Надо было поддаться, думала Галина, спустя много лет. Не хотел её обидеть. Всё получилось так быстро и машинально. Сработал рефлекс, выработанный в секции. Обиделась, считая гордецом и городским пижоном. Эта обида еще долго сосала её доброе сердце. Ушла от него и спряталась, чтобы как-то свыкнуться с тем, что случилось. Виталий пытался исправить выходку, но Галя была сильна и не поддавалась, когда попытался крепко обнять её. Он не умел удерживать голову, потому что ещё никого и никогда не обнимал, и боялся сделать ей больно. А Галя, смеясь, легко освобождалась от его рук, подставляла подбородок или щеку. Она почти сдалась, но он так и не нашел её губы, хотя очень старался, повторяя попытку за попыткой. Обида прошла, но не вся. Частичка где-то осталась, и помимо её желания, выскакивала не в нужный момент.
Виталий искал её по всему пароходу. Она спряталась за шлюпкой и смотрела на сверкающие спины волн. О чем тогда думала? Разве могла предполагать, что всё изменится в её жизни после той встречи.
Он пришел поздно. Его мама спала, а Галя лежала, постелив плащ на жесткую полку. Долго разговаривали. Галя простила его, он извинился и сознался, что не умеет правильно целовать девушек. Она могла бы научить его, но раздумала, боясь показаться навязчивой и развязной. У неё не было большого опыта, но старшая сестра подруги, рассказавшая и показавшая, какими бывают поцелуи, похвалила её и посетовала: "Как я, Галина, завидую тому пареньку, которого ты станешь целовать вот так, как сейчас".
…Детство, детство. Глупа была и наивна. Теперь-то что тужить об ушедших годах? Пронеслись они, набрали высоту и пошли на посадку. Сколько метров осталось до полной остановки. Катится еще самолетик жизни. Никто не знает когда остановятся турбины.
– Бабушка, а Боинг больше ТУ-154?
– Больше. Намного. …Нет, не пришлось полетать, но видела в Гамбурге, даже входила в один салон. Дальше нас не пустили.
Из пароходного радио доносились песни. Чаще других пускали пластинку о девчонках, которые танцуют на палубе, о том, что провожают пароходы совсем не так как поезда и о речке Бирюсе. Чем ближе подходил пароход к её пристани, тем больше портилось настроение. Галя каким-то своим чувством понимала, что не встретятся никогда. Это время останется в памяти подарком. Она успокаивала себя тем, что впереди много лет, а еще больше встреч. Сегодня произошло просто очередное знакомство. Скоро оно забудется. Ведь им так мало лет, чтобы планировать что-то основательное, вечное, всё ещё может измениться сто раз. Таких пареньков ей предстоит встретить много. Они будут более умелыми и умными, красивыми и настойчивыми. "Где он сейчас? Пялится на паровую машину, заворожено оглаживает глазами шатуны и ползуны. Пусть катится, куда хочет. Не стану бегать за ним, как собачка. Никогда!"
Виталий Костин и его невесёлая мама поселились в соседнем районе. Писал редко. Галя отвечала сразу, не откладывая процесс беседы на бумаге на неопределённое время. Она давно приготовила свой крохотный фотопортретик, а он не просил прислать фотку. На зимние каникулы Галя решила съездить к нему. Сказала маме, что нужно повидаться с противным мальчишкой, который редко присылает письма. Мама серьёзно отнеслась к её планам. Рассказала, что три дня нелётная погода, на аэропорту много пассажиров ждут своей очереди. Она может улететь, но опоздает в школу, а третья четверть самая ответственная. Подруги отговаривала от глупости, потому, что девушки не должны быть навязчивыми и липучими. Галя не соглашалась, приводила доводы, но от поездки отказалась.
Почти год не присылал открытки с поздравлениями к восьмому марта и дню рождения. Галя переживала – не случилось чего плохого, ведь работа в леспромхозе не из простых, случаются аварии, когда люди получают травмы. Она не хотела быть назойливой, но как-то само получалось, что постоянно думалось о нём.
