Погода оставалась серой и сырой, и мы не выходили из номера. Нам было неуютно вместе: с трудом сдерживаемые слезы, напряженное молчание, исключительно вежливые разговоры ни о чем, шум дождя за окном. Когда Робин предложила вернуться в Лос-Анджелес, я сказал, что постараюсь поменять ее билет, а сам останусь еще ненадолго. Она обиделась и в то же время испытала облегчение. На следующий день я отнес вещи Робин в такси, которое должно было отвезти ее в аэропорт, сжал ее локоть и заплатил водителю.
- Сколько ты здесь пробудешь? - спросила она.
- Понятия не имею, - ответил я.
- Вернешься до моего отъезда?
- Обязательно.
- Пожалуйста, Алекс.
- Я вернусь.
А потом - поцелуй, улыбка, дрожащие руки, спрятанные в карманах.
Когда такси отъехало, я попытался разглядеть затылок Робин, надеясь увидеть в том, как она сидит, хоть какой-нибудь знак - сожаление, печаль, волнение… что-нибудь.
Трудно сказать.
Такси уехало слишком быстро.
ГЛАВА 3
Перемены начались в воскресенье. Молодой улыбчивый парень с волосами, собранными в хвостик, прибыл с фургоном и двумя пузатыми администраторами труппы в черных футболках с надписью "Турне "Мы против голода"". Хвостик принес мозговую косточку для Спайка и газетку для меня. Спайк ел у него с руки. Интересно, как он догадался прихватить для него угощение?
- Привет, я Шеридан. Координатор тура.
Он был в белой рубашке, голубых джинсах, коричневых сапогах и являлся обладателем худого тела и чистого гладкого лица, которое светилось оптимизмом.
- А я думал, координатор - Триш.
- Триш отвечает за все турне. Она мой босс. - Он осмотрелся. - Наверное, приятно жить в таком доме?
- Приятно.
- Значит, вы психолог?
- Психолог.
- Я тоже занимался психологией в колледже. Изучал психоакустику в Калифорнийском университете в Дэвисе. А потом работал звукооператором.
Повезло тебе, приятель.
- Хм…
- Робин примет участие в потрясающем начинании.
- Угу.
Робин спустилась по ступенькам, держа на поводке Спайка. Сегодня она надела розовую футболку, выцветшие джинсы, теннисные туфли и серьги, похожие на огромные кольца. Она тут же принялась руководить администраторами, которые начали складывать в фургон ее чемоданы и ящики с оборудованием. У Спайка был озадаченный вид. Как у большинства собак, его эмоциональный барометр отличается поразительной чувствительностью, и в последние несколько дней пес вел себя непривычно сдержанно и послушно. Я подошел и погладил его по бульдожьей голове, потом поцеловал Робин.
- Приятного вам путешествия, - сказал вежливо я и ступил на лестницу, ведущую к входной двери.
Робин стояла рядом с Шериданом и махала мне рукой. Я замер у двери, хотел сделать вид, что не вижу этого, но потом все-таки помахал в ответ.
Шеридан уселся за руль, и все тут же забрались в фургон.
Они уехали.
Наконец.
Ну вот, самое трудное позади.
Я вернулся в дом, дав себе слово сохранять достоинство. Меня хватило примерно на час. На следующие три дня я выключил телефон, не ходил на работу и не раздвигал штор в комнатах, даже не брился и не забирал почту. Газеты я просматривал, поскольку они склонны подробно рассказывать читателям о самых разных неприятностях. Однако несчастья других людей не исправили моего настроения, а буквы отплясывали перед глазами диковинные танцы и казались незнакомыми, точно китайские иероглифы.
Я почти ничего не ел и не чувствовал вкуса пищи. У меня нет проблем со спиртными напитками, но "Чивас" стал моим настоящим другом. Я почти не пил воды, и мои волосы стали сухими и ломкими; казалось, будто глаза засыпали песком, а суставы отвратительно скрипели. Дом, который всегда был слишком большим, теперь приобрел чудовищные размеры. Воздух в нем застоялся и протух.
