Возможный план отхода: выстрелом в кнопку пожарной тревоги в пятнадцати футах замкнуть цепь, включить противопожарные спринклеры и устроить небольшой дождик. Сгрести за шкирку какого-нибудь доходягу и сделать сальто, подставив его спину под выпущенные в меня пули. На пути к выходу швырнуть обмякшее и скорее всего окровавленное тело в ближайшую фалангу атакующих. При необходимости повторить. Ловко уворачиваясь, пробежать по залу, как на отработке действий в условиях пожара, прикрывая собственное незащищенное тельце плотью гражданских, паля как попало в ходячие бронекостюмы, если они кинутся преграждать мне путь, стараясь попасть точно между глаз. Вывалиться в торговые ряды и организовать массовую панику с помощью пары выстрелов из "маузера". Воспользоваться всеобщим замешательством, избавиться от костюма, смешаться с толпой, вопя, выбежать из торгового центра с лавиной людей и раствориться в безымянных переулках, ведущих в мою надежную нору - заброшенную гостиницу.
Шансы, что все пройдет по плану: один на миллион.
Шансы в ближайшие десять минут оказаться в черном полиэтиленовом мешке на молнии: пресловутый "ясен пень".
Вот что сержант Игнаковски рассказывал о "ясном пне".
Заядлый игрок однажды ночью видит сон: идет он, значит, по лесу по своим делам, размышляя, на какую лошадь ставить, и тут пушистый маленький зайчик выпрыгивает из кустов, морщит забавный розовый носик и говорит: "На пятую!" Через несколько шагов бурундучок вскарабкивается по рукаву ему на плечо и шепчет на ухо: "На пятую!" Идет мужик дальше и вскоре видит кривое дерево, изогнувшееся в виде цифры "пять". Облака в небе тоже выстраиваются в пятерки, и вскоре птицы, звери и все живое кругом поет-свистит ему в уши: "На пятую, на пятую, на пятую!"
Просыпается мужик и думает: неспроста такой сон, надо сечь подсказку. Встает, отливает, напяливает штаны и рубаху, прыгает в машину и за пять минут проезжает пять миль до ипподрома. Входит, берет программку бегов и открывает на пятом забеге. И вот в пятом забеге на пятой дорожке значится пятилетний жеребчик, скаковой в пятом поколении, по кличке Жив Пятерка. Недолго думая, мужик идет в пятую кассу, подходит к пятому окошку и ставит большую часть нажитого за жизнь - пятьдесят пять тысяч пятьсот пятьдесят пять долларов - на Жив Пятерку в пятом забеге.
Ясен пень, лошадь пришла пятой.
Вот почему я никогда не заключаю пари, в котором ясен пень кто победитель, и предпочитаю рисковать: хорошо помогает при депрессии. Не догоню, так хоть согреюсь; раз уж все равно продувать, можно оттянуться напоследок.
Но не успел я достать "маузер" - палец начал давить на крючок, а рефлексы настроились на меткий выстрел и дождь с ясного потолка, - когда какой-то тип из соседней вереницы просителей решил отобрать у меня главную роль в этой безумной пьесе.
- Это очередь на возврат? - вопросил он дрожащим от страха голосом. - Кто-нибудь скажет мне, где здесь очередь на возврат?
Он был средних лет, с сединой на висках и легкой хрипотцой в голосе, но в целом казался человеком отменного здоровья. Он пробирался вдоль вереницы кающихся грешников, раздвигая стоявших звонкими шлепками мощных ладоней. Клиенты Кредитного союза были просто счастливы подчиниться и Красным морем расступились перед этим недоделанным моисеем, отхлынув в обе стороны, чтобы не поймать шальную шрапнель.
- Вы можете сказать, где очередь на возврат? Я вас вежливо спрашиваю!
Рука сама отправила "маузер" обратно в его заштанную кобуру, и я вместе с остальными вжался в стену, открывая дорогу пулям. Независимо от возраста этого "возвращенца" его жизнь, вернее, то, что когда-то было нормальной человеческой жизнью, подошла к концу.
- Я… я хочу ее вернуть, - заикаясь, лепетал он, переминаясь с ноги на ногу, а спираль спецназа медленно сжималась вокруг него все теснее. - Я пришел… Понимаете, я пропустил несколько платежей… Чем вам меня искать, решил - явлюсь сам, что-нибудь придумаем…
Но бойцы спецподразделения, которых специально учили игнорировать любые поползновения и увертки на территории законных интересов Кредитного союза, продолжали надвигаться, держа клиента на прицеле. Один уже говорил по телефону, вызывая необходимую помощь и подкрепление:
- Мы нашли его. Он здесь, в зале. Встроенный передатчик сработал прекрасно. Пришлите специалиста третьего уровня.
Когда я снова взглянул на скорого экс-клиента, стриптиз уже начался: темно-синяя спортивная куртка распласталась на полу, а сам мужчина торопливо рас-стегивал пояс брюк, одновременно воюя с пуговицей под крахмальным воротником рубашки.
- Я не хочу затруднять вам задачу, - бормотал он. - Представляю, насколько вы устали от неплательщиков… Я знаю, как сложно сейчас вести рентабельный бизнес…
Не опуская ствол, командир отряда медленно пошел к не в меру сознательному неплательщику, вытянув свободную руку и старательно распространяя ауру поддержки и понимания.
- Сэр, прошу вас, успокойтесь, - начал он. - Здесь никто не хочет причинить вам вреда.
Но даже если бы изо рта охранника с керамическими коронками не исходило гнусное вранье, даже поклянись он пальцем не трогать бедолагу, тот уже сел на экспресс к последней станции рассудка.
- Я знаю, сколько вам приходится платить… за возвращение биокредитов, - выдавил он. - Вот и решил помочь вам, парни, думал, что приду на встречу, и мне пойдут навстречу, ха-ха…
- Сэр, прошу вас прекратить…
- Может, если я сам это сделаю… - Он судорожно сбросил брюки, чуть не грохнувшись навзничь, пока выпутывался из второй штанины, и в его руке сверкнул металл, отразив свет галогенок на потолке. - Вы дадите мне отсрочку…
Еще до выстрелов и истерических воплей сразу рассеявшейся толпы, еще до того, как полетели брызги крови, до меня дошел смысл этого цирка.
Сверкнув раз-другой, словно прилаживаясь, финка прорезала воздух и полностью скрылась в плоти - клиент направил оружие в собственное тело, сделав неровный надрез чуть пониже желудка. Хлынула кровь, извергаясь на пол густым темно-красным водопадом. Охрана, наученная сначала стрелять, а потом задавать вопросы, отступила на шаг, чтобы полюбоваться первым актом.
Негромко постанывая через сжатые губы, клиент глубоко погрузил нож в собственные ткани, наверняка задев желудок, но, видимо, мало заботясь о ловкости или точности. В толпе раздался гул, но больше из-за нездорового любопытства, чем отвращения. Я видел, как некоторые родители прикрыли детям глаза, но в основном всеобщее внимание было приковано к представлению.
Шагнув назад - ноги заплетались, словно у пьяного, - мужчина задрал свободную руку повыше, затем, все ускоряясь, повел вниз, очерчивая в воздухе полукруг, словно опуская топор, и сунул ее в новое кровоточащее отверстие на теле. С его губ сорвался громкий стон, резким толчком выплеснулась кровь, но он не остановился ни на секунду. Его шатало и носило по полу Кредитного союза, ноги подергивались в судорожном танце смерти, но неисправный должник что-то схватил, и схватил крепко. На последних каплях сил и воли мужчина сделал рывок.
Запинаясь, он на подгибающихся ногах пошел вперед, держа в вытянутой окровавленной руке "Маршодин РК-14", механическую полнофункциональную поджелудочную железу с автоматической секрецией сока. На титановых соединениях еще трепетали оборванные концы вен и артерий, и бойцы, даже бровью не поведя при виде охотничьего ножа с восьмидюймовым лезвием, настолько испугались клиента, возвращавшего неоплаченный искорган законному владельцу, что предприняли полномасштабную атаку на человека, которому в любом случае оставалось жить несколько секунд.
