- Как я испугалась! Я думала, что это посторонний! Счастье, что Миша еще ничего не понимает, ведь он так мал… Однако, - добавила она, с удивлением поднимая брови, - когда он говорит или смеется, то кажется, что он во всем разбирается. Сколько ему лет?
- Пять.
- Только пять? Удивительно!
Екатерина Аркадьевна встала, огляделась, даже заглянула под диван, чтобы убедиться, что Миши там нет, и стала опять говорить о муже, о том, что он в Южной армии очень подружился с Павлом Ивановичем Пестелем.
Пестель - сын сибирского генерал-губернатора, человек выдающихся способностей. Но беда в том, что Пестель недоволен политикой правительства. Он дружен с Николаем Ивановичем Тургеневым, а тот однажды публично высказался, что находит нужным ввести в России республику. Дмитрий пишет, что Пестель интереснейший собеседник… Недаром он так похож лицом на Наполеона.
Разговор перешел на русскую действительность, и сестры согласились, что Пестелю недаром пророчат блестящую будущность - так он талантлив.
В это время подошел Миша и вопросительно поглядел на бабушку, и та ему объяснила, что есть один офицер Пестель, очень похожий лицом на Наполеона, но его портрета здесь нет.
В таких и подобных этому разговорах прошло несколько дней, наконец Арсеньева надумала уезжать.
Глава VI
У отца в Кропотове
Из Москвы возвращались домой веселые и довольные, везли с собой целый воз разных покупок: книги, краски, сласти, игрушки… Накупили про запас того, чего не достанешь в деревне: чаю, сахару, конфет, пряностей, привозных редкостей.
В дороге Миша заинтересовался вопросом: сколько же у бабушки родственников? Он терпеливо выслушал, как она их пересчитывала. После того он задал вопрос: только ли это бабушкины родственники, но и папины, и мамины, и его?
- Это родственники мои и маменьки твоей, а значит, и твои. А родных у твоего отца мало, и знать их я не желаю.
Воцарилось молчание, и длилось оно до тех пор, пока Арсеньева не услышала рыдания. Оскорбленный мальчик долго крепился и сдерживался, но не выдержал. Арсеньева, чувствуя, что она виновата перед ребенком за опрометчиво и жестоко сказанное слово, поняла, что ее злословие огорчило внучонка до глубины души, и всячески старалась загладить свою вину, но Миша не сдавался:
- Почему ты не любишь папу? У тебя был плохой отец, а ты ведь его любила!
- Что такое? - едва выговорила Арсеньева, потрясенная этим замечанием. - С чего ты взял, что у меня был плохой отец?
Но Миша напомнил, что сестра тетушки говорила, что он брал какой-то откуп и нечистыми руками зарабатывал деньги.
Бабушка разволновалась и басом заворчала что-то невнятное. Семейный мир был нарушен. Миша стал плаксивым, мрачным и молчаливым. Этого больше всего боялась бабушка. Она задумалась, чем бы задобрить внука.
- Мишенька! Ты бы хотел повидать своего отца и его родных?
Миша вздрогнул от неожиданности и угрюмо ответил, что пусть бабушка не говорит больше о его отце, а обнимается со своими Столыпиными. Распалясь, он сказал, что, как только вырастет, он будет ездить только к своим родственникам Лермантовым, а бабушка пусть ездит к своим.
Но Арсеньева уже загорелась желанием, с одной стороны, доставить радость Мише, а с другой - доказать ему, что ее родственники лучше. Они ехали по Тульской губернии - так не хочет ли Миша заехать в Кропотово, повидаться с отцом? Разумеется, предложение бабушки было принято с благодарностью и восторгом, и внучек так расцеловал свою бабушку, что она разом повеселела и обрела спокойствие.
Тут же пошли расспросы, где папина деревня.
- В Ефремовском уезде, на речке Любашевке, ма-аленькое сельцо Кропотово.
- Почему маленькое?
- Спроси у папы, почему. И дом маленький. Земли-то у Лермантовых несколько тысяч десятин, да не у папы, впрочем, а у его родных.
- А у папеньки мало земли?
- И земли довольно, и крестьян довольно.
- А сколько?
- Сколько душ? Душ мало, а наследников много. Если вздумают делиться, то на долю твоего отца придется немного. Конечно, при умелом хозяйствовании…
- А у тебя сколько человек крестьян?
- Сколько душ, ты хочешь спросить?
- А почему о крестьянах надо говорить "душа", а не "человек"?
- Видишь ли, ангел мой, крестьянин - это работник, которого дворянин может купить и продать. За крестьян мы, господа, отвечаем перед богом. Это люди темные, невежественные. Бог потому их и отдал благородному сословию, чтобы мы о них пеклись.
- А ты печешься?
- Ну, церковь им строю в Тарханах…
- Церковь ты не торопишься строить.
- Ох, Мишенька, как трудно с тобой разговаривать! Пойми, что крестьяне - это люди не нашего круга. Ты посмотри, как они одеты: в сермяжное платье, в зипуны. Бороды у них большие, живут они в грязи, редко моются! Какой от них тяжелый дух!
- Бабушка, а ведь крестьяне очень похожи на людей. И не только в Тарханах, а везде. Знаешь, бабушка, как пришел к нам Вася кормилицын в старой моей курточке, что ты ему подарила, так он стал очень даже красивый ребенок!
Арсеньева, утомившись невыгодным для нее спором, заметила, что они подъезжают к Кропотову, и Миша, прекратив спор, стал глядеть в окно экипажа.
В кропотовскую усадьбу въехали в сумерках. Дом, конечно, был очень запущен. По звону колокольчика приезжих никто не встретил - пришлось стучаться во входную дверь, обитую от морозов войлоком и холстом. Слуга со свечой, которую он поднял над головой, вышел не скоро - он был явно навеселе и радостно обнял Андрея Соколова, хотя видел его в первый раз.
Однако, узнав, что в Кропотово пожаловала Арсеньева с внуком, слуга тотчас же отрезвел и побежал в дом, и на пороге вскоре появились сестры Юрия Петровича - Наташа, Сашенька и Алена Лермантовы, миловидные девицы, которые и ввели гостей в дом. Миша кричал с нетерпеливой радостью:
- Папа! Где папа?
И он быстро стал бегать по комнатам, пока не попал в кабинет Юрия Петровича; за ним последовала Арсеньева. Проходя через полутемную гостиную, она заметила: на круглом столе, в больших клиняных ковшах, стояла самодельная брага; разные стаканы стояли у тарелок с закуской.
В кабинете, обставленном мебелью Марии Михайловны, было светло от свечей, вставленных в настенные бра, однако дымно: мужчины курили не стесняясь.
Юрий Петрович в русской рубашке, веером развернув карты в левой руке, сидел за столом. Мужчины, тоже с картами в руках и с трубками, разговаривали непринужденно и весело. Но вот на всю комнату раздался восторженный детский возглас:
- Папа!
Все разом замолчали, обернулись и увидели пятилетнего мальчика в модном московском костюме, а за ним суровую пожилую барыню в черном бархатном платье.
Юрий Петрович, присмотревшись, воскликнул с искренней радостью:
- Мишенька! Сынок! Вот господь неожиданную радость послал! Ангел ты мой, мальчик ты мой любимый! Во сне ли я тебя вижу или наяву?
Он схватил ребенка на руки и, заливая его щеки потоком счастливых слез, дыша винным перегаром и табаком, целовал его без конца, повторяя самые нежные на свете слова.
Отец и сын долго не выпускали друг друга из объятий. Арсеньева, убедившись, что зять на нее не обращает внимания, помявшись, стала беседовать с Сашенькой Лермантовой, а Елена подошла к брату и, дергая его за рукав, повторяла:
- Он с бабушкой приехал, с бабушкой!
Взгляд Юрия Петровича сразу же стал холодным и беспокойным. Он с ребенком на руках подошел к Арсеньевой и, по долгу гостеприимного хозяина, приветствовал ее.
Арсеньева села, а все бывшие тут гости незаметно разошлись. Вскоре Миша заснул на руках у отца, но во сне, счастливо улыбаясь, всхлипывал и прижимался к нему. Три сестры, суетясь, проводили гостей в комнату Натальи Петровны, где она сейчас не жила, потому что переселилась в комнату больной матери, за которой ухаживала днем и ночью.
Арсеньева спросила:
- Как здоровье Анны Васильевны?
Ей ответили грустно:
- Слаба.
Арсеньева сказала, что с утра они с Мишенькой пойдут навестить больную.
Бабушка с внуком устроились в комнате Натальи Петровны, обставленной просто, но удобно. Под предлогом дорожной усталости Арсеньева не пожелала сидеть с Лермантовыми допоздна.
Христину Осиповну устроили тут же на диванчике, Лукерья легла на полу, а Дарью взяла к себе в комнату Александра Петровна.
С утра Миша повел отца показывать купленных в Москве оленя и лося. Все Лермантовы были поражены: как балует внука бабушка! Какие деньги тратит она на его прихоти! Конечно, они не могут себе позволить так роскошествовать.
Потом пошли в столовую к утреннему завтраку. Все три сестры старались наперебой ухаживать за Арсеньевой, но она сухо принимала их любезности, и это отравляло радость встречи сына с отцом. Вместо того чтобы завтракать, Арсеньева достала бисерное вышиванье, надела очки и стала усиленно заниматься рукоделием, иногда вставляя словечко в общий разговор, а Миша не сходил с рук отца и тоже не приступал к еде.
- Папа, а почему ты в рубашке, а не в сюртуке?
Юрий Петрович, краснея, объяснил, что он стал заправским помещиком и отвык от столичных мод.
- К тому же, - смущенно добавил он, - сюртук мне стал узок, придется другой шить. Полнею, дружок, в деревне!
Слуга подал новое блюдо, и Арсеньева наконец оставила вышиванье, села к столу и спросила про урожай.
После завтрака пошли в комнату бабушки Лермантовой Анны Васильевны. Она лежала в постели в белом чепце, на белоснежных простынях, под ватным лоскутным одеялом. Бабушка Анна Васильевна очень исхудала, лицо ее покрылось морщинами. Дышала она тяжело. За нею преданно ухаживала дочка Наташа. На большом столе у стены навалены были стопочки салфеток для грелок и компрессов, стояли разные пузырьки с лекарствами, лежали аптечные коробочки с пилюлями. Стены комнаты были оклеены чистой белой бумагой, на светлом фоне выделялся портрет мужа - Петра Юрьевича Лермантова, дородного, приветливого, еще молодого. Он был запечатлен в темном штатском сюртуке с большими, искусно сделанными пуговицами, в кружевном жабо над парчовым жилетом, в пудреном парике. Портрет мужа всегда был перед глазами Анны Васильевны; просыпаясь и засыпая, она смотрела на него, а днем много раз обращалась к нему.
Каждый, входя в комнату болящей, чувствовал, что его охватывает застарелый запах лекарств и псины, - на кровати Анны Васильевны в ногах лежала большая любимая собака, которая, увидев посетителей, вставала, но, полаяв, тотчас же укладывалась обратно.
Анна Васильевна, добродушно улыбаясь, поясняла:
- Очень я привыкла к Азорке. Очень преданная собака. Она мне ноги согревает лучше всякой грелки. Старенький песик, не вспомню, сколько ему лет, а хороший, забавный.
Увидев Арсеньеву, давнишнюю свою приятельницу, Анна Васильевна обрадовалась, хоть ряд неприятностей, стоявших между ними после женитьбы Юрия Петровича, омрачал их дружбу и наложил свой отпечаток на их отношения. Увидев Мишеньку, Анна Васильевна оживилась чрезвычайно и потребовала у внука ручку поцеловать, но Миша тотчас же сам, первый поцеловал руку бабушки и хотел ее поцеловать в губы, но Анна Васильевна не разрешила, говоря, что она больная и остерегается передать внуку свою болезнь, и тут же стала говорить с гордостью, какой у нее воспитанный внук! Она велела дочери Наташе достать со шкафа корзину с подарками, которые они заготовили для внука. Тетя Наташа поздоровалась с Елизаветой Алексеевной и с Мишенькой и тотчас же достала корзину, прикрытую белым холстом, и предложила Мише доставать подарки…
Чего тут только не было! Крепостной столяр Фома по заказу Анны Васильевны наготовил множество игрушек: сверху лежали накрепленные на две палочки кузнец и медведь, если их передвигать, то они начинали бить молотком по наковальне.
