- Я тоже, - говорит Луиза. - Только пиши мне почаще! И побольше ешь в "Империале". Папа всегда так радуется, если мне вкусно!
- Как глупо, что ты больше всего любишь омлет с начинкой, - ворчит Лоттхен. - Ну да что тут поделаешь, хотя по мне телячий шницель и гуляш куда вкуснее!
- Если ты сразу, в первый же день, слопаешь три омлета, или четыре, или пять, то просто скажешь, что объелась им раз и навсегда!
- Правильно! - откликается Лотта, хотя при одной только мысли о пяти омлетах у нее все в животе сжимается. Но один раз она это стерпит!
Девочки вновь склоняются над своими тетрадками, диктуя друг другу имена одноклассниц, объясняют, кто, где сидит, рассказывают о привычках учительниц и чертят дорогу от дома к школе.
- Со школой тебе будет проще, чем мне. Ты просто скажи Труде, чтобы в первый день она зашла за тобой. Иногда она за мной заходит. Так что ты прекрасненько дойдешь с ней вместе и запомнишь все повороты и прочую канитель!
Лотта кивает и вдруг пугается:
- Да, я тебе еще не сказала, что перед сном надо обязательно сказать маме "спокойной ночи" и поцеловать ее. Смотри, не забудь.
Луиза смотрит куда-то вдаль.
- Это мне записывать не надо. Это я и так не забуду!
Вы уже поняли, что тут затевается? Близнецы не хотят пока говорить родителям, что они уже все знают. Они не хотят вынуждать родителей принимать какие-то решения. Девочки чувствуют, что не имеют на это права. И, кроме того, опасаются, что решение родителей может раз и навсегда порушить их новое, и такое хрупкое, сестринское счастье. Но просто они уже не в силах вернуться туда, откуда приехали, так, будто бы ничего не случилось. Жить дальше на указанной им родителями (и, кстати сказать, без спроса!) половине? Нет! Короче говоря, заговор будет осуществлен! Фантастический план, порожденный тоской и тягой к приключениям, выглядит так: девочки поменяются не только платьями и прическами, но и жизнью. Луиза с благонравными косами (и о благонравии придется помнить постоянно!) поедет вместо Лотты к матери, которую знает только по фотографии, поедет "домой"! А Лотта с распущенными волосами, и по возможности, живая и веселая, поедет "домой" к отцу в Вену!
Приготовления к будущей авантюре ведутся весьма основательно. Тетрадки исписаны от корки до корки. Письма решено посылать друг другу до востребования в случае, если возникнет какая-то нужда или произойдут непредвиденные события.
Может быть, совместными усилиями им, в конце концов, удастся узнать, почему родители развелись? А вдруг в один прекрасный день они смогут встретиться, все четверо? Но об этом девочки не смели и думать, не то, что говорить.
К предотъездному празднику в саду приурочена генеральная репетиция. Лотта теперь - кудрявая непоседливая Луиза, а Луиза - благонравная Лотта с аккуратными косами. И надо сказать, обе играют свои роли великолепно! Никто ничего не замечает! Даже Труда, Луизина одноклассница из Вены! Двойняшкам ужасно нравится окликать друг друга по собственному имени! Лотта так расшалилась, что даже начала кувыркаться. А Луиза держится мягко и тихо, словно она никогда и мухи не обидит и воды не замутит!
В густой листве сияют фонарики. Гирлянды покачиваются на вечернем ветру. Праздник и каникулы подходят к концу. Бедняжка Штеффи выиграла в лотерею главный приз, роликовые коньки с шарикоподшипниками (слабое утешение, но все же лучше, чем ничего!)
Двойняшки, наконец, засыпают, верные избранным ролям, поменявшись заодно и постелями. От волнения им снятся странные сны. Лотте, например, снится, что в Вене на вокзале ее встречает гигантская фотография отца, а рядом в белом колпаке стоит повар из отеля "Империал" с тележкой, полной горячих омлетов с начинкой - брр!