В среду я сходил к пруду и покормил карпов, решив, что они страдают совершенно незаслуженно. И вдруг я ощутил прилив невероятной активности: принялся повсюду наводить порядок, смел пыль, вымыл полы, убрал все, что разбросал, на свои места. В четверг я наконец включил телефон и проверил оставленные сообщения. Робин звонила каждый день, называла номера телефонов в Санта-Барбаре и Окленде. Ко вторнику в ее голосе зазвучало беспокойство. К среде - смущение и раздражение, она говорила слишком быстро, чуть ли не проглатывая слова: автобус направляется в Портленд. Все хорошо, Спайк в полном порядке, она много работает, ее окружают замечательные люди. Я тебя люблю - надеюсь у тебя все в порядке.
В четверг Робин звонила дважды, спросила, не отправился ли я путешествовать. Оставила номер мобильного телефона.
Я набрал его и услышал: "Абонент недоступен".
А ведь был всего час дня. Я надел шорты, рубашку и спортивные тапочки и побежал по Беверли-Глен навстречу движению, постепенно набирая обороты, когда почувствовал, что начал расслабляться, и в конце концов уже мчался с такой скоростью, какой не показывал много лет.
Когда вернулся домой, тело у меня горело, и я едва мог дышать. Почтовый ящик, установленный в самом начале тропинки, ведущей к передней двери, был забит бумагами, и почтальон даже оставил несколько пакетов на земле. Я все забрал и свалил на стол в столовой, решил было налить себе виски, но вместо этого выпил полгаллона воды и неохотно занялся почтой.
Счета, рекламные листки, проспекты от агентов недвижимости, несколько интересных писем, но в основном всякая ерунда. Еще я получил книгу по психологии, заказанную довольно давно, бесплатный образец зубной пасты, гарантировавшей мне здоровые десны и ослепительную улыбку, и прямоугольный пакет размером восемь на двенадцать, завернутый в шершавую голубую бумагу, на которой была приклеена белая этикетка и написано: "Доктор А, Делавэр" и мой адрес.
Без обратного адреса. Почтовый штемпель центра города и никаких марок. Голубая бумага, жесткая и плотная, словно кусок парусины, была аккуратно завернута и заклеена липкой лентой. Когда я ее разрезал, там оказалась еще одна упаковка - на сей раз розовая, которую я тоже сорвал.
Внутри я обнаружил папку на трех кольцах, из голубой шершавой кожи, захватанной руками, всю в серых пятнах.
Точно посередине были приклеены золотистые буквы:
КНИГА УБИЙСТВ
Я открыл папку и увидел пустой черный фронтиспис. Следующая страница, тоже черная, была вложена в жесткий пластик.
Я увидел обычного размера фотографию, углы которой были приклеены липкой пленкой: старая, цвета сепии, по краям мутного кофе.
На металлическом столе лежит тело мужчины. На втором плане шкафы со стеклянными дверцами.
Обе ноги отрублены у щиколоток и стоят около неровных обрубков, точно куски не до конца собранной головоломки. Левой руки у трупа не было. Правая изуродована. То же самое с торсом выше груди. Голова завернута в кусок тряпки.
Внизу напечатано:
Восточный район Лос-Анджелеса, неподалеку от бульвара Аламеда. Столкнула под поезд гражданская жена.
На развороте другой снимок: два распростертых тела - мужчины с открытыми ртами - на деревянном полу, под углом в сорок градусов друг к другу. Под телами темные коричневые пятна. Обе жертвы в мешковатых брюках с широкими отворотами, клетчатых рубашках и рабочих ботинках на шнуровке. Подошвы мужчины, лежащего слева, украшают необычные отверстия. Разбитый стакан валяется рядом с локтем другого, вокруг натекла лужица какой-то светлой жидкости.
Голливуд, Вермонт-авеню. Обоих застрелил "друг" во время ссоры из-за денег.