И всё же он ответил. Оказалось, что учится в строительном институте. Поняла, что Виталий забыл о своём обещании снять фильм о реке и о ней. Он писал, что готовится поступать в Ленинградский кинематографический институт, а тут случился такой поворот. Скорей всего, не сдал экзамены, не прошел конкурс. Она хотела быстрее вырасти. Окончив десятый класс, собралась к брату в гости, утаив от родителей своих намерений поступать в институт.
Она сдала свои экзамены, но Виталика не встретила. Ходила по кабинетам и спрашивала о нём. Оказалось, что его призвали в армию. Он должен был ей написать. Не мог не сообщить об изменениях. Может быть, на почте потеряли письма, а если это подруга ворует. На почте сказали, что письма из воинской части на её адрес приходили еще в прошлом году. Почтальонка клялась, – письма приносила. Говорила, что нельзя не заметить на конверте синий треугольный штамп, а также рисунки цветной тушью парохода, речного обрыва и сосны, около которой стояли мальчик и девочка. Она попросила почтальонку письма вручать ей лично. Писем больше не приходило.
Мама говорила о том, что не стоит переживать. "Если бы уважал тебя, обязательно написал. А не пишет, значит, не считает нужным знаться с тобой и продолжать переписку. Он вырос. Ты выросла. Вон сколько хороших ребят. Только свистни, прибегут?" "Мама, ты права. Но зачем мне свистеть? Я не умею".
Галя узнала адрес от мамы Виталика, написала несколько писем, в том числе – командиру части, замполиту, но ответов не получила. Она решила стать стюардессой, ведь Виталий служит в десантных войсках, летает на самолётах.
Она будет летать. Её отговаривали, убеждали, что стюардессами становятся только городские девушки, знающие языки. Галя заторопилась к своей цели. Она выросла из того подростка, превратившись в миленькую девушку с загадочными строгими серыми глазами. Сначала одолела английский, потом и немецкий.
Приобрела Галя непростые навыки бортпроводницы не сразу, но постепенно втянулась в ритм высотной работы. Организм долго привыкал к частой смене часовых поясов. Однажды возникла попытка захвата воздушного судна. Галя с подругой Татьяной знали о сибирячке Наде Курченко, погибшей на посту, но не думали о каком-то героизме, просто выполняли инструкции, не допуская угонщика к пилотской кабине. Граната у него оказалась учебной, а нож – настоящим. Сопровождающий придремал, но им помогли пассажиры. Девушкам крепко досталось, но раны оказались не опасными.
Стюардесс лечили в военном госпитале. Раны заживали быстро. Уход и обслуживание были на высоком медицинском уровне, а выздоравливающие офицеры оказывали такое ненавязчивое внимание очаровательным героиням, что дыхание захватывало от комплиментов и восторгов. Таня сказала одному лётчику, который бахвалился своими связями, чтобы похлопотал о телевизоре. Телевизоры были, но не в каждой палате работали.
Однажды ночью показывали киноработы студентов ВГИКА. Это были искренние ленты, хотя немного нарочитые и затянутые. Вдруг Галя увидела колёсный пароход, по палубам которого бродят парень и девушка. Звучит музыка Александры Пахмутовой. Большая красная луна. Знакомая река. Огни бакенов. Расцвеченные, как новогодние ёлки, проплывали самоходки и теплоходы. Это был её сон. Он снился Гале часто. Краны, плоты, тогурский рейд, дебаркадер в городке. Двое смотрят друг на друга и не могут насмотреться.
– Галина, девочка-то походит на тебя. Не ты ли снималась? Чего ты плачешь? Что болит? – удивилась Татьяна, подбегая к подруге.
– Это его фильм. Он обещал. Давно. Мне было тогда пятнадцать, а ему семнадцать.
– Найдём его. Капитан – мужик слова. Ты только напиши номер воинской части, где служил. Он найдёт. Он из особых войск. Ему не откажут.
Через два дня капитан сказал, что видеосюжет снял Аркадий Кулик, а вот с розыском младшего сержанта Костина пока тихо. "Часть расформирована после каких-то событий, но, похоже, десантники были в "горячих точках", – сказал невесело капитан. – Не волнуйся. Найдётся твой Костин. Обещаю. Как что-то станет известно, позвоню. Телефон знаю. Танюша написала".