Все шестнадцать карабинов выстрелили разом.
Толпу охватила настоящая паника - все побежали к дверям, давя друг друга. Кредитный союз не озаботился разработкой правил укрощения беспорядков в собственных офисах; более того, сотрудникам предлагается не вмешиваться и пускать эксцессы на самотек: вытирание ног о клиентов является залогом прибылей компании на следующем этапе. Не случайно несколько лет назад именно на деньги союза была инициирована попытка добиться исключения оговорки на "пожар в переполненном театре" из первой поправки.
Я пробирался к выходу, замешавшись в это стадо перепуганных овец, но продвигались мы достаточно медленно, и я заметил Фрэнка, спустившегося откуда-то с верхнего этажа в сопровождении специалиста по возврату биокредитов. Третий уровень, как и просили, в черной футболке, на шее татуировка союза с указанием профессии и звания. По-военному короткая стрижка, твердые накачанные мышцы, нарочито мрачный взгляд, жесткое лицо. Узкие, широко расставленные глаза, тупой нос. Раньше быть бы ему обыкновенным уличным бандитом, но на сегодняшнем рынке третий уровень ценился на вес золота, и его обладатель приближался к Мидасу настолько, насколько это по силам смертному. У меня вообще-то пятый уровень, но там было не время и не место строить младших по званию.
Биокредитчик поводил сканером над уже мертвым клиентом и подтвердил, что искорган действительно является собственностью Кредитного союза. Стоявший рядом Фрэнк некоторое время смотрел на изрешеченное тело мужчины, сжимавшего в вытянутой руке еще работающую "Маршодин РК-14", а затем резко повернулся к сгрудившимся охранникам, скривившись от злости.
- Кто проводил изъятие искоргана?! - взревел он, перекрывая гвалт обезумевшей толпы. - Кто изымал поджелудочную, я спрашиваю?
- Дебитор, сэр, - ответил один боец. - Своими руками.
- Дебиторы не изымают неоплаченные органы, - отрезал Фрэнк.
- А этот изъял, сэр. - Стволом карабина спецназовец указал на охотничий нож в руке мертвеца, словно предлагая Фрэнку увидеть очевидное.
Я был уже у дверей, но, выходя, услышал, как Фрэнк с отвращением сплюнул:
- Совсем оборзели, в натуре! Как хотят, так и вы…ваются!
VI
Несколько слов о моем теперешнем обиталище: "Риц" видели? Совсем не похоже.
Если подробнее, то живу я в выгоревшем остове гостиницы на Тайлер-стрит, в прошлом заведения для бедных и очень бедных, которое и в свою функциональную бытность не могло похвастаться знаменитыми постояльцами, с полным отсутствием стандартных удобств. Здесь есть вестибюль с традиционной висячей люстрой (разбитой), шаткая лестница, ведущая в ветхие коридоры, по шесть санузлов на каждые двадцать четыре так называемых сьюта, два из которых до сих пор работают. Гостиница относилась к разряду евроотелей, то есть, помимо всего прочего, еще и дешевле некуда. Никто из моих знакомых европейцев ни за что не остался бы в такой дыре дольше, чем необходимо, чтобы натянуть респиратор и выбежать обратно на растрескавшийся асфальт парковки.
Длинное узкое помещение с закопченными стенами и треснувшими потолочными балками на первом этаже прежде, видимо, занимало кафе, хотя наверняка сказать сложно при его теперешнем обугленном состоянии. Когда-то в гостинице на Тайлер-стрит было четырнадцать этажей, но тринадцатый они называли четырнадцатым, а четырнадцатый - пентхаусом, поэтому мое проживание на шестом этаже мало что значит, кроме замечательного обзора кирпичной кладки соседнего небоскреба.
Номер у меня площадью добрых семь метров - достаточно места, чтобы передвигаться, делать утренние отжимания, выпады и упражнения для пресса и уютно устроиться на ночь. Стены, когда-то оранжевые с бежевым, потускнели от копоти давно забытого пожара; впрочем, местами все же проглядывает оригинальный цвет, поэтому в целом похоже на бок чудовищного гепарда.
Мой арсенал хранится в развалинах туалета в коридоре, прикрытый сопревшим брезентом, который я нашел в мусорных контейнерах за спортивным магазином на Савуа-стрит. Пистолеты я обернул дважды; вряд ли это обеспечит оружию дополнительную защиту от сырости, но приходится обходиться тем, что есть.
Тот же брезент, который хранит мои единственные средства самообороны, защищает меня и от стихии. Это мой матрас, одеяло и подушка, и иногда, поздно ночью, мне почти удается притвориться, будто я сплю не на жестком холодном полу заброшенной гостиницы, а остановился в неудобном, но приличном отеле на полупансионе с завтраком. Гарантия моей безопасности - самострел; ночами я держу его в руках, баюкая деревянное ложе, как ребенка.
Печатная машинка стоит ближе к центру комнаты. Пол в середине сгнил, и я боюсь, что однажды вернусь в гостиницу и найду ее тремя этажами ниже, разлетевшуюся вдребезги, а сверху - пробитую в падении кроличью нору в качестве эпитафии. Но близость к центру комнаты на некотором расстоянии от стен обеспечивает некое подобие звукоизоляции от окружающего мира, когда я печатаю эти строки.
Вот мы и подошли к главному: как я уже говорил, гостиница на Тайлер-стрит - выгоревшая, заброшенная, пустая скорлупа, которая служит в данный момент единственной цели - скрыть меня и мои грехи. Вестибюль пуст, номера не заняты, кабина лифта давным-давно лежит на дне шахты. Отель мой, и только мой.
Так я думал вплоть до того вечера.
Из торгового центра я вернулся извилистым серпантином, обрубая все возможные хвосты, которые могли отрасти при моем поспешном уходе оттуда. Шансов, что за мной идут, было мало - большинство спецов по возврату биокредитов не провожают клиента до относительно безопасного убежища - для выполнения заказа им отлично подходит любой переулок, поэтому сохранность всех моих органов, искусственных и естественных, через сто ярдов пути явилась хорошим знаком.
Однако на всякий случай я пересек город, заходя в паркинги, привычно заводя машины без ключа, накоротко замкнув провода, прячась в трубопроводах и ныряя в коллекторные люки при виде блюстителей порядка. Парни в синем не сотрудничают с Кредитным союзом, но, как и остальная часть общества, получают вознаграждение, стукнув куда надо о ходячем мешке неоплаченных искорганов; всегда лучше избегать встреч с копами - целее будешь.
На Тайлер-стрит я добрался уже к полуночи. Усталость давала о себе знать: мышцы казались вялыми, как китайская лапша, и я не рискнул идти обычным путем - вскарабкаться по стене заднего фасада, прыгнуть на пожарную лестницу, войти в гостиницу через окно третьего этажа и подняться в номер шестьсот восемнадцать. Я поступил как любой растяпа-биокредитчик в бегах: поперся через вход.
Основательно испортив себе настроение растущей тревогой насчет возможного хвоста и отсутствия осторожности на входе, я лишь через десять минут заметил лист бумаги, заправленный под валик моей пишущей машинки. Листок, который я не вставлял.
Я двинулся к машинке. Механическое сердце получило сигнал ускорить перекачку крови. Это был не просто чистый лист бумаги, на котором так и тянет что-нибудь напечатать; он уже содержал послание - не четкими жирными буквами "Кенсингтона", а неистовыми каракулями, с нажимом выведенными красной ручкой. Я резко обернулся; ноги словно налились свинцом, а мир вокруг медленно закружился. Камера внутри моей головы производила панорамную съемку под разными углами, когда зрение сфокусировалось на незнакомом листке со свежей надписью.
Для простоты привожу здесь оригинал этого образца лаконизма. Там было всего одно слово:
Заткнись.
