Проводив одного гостя, Кярне застал у себя другого. Девочки шепотом рассказали ему о том, как у них в избе появился пограничник.
- Он ранен, обморозился, потерял оружие, собаку его, Дика, убили нарушители-диверсанты…
Кярне не на шутку встревожился.
- Дело серьезное. Надо сейчас же заявить о случившемся.
Он не стал дожидаться, когда проснется раненый, схватил свое ружье, встал на лыжи и побежал в поселок.
Время было вечернее. День отдыха кончался. Лесорубы ужинали в кругу своих семей. Дымились и вкусно пахли жирные щи, упревшие за день в горячей печи. Чуть-чуть присохший теплый рыбник казался еще вкусней утреннего, горячего. А от холодной, крепкой простокваши слегка ныли зубы.
Иные, поужинав, осматривали свои пилы и топоры. Если надо - точили.
Кое-кто забрался на теплые полати соснуть. Завтра трудовой день. А у лесоруба он начинается рано.
Только молодежь поселка собралась в избе-читальне. Сдвинули скамьи в сторону и под гармошку танцуют старинные танцы - ристу-кондра и кадрельку. Танцуют и поют веселые частушки. Кадрельку сменяют звуки заграничных танцев.
Это Хильда, мать Тодди, притащила в избу патефон с пластинками.
Не спят и ребятишки. Они допоздна на улице. Бегают, катаются с горочки на лыжах и салазках, шалят, возятся в снегу. И первый шалун среди них - Юрики. Давно пора домой, поесть и спать. Каждого из них мама звала несколько раз, но хочется скатиться еще один "последний разок"…
Ребят постарше на улице не видно. Они в школе. На фоне освещенных окон видны их смешные, изломанные тени.
И самая большая среди них - Ивана Фомича. Окруженный ребятами, он склонился над грудой золотого, серебряного, блестящего и с увлечением делает игрушки.
Завтра елка.
Ребята золотят орехи, клеят, режут, раскрашивают. Все молчаливы и сосредоточены. Только изредка у какого-нибудь творца фантастической, осыпанной серебром мельницы или необыкновенной птицы вырывается вздох восхищения собственным произведением.
- Ну как, хорошо, Иван Фомич? - с замиранием сердца спросит художник.
Иван Фомич оторвется на минуту от своих игрушек и, улыбаясь, скажет:
- Замечательно! Я такой птицы никогда в жизни не видел!
Весть о пограничнике, раненном диверсантами, вмиг разнеслась по всему поселку. На улице раздались тревожные голоса. Захлопали двери. В замерзшие окна нетерпеливо застучали соседи:
- Эй, хозяева! Выходите! Нашего пограничника, гостя, ранили диверсанты…
Услышав это, лесорубы поспешно вылезали из-за столов, оставив ужин, прыгали с полатей прямо в валенки, хватали шапки и, застегиваясь на ходу, бежали в контору, к Большакову.
Там собралось много народу. Они окружили Кярне и расспрашивали его. Но он сам-то еще ничего толком не знал.
Большаков минут двадцать звонил по телефону в ближайший колхоз, чтобы они от себя сообщили в комендатуру о происшествии.
Но вот незадача: телефон не работал. Быть может, в снежную метель свалило дерево, своей тяжестью оно оборвало провода. Во всяком случае, телефонная связь была нарушена. Не медля ни минуты, Большаков решил послать человека.
- Я пойду! - вызвался гармонист. Он тут же на столе, в конторе, сложил свою гармошку.
- Ладно. Гони сначала в колхоз. Если у них не действует телефон, беги на заставу, во весь дух! - приказал Василий Федорович.
Гонец встал на лыжи и помчался как ветер.
С неменьшей скоростью в школу побежал Юрики. Он с большим трудам открыл тяжелую, обитую снаружи войлоком дверь.
Забыв вытереть ноги о половик, Юрики влетел в учительскую.
- Вы тут сидите, - закричал Юрики, - и ничего не знаете, а нашего пограничника диверсанты ранили, чуть до смерти не убили!
Все вскочили с мест.
- Где он? Кто тебе сказал? Откуда ты знаешь? - посыпались со всех сторон вопросы.
- Уже все знают. Кярне только что прибежал в поселок. Он в конторе. А пограничник лежит у Анни в избушке. И собаку его, Дика, убили. Все сейчас пойдут к нему, а оттуда на облаву! - выпалил все единым духом Юрики.
- И мы хотим на облаву! - всполошились ребята. - Мы им покажем!
Игрушки забыты. Ребята кое-как оделись и помчались вместе с Юрики в контору.
- Вот беда-то! - встревожился Иван Фомич и, накинув пальто, отправился вслед за ребятами.
В конторе собрался чуть не весь поселок - от мала до велика. Все волновались. Все хотели знать, что случилось и как быть.
Василий Федорович отдал распоряжение своим лесорубам вооружиться всем, чем возможно, и готовиться к облаве.
Ребята протискались к самому Большакову.
- Василий Федорович! Мы тоже хотим на облаву!
- Малы еще. Марш по домам, и вообще - не путаться под ногами у взрослых! Дело не шуточное, - серьезно отказал им Василий Федорович.
Ребята обиделись.
- Ведь пограничник-то наш? Наш. Мы его позвали в гости. А если бы не позвали, может быть, ничего бы и не было!
- Пока эти взрослые будут канителиться, сбегаем к нему раньше и познакомимся, и все узнаем, - предложил Тяхтя.
- Пошли! - согласились ребята.
- Подождите, я захвачу с собой щенка. Ведь у него теперь нет хорошей собаки, - вспомнил Юрики.
- А у меня есть противогаз. Сам сделал. Пусть знает, что мы готовы к обороне…
- А у нас сегодня пироги вкусные… я ему снесу… мама даст…
Ребятишки на минуту рассыпались по домам.
Только Тодди стоял в стороне и хмуро молчал.
"Везет этим девчонкам! - думал Тодди. - Теперь все будут говорить про них. И еще, чего доброго, им подарят автомобиль".
Дело в том, что Тодди давно, еще в Америке, мечтал об автомобиле, а здесь, в Советской стране, правительство часто награждало автомобилями героев.
После краха с коммерческими операциями Тодди решил, что богатым сделаться в этой стране ни к чему. А вот героем быть - имеет смысл: почет и награда.
С той поры, как Тодди выздоровел, он начал усиленно заниматься в стрелковом кружке и мечтал о встрече с Кондием.
Тодди поклялся себе, что он сам поймает этого лесного гангстера и сделается героем.
Остановка была за ружьем. Однажды Тодди попросил у Анни отцовское ружье:
- Дай часика на два, на три, пока твой отец спит. Но Анни не дала: "Боюсь, попадет от отца".
Тодди рассердился на Анни. "У, трусиха несчастная!" - обозвал он ее. Анни обиделась. И вот сейчас Тодди как-то неловко было идти к Анни. Но очень хочется посмотреть пограничника, и, может быть, Анни теперь будет подобрей и ему удастся заполучить ружье.
- Пойдем, Тодди, - позвали его собравшиеся ребята. Тодди немного поломался, но пошел…
Глава XIX. РАЗВЕДЧИК
На веревке, протянутой над огнем, висит белье: носовой платок гостя и кукольное платьице.
Обе вещи тщательно прикреплены деревянными зажимами. Валенки гостя сушатся на печи.
Пылает очаг. Над очагом - крючки. На одном из них бурлит и пузырится котелок с молочной пшенной кашей.
На другом - подвешен кофейник. Ячменный кофе закипел и грозит сбежать. Крышка кофейника дребезжит и прыгает. Душистый пар вырывается из почерневшего от огня и времени носика.
Анни в длинном фартуке, завязанном под мышками, с большим трудом дотянулась до кофейника и сняла его с огня.
Мери усердно помешивала ложкой кашу, чтоб не пригорела, и время от времени пробовала: готова ли.
Обе подруги говорили шепотом и ходили на носочках, чтоб не потревожить спящего. Но всегда, когда хочется, чтоб было тихо, обязательно что-нибудь уронишь… Так случилось и у Мери. Она пробовала, пробовала кашу и уронила ложку на пол. Звякнул металл. Спящий вздрогнул и сразу сел. Несколько секунд он осматривался вокруг, пытаясь сообразить, что с ним и где он находится.
Анни и Мери застыли у печки, как мышата.
Гость крепко потер лоб здоровой рукой и уставился на двух маленьких стряпух.
- Я долго спал? - прозвучал в тишине его хриплый после холода и сна голос.
Анни взглянула на ходики, висевшие на стене.
- Не больше часу.
В избе вдруг запахло горелым молоком.
- Ах! Каша ушла! - И Мери бросилась снимать котелок.
- Сейчас мы вас покормим. - Анни подвинула к гостю стол, покрытый чистой скатертью.
Мери тоже суетилась и хлопотала, выкладывая кашу на глубокую тарелку.
- Кушайте, кушайте, пожалуйста, - угощала она раненого.
Анни налила для гостя горячий кофе с молоком в большую чашку и положила побольше сахару.
- Пейте!
Гость жадно ел кашу и запивал ее кофе.
- Что, вкусно? - справлялась каждую минуту Мери. Он молча кивал головой.
- Проголодались? - улыбалась Анни, глядя на гостя.
- Да… Два дня не ел ничего горячего. Анни удивилась:
- Разве в погранотряде едят не каждый день?
- Я пошутил…
Гость кончил есть. На щеках проступил румянец. Он почувствовал, как вместе с теплом к нему вернулись силы.
- Ну, спасибо, хозяюшки!
- На здоровье, товарищ… Луми… - Мери запнулась:- Лумимиези!
- Как ты сказала? Повтори-ка, - заинтересовался гость.
- Лумимиези! - четко повторила Мери. Гость улыбнулся:
- Почему Лумимиези?
- Такая у вас занятная фамилия, - засмеялась Мери.
- Потому что вы очень походили на снежного человечка, когда вас нашли в лесу красноармейцы, - пояