А волны поднялись до самого неба да как хлынут в ноги господу богу с жалобой: спаси, дескать, угомони ветер!
Тут господь бог почувствовал сырость в своих чуби. Насквозь промокли его шелковые онучки - и он ну чихать… Рассердился бог на волны да как крикнет:
- А, чтоб вы окаменели!
И волны обратились в высокие горы, а брызги от них пали на море мелкими камнями.
А воды те, что в страхе оставались внизу, разлились вокруг них… И появились новые моря, потекли реки, заголубели озера.
Вот почему по всей нашей земле вода и камень…
Мери вдруг чихнула.
- Ну, ему промочили волны ноги, а зачем же людям насморк? - сказала Мери, готовая снова чихнуть.
- Велик гнев господен, - отвечал Тикка. - Ему вода онучки промочила, так вот и человек пусть помнит господа бога и в мокрых ходит.
И снова глаза старого Тикки весело и насмешливо улыбались. И нельзя было понять, шутит он или говорит взаправду.
- Вредный какой этот твой бог, деда Тикка, - улыбнулась Анни.
- А его все равно никто теперь не будет помнить, - сказал Тяхтя.
- Почему?
- Можно калоши купить, и насморка не будет.
Юрики не принимал участия в разговоре. Он сосредоточенно думал. Затем, тряхнув красным помпоном своей шерстяной шапочки, сказал:
- А ведь ты все это выдумал.
- Так старые люди говорили, - лукаво ответил Тикка. Юрики снисходительно улыбнулся.
- Сразу видно, что они не учились в школе, неграмотные. Камень и вода не от бога, а от ледника.
- От какого такого ледника? Не от того ли, в котором твоя мать летом молоко держит?
- От скандинавского, - солидно ответил Юрики. Юрики встал и, как на уроке, громким голосом заявил:
- Мы расположены на щите…
- На чем?
- На щите, на каменном:… Давно-предавно у нас были готовые горы. Скандинавский ледник сползал с них, тер и гладил… А после… - Юрики перевел дыхание. - А после ледник таял, таял - и натаял озер и рек. Вот!
- Ну Юрики, твой верх, побил ты меня! - воскликнул старый Тикка.
Совсем стемнело. С озера потянуло сыростью. Мери снова расчихалась, и всем захотелось есть.
- По домам, ребята, - поднялся Тикка.
- Деда, вы не забудете про елку, про деда Мороза? - напомнили Тикке ребята.
- Деду Морозу настоящему полагается иметь на плече маленькую елочку и мешок с подарками для ребят. Большой мешок, чтобы всем хватило, - сказала Анни.
- Ну, елочку-то я найду в лесу, - засмеялся Тикка. - А вот как быть с подарками?
Глава Х. НА НОВОЙ РОДИНЕ
Прибывшие из Канады лесорубы обстоятельно знакомились с поселком, людьми и местом работы.
Лес им понравился. Хороши стройные сосны, уходящие вершинами в небо. Какие замечательные телеграфные столбы, корабельные мачты, шпалы и многое другое выйдет из них!
А знаменитая карельская береза… Из ее древесины и особенно "наплывов" художники-мастера создадут прекрасные вещи.
До революции карельская береза шла во дворцы царей и богатых людей на всякие украшения. В наше время она идет тоже во дворцы, но для детей и для народа.
- Не лес, а золото, - одобрительно сказал старый Лоазари.
- А мы и называем наши леса "зеленым золотом", - подтвердил Большаков.
Старый Лоазари сразу же почувствовал, что здесь, в Советской стране, никто не собирается чинить подвоха рабочему человеку. Здесь люди работают на самих себя.
Старик охотно указывал карельским лесорубам, что лес надо валить узкими просеками, шириной в десять-пятнадцать метров, и в "елку", то есть так, чтобы вершины приходились друг на друга, и комлями - в одну сторону. Тогда легче раскряжевывать хлысты, и дорога для вывозки леса останется свободной.
Его дельные советы охотно принимались лесорубами.
Старый Лоазари все замечал, и до всего ему было дело. Первый раз в жизни он почувствовал себя в лесу не только работником, но и хозяином всего этого добра.
Вот подошел лесоруб, ударил топорищем по стволу. Раздался низкий звук, как будто бы ухнули в пустую бочку.
Это дерево сгнило у корня, в нем - дупло.
- Фаут!
И лесоруб идет дальше, отыскивая здоровое. Лоазари окликивает товарища:
- Эй, милачок! Ты зачем же оставил его гнить на корню? Руби!
- Невыгодно. Работы много, а подсчитают мало, - отвечает расчетливый лесоруб.
- Да, но оно будет гнить и заражать другие деревья.
- А тебе жалко?