Я перевернул страницу и увидел еще одну фотографию, на сей раз не такую старую - черно-белое изображение на глянцевой бумаге. Снятая с близкого расстояния парочка в машине. Женщина сидит так, что рассмотреть ее лицо невозможно: она уткнулась мужчине в грудь, а ее голову окутывает облако платиновых локонов. Платье в горошек с коротким рукавом, гладкая кожа рук. Ее спутник откинул голову на спинку сиденья и смотрит в потолок. Изо рта у него вытек темный ручеек крови, пролился на лацканы пиджака и дальше на галстук. Довольно скромный, украшенный изображениями игральных костей, которые выбросила чья-то невидимая рука. Этот рисунок и ширина лацканов указывали на пятидесятые годы.
Силвер-Лейк, около источника, адюльтер, он убил ее, а затем выстрелил себе в рот.
Страница 4: белое обнаженное тело на смятой постели. Тонкий матрас занимает большую часть темной, уродливой каморки, похожей на платяной шкаф. Около него разбросано нижнее белье. Молодое лицо, искаженное предсмертной гримасой, спущенные до икр колготки, ноги широко расставлены, так, что виден черный треугольник внизу живота. Я сразу понял, что это означает, и потому подпись меня не удивила.
Уилшир, улица Кенмор, изнасилование и убийство. Семнадцатилетняя мексиканка, задушена приятелем.
Страница 5:
Центр, Пико неподалеку от Гранд, женщина переходила улицу, вырвали сумку, погибла в результате черепно-мозговой травмы.
Страница 6:
Юго-запад, Слаусон-авеню. Черный профессиональный игрок в кости избит до смерти.
Первая цветная фотография появилась на десятой странице: красная кровь на линолеуме песочного цвета, серо-зеленые тона, обозначающие момент, когда душа покидает тело. Толстый, средних лет мужчина сидит среди разбросанных пачек сигарет и печенья, на небесно-голубой рубашке расплылось пурпурное пятно. Рядом с левой рукой бейсбольная бита с отпиленным концом и кожаным ремешком, пропущенным через ручку.
Уилшир, бульвар Вашингтона, рядом с Ла-Бриа, владелец винного магазина застрелен во время налета. Пытался оказать сопротивление.
Я начал листать быстрее.
…Венис, Озон-авеню, художница стала жертвой соседской собаки. Три года тяжбы.
…Ограбление банка, Джефферсон. Кассир оказал сопротивление, убит шестью выстрелами.
…Вооруженное уличное ограбление, Бродвей и Пятая. Пуля в голову. Подозреваемый остался на месте преступления, задержан, когда пытался вывернуть карманы жертвы.
…Эко-Парк, женщина зарезана мужем на кухне. Невкусный суп.
Страница за страницей жестоких картинок и равнодушных подписей.
Почему их прислали мне?
Я сразу вспомнил старый мультик: А почему нет?
Пролистал альбом до конца, стараясь не вникать в снимки и пытаясь отыскать какое-нибудь, адресованное мне, послание.
Но нашел только фотографии безжизненных тел чужих людей.
Всего сорок три жертвы.
На последней черной странице такими же золотистыми буквами было написано:
КОНЕЦ
ГЛАВА 4
Я довольно давно не разговаривал со своим лучшим другом, и это меня вполне устраивало.
После того как я дал показания окружному прокурору по делу об убийстве Лорен Тиг, я решил, что с меня хватит преступной системы правосудия, и был счастлив держаться от нее подальше, пока не подойдет время суда. Богатый ответчик и целая армия дорогих адвокатов, которые развалят дело и постараются максимально его затянуть, гарантировали мне, что до тех пор пройдут даже не месяцы, а скорее всего годы. Майло занимался деталями дела, и у меня появился вполне достойный повод с ним не встречаться: нужно дать человеку возможность спокойно выполнять свою работу. Ему и без меня забот хватает.
На самом же деле мне просто не хотелось с ним разговаривать. Да и вообще ни с кем не хотелось. На протяжении многих лет я проповедовал достоинства общения, но с самого детства предпочитал одиночество. Привычка родилась давным-давно, в те страшные черные ночи, когда я сидел, скорчившись в подвале, прижав к ушам руки, чтобы не слышать, как бушует наверху отец.
Когда становилось совсем плохо, я, точно моллюск, забирался в серую раковину своего одиночества.
Сейчас же передо мной на обеденном столе лежало сорок три снимка, изображавших трупы. Смерть - работа Майло.
Я позвонил в отдел расследований западного Лос-Анджелеса.
- Стеджис.
- Делавэр.
- Алекс, что случилось?
- У меня тут кое-что есть. Думаю, тебе следует посмотреть. Альбом с фотографиями, снятыми на месте преступления.
- Фотографии трупов?
- Именно.
- Сколько?
- Сорок три.
- Ты их сосчитал, - заметил он. - Все с одного места преступления?
- Сорок три разных дела. В хронологическом порядке.
- А откуда они у тебя?
- Получил по почте Соединенных Штатов, первый класс, из центра города.
- Есть какие-нибудь мысли, кто мог отправить тебе такой подарочек?
- Наверное, у меня появился тайный поклонник.
- Снимки, сделанные на месте преступления, - проговорил он.
- Или у кого-нибудь такое мерзкое хобби, и он решил завести альбом. - Раздался сигнал второй линии. Как правило, я на него не обращаю внимания, однако тут подумал, что, возможно, это Робин из Портленда. - Подожди секунду.
Щелчок.
- Здравствуйте, сэр, - услышал я радостный женский голос. - Это вы оплачиваете телефонные счета в доме?
- Нет, я всего лишь приспособление для секса, - ответил я и попытался связаться с Майло.
Короткие гудки. Наверное, срочный звонок. Я набрал его рабочий номер, мне ответила секретарша, но я не стал оставлять никакого сообщения.
В дверь позвонили через двадцать минут. Я не успел переодеться после пробежки, выпить кофе и посмотреть, что у меня есть в холодильнике - первое место, куда направляется Майло. Созерцание картин насильственной смерти лишает большинство людей аппетита, но он уже так давно работает в полиции, что еда приносит ему утешение на совершенно ином уровне восприятия.
Я открыл дверь и сказал:
- А ты быстрый.
- Все равно уже время ленча.
Майло прошел мимо меня к столу, на котором лежала голубая папка, но не стал брать ее в руки, просто стоял, засунув руки за пояс, а круглый живот ходил ходуном после пробежки вверх по террасе.
Зеленые глаза смотрели то на меня, то на альбом.
- Ты заболел?
Я покачал головой.
- Тогда что это такое? Новый образ?
Толстый, как сарделька, палец указал на мое заросшее щетиной лицо.
- У меня новый режим бритья, более свободный, - ответил я.
Он фыркнул, осмотрел комнату.
- А за мной никто не следит. Робин со Спайком на заднем дворе?
- Нет.
- Но она здесь? - спросил он. - Я видел перед домом ее фургон.
- Слушай, а ты не детектив, случайно? - поинтересовался я. - К несчастью, вокруг полно ложных следов. - Я кивнул в сторону альбома. - Посмотри, а я проверю, что у меня в кладовке. Если удастся найти что-нибудь съестное, еще не успевшее окаменеть, сделаю тебе бутерброд.
- Спасибо, не хочу.
- А выпить?
- Ничего.
По-видимому, он решил не сдаваться.
- А что случилось? - поинтересовался я.
- Как бы сказать поделикатнее, - начал он. - Ладно. Выглядишь ты дерьмово, в доме пахнет так, будто здесь давно никто не живет, фургон Робин стоит перед входом, но ее самой нет. А когда я о ней заговорил, ты принялся разглядывать пол совсем как подозреваемый. Что, черт подери, происходит, Алекс?
- Я выгляжу дерьмово?
- Мягко сказано.
- Ну что ж, - заявил я, - тогда придется отменить съемки для журнала "Стиль". Кстати, о фотографиях…
Я протянул Майло альбом.
- Решил сменить предмет, - констатировал он и прищурился на меня с высоты своих шести футов и трех дюймов. - Как это называют преподаватели в школе психологии?
- Сменить тему.
Майло покачал головой и, сохраняя умиротворенное выражение лица, сложил на груди руки. Если бы не напряжение в глазах и поджатые губы, можно было бы подумать, что он совершенно спокоен. Бледное угреватое лицо, более изможденное, чем обычно, а пивное брюшко, хоть и сохранилось, стало заметно меньше.
Диета? Бросил пить?
Непривычное сочетание цветов в одежде: дешевый, но чистый голубой блейзер, хлопковые брюки, белая рубашка со слегка потрепанным воротником, голубой галстук и новенькие бежевые сапоги на розовой резиновой подошве, которые скрипели всякий раз, когда Майло менял положение, разглядывая меня. Он явно на днях подстригся. Хотя не стал изменять себе - коротко по бокам и сзади, наверху длинные пряди, торчащие в разные стороны, чубчик на лбу. Волосы от висков и до слишком длинных, на мой взгляд, бачков снежно-белого цвета резко контрастируют с черными на темечке - мистер Скунс, так Майло сам себя называл.
- Одет с иголочки и только что из парикмахерской, - прокомментировал я. - Ты что, решил начать новую жизнь? Может, мне попытаться тебя накормить? В любом случае возьми этот проклятый альбом.
- Робин…
- Позже.
Я протянул Майло альбом.
Он стоял, по-прежнему сложив руки на груди.
- Положи на стол.
Вытащив пару хирургических перчаток, Майло надел их, изучил голубую обложку, открыл альбом, прочитал заголовок и перевернул страницу, где была приклеена первая фотография.
- Старая, - пробормотал он. - Цвет и одежда. Может, твой альбомчик из чьей-нибудь коллекции ужастиков, которая раньше хранилась на чердаке?
- Полицейские снимки?
- Возможно.
- Коллекция, собранная из материалов дел?
- Ну, ты же знаешь, дела закрываются, их отправляют в архив, и ничто не помешает какому-нибудь типу, у которого чешутся руки, стащить, например, один снимок.
- Полицейский?
- Полицейский или нет, но определенно любитель ужасов. Доступ к материалам имеют многие. Некоторым нравится их работа из-за моря крови.
- "Книга убийств", - проговорил я. - Такие названия пишут на официальных материалах того или иного дела.
- И цвет такой же. Тот, кто прислал тебе это, знает правила.
- Кстати, о правилах… почему он прислал альбом мне? Майло ничего не ответил.
- Здесь не все фотографии старые, - сказал я. - Посмотри дальше.
Он изучил еще несколько снимков, потом вернулся к первому и снова стал смотреть с того места, где остановился. Начал листать страницы быстрее, пропуская отвратительные картинки, совсем как я некоторое время назад. И вдруг замер, вглядываясь в фотографию почти в самом конце. Он с такой силой вцепился в альбом, что костяшки пальцев проступили сквозь перчатки.
- Когда ты это получил? Точно?
- С сегодняшней почтой.
Майло потянулся к оберточной бумаге, изучил адрес, проверил почтовый штемпель и снова занялся альбомом.
- В чем дело? - спросил я.
Майло положил альбом на стол и открыл на странице, которая его заинтересовала. Он сидел, положив руки по обе стороны альбома, и молчал. Потом сжал зубы и расхохотался. Этот смех мог бы парализовать даже самого свирепого хищника.
Фотография номер 40.
Тело в канаве, в грязной воде. Рыжая кровь на светло-коричневом фоне. Справа заросли сухого тростника. Стрелки, нанесенные белыми чернилами, указывают на объект, который и без них не заметить невозможно.