Галя Алексеева долго думала над видеосюжетом. Его мог снять только тот человек, который вырос в Колпашево. Это его родина. Он помнит свою школу, свою реку и ту девушку, с которой когда-то дружил. Но фамилии Кулик никогда не встречала. Хотела дать объявление в газету, но передумала. Зачем?
После госпиталя дали отпуск. Она решила, что нужно непременно узнать хоть что-то о Виталии. Мамины доводы о том, что девушки не должны быть навязчивыми, отмела, как пустые предрассудки из сводов Домостроя.
Приготовившись к неожиданностям, погладила форму, хотела привинтить орден Красной звезды, но раздумала – ткань лёгкая, а орден – тяжёлым. Орденской планки не было. Она вспомнила, как её встретили лётчики и руководство авиаотряда.
Короткий перелёт на АН-2. Дощатые тротуары, брусовые дома. Она быстро отыскала нужную улицу. Девочки с белыми бантами и скромными букетами важно спешили в школу. Люди оглядывали изящную стюардессу, гадая, чья дочь, к кому приехала погостить. Её сердце стучало так громко, что казалось этот волнующий стук, слышат прохожие. Алексеева остановилась, чтобы унять своё доброе сердце. Поправила сумку на плече. Открыла скрипнувшую калитку. Во дворе увидела кучу гниющих горбылей, проломленный облас и разваленную поленницу чёрных дров. Перекошенная летняя кухонька смотрела на вошедшую узким оконцем с разбитым стеклом. Девушка торопливо постучала в дверь старого щитового дома. Прислушавшись, уловила странные звуки. Вошла. Мерзкий запах чуть не сбил её с ног. Она сдерживала себя, чтобы не выбежать. Из комнатки выкатилась коляска. Одутловатый желтолицый мужчина небрит. Засаленная полосатая пижама. Короткие брюки давно не стираны.
– Виталий Костин здесь живет, – спросила Галина, глядя в жёлтое лицо.
– Виталя, – оскалился в кривогубой гримасе мужчина. – Виталя хочет кушать. Виталя лубит кохфеты, – человек плохо выговаривал слова. Она попятилась от наезжающей коляски. Поскользнулась.
– Я – Галя. Ты помнишь меня? На пароходе …
Он вдруг встал. Его лицо, искажённое болью, стало ещё страшней. Рубцы шрамов покраснели. Сделав шаг, грохнулся на грязный пол. Он бился, извиваясь, как рыба, выброшенная на берег, издавая вопли и стоны. Галя хотела выскочить, но не успела. Вошла седая и неопрятная Нина Трофимовна с ведром воды. Вдвоём они перенесли тяжелое тело на кровать. Размазывая кровь по лицу, мужчина бормотал что-то жуткое и бессвязное.
– Я вам писала, что не следует приезжать. …Что случилось? …Сообщили, что сорвался откуда-то во время тренировки. Врач наш сказал, что его оперировали после ранений осколками гранаты. Он теперь как ребёнок. Ест всё подряд. Сердобольные соседи приносят водку, когда я на работе. Хлеб прячу. Найдёт, съест две булки враз. Галя, нельзя жить прошлым. Он долго вас помнил. Просил писать письма. Почти ничего не видит и плохо слышит. Долго обманывала его. Уже забыл вас.
Мужчина на кровати принялся вставать, цепляясь за коврик.
– Его нужно срочно привязать, испуганно проговорила женщина. – Начнёт всё крушить.
– Мама, это моя Галя пришла. Это она. Я чувствую. Пусти меня, – хрипя и дёргаясь, говорил по слогам Виталий. – Га-ля, я луб-лу ти-бя.
– Бабушка, тебе лук в глазки попал? – щебетала Раечка, видя, как бабушка приложила к глазам полотенце.
– Нет. Не лук.