Лоазари не отвечает. Он подходит со своей пилой к "невыгодному" дереву и, кряхтя, принимается за работу. Молодому неловко. Он возвращается.
- В чем дело, старина?
- Не по-хозяйски себя ведешь, - ворчит Лоазари, - за своей копейкой гонишься, а рабочее государство теряет доллары.
И старики, и молодежь все чаще обращались к старому Лоазари. Добродушный и общительный, он охотно делился с ними своим многолетним опытом.
В свободные часы к канадцам потолковать собираются все, даже детвора.
Тяхтя, чтобы показать старому канадцу свою лесную образованность, раза три упомянул слово "фаут". Он слышал это слово от своего отца-десятника, у которого постоянно с лесорубами были недоразумения и споры из-за фаута, то есть больных, недоброкачественных хлыстов.
- Фаут фауту рознь, - говорил Лоазари. - Наплывы на карельской березе или на ореховом дереве - фаут, а ценится он и у нас и за границей чуть ли не на вес золота. Вот те и фаут! А вот еще на березе растет такой гриб - фомес игниариус…
- А мы знаем: из него чай можно делать и пить, - поспешили сказать ребята.
- Еще есть такая губа - фомес оффисиналес. Ее можно вашему брату вместо касторки давать, - смеялся Лоазари.
- А в Сибири из этой губы делают мыло и красную краску.
- А в Северной Америке она идет вместо хмеля, когда там варят брагу, - подсказал один из лесорубов.
- И в Америке варят? - удивилась Анни. - И в Америке. А ты говоришь - фаут…
Старик заодно рассказал ребятам о грибах и жучках, поражающих деревья. О том, как распознавать эти беды и как с ними бороться.
Все с большим интересом слушали старого Лоазари.
Большаков решил создать у себя на участке настоящие курсы для повышения квалификации молодых лесорубов.
Машинист Ивенс будет практически знакомить молодежь с механизмами, с техническими усовершенствованиями в лесном деле.
На Лоазари будет возложена, так сказать, "технология" лесного дела.
Вечером лесорубы потянулись на курсы, устроенные в избе-читальне, так как помещение клуба еще не было готово.
Лоазари безжалостно подстриг свою бороду, даже слегка прошелся бритвой по своему коричневому, изрытому морщинами лицу. И его глаза заголубели еще больше.
Поверх шерстяного свитера старик надел новую синюю блузу. Круглый воротник свитера выпустил наружу.
- Ну, как ты меня находишь? - спрашивал Лоазари у Тодди.
- Вполне приличен, можешь идти, - сухо ответил Тодди, не разделявший восторга всей семьи по поводу новых обязанностей деда.
- Вы сегодня просто красавец! - улыбалась мать Тодди. Лоазари втайне волновался, приступая к необычному делу.
Разговаривать, покуривая, - одно, а вот учить людей - это совсем другое.
Лоазари говорил, а сам наблюдал и восхищался: "Как слушают, а? Как смотрят? Будто бы не старый Рохкимайнен говорит, а господин учитель…"
- Ну, на сегодня хватит, - закончил свою лекцию Лоазари.
- Товарищ инструктор, объясните!
- Товарищ инструктор, как это называется?
- Товарищ инструктор, я хочу спросить! - раздавалось со всех сторон.
Старый Рохкимайнен порозовел.
Подумать только: "товарищ инструктор!"
Это звучало в ушах старого лесоруба приятнейшей музыкой.
Дома, поздно за ужином, вся семья была празднично настроена.
Дедушка сидел как именинник, ничего не ел и "переживал".
- Ты подумай, - обращался он то к одному, то к другому, - они меня называют "товарищ инструктор"… и как слушают! Нет, ты должна была прийти послушать, - говорил он невестке, хлопотавшей вокруг стола.
Хильда улыбалась.
- Вы кушайте, кушайте! Остынет.
- Нет, ты слышишь, старина, - обращался он снова к Тодди, - они называют меня "товарищем инструктором!" Я учу людей делу… а тот негодяй - помнишь, Эйно? - голос старика подозрительно дрогнул, - обругал меня старой рухлядью и сказал, что держит из милости…
Глава XI. ИЗ ПРОШЛОГО
Рохкимайнены - финны. Они родились в Финляндии. Жили бедно. Своей земли не имели. Они арендовали небольшой участок у богатого односельчанина. Таких бедных арендаторов в Финляндии зовут торпарями.
За право пользования землей торпарь обязан отработать на поле хозяина определенное количество дней, а после, осенью, должен отдать хозяину еще часть зерна, круп и масла.
Упорно трудились Рохкимайнены над клочком каменистого поля. Но кроме труда почва требовала удобрения. Купить его было им не по средствам, а из домашнего скота у Рохкимайненов была только одна маленькая тощая коровенка.
