иванов перебрался на кровать и спокойно заснул.
Утром, когда он вернулся в палату из госпитальной столовой, Виктор уже доканчивал на подносе обильный завтрак. Это могло означать только одно: сегодня на пост дежурной медсестры заступила Оксана. Как и обычно, она пришла на час раньше и успела принести из столовой завтрак лежачему лейтенанту и Виктору. У другого лейтенанта-счастливчика рядом находилась приехавшая жена, а остальные в палате передвигались самостоятельно. Взяв шефство над двоими, Оксана по своей инициативе облегчила труд работников столовой. Соседние палаты ревностно переживали загадочное постоянство и расположение Оксаны к одной палате, тем более что тут уже и так были две женщины. Выздоравливающие соседи приставали к Оксане с комплиментами, строили ей глазки, обещали золотые горы, чтобы переманить ее к себе. Кое-кто даже предлагал руку и сердце. Не удивительно, Оксана была девушка видная, в теле, но с ладной фигурой, очень находчивая и быстрая на ответ, и острая на язык, и обладала всеми качествами настоящей донской казачки. Она нравилась многим. Мужики из всех палат отделения, подключив все свои связи, выяснили, что ей двадцать один год и сердце её свободно. А ещё разведка донесла, что девушка живёт в общежитии. Но напрасно там искали приключений разные донжуаны: дверь её комнаты для них была закрыта.
Иванов заметил, что Оксана нравится Виктору и однажды, когда она зашла в палату, спросил:
- Оксана, что нужно сделать мужчине, чтобы ты согласилась поехать с ним на море?
Девушка на мгновение задумалась и ответила:
- Чтоб он весь год дарил мне цветы.
Сказала и посмотрела на Виктора. А Иванов с серьёзным выражением лица озабоченно произнёс:
- Разоришься ты, Витя, с этой девушкой!
- Крутовата цена, - высказал своё мнение капитан - мотострелок. - Но, как говорится: каков товар… - Дальше он продолжать не стал: в дверях палаты появилась его жена.
Виктор просматривал газету и, казалось, что подначки пропускал мимо ушей, но взглянул на Оксану.
- Для такой девушки ничего не жалко, - просто сказал он и снова уткнулся в свою газету.
Если бы он видел то, что увидел Иванов! А Иванов увидел, как предательски вспыхнули щеки Оксаны, и как она, опустив взгляд, торопливо вышла из палаты. Но Виктор этого не видел. А к Иванову пришло озарение, что именно Виктору палата обязана особым вниманием Оксаны. Но почему бы и нет? Что из того, что десантнику уже тридцать шесть? Он здоров как бык, а с его упорством и силой воли он будет не только ходить, но и бегать быстрее любого двадцатилетнего. И внешне десантник по-мужски красив: открытое лицо с крупными чертами очень сочетается с мощной фигурой. А глаза у него добрые, как у ребёнка. Такие мужчины нравятся женщинам. Иванов радовался за Виктора, но, зная его натуру, решил не торопить события.
И вот снова настал день Оксаниного дежурства. Виктор, прикончив завтрак, поставил поднос с посудой на прикроватную тумбочку и, глядя на Иванова с довольной улыбкой, выдал одно из своих любимых изречений:
- Мамочку мы слушались - хорошо накушались!
Если бы не слушались, то бы не накушались!
Определённо, когда Оксана приходила на дежурство, у Виктора поднималось настроение. Иванову тоже было приятно видеть очаровательную улыбку казачки, поэтому при встрече с ней он говорил комплименты или рассказывал что-нибудь смешное. Теперь Иванову предстояло заставить Виктора смотреть на Оксану глазами здорового мужика.
- Между прочим, твоя "мамочка" пришла сегодня на дежурство в мини-юбке, - как о чём-то обыденном, не заслуживающем внимания, сообщил он Виктору. Реакции не последовало. Тогда, приняв на кровати позу трупа и устремив взгляд в потолок, Иванов продолжил громче:
- Мужики, что в курилке сидели, "охренели", аж рассыпали все сигареты, когда Оксана мимо прошла. Говорят, там такие ножки - закачаешься!
- А ты видал? - Виктор посмотрел на Иванова с интересом.
- Не довелось. Я же не курю, - вздохнул Иванов. - А вот первая палата, где все выздоравливающие, до сих пор вся пластом лежит: Оксана к ним утром без халата в юбочке зашла.
- А чего она к нам так не зашла?
- Да, Вить, - разочарованно ответил Иванов, - к нам она только в длинном халате заходит. Наверное, думает, что мы женщинами не интересуемся.
- Нервы она вам, дуракам, бережет, - вставила жена капитана. - А то спать по ночам не будете.