ТАКИЕ ДЕЛА
Каждый палисадник на нашей улице Октябрьской приобрёл свой особенный цвет, так как листья тополей окрасились в желтые тона, а листья клёнов – в красноватые. Остатки цветов не играют праздничными красками, лишь мальвы за редкими оградами сигналят как светофоры на длинных стеблях розовыми, белыми, красными и бордовыми фонариками. Промелькнуло бабье лето, зарядили дожди – хмурые, надоедливые, ленивые. Они застелили проезжую часть улицы лужами, сбили с веток почернелые листья, заставили потемнеть тесовые ворота, заборы и прочие ограды. Покрасили стены белёных домов оттенками плесени, а яркие расписные наличники, словно выцвели, став тусклыми и хмурыми. Высокие креозотовые столбы на железобетонных ногах, шагающие вдоль левой стороны улицы, кажется, согнулись под неимоверной тяжестью проводов, стонут и кряхтят, словно жалуются на свою судьбину.
Лохмотья дымных облаков, приплывших со стороны бора, натолкнулись на пики антенн, на рогатые вершины тополей, повисли над улицей грязными комьями. Утки и гуси с шумом плещутся в лужах, ломая отражения клубящихся низких туч.
Из переулка в улицу неспешно вкатилась телега. Желтая солома, на которой сидит понуренная фигура возницы в зимней шапке и штопаной телогрейке, казалось, отбрасывает под колёса мягкий цыплячий свет. Лошадь по очереди переставляет ноги, и телега катится, оставляя на мокром песке и шоколадной грязи вилючие ленты следов колёс. Распущенные наушники шапки мужчины раскачиваются, словно крылья вороны, собирающейся взлететь с кучи шлака у недостроенного дома. Лица возчика не видно. Оно сливается с цветом телогрейки, прячется в тени старой шапки. Руки мужчина упрятал подмышки, вожжи придавил коленом – вся его сухонькая фигурка напоминает крючковатый припозднившийся огуречишко.
Вот лошадь вошла в залитый грязью ухаб. Зашлепали копыта, начали отваливаться чёрные ломти с колёс. Фигура человека не пошевелилась, не подобрала вожжи, не подняла головы. Подходя к магазину лошадь, пошла тише, а потом встала, опустив голову. Последний раз качнулись наушники шапки. Возница медленно сполз на землю, покинув телегу, переступил затёкшими короткими ногами, разминаясь, поднёс к своему скучному зеленоватому щетинистому лицу дрожащую ладонь, на которой, как в гнездышке лежала сложенная бумажная денежка, именуемая купюрой. Осторожно передвигая кривоватые ноги в новых кирзовых сапогах, мужчина брёл к крыльцу магазина. У металлической решетки, о которую соскабливают грязь с обуви, замер, посмотрел на осколки разбитой бутылки, тяжело вздохнул. Преодолев последнюю ступеньку, мужчина замер, отдыхая, оглянулся на стоящую лошадь, на двух белых куриц с красными вислыми гребнями и чернильными пятнами на спинах, с заинтересованными появившейся лошадью, от которой может отвалиться корм. Мужчина тронул скучную ручку двери, с которой здороваются все входящие в магазин, потянул дверь к себе, в образовавшуюся щель просунул сначала один сапог, потом втолкнул голову и протащил остатки тела.
У прилавка мужчина остановился, принялся отсутствующими мутными глазами смотреть на витрину. Он никого не замечал, потому что ему было некогда заниматься пустяками – у него была цель.
– Витёк, что-то ты быстро? – вопросил один мужчина, прилаживающий насос к пивной бочке. Вошедший нехорошо скривился, и его плечи поднялись к ушам.
– Что и эту? – удивился второй мужчина, неестественно блестя глазами. В ответ раздалось невнятное бормотание. Продавец – дородная очаровательная блондинка, сошедшая с картины Кустодиева, – приняла деньги, отсчитала сдачу и подала бутылку водки. Вдруг рядом возник мужчина, который занимался добычей пива из пустой бочки.
– Ну и как ты умудрился? – спросил он.
– А вот так, – вздохнул обладатель бутылки, определяя покупку в глубину за полу телогрейки.
– День у тебя сегодня. Две полулитры кобелю под хвост. Поди, ждут на бригаде?
– Ну, – ответил мужчина по имени Витёк, продолжая что-то делать у себя за пазухой. Вдруг раздался стеклянный шлепок, и в магазине запахло спиртным напитком. Мужчина нагнулся – у прилавка в прозрачной лужице лежали осколки. Он медленно выпрямился, вытянул воздух носом и тяжело выдохнул ртом.