Утром, ни свет, ни заря, на железнодорожную станцию Эгерн, неподалеку от деревни Зеебюль на Бюльзее, прибыли два поезда, идущие в разных направлениях. Маленькие девочки с шумом разбегаются по купе. Лотта высовывается в окно. Из окна другого поезда ей машет рукой Луиза. Они подбадривают друг друга улыбками. Сердца у обеих громко стучат. Волнение нарастает, как у актеров перед выходом на сцену. Может, не загуди сейчас паровоз, не зашипи и не выпусти пар, девочки в последний момент и…
Но нет. Железнодорожное расписание соблюдается строго. Начальник станции поднимает свой скипетр. Поезда одновременно трогаются с места. Детские руки машут на прощание.
Лотта вместо Луизы едет в Вену.
А Луиза вместо Лотты в Мюнхен.
Глава пятая
Ребенок на чемодане - Одинокие дяденьки в "Империале" - О Пеперле и безошибочном собачьем инстинкте - "Луиза" спрашивает, можно ли ей в Опере помахать рукой - Ошибки в счете - Ширли Темпл не разрешают смотреть собственные фильмы - Сложная внутренняя жизнь господина капельмейстера Пальфи
Мюнхен. Главный вокзал, платформа 16. Паровоз, тяжело дыша, останавливается. В потоке сошедших с поезда пассажиров образуются островки. Это девочки обнимают своих сияющих родителей. Растроганные встречей и счастливой детской трескотней, взрослые забывают, что они еще не дома, а на вокзале!
Но мало-помалу платформа пустеет.
И вот уже там остается один-единственный ребенок. Девочка с лентами в косах. До вчерашнего дня она носила локоны. До вчерашнего дня ее звали Луиза Пальфи.
В конце концов, девочка садится на свой чемодан, крепко стиснув зубы. На вокзале в чужом городе дожидаться мать, которую знаешь только по фотографиям, а она не приходит - это вам не игрушки!
Фрау Луизелотта Пальфи, урожденная Кернер, которая вот уже шесть с половиной лет (с момента своего развода) опять зовется Луизелоттой Кернер, задерживается в редакции "Мюнхенского иллюстрированного журнала", где она работает художественным редактором. Задерживается из-за вновь поступившего материала на первую полосу.
Наконец, ей удается поймать такси. Наконец, она покупает перронный билет и бегом бежит к платформе 16. Платформа пуста.
Но нет! В самом, самом конце платформы на чемодане сидит девочка! Молодая женщина вихрем несется по платформе!
У девочки, сидящей на чемодане, дрожат колени. Детская душа охвачена небывалым волнением. Эта молодая, сияющая от радости, эта живая, настоящая, сломя голову бегущая женщина - ее мама!
- Мама!
Луиза вскакивает, мчится навстречу женщине и, подпрыгнув, повисает у нее на шее.
- Хозяюшка моя! - шепчет женщина сквозь слезы. - Наконец-то, наконец-то ты опять со мной!
Детские губы страстно целуют нежное лицо матери, ее ласковые глаза, ее изящную шляпку. Да, и шляпку тоже!
В ресторане и на кухне отеля "Империал" царит радостное оживление. Любимица постоянных посетителей и персонала, дочка оперного дирижер Пальфи, снова здесь!
Лотта, пардон, Луиза, сидит на своем привычном месте, на своем излюбленном стуле с двумя высокими подушками и с отчаянной храбростью ест омлет с начинкой.
Постоянные посетители, один за другим, подходят к столику, гладят девочку по волосам, ласково похлопывают по плечу, спрашивают, как ей понравилось в пансионе, предполагают, что в Вене, у папы все-таки лучше, кладут на стол разные гостинцы: шоколадки, леденцы, конфеты, цветные карандаши, а один так даже вытащил из кармана маленький старомодный швейный прибор и смущенно признался, что это ему досталось еще от бабушки. Затем, раскланявшись с господином капельмейстером, они возвращаются к своим столикам. Сегодня этим одиноким дяденькам опять все кажется вкуснее.
Но особенно вкусно сегодня господину капельмейстеру. У него, который всегда ставил себе в заслугу пристрастие к одиночеству, свойственное всем "истинно художественным натурам", и который свой несчастливый брак всегда почитал ложным шагом, так сказать, уступкой буржуазности, у него сегодня в высшей степени "нехудожественно" тепло и уютно на сердце. И когда дочка с робкой улыбкой хватает его за руку, словно боясь, что он, чего доброго, удерет от нее, у него комок застревает в горле, хотя он ест отбивную, а вовсе не кнедлики.
А вот и кельнер Франц с новой порцией омлета! Лотта мотает кудрявой головой.
- Господин Франц, я больше не могу!
- Но Луизерль! - укоризненно произносит кельнер. - Это всего лишь пятая порция!
Огорченный господин Франц уносит омлет на кухню, а Лотта, собравшись с духом, заявляет:
- Знаешь, папа, с завтрашнего дня я буду есть то же что и ты!
- Ну и ну! - восклицает господин капельмейстер. - А если я закажу солонину? Ты же не выдержишь! Тебе же будет плохо!
- Когда ты будешь есть солонину, я могу опять съесть омлет, - подавленно соглашается Лотта. (Не так-то это просто - быть своей собственной сестрой!)
А что же дальше? А дальше появляются старый врач - надворный советник Штробль и Пеперль. Пеперль - это собака.
- Смотри, Пеперль! - с улыбкой говорит надворный советник, - Смотри, кто приехал! Беги и скажи Луизе "добрый день!".
Пеперль, виляя хвостом, усердно трусит к столику Пальфи, чтобы сказать "добрый день!" старой подружке Луизерль.
Как бы не так, собаку не проведешь, дудки! Подойдя к столу, Пеперль обнюхал девочку и не поздоровавшись побежал назад, к господину надворному советнику.
- Вот глупая скотина! - весьма неласково приветствует его хозяин. - Не узнает свою лучшую подругу! И всего только месяц ее не было. А люди вечно твердят, да еще как высокопарно, о безошибочном инстинкте животных!
Зато Лоттхен думает: "Какое счастье, что надворные советники не так умны, как Пеперль!"
Господин капельмейстер с дочкой, нагруженные подарками, с чемоданом, куклой и пляжной сумкой, добрались наконец до дома на Ротентурмштрассе. Рези, экономка Пальфи, просто сама не своя от радости. Но Лотта знает от Луизы, что Рези - натура неискренняя и все ее ахи и охи - сплошное притворство. Отец, конечно же, ничего не замечает. Мужчины вообще очень ненаблюдательны!
Господин капельмейстер достает из бумажника билет и вручает дочке:
- Сегодня вечером я дирижирую оперой Хумпердинка "Гензель и Гретель". Рези отвезет тебя в театр и после спектакля заедет за тобой!
Лотта просияла.
- О! А я со своего места тебя увижу?
- Разумеется!
- А ты хоть разок на меня глянешь?
- Безусловно.
- А когда ты посмотришь на меня, могу я чуть-чуть помахать тебе?
- Я даже помашу тебе в ответ, Луизерль!
И тут звонит телефон. В трубке женский голос. Отец отвечает как-то односложно. Но положив трубку, вдруг начинает спешить. Ему, мол, надо еще несколько часов побыть одному, да, он сочиняет музыку. Ведь он, в конце концов не только дирижер, но еще и композитор. А сочинять музыку дома он не может. Нет, для этой цели у него есть ателье на Кэрнтнерринг. Итак…
- Завтра днем встретимся в "Империале"!
- Значит, я могу помахать тебе в театре?
- Разумеется, детка! Почему бы и нет?
Поцелуй в серьезный детский лобик! Шляпу на красивую композиторскую голову! И дверь захлопывается.
Девочка медленно подходит к отцу, с грустью думая о жизни. Маме нельзя работать дома. А отец не может работать дома.
Трудно с родителями!
Но так как Лотта, не в последнюю очередь благодаря материнскому воспитанию, особа весьма решительная и практичная, то, быстро выйдя из задумчивости и вооружившись маленькой тетрадкой с Луизиными указаниями, она начинает систематически, комната за комнатой, обследовать красивую квартиру в духе старой Вены.
Закончив свой маршрут, она по старой привычке усаживается за кухонный стол и начинает проверять записи и цифры в домашней книге расходов. При этом у нее возникает странное чувство. Во-первых, Рези, экономка, почти на каждой странице ошибается в подсчетах, а во-вторых, всякий раз ошибается в свою пользу!
- Это что еще за дела? - в дверях кухни появляется Рези.
- Я проверила твои счета, - ответила Лотта тихо, но твердо.
- Это что за новая мода? - злобно интересуется Рези. - Считать надо там, где положено, в школе!
- Я теперь всегда буду тебя проверять, - мягко сообщает Лотта, вскакивая со стула. - Мы учимся в школе, но ведь не для школы - так говорит наша учительница. - И Лотта с важным видом покидает кухню.
Рези ошалело смотрит ей вслед.
Дорогие мои читательницы и читатели, большие и маленькие! Теперь, я полагаю (не без некоторого страха), что настало, наконец, время рассказать немного о родителях Лотты и Луизы, обо всем, что в свое время привело их к разводу. Должно быть, в этом месте какой-нибудь взрослый, заглянув вам через плечо, воскликнет: "Ох уж этот писатель! И как он только может, прости Господи, рассказывать подобные вещи детям!" Но вы тогда прочтите ему следующее:
Когда Ширли Темпл была совсем маленькой, лет семи-восьми, она уже прославилась на весь свет как кинозвезда, и фирмы зарабатывали на ней миллионы долларов. Но когда Ширли захотелось пойти с матерью в кино на фильм с Ширли Темпл, ее туда не пустили. Она, видите ли, слишком мала. А это, видите ли, запрещено. Ей можно было только сниматься в фильмах. Это-то разрешалось. Для этого она была достаточно большой.
Если взрослый, заглянувший вам через плечо, не поймет, как этот пример с Ширли Темпл связан с родителями Луизы и Лотты и с их разводом, тогда передайте ему от меня пламенный привет и скажите от моего имени, что на свете есть очень много разведенных родителей, и очень много детей, которые от этого страдают! Однако, есть очень много и других детей, которые, наоборот, страдают от того, что их родители не разводятся! И если все-таки предположить, что дети все равно страдают, в любом случае, то надо быть какими-то уж чрезмерно деликатными, а вернее всего попросту ненормальными людьми, чтобы не говорить с детьми обо всем этом в доступной и вразумительной форме!
Итак, господин капельмейстер Людвиг Пальфи - артист, человек искусства, а люди искусства, как известно, странные существа! Он, правда, не носит ни широкополой калабрийской шляпы, ни развевающихся галстуков, напротив, он одевается весьма чинно, чисто и, можно сказать, элегантно.
Но зато его внутренняя жизнь! Она очень сложна! О! Его духовный мир это особая статья! Когда на него нисходит музыкальное вдохновение, ему, чтобы записать ноты и все как следует отделать, требуется одиночество. А уж если вдохновение посетит его в обществе! "Куда это девался Пальфи?" - спрашивает иной раз хозяин дома. И кто-нибудь отвечает: "На него опять что-то нашло!" Хозяин дома улыбается кисло-сладкой улыбкой, а про себя думает: "Вот невежа! Нельзя же удирать при каждом приступе вдохновения!" Капельмейстер Пальфи, однако, удирает. Такой уж он человек!
Он и из своей квартиры тоже убегал, еще, когда был женат, убегал совсем молодой, влюбленный, честолюбивый, счастливый и безумный одновременно!
А уж когда в его квартире появились близняшки, кричавшие дни и ночи напролет, а в Венской филармонии шли репетиции его Первого фортепьянного концерта, он в один прекрасный день просто распорядился перевезти рояль в ателье на Кэрнтнерринг, снятое им в порыве артистического отчаяния!
А поскольку в те дни вдохновение частенько посещало его, то он очень редко появлялся у своей юной жены и орущих близняшек.
Луизелотте Пальфи, урожденной Кернер, едва исполнилось двадцать лет и ей все это не больно-то нравилось. Когда же ее двадцатилетнего слуха коснулись разговоры о том, что ее уважаемый супруг в своем ателье не только пишет ноты, а еще и проходит вокальные партии с оперными певицами, считающими его весьма милым молодым человеком, она возмутилась и потребовала развода!
Для столь пекущегося о своем творческом одиночестве капельмейстера это был прекрасный выход из положения. Теперь он мог быть один, сколько ему заблагорассудится. За ребенком, доставшимся ему после развода, прекрасно ухаживала умелая няня в квартире на Ротентурмштрассе. А за ним самим в его ателье на Кэрнтнерринг ни одна собака не ухаживала, как он того и жаждал.
Но потом ему и это разонравилось. Ох уж эти художественные натуры! Сами не знают, чего хотят!
Но все же он прилежно сочинял музыку, дирижировал, и с каждым годом его имя звучало все громче. Кроме того, если его уж очень одолевала тоска или угрызения совести, он мог пойти к себе на квартиру и поиграть со своей дочуркой Луизой.
Когда в Мюнхене бывали концерты, в которых исполнялись новые произведения Людвига Пальфи, Луизелотта Кернер покупала себе билет на концерт и, слушая музыку бывшего мужа, отчетливо понимала, что он отнюдь не счастливый человек. Несмотря на свой успех. И несмотря на свое одиночество.
Глава шестая
Где лавка фрау Вагенталер? - Разучиться готовить - нельзя! - Лотта в опере машет рукой - Конфетный дождь - Первая ночь в Мюнхене и первая ночь в Вене - Странный сон, в котором фройляйн Герлах выступает в роли ведьмы - Родители смеют все - Мюнхен 18, Незабудке
Фрау Луизелотта Кернер привезла свою дочь в крохотную квартирку на Макс-Эммануилштрассе. И хоть ей совсем не хотелось, она вынуждена была почти сразу же уйти в издательство. Ее ждала работа. А работа ждать не может.
Луиза, ах нет, Лотта быстро огляделась в квартире. Потом взяла ключи, кошелек и сетку. И отправилась за покупками. Мясник Хубер на углу Принц-Эугенштрассе отвесил ей полфунта говядины, край, с жирком, кусочком почки и маленькой косточкой. А теперь она судорожно ищет продуктовую лавку фрау Вагенталер, чтобы купить зелень для супа, лапшу и соль.
Анни Хаберзетцер страшно удивилась, приметив свою одноклассницу Лотту Кернер, стоящей посреди улицы и сосредоточенно листающей маленькую тетрадку.
- Ты что, на улице уроки учишь? - полюбопытствовала она. - Так сегодня же еще каникулы!
Луиза в смущении смотрит на девочку. До чего же глупо себя чувствуешь, когда к тебе обращается кто-то, кого ты в жизни не видела, но наверняка должна знать. Наконец она берет себя в руки и говорит с радостью:
- Привет! Пойдем со мной? Мне надо к фрау Вагенталер - купить зелень для супа. - С этими словами Луиза берет девочку под руку - хоть бы узнать, как зовут эту веснушчатую особу! - и незаметно для незнакомки дает ей возможность довести себя до лавки фрау Вагенталер.
Фрау Вагенталер, конечно, радуется, что Лоттхен Кернер вернулась, да еще с таким румянцем во всю щеку! Когда с покупками покончено, обе девочки получают по конфете, а кроме того им наказано передать сердечный привет фрау Кернер и фрау Хаберзетцер.
Тут у Луизы отлегло от сердца. Теперь она знает, что эту особу зовут Анни Хаберзетцер! (В тетрадке записано: Анни Хаберзетцер - я три раза с ней ссорилась, она бьет маленьких девочек, особенно Ильзу Мерк, самую маленькую в классе.) С этим уже можно что-то делать! Прощаясь у дверей, Луиза заявляет:
- Да, Анни, пока я не забыла, я три раза с тобой ссорилась из-за Ильзы Мерк и вообще, ну, ты сама знаешь. В другой раз я не просто поссорюсь с тобой, а… - И сделав весьма недвусмысленный жест, она убегает.