- Будем, Зоя Николаевна, - возразил ей Иванов. - Еще как будем! Это нам без женщин плохо спится. А с женщинами мы спать завсегда согласные. Правда, Витя?
- Стреляный кобель - всё равно кобель, - беззлобно огрызнулась женщина.
- За одного битого двух небитых дают, - парировал Иванов.
Потом он снова обратился к Виктору:
- Ты бы намекнул Оксане, что и как, мол, зашла бы ты и к нам как-нибудь… в юбочке.
Брови у Виктора сначала поползли вверх, затем сошлись на переносице, и он на некоторое время задумался. Потом попросил Иванова:
- Вот ты и намекни. У тебя получается с бабами разговаривать.
- Нет, Витя. Если бы она мне кашу носила, я бы намекнул. А то намекай не намекай: я не в её вкусе, - обреченно произнес Иванов и деланно вздохнул.
- А ты думаешь, я в ее вкусе? - Виктор от удивления аж присел на кровати.
- А ты-то как сам считаешь? - поинтересовался Иванов.
- Она жалеет. Работа у неё, сам знаешь…
- А ты у неё сверхурочный. Дурак слепой! - с укором произнесла жена капитана.
- Почему я? - почти прокричал через всю палату Виктор. - Вон лейтенант ещё.
- Разуй глаза, Витя. Большой, а дурак! - повторила жена капитана.
- И чего же такого я не вижу? Уж объясните, пожалуйста, тупому! - "завёлся" десантник.
- А ты ей в глаза загляни. Там ответ на многие вопросы, - спокойно произнёс Иванов. - Я вот всё смотрю со стороны и жду, пока до тебя дойдёт. Витя, это та женщина, за которую не жаль голову отдать! Тебе счастье привалило. Не разбей его, медведь неуклюжий. Хрупкое оно.
Виктор несколько секунд смотрел Иванову прямо в глаза, видимо желая что-то возразить, но так ничего и не сказав, откинулся на подушки. Не меняя позы, он так и пролежал, молча уставившись в потолок, пока не появилась Оксана.
При звуках её голоса глаза Виктора ожили, он приподнялся навстречу Оксане. Он смотрел на девушку, не отрываясь, стараясь поймать взгляд её быстрых красивых глаз. Наконец, их взгляды встретились. Оксана остановилась, запнулась на полуслове, наткнувшись на прямой вопрошающий взгляд Виктора, несколько секунд смотрела ему в глаза, потом её веки дрогнули, она опустила ресницы и молча вышла из палаты. Виктор, проводив её долгим взглядом, снова надолго ушёл в себя. В палате воцарилась мёртвая тишина.
Оксана не появлялась до самого обеда. Иванов видел её в столовой. Но не подошёл. Когда он вернулся в палату, Оксана расставляла обед перед Виктором. Она старалась не смотреть ему в лицо. Чтобы как-то снять возникшее между ними напряжение, Иванов, рассказав анекдот про врачей, спросил:
- Ксюша, говорят, что сегодня утром по госпиталю в сторону нашего отделения прошла одна молодая интересная особа в мини-юбке с невозможно красивыми ногами. Ты не знаешь, кто бы это мог быть, и где бы нам её увидеть?
Благодарно улыбнувшись Иванову, Оксана ответила:
- Я что-то слышала об этом. А зачем она вам?
- Да, говорят, - продолжил Иванов, - что эту интересную особу видели в первой палате прямо-таки в мини-юбке. А в первой палате, как известно, и так все здоровые, они там от армии и от жен скрываются. А тут у нас большинство безнадёжных и неженатых, так нам такая терапия была бы даже полезнее.
Иванов увидел, как Оксана весело и смело взглянула в глаза Виктору и, обращаясь только к десантнику, произнесла:
- Может быть, я знаю эту особу и могу передать ей что-нибудь от безнадежно неженатых?
Виктор, не отрывая глаз от Оксаны, тихо прошептал:
- Пусть чаще заходит.
- И желательно, в мини-юбке! - громко добавил Иванов.
После ужина, когда ушли все врачи, Оксана вошла в палату в расстегнутом халате, демонстрируя то, о чём весь день говорили мужчины в отделении. Её ножки под мини-юбкой смотрелись идеально. И вся фигурка тоже. Видеть такие ноги было одним удовольствием. И испытанием.
- О-о-о! - пронёсся по палате возглас восхищения.
- Эх, где мои семнадцать лет! - воскликнул Иванов, чувствуя, что по-хорошему завидует Виктору.