То, что на меня все же вышли и я больше не одинок, не вызвало ожидаемой паники; возможно, мысль о компании, пусть даже пока невидимой, притупила тошнотворный страх, что меня нашли и предлагают уняться самому. Вряд ли сюда наведался специалист по возврату биокредитов: они не оставляют записок, максимум коротенькие пояснения родственникам должника, что к чему. Разумеется, я не настолько разволновался, чтобы последовать столь доходчиво изложенному совету и соблюдать тишину. Если стук клавиш машинки мешает моему новоявленному соседу (или соседке), пусть перебирается в другое заброшенное здание. Даже будь у меня намерение сдаться, записка с коротким грубым предложением подлила масла в огонь под моей задницей, и я печатал всю ночь, изо всех сил ударяя по клавишам, пока костяшки пальцев не свело, а запястья не начало простреливать. Я всегда нарушал прямые приказы.
В первый же вечер за границей, забросив на плечо неподъемные сумки на ремне, мы с Гарольдом Хенненсоном сошли из грузового самолета на итальянскую землю и пробились сквозь толпу солдат к ближайшему наземному транспорту. Я почему-то думал, что у самолетных ангаров нас встретит толпа женщин с цветами, поцелуями и ключами от гостиничных номеров, но все достойные поп-звезды фантазии растворились в воздухе, едва открылись двери и в салон ворвался гул недовольных мужских голосов. Приказы полетели с молниеносной быстротой, и я не понял, какие адресованы мне, какие - Гарольду, а какие - остальным морпехам, бегавшим кругами по бетонной площадке. Пока раскумекал, что к чему, успел промаршировать с тремя разными взводами под бодрый припев "Гимна военной поры".
Командовавший нами лейтенант приказал мне убираться на хрен из аэропорта, но не переходить с бега на шаг, пока не найду взвода, к которому приписан. Но когда я припустил к двойным дверям, а мои получившие назначение соотечественники уже сидели в веренице открытых грузовиков, молодая красавица итальянка с черными как вороново крыло волосами заступила мне путь. Грудь у нее была небольшая, но так упруго натягивала майку без бретелек, что мои ступни будто примагнитились к земле, и я забыл о Соединенных Штатах, вооруженных силах и всяком понятии о сексуальной морали.
- Солдат, - сказала она, старательно выговаривая каждый звук большими пухлыми губами, - ты уезжаешь, чтобы умереть за меня! - И с этими словами буквально упала мне на грудь, крепко обхватила руками за талию и устроила моим гландам долгий, медленный и чувственный массаж языком.
Не знаю, то ли я ожидал демонстрации любвеобильных дам в аэропорту, то ли скучал по Бет, а может, хотел произвести впечатление на женщину своим чувством долга или просто был всегда готовым молодым парнем, застоявшимся в дороге, но я прильнул к этому рту и телу со всей молодой страстью, работая губами и языком в ритме ча-ча-ча. С тех пор видал я эти уличные нежности не скажу где.
Эта тварь стащила мой бумажник.
- Цыгане, - стращал меня Гарольд вечером, когда мы распаковывали сумки. - Ты с ними поосторожнее. Тырят все, что гвоздями не прибито.
- Она показалась мне классной, - защищался я.
- Сейчас она еще лучше, с лишней полусотней баксов в кармане.
Большая часть багажа Гарольда состояла из продуктовых запасов: металлические и стеклянные банки с белковым порошком и специальными энзимами и энергетические батончики с шестью разными добавками (на вкус все как один напоминали опилки). Во время разговора он вынимал это добро по штуке и расставлял под койкой ровными рядами.
- Морская пехота тебя как-нибудь прокормит, - сообщил я Гарольду. - Не обязательно давиться всякой фигней.
Но Гарольд был в своем репертуаре.
- В морской пехоте кормят хорошо, - согласился он. - Если ты смыслом жизни поставил себе стать морпехом.
- Метишь выше? - поинтересовался я.
- Я не хочу быть просто "одним из", - сказал он. - Я хочу быть лучшим.
Чем он в конце концов стал, так это красным пятном на желтовато-сером песке пустыни. Бедный Гарольд! На худой конец он согласился бы стать удобрением для пары кактусов, но взрыв танка начисто снес всю растительность в радиусе нескольких десятков метров.