Очень понравилась Мишеньке ярмарочная карусель: в деревянных, ярко раскрашенных ладьях и на конях сидели маленькие цветные куклы, у столба стоял крестьянин с веревочкой в руках; если потянуть за веревку, карусель начинала вертеться, и все лодочки, в которых сидели маленькие куклы, и все лошадки со всадниками в седле кружились.
Потом вынули дорожную карету, ее везли запряженные цугом шесть лошадок - все они были обтянуты настоящей лошадиной шкурой. Впереди скакал форейтор, указывая дорогу. На козлах кареты сидел кучер в ватном кафтане и в шляпе с перьями, а в экипаже на сиденье ехали бабушка с внуком - Анна Васильевна рассказывала, что она велела Фомке изобразить, как Мишенька с бабинькой приезжают в Кропотово, а Наташа всем сшила платья и костюмы. Восторгу от этой игрушки не было конца!
Тут тетя Наташа подала Мишеньке гре́чневик - свалянную из войлока шляпу, которую носили местные крестьяне. Форма ее своеобразная - конус со срезанным верхом и маленькими полями, вокруг полей был положен белый крученый шнур, а за шнурок заложено селезневое перо.
Миша надел на себя гречневик, подбоченился и сказал, что хочет сплясать русскую, но Елизавета Алексеевна не разрешила беспокоить больную бабушку. На дне корзины осталось несколько фигурок - в разных видах был вырезан из дерева искусником Фомой Азорка. Анна Васильевна с внуком долго обсуждала, какая собака больше всего похожа на настоящего Азорку. Живого пса спустили с кровати и ставили в разные позы, это было очень забавно, все смеялись, хоть ни о чем не успели поговорить толком. Однако Елизавета Алексеевна заботливо напомнила, что гости утомляют больную, и увела Мишеньку. Миша пошел впереди в новом гречневике, нес кузнеца с медведем и щелкал, улыбаясь и удивляясь забавной самодельной игрушке, а дворовая девушка несла за гостями корзину с игрушками.
Арсеньева с внуком хотела пройти в свою комнату, но Юрий Петрович пригласил их опять в столовую, говоря, что они плохо покушали. Сестры Елена и Александра Петровны их там ожидали.
Миша стал показывать игрушки отцу. Арсеньева, недовольно поглядев на всех, села рядом с сестрами и принялась за вышиванье.
Елена Петровна стала жаловаться, что в этом году урожай неважный, что с малым количеством людей большого урожая не соберешь.
Арсеньева, вздыхая и щурясь, наставительно намекнула, что у Юрия Петровича была возможность купить крестьян - деньги-то на руках ведь были! Лермантовы простодушно оправдывались: долги.
- Дарье Васильевне две тысячи отдали? - строго спросила Арсеньева.
- Нет, - смущенно ответила Елена Петровна. - Она говорит, что может подождать…
Арсеньева усмехнулась:
- А дом в Ефремове? Можно было бы сдавать в аренду.
- Продали, - смущенно пролепетала Елена Петровна.
- Неужто спустили? - с возмущением переспросила Арсеньева. - Какой хороший дом был! Отменная там была гостиная и столовая большая. Жаль дом! Для гостей беленькие комнаты и комната с мальчиком на потолке… Все помню: у Юрия Петровича кабинет малиновый, он все гостей сзывал к себе в карты играть. Проиграл он дом небось?
Елена Петровна неопределенно молчала.
Чтобы прекратить неприятный разговор, Елена стала рассказывать про сестру Катеньку, как она выходила за помещика Свиньина. Теперь живет далеко, давно не приезжала домой и вряд ли скоро повидаться приедет, но ничего, сестра счастлива. Зато сестра Дунечка, которая замужем за Пожогиным-Отрашкевичем, часто наезжает. Юрий Петрович очень дружен с ее мужем, и молодые живут хотя небогато, но ладно. У них два сына, они почти ровесники Мишеньки; им дали знать о приезде Елизаветы Алексеевны, и они приедут сегодня познакомиться со своим кузеном.
