- Сегодня, - говорил в то утро за завтраком Тиг, - каждого из вас протестируют и посмотрят, кого куда сунуть в Африканской кампании. Вас будут прощупывать, зондировать и оценивать. Кому-то это даже понравится. После тестов вас распределят по родам войск, и соответствующий полигон станет вашим домом на ближайшие восемь недель. Назначение вам может не понравиться. Вы можете быть несогласными с таким назначением. Можете его не понимать. Но тут уж как в столовой - что дали, то и лопай.
Идя за ассистентом по лабиринту одинаковых коридоров и переходов, я думал, что тест станет путевкой в реальный мир: сдавшие поедут домой, а остальных пошлют в Африку. Но вскоре мы подошли к двойной металлической двери в стене, у которой нас ожидала молодая миниатюрная докторша. Кремовая блондинка с хвостиком, очки без оправы, носик-кнопка - в общем, ничего, - встретила нас приветливой улыбкой. Я подумал, не взять ли телефончик, чтобы приударить, когда закончится наш скорбный список, но оказалось, что по окончании теста я меньше всего на свете годился в мартовские коты.
- Заходите по одному, - сказала она моей группе. - Остальным ждать в коридоре.
Номера раздали как попало. Джейк оказался шестым, я - последним. Мы стояли за дверью, прямые как шомпол, стараясь произвести впечатление на цыпочку всякий раз, когда она выглядывала и вызывала следующего. Мне вспомнилась Бет, которая не писала уже месяц.
Через стену донесся приглушенный грохот - с ровными промежутками и нарастающей интенсивностью, словно великан спустился с горы и грузными шагами приближается к городу. Но через минуту-две, когда мы уже решили дождаться следующего удара и выяснить, что, черт побери, у них там происходит, звуки стихли и докторица пригласила следующего. Все началось по новой.
И только когда Джейк исчез за двойной металлической дверью, я спохватился, что никто из вызванных обратно не вышел.
Если как следует вглядеться в закоулки и потайные щели нашей ежедневной преисподней, можно найти массу мест, работающих по принципу ловушки для тараканов: все заходят, никто не выходит. Кредитный союз тоже не чужд подобному подходу: в офисе есть так называемая розовая дверь оттенка пепто-бисмола, предложенного каким-то выдающимся социальным психологом в те далекие дни, когда они еще утруждали себя внушением клиентам ложного чувства безопасности.
Розовая дверь часто использовалась в качестве последней любезности задолжавшим знаменитостям, которых не хотелось тащить в реальный мир за вывалившиеся кишки. Чем присылать биокредитчика и оставлять кровавое месиво в Беверли-Хиллз на радость папарацци, им с курьером доставляли тисненое приглашение в центральный офис Кредитного союза с тактично сформулированным требованием присутствия негодяя на так называемом арбитражном заседании. Вскоре выходили некрологи и уведомления о погашении кредита, и жизнь шла своим веселым чередом.
Тем не менее в офис клиента сопровождал специально выделенный биокредитчик - на случай, если возникнут осложнения. Однажды мне подфартило проводить в лос-анджелесский офис Кредитного союза Николетту Хаффингтон, наследницу империи программного обеспечения и бывшую актрису. С высоко поднятой головой она уверенно и непринужденно прошла сквозь сборище всякой шушеры, молящей о жизни, и, не замедлив шаг, скрылась за розовой дверью. Николетта уже не была сногсшибательной красавицей, как в юности; неумолимое время и избыток пластических операций взыскали суровую дань с ее увядающей плоти, но Хаффингтон всегда Хаффингтон, платит она за печень или нет, и я не удержался от искушения попросить автограф для Мелинды, моей тогдашней супруги.
- Всего одну строчку. - Я нашарил в кармане ручку и подложил под листок плотное приглашение союза.
Николетта издала свое знаменитое фырканье, смерив меня взглядом.
- Нельзя ли отложить это на потом, милый? - вздохнула она, красиво отбросив тщательно уложенные волосы.
- Боюсь, что нет, - ответил я, подводя ее к ярко-розовому коврику перед дверью.
Мелинда показывала тот автограф всем и каждому.
Докторица спросила, удобно ли мне сидеть, и я ответил: "Еще как, учитывая обстоятельства". Обложенный мягкими подушками - голова опиралась на толстый подголовник, - я раскорячился в позе лягушки, с развернутыми бедрами и высоко поднятыми локтями, пристегнутый к металлической раме, удерживавшей меня в вертикальном положении и этой невозможной позе. Я чувствовал себя как на одном из первых американских мотоциклов, запрещенных много лет назад, - колени врозь, спина прямая, широко разведенные руки сжимают руль, только вот "харлея" подо мной не было.
- Что нужно делать? - спросил я, когда врачиха затянула последний ремень.
- Ничего, - ответила она. - Внимательно смотрите на стену.
- А куда пошли другие парни?
- Смотрите на стену, пожалуйста. Сосредоточьтесь.
Докторша вернулась в свою лабораторию, маленькую выгородку, отделенную от главного помещения шестифутовым освинцованным стеклом. Полупрозрачная стена была такой толщины, что комната за ней, с изменившимися странными, кривыми пропорциями по краям, суживалась и выгибалась, словно я смотрел через каплю воды.
- Вы не концентрируете внимание, - сказала докторша; ее голос скрипуче прозвучал из динамика, встроенного в подголовник, как раз за моим левым ухом. - Я же вижу данные. Пожалуйста, рядовой. Стена.
Я решил быть хорошим солдатом и слушаться приказов, но когда посмотрел, стены уже не было. Вместо нее передо мной простиралась бесконечная пустыня, бескрайняя бежевая гладь. Остальной кабинет остался прежним - я четко понимал, что в смежном закутке сидит врачиха, блуждая взглядом по моему телу, отвлекшись от бегущей строки с цифровыми данными обо всех моих физических секретах, но стеклянная стена была словно уничтожена опытными подрывниками, беззвучно и аккуратно.
- Вот так, молодец, - услышал я ее голос краешком сознания. - То, что нужно.
Вспышка вдалеке - взрыв над горизонтом. Синее небо озарилось оранжевым всплеском, и очень четкий взрыв - резкий, не приглушенный, как в коридоре, - эхом прокатился по комнате. Заинтригованный, я подался вперед в своих ремнях, пытаясь получше разглядеть, что там происходит в пустыне.
Новая вспышка света, на этот раз ближе, и грохот второго взрыва, отставший на микросекунду; звуковая волна прокатилась по телу. Внутри стало щекотно. Не успел я понять, что случилось, прогремел новый взрыв, на этот раз справа, и я едва метнулся туда взглядом, когда на меня рухнула новая стена низких басовых звуков, сотрясая руки и ноги в ременных путах и заставив дрогнуть мочевой пузырь.
- Подождите, - закричал я, но голос потонул в грохоте взрывов. Я уже не сомневался, что неприятель каким-то образом просочился в наш учебный лагерь, снес к чертям стенку корпуса и сейчас возвращается доделать начатое. Ослепительные вспышки мелькали почти непрерывно, слева и справа, акустическая волна с каждым взрывом докатывалась все ближе и сильнее, и голова то раздувалась, то сплющивалась, как воздушный шарик в руках ребенка.
В какой-то момент я увидел последнюю ракету, которая вот-вот накроет цель. Это, верите ли, было очень красиво - тонкая, словно проведенная карандашом, линия ослепительного света, аркой прочертившая небосвод. Огненный след становился шире по мере приближения ко мне, и даже не будь я фиксирован к шестистам фунтам металла, все равно не успел бы укрыться и спастись. Надвигающаяся смерть не лишена своеобразной красоты, которую способны оценить лишь маленькие дети и олени.
Я увидел вспышку, но взрыва уже не услышал.
VII
В жизни я терял сознание четыре раза. Про первый я только что рассказал, про второй и четвертый говорить еще не готов. Третий обморок случился много позже моего увольнения из морской пехоты, когда я еще проходил обучение в Кредитном союзе. Они прикрепили меня к специалисту третьего уровня, старому дураку, занимавшемуся исключительно изъятиями "Джарвиков" и цепной работой, которая, как известно, вообще не требует помощников. Проблема состояла в том, что ему было лень бегать на задание, в результате чего я очень скоро стал сам себе ученик и инструктор.
Однажды вечером мы получили заказ в районе складов - изъять пару почек у неисправного должника, торговавшего сантехникой. Никаких сложностей, нормальная оплата, вечером по телеку ничего хорошего, так что настроение не испортилось. Стандартные комиссионные - семьдесят процентов наставнику, тридцать мне. Такое разделение доходов меня вполне устраивало - в тот месяц я был между двух очередных браков и прекрасно обходился пастой и солеными крендельками.
Но когда пришла пора в темпе тащить задницы на задание, наставник меня кинул - пошел в кино, напился до остекленения и не явился на работу. Я мог дождаться, пока он протрезвеет, написав заявление о переносе сроков на день-другой, но конкуренция в нашей сфере довольно жесткая, и попробуй я открыть рот, заказ скорее всего уплыл бы к другим. Рассудив, что рано или поздно придется включаться в бизнес и мочить клиентов, а это дело ничем не хуже других, я решил не выступать и управиться собственными силами.
Первым шагом в работе специалиста по возврату биокредитов является составление плана. Каждый охотник желает знать, где сидит клиент, плюс окружающая обстановка, размеры дома, офиса, лачуги, в которой он прячется, наличие рядом других людей, телефона, оружия, могут ли они вызвать вооруженную помощь и тому подобное.
Я решил действовать по правилам. На карте, которую я добыл за взятку у секретаря администрации округа, склад значится размером восемьсот-девятьсот кубических метров - весьма внушительный тайник. Клиент оказался "один дома". Даже без мощного микрофона слышалось, как он возится внутри, но точно определить его местонахождение было трудно. На секунду я задумался, не применить ли альтернативную тактику задержания - у меня при себе имелись пистолет, заряжаемый стреловидными поражающими элементами, и дальнобойный тазер, - но это менее надежно и в значительной степени зависит от меткости. А вдруг промажу? Первый самостоятельный заказ я решил выполнить образцово-показательно и выбрал эфир.
Включив фирменный карманный лазер-карандаш - выдавали в качестве бонуса при подписании контракта с союзом и оставляли даже тем, кто уходил из дела, - я вырезал маленькое отверстие в стекле над самым полом. Шланг, вентиль, поворот - и балдеж. Три канистры опустели одна задругой, а я терпеливо сидел в темноте, ожидая, пока клиент созреет. В отношении дозировки наркоза нас обучали почти как профессиональных анестезиологов, хотя вы никогда не услышите, чтобы почтенные матроны из какого-нибудь деревенского клуба уговаривали своих дочерей выйти замуж за нашего брата.
Через пятнадцать минут после того, как кончился эфир, я решил - пора войти и завершить дело. Я слышал глухой звук падения тела уже на половине второй канистры, означавший, что клиент лежит готовый к единственной хирургической операции, которой я обучен. У меня с собой был респиратор на случай, если остаток эфира еще не испарился, но я рассудил, что в помещении таких размеров надышаться невозможно.
Рассудил я, как тут же выяснилось, неправильно. Войдя, я с порога увидел, что склад, снаружи такой огромный, внутри поделен на множество офисов, каждый площадью не больше трехсот кубических метров. Я попытался повернуться к выходу - полагаю, в надежде выскочить на улицу одним прыжком, но загустевший, перенасыщенный парами тройной дозы эфира воздух выстрелил мне через ноздри прямо в мозг мощным залпом. Колени подогнулись, плечи обмякли, и я тяжело рухнул на пол, удачно попав на свои ключи. Синяк потом не сходил две недели.
Очнувшись, я увидел разъяренное отечное лицо своего наставника, от которого несло кислым молоком и скверным ромом; он орал, что я едва не упустил клиента и ему пришлось гоняться за говнюком по всему складу и вынимать почки голыми руками.
В Италии же, очнувшись, я увидел ясную фарфоровую красоту, склонившуюся надо мной; халат чуть приоткрылся, белый хлопчатобумажный лифчик почти сливался по цвету с кожей, а рука нежно гладила мой мокрый лоб. Едва не задевая кончик носа, врач обмахивала меня кожаным кошельком, от запаха которого разбежались бы скунсы; но я ощущал лишь тонкий аромат духов от ее шеи.
- Тихо-тихо-тихо, - удержала она меня, когда я попытался сесть. Я лежал на какой-то кровати, уже не пристегнутый. На соседней койке оказался Гарольд Хенненсон. Другие солдаты нашего взвода бродили по комнате, тряся головами и напряженно мигая, каждый в своем, индивидуальном грогги. Только Джейк держался молодцом, перешучиваясь с медсестрами и посмеиваясь над нами.
- Нас что, бомбили? - спросил я у врачихи.
- Никого не бомбили. Ложитесь.
- Это был тест?
- Да, это был тест.
Тут Гарольд сел в своей кровати, подвинулся к краю и наклонился ко мне.
- Тест на контузию, - ровно сказал он. Я видел, как его зрачки метались в глазницах, произвольно меняя направление взгляда. - Хотели посмотреть, держим ли мы удар.
- Ты тоже упал в обморок? - спросил я.
Гарольд кивнул, не поднимая головы. Возможно, от стыда.
- Да, - подтвердил он. - Не очень удачно у меня вышло.
- Вот если бы они попробовали ударить тебя в живот… - начал я.
От этого он немного встрепенулся, и следующие двадцать минут мы пытались прочистить мозги фруктовым соком, пока нам не разрешили встать. Тогда мы принялись бродить по комнате в состоянии полуступора, изо всех сил пытаясь держаться прямо и с достоинством.
Были, конечно, и другие проверки - зрения, слуха, памяти, рефлексов, обоняния, вкуса, - тесты, которые тянулись бесконечно, и те, что заканчивались через пятнадцать секунд. По окончании тестирования всякий раз выдавали лист бумаги с цифрами, непонятными нам, но вызывавшие бурные охи и ахи наших командиров.
Через неделю нас построили и объявили новые назначения и полигоны, где нас будут обучать перед отправкой в Африку. Гарольд стоял через два человека от меня, Джейк - в следующем ряду.
Сержант Игнаковски скорострельной очередью пробежался по списку имен и назначений:
- Бернс - инженерные войска, Карлтон - пехота, Дуброу - пехота…
Нам с Джейком и Гарольдом предстояло водить танк.
Через полгода я наконец осмелился спросить Тига, почему нас распределили в танковую часть, а не на какую-нибудь менее яркую и более расслабляющую задачу. Мы сидели в палатке в самом сердце африканской пустыни, ожидая приказа возобновить маневры, и пили воду из маленьких вонючих ковшиков, которые никогда не высыхали. Я старался впитать максимум влаги, пытаясь восстановиться после пятнадцати дней на стодесятиградусной жаре. Танки, может, и страшны в бою, но кондиционеры в них не предусмотрены.
- Вы попали в танковые войска, потому что начальство так решило, - сказал сержант. Он только что вернулся из штаба и еще не снял парадной белой формы, в которой подмышки и спина просвечивали сквозь мокрую от пота ткань. Капли пота Ниагарой падали на пол палатки.
- После тех тестов?
- Отчасти.
- А каких именно?
Сержант не стал сластить пилюлю. Он всегда резал правду-матку, не заботясь, понравится ли тебе ответ.
- Ударную волну помнишь? - спросил он. Я кивнул. - Вот после этого. Ты, Фрейволд, Хенненсон показали лучшие результаты, поэтому вас решили определить в танкисты.
Я все еще не понимал.
- Так мы что, не получили контузию?
- Да нет, - сказал Тиг. - Вы все получили контузию, и нехилую. Но вы вышли из реактивного состояния быстрее остальных, сразу начали контролировать свое тело. Видимо, у вас черепа побольше, чем у прочих, вот лишнее давление и отпустило быстрее. Или мозги поменьше. И в том и в другом случае вы и танки просто созданы друг для друга. Все, пора двигать.
Большие черепа и маленькие мозги - вот беспроигрышная тактика, благодаря которой мы и победили в Африканской кампании.
Только что поспал минут тридцать или чуть больше. Остается надеяться, что это скорее признак адаптации организма к обстоятельствам, чем симптом недопустимой расслабленности. Неужели в самых дальних извилинах зародилась мыслишка, будто отдых важнее бдительности?
Ослабление привычной настороженности могло быть вызвано и запиской, найденной вчера в "Кенсингтоне". Чем больше я стараюсь выбросить ее из головы, тем чаще возвращаюсь мыслями к загадочному "Заткнись".
Так коротко. Так безапелляционно. Не могу не думать о тех, кто ее написал, и где они могут быть. И почему они здесь. Отель на Тайлер-стрит - отличное место, чтобы прятаться, но это мой схрон, и если здесь появились другие жильцы, я хочу с ними познакомиться. Может, я начну брать с них субаренду.
Если вдуматься, по ночам действительно кое-что происходит - изредка внизу хлопает дверь, скрипят половицы, словно кто-то ходит. Но эти звуки можно услышать в любой сгоревшей гостинице, построенной в двадцатом веке. И хотя желудок ухает в неведомые глубины при любом шуме, а руки автоматически хватают скальпели при малейшем треске, я и подумать не мог, что в конце концов шорохи старого дома подействуют на меня успокаивающе. Но я много месяцев был один, и хотя изоляция - обычный удел биокредитчика, всегда умел проковырять в ней дырки.
Я не питаю иллюзий по поводу своих способностей не свихнуться от одиночества. Я пятикратный победитель свадебных турниров; стало быть, существует какая-то причина, по которой не умею долго жить один.
Второй визит к психотерапевту с Кэрол. Тот же самый мозговед, утверждавший, будто у меня большой любовный потенциал, теперь внушает, что во мне гнездится масса глубоко сидящих страхов.
- Вы не забыли, как я зарабатываю на жизнь? - спросил я.
Он вежливо улыбнулся. Еще бы, такое забудешь.
- Но это не исключает тот весьма реальный факт, что у вас множество прочно укоренившихся страхов.
- Например? - хмыкнул я.
- Страх смерти.
- Ну, кто ее не боится… Дальше.
- Провалов в работе.
- А вас это, типа, не беспокоит?
- Одиночества, - сказал психознатец, лукаво подмигнув моей жене.
Это я отмел.
- Доктор, вы хоть знаете, сколько в мире людей? Восемь миллиардов! Даже прокаженный с двумя последними неотвалившимися пальцами не найдет укромного уголка - туда немедленно припрутся еще шестеро с тем же диагнозом. Не боюсь я одиночества! На земле не осталось такого понятия!
Позже я убедился, что это неправда. На девятый год работы в союзе мне достался заказ на изъятие искусственной ЦНС марки "Призрак" у Джеймса Бонасеры, или Ти-Боуна, в прошлом известного музыкального продюсера, выпустившего мои любимые песни, которые мы с парнями напевали по межтанковой связи, когда заканчивался бой, особенно "Детка на моих руках" в исполнении "Сэмми-бренд трио". Несмотря на нежелание связываться с "Призраком", я чувствовал, что должен лично сказать Бонасере, как фанатею от его музыки, прежде чем вырву центральную нервную систему.