– Куда же ты суёшь? В телогрейках нет карманов внутри. Никогда не было! – вскричала продавец, сочувственно размахивая руками.
Мужчина с блестящими умными глазами, молча полез в карман, вынул записную книжку, аккуратно освободил обложку, добыл десять рублей, которые прятал от самого себя.
– Оля, дай ему бутылку. Так и умереть можно с горя. – Сказал, приближаясь к Витьку. Расстегнув остальные пуговицы, осмотрел сиреневую пижаму, потом старенькие латанные солдатские бриджи. – У тебя, что и карманов нет?
– В штормовке сыновней были летом карманы. Стало холодно. Жена велела надеть куфайку. Вот и не стало карманов.
Мужчина вытащил ремень из брюк, подвязал им Витька, проверив, как застегнулась пряжка, определил бутылку за пазуху. Полураскрыв рот, продавец следила за мужчинами. Осчастливленный Витёк, пошел к телеге. Дверь за ним нежно скрипнула, нехотя вытолкнув покупателя на крыльцо. Тугую пружину поставили к зиме.
Когда человек влезал на средство передвижения, ремень, державший полы телогрейки, лопнул и, сверкнув донышком, бутылка ударилась о металлический обод колеса, разлетелась брызгами и кусками стекла. Возница замер, забыв перенести вторую ногу в телегу. Его круглые маленькие глаза внимательно смотрели на бутылочное горлышко, запечатанное белой фольгой, которую уже никто не будет срывать. Лошадь, почувствовав запах спиртного, стриганула ушами, оттопырив куцый хвост, отхваченный почти под самый корень по случаю изготовления модного дамского шиньона, мягко и смачно зашлёпала на землю. Курицы с чернильными пятнами на спинах метнулись от магазинной завалины под ноги лошади. Мужчина перенёс ногу на солому, оглянулся, желая увидеть свидетелей свершившегося события, но улица по-прежнему оставалась безлюдной. Сорвавшийся с ветки тяжелый последний тополиный лист ударил Витька в согнутую спину и горчичником остался между лопаток.
Тихо катилась телега, стянутые одними проводами столбы, как бурлаки дружно тянули из тумана невидимую баржу. Молодой гусак, решивший показать свою удаль перед гусынями, метнулся к телеге раскрыв в шипении клюв, но выскочившая из-под калитки собачонка, лаем заставила его остановиться и повернуть назад. Вышедшие из магазина мужчины с канистрами, увидели лопнувший ремень, запечатанное бутылочное горлышко, принялись кричать вслед Витьку, мотая руками и поднимая вверх капроновые канистры – им удалось нацедить пива.
НОЧЬЮ В БЕЛОВО
Ветровы ожидали гостей. Должны были приехать из Барнаула старший сын Игорь, отслуживший в армии и освоивший профессию охранника в новом супермаркете и дочь Вера, окончившая пединститут в Бийске, второй год торгующая в киоске пивом и сникерсами. Работа по специальности была, но зарплата выдавалась с огромными задержками и такая крохотная, что молодому специалисту прожить на неё было невозможно. Брат и сестра снимали сначала комнату у старушки на Потоке, а потом арендовали однокомнатную квартиру в малосемейном общежитии. Ветровы как могли, пытались помогать детям. Засадили картошкой и овощами два огорода, весной купили четырёх поросят, а собственный инкубатор вывел тридцать цыплят, которые уже оперились и требовали внимания и корма. Перестройка, давшая свободу перекупщикам, заставила сельских жителей вплотную и серьёзно заняться приусадебным хозяйством. Летом кролики вполне обходились огородными сорняками, а вот свиньи требовали отрубей или дроблёнки. Корова и телёнок с утра отправлялись в стадо, а к вечеру прибывали в загон делиться молоком. Одной водичкой не напоишь, а нужно что-то положить в пойло. Это часть обрата, немного отрубей. Иногда Нина солила коровье блюдо, сыпала горсть-другую жмыха. Нужно думать о зиме, подыскивая доступное топливо – дрова и уголь. А зарплата стала где-то теряться. По полгода где-то крутилась, давая какому-нибудь "бедолаге" дивиденды.