- Это мои родственники? - с оживлением спросил Миша.
Лермантовы охотно разъяснили ему степень их родства.
И в самом деле, скоро приехал Пожогин-Отрашкевич с женой и двумя мальчиками - Мишей и Колей.
Хотя мальчики Пожогины были двоюродными братьями Миши, но не очень понравились ему, и он был рад, когда они уехали.
Миша опять устроился на коленях у отца и попросил:
- Папа, расскажи мне про эти портреты!
И он указал на старинные портреты в золотых рамах на стенах столовой. Все сестры Лермантовы тотчас же охотно стали объяснять:
- Это твой дедушка, Мишенька, Петр Юрьевич. Ты видел его портрет в комнате у бабушки Анны Васильевны.
- Очень добрая бабушка. Она мне игрушки подарила. Только почему она больная? Лечиться надо, тогда здоровая будет.
- Больная, бедняжка! - вздыхая, с искренней грустью молвила Елена. - Ах, если бы она поправилась!
Миша настойчиво повторил:
- Надо лечить. Папа, привези ей доктора, подари ей молодую собаку, она очень любит собак, а то у Азорки глаза чахлые. Пусть бабушка выздоровеет, приедет к нам в гости, вот и будут у меня две бабушки, а чем больше бабушек, тем лучше!
Арсеньева с гордостью посмотрела на Юрия Петровича.
- Да, да, сынок, - рассеянно молвил Юрий Петрович. - Докторов-то я маменьке много привозил, даже из Москвы, да все не то…
Миша спросил отца:
- А почему ты называешь бабушку маменькой?
Юрий Петрович стал объяснять:
- Потому что твоя бабушка Анна Васильевна - моя родная мать. А Петр Юрьевич - мой отец. Его портрет здесь висит.
- Значит, Петр Юрьевич мне дед?
- Да.
- А рядом с ним кто?
- Это твой прапрадед - дед дедушки, Петр Юрьевич. Он был военным, служил при императоре Петре Первом. Однажды царь послал его с каким-то поручением к жене своей, царице Екатерине Первой, и она велела выдать ему десять червонцев в награду. А рядом портрет его сына, Юрия Петровича. Он тоже был военным и прекрасно рисовал. У Юрия Петровича родился Петр Юрьевич, мой отец, твой дедушка. Он жил здесь, в этом доме.
Внимательно рассматривая красивые лица своих осанистых предков, Миша задумчиво спросил:
- Все дедушки и прапрапрадедушки были военные. А кто из них генерал?
Юрий Петрович смутился.
Сестры защебетали:
- Ты поройся в документах, Юрий! У нас на чердаке, в сундучке, много всяких бумаг. Ты их еще не разбирал.
Юрий Петрович нахмурился:
- Да там славянская вязь с титлами. Надо дьячка попросить прочитать и снять копию на русском языке.
Миша строго спросил:
- Значит, нет генералов?
Юрий Петрович со вздохом подтвердил:
- Кажется, нет. Да вот и я, дружок, не дослужился до генерала и, видно, никогда не дослужусь…
Прекрасные глаза Юрия Петровича потемнели и стали грустными. Заметив это, Миша неожиданно перевел разговор:
- Папа, а твой отец был Петр Юрьевич?
- Да.
- А его отец - Юрий Петрович?
- Ну?
- А его отец - Петр Юрьевич?
- Да, а его отец - Юрий Петрович.
- И каждый Лермантов был только Юрий Петрович или Петр Юрьевич?
- Представь себе, Миша, что это так. В нашей семье старшего сына называют непременно или Петр, или Юрий.
- Почему же меня зовут Михаил? Меня надо было тоже назвать Петр Юрьевич, а ты забыл!
Юрий Петрович растерянно заморгал и искоса сердито взглянул на Арсеньеву, которая торжествующе улыбнулась и тут же охотно разъяснила:
- А тебя, Мишенька, назвали в честь дедушки твоего, Михаила Васильевича Арсеньева!
Миша с изумлением посмотрел на бабку.