Пока мужчины рассыпались в комплиментах Оксане, Виктор сидел с открытым ртом как изваяние и с восхищением глядел на девушку. В его взгляде было столько тепла и страсти, что Иванов почувствовал прилив дружеской нежности к Виктору. Оксана, оценив внимание десантника, подошла и присела на краешек кровати, при этом халатик оставался расстегнутым. Для Виктора такая близость была уже не по силам. Он отодвинулся от девушки к другому краю, подтянул к подбородку колени и весь поджался, сделавшись жалким и маленьким. Он в этот момент походил на дикого медвежонка, попавшего в западню. Взглядом, просящим о помощи, Виктор посмотрел на Иванова. Тот весело подмигнул десантнику и вышел из палаты. В конце концов, опасность для Виктора была совсем не смертельной.
Подышав на улице свежим воздухом примерно с час и снова перелистав в голове события прошедшего дня, Иванов возвратился в палату. Во время прогулки он думал об Оксане. Она будила в нём мужские чувства. Это как желание обладать красивой машиной, лучшим костюмом. Оно присуще многим мужчинам. И Иванов сейчас испытывал это желание. Но он знал, что ради Виктора смирится.
- Я тебе это на всю жизнь запомню! - таким возгласом Виктор встретил Иванова, как только тот переступил порог палаты.
- Витя, кто посмел тебя обидеть? - состроил Иванов непонимающее лицо.
- Подойди сюда, я тебе скажу.
- Сейчас, Вить, только руки помою, а то я на улице собаку гладил.
- Какую собаку? Ты меня бросил в трудную минуту! - Иванов всё ещё не понимал, говорит Виктор серьёзно или шутит, поэтому держался от него на расстоянии. Силы в руках богатыря хватило бы, чтоб заломать двоих таких, как Иванов.
- Иди сюда, говорю! - настаивал десантник.
- С женщинами, вообще, лёгких минут не бывает. Уж поверь моему горькому опыту, Витя, - продолжал развивать тему Иванов. Произнеся эту фразу, он увидел, что глаза Виктора смеются, поэтому смело дошёл до своей кровати и улёгся на неё с ногами.
- Так что тут с тобой случилось? - поинтересовался он бодро.
Минут пять Иванов выслушивал восхищённый монолог Виктора по поводу "очень хорошей девушки Оксаны" и был полностью с ним солидарен. Тем неожиданнее для Иванова прозвучала концовка:
- Ведь осчастливит она какого-нибудь мальчишку - полюбит его! - из уст Виктора это прозвучало мечтательно и грустно. Такого разочарования в своих усилиях Иванов не испытывал давно.
- Дремуч ты, Витя. Правильно говорят, что если сила есть, то умом можно не портить здоровье! - бросил он в сердцах.
Виктор отреагировал спокойно:
- Хорошая девочка. Но я ей в отцы гожусь. Теперь вот недоделанный получаюсь. А зачем я ей такой? Глупенькая она ещё, о жизни, наверное, по книжкам судит.
- А ты умный! И книжки не читаешь?
- А я - ученый! - Виктор повысил тон. - И жизнь, Саня, никому калечить не стану!
- Ты же сам недавно говорил, - почти прокричал Иванов, - что за стоящую бабу не жалко голову отдать. Забыл?
- За ту, которая будет любить! Любить, Саня, а не жалеть!
- А что мы с тобой, Витя, можем знать о женской любви? Если и был однажды неудачный опыт, так что теперь всю жизнь от баб шарахаться? Не все женщины по расчёту мужиков себе находят. Некоторые сердцем ищут. И что из того, что Оксана тебя, дурака, жалеет? Может, она сердцем жалеет. Может это и есть женская любовь? Как мы-то с тобой можем судить? Любит она тебя, осла тупого! Поверь мне - любит! Чего ты боишься? - Иванов сел на кровати и уставил на Виктора прямой взгляд.
- Ничего я не боюсь. Я ей жизнь портить не хочу, - спокойно ответил Виктор.
- Не понимаешь ты своего счастья, Витя! - тоже спокойно настаивал Иванов. - Ведь кто-то такую девчонку всю жизнь ищет. Если найдёт, на коленях будет умолять стать его женой. А тебе вот она - на блюдечке. Но судьба нечасто бывает такой щедрой. Скорее, наоборот. Второго шанса может и не дать. Потеряешь Оксану сейчас - всю оставшуюся жизнь локти кусать будешь! Вот я: что я имею? Мне тридцать два года, и я один. Конечно, у меня есть друзья. И ты, Витя, мой друг. Я очень тебе благодарен за нашу дружбу. Поэтому так сейчас с тобой и говорю. Но если бы ко мне на краешек кровати присела женщина, так же, как присаживаются жены к лейтенанту и капитану, так, как присела сегодня Оксана к тебе, если бы она взглянула мне в глаза так же, как Оксана сегодня смотрела на тебя, то я бы за одно это мгновение, Витя, за одно лишь такое мгновение боготворил бы эту женщину всю оставшуюся жизнь… Витя… Отдал бы всё… Лишь бы не потерять…