В 1926 году весной неожиданно вернулись холода. Мороз убил на корню нежную зелень хлебов. Рохкимайнены не смогли уплатить хозяину за землю, и с их двора по суду увели коровенку.
Осенью Рохкимайнены заколотили окна и двери дома и всей семьей двинулись в лес. Но в лесу тоже оказалось не сладко.
Неурожай и голод заставили многих бросить дома. Рабочих рук появилось сколько угодно. Люди готовы были работать только за хлеб, чтоб не умереть с голоду и как-нибудь прокормить до весны лошадей.
А вот хлеба-то и не было. Если его привозили, то он стоил так дорого, что лесорубы и возчики не могли его покупать. Хозяева, пользуясь безвыходным положением людей, платили за работу меньше прежнего, а за хлеб брали дороже раза в три.
Жить стало невозможно. Рохкимайнены пошли в город. Но в городе слишком много было таких, как они.
Родная страна отказала нищим детям в хлебе.
Финны, шведы, норвежцы целыми партиями отправлялись за океан в поисках заработка. В то время необъятные леса Канады нуждались еще в рабочей силе.
Рохкимайнены продали свою избушку и весь свой жалкий скарб и на последние гроши потянулись в числе других искателей заработка в Канаду.
Мать Тодди устроилась судомойкой в один из ресторанов большого города, а дедушка Лоазари и отец Тодди подались в леса.
Лагерь лесорубов, в котором жили и работали старый Лоазари и Эйно, был расположен в лесу, у изгиба большой реки.
Хозяин лагеря Киртоки, не то грек, не то итальянец, грубый и алчный человек, жил с лесорубами под одной крышей. От их большой общей комнаты с двумя рядами нар по стенам и большим столом посредине Киртоки отделился тонкой дощатой перегородкой.
Из своей каморки хозяин мог подслушивать все разговоры лесорубов, наблюдать за ними и спокойно делать свои подсчеты.
С утра до позднего вечера валили деревья лесорубы.
Вечером, усталые, возвращались в лагерь, ели и, как срубленные деревья, падали на нары и спали.
В воскресные дни пили, играли в карты, пели песни.
Рохкимайнены, отказывая себе во всем, копили деньги и посылали матери Тодди.
Но денег не хватало. В конце зимы они получили письмо от матери Тодди. Она писала, что если она не заплатит долг хозяину квартиры, то ее с детьми выселят прямо на улицу. Необходимы пятьдесят долларов.
- Где взять?
Наступила весна. Горячее солнце растопило льды. Вскрылась река, и для лесорубов наступило самое горячее время - сплав.
Строевой, корабельный, пропсовый лес, заготовленный исподволь, клеймили на месте. После сплавщики стягами скатывали его в реку.
Бревна двигались по реке, обгоняя друг друга. Они заполнили ее от края до края. Казалось, что вместо реки есть только живой, непрестанно движущийся помост из бревен.
При выходе с пристани Киртоки, на изгибе реки, одно из бревен уткнулось в низкий берег и застряло, преградив путь другим. На него с треском наткнулись следующие и остановились.
Мог образоваться залом. Это - плохое дело… Сейчас вся масса бревен полезет друг на друга, заполнит реку до самого дна… Вода выйдет из берегов, снесет лагерь со всем имуществом, а бревна останутся гнить в воде…
Тогда - прощай барыши!..
Хозяин растерянно бегал по берегу, заглядывая в лица лесорубов, и умолял:
- Ребята, что же вы! Ведь пропадет все… убыток… Разорюсь…
Но людям не хотелось для него рисковать жизнью. Лесорубы не любили хозяина за грубость и жадность, за то, что он вечно обсчитывал их и плохо кормил.
- Двадцать пять долларов тому, кто сорвет залом! - крикнул хозяин.
Люди молчали. Треск и грохот От натыкавшихся друг на друга бревен усилился, заглушая все голоса. Вода начала подниматься.
- Пятьдесят долларов!
- Сто!
- Двести! - надрывался хозяин.
- Двести? - спросил Эйно. Хозяин кивнул головой.
- Я сорву залом… - тихо сказал Эйно. Схватив топор, он бросился в реку.
- Сумасшедший! - крикнул кто-то с берега.
Прыгая с одного бревна на другое, скользя и балансируя, как заправский акробат, Эйно начал рубить конец уткнувшегося в берег бревна.
Старик Лоазари схватил багор и по пояс в воде принялся помогать сыну.
- Отец, отойди, я сам… - говорил, задыхаясь, Эйно.
В тот момент, когда последний взмах топора отделит бревно от берега, надо успеть толкнуть бревно, дав нужное направление, а самому успеть прыгнуть обратно на берег. Иначе вся масса бревен с необычайной силой устремится в освободившийся проход, и смельчаку гибель.
Люди на берегу, затаив дыхание, следили за опасной и ловкой работой лесорубов.
- Видно, им до зарезу нужны деньги, - сказал высокий, сухощавый машинист Ивенс.
Еще удар - и масса бревен с оглушительным треском хлынула в проход.
Эйно успел прыгнуть на бревно, ближайшее к берегу, но поскользнулся и упал в воду. Следующим бревном его ударило в голову.
Старый Лоазари охнул и медленно осел на землю.
Ивенс первый кинулся в воду на помощь товарищу. За ним последовали другие лесорубы. Рискуя жизнью, они вытащили Эйно из воды. Он был в тяжелом состоянии. Старик повез сына в ближайшую больницу.
Хозяин на первое время дал только пятьдесят долларов.
- Остальные получишь после, - сказал он Лоазари. Эйно пролежал в больнице два месяца. Отец истратил все деньги на его лечение.
По выходе из больницы, еще совсем слабым, Эйно вернулся в лагерь.
Хозяин встретил Эйно холодно. Ему не нравилось то, что Эйно не встал сразу на работу. Об остальных деньгах не говорил ни слова.
- Здесь не курорт, а лагерь лесорубов, черт вас возьми! - ворчал он.
Рохкимайнены решили получить свои деньги и уйти.
В воскресный день, после завтрака, отец и сын попросили расчет. Хозяин не возражал. Но когда Эйно напомнил о недоданных ему ста пятидесяти долларах, хозяин рассердился:
- Хватит и пятидесяти. Это большая сумма!
- Но ведь вы обещали двести?… - настаивал Эйно.
- Х-хо!.. Работа! Две минуты помахал топором и пятьдесят долларов положил в карман, и это мало?!
- Но ведь я рисковал жизнью, - волнуясь и бледнея, говорил Эйно.
- Жизнью! Да чего стоит твоя жизнь?! Мало вас таких подыхает с голоду!
- Вы недобрый человек, мистер Киртоки, - тихо сказал старый Лоазари.
- А ты молчи, старая рухлядь, узел с тряпьем! - грубо оборвал его хозяин. - Я такому старью кусок хлеба из милости давал, а ты разговаривать?! Ты должен был внушить своему сыну уважение и благодарность к хозяину. Неправда ли, ребята?
Лесорубы промолчали.
Хозяин, красный от злости, вылез из-за стола и шагнул к своей каморке.
Но машинист Ивенс, отец рыженькой Мери, встал в дверях. Громко и раздельно произнося каждое слово, сказал:
- Так как же будет, хозяин, насчет уплаты денег этому парню?
Хозяин сжал кулаки. Но лесорубы следили за каждым его движением. Он в бешенстве рванулся к выходной двери. И у этой двери, словно нехотя, встал еще один лесоруб.
- Придется платить, хозяин, - сказал он задумчиво и пыхнул трубкой.
- У американцев принято держать слово! - запальчиво крикнул молодой голос.
- Вы что, бунт? Полицию!!! - заорал хозяин. Лесорубы молчали, покуривая, как будто бы никто не кричал и вообще ничего не произошло.
В этом молчании хозяин почувствовал вдруг силу и враждебность всех этих людей. Его охватил страх, самый подлый страх за свою шкуру.
Дрожащими руками он вынул бумажник, отсчитал сто пятьдесят долларов и положил их на край стола.
Эйно взял деньги.
- Спасибо, ребята, и прощайте! - поклонился старый Лоазари.
- Одну минуту. Я тоже с вами. - И машинист Ивенс в два счёта собрал свои пожитки.
Глава XII. ПРЕСТУПЛЕНИЕ ТОДДИ
Лесорубы, особенно молодежь, заинтересовались лекциями и всячески пытались овладеть совершенной техникой лесного дела. Работа пошла живей. Леса валили и вывозили значительно больше, чем раньше.
В начале зимы с лесозавода поступило требование на большую партию леса. Завод должен выполнить срочный заказ на экспорт.
Лесорубы вместе с канадцами решили приготовить показательную партию леса.
Для этой партии деревья рубились "на прииск", и хлысты раскряжевывались по всем правилам.
- Пусть посмотрят нашу работенку! - с хорошей гордостью толковали между собой лесорубы.
По окончании срочного заказа канадцы выразили желание прочно обосноваться в Советском Союзе. Большаков был рад хорошим работникам.
Для постройки собственных домов Василий Федорович распорядился выдать канадцам со склада строительные материалы: лес, железо, стекло и гвозди.
В семье Тодди все радовались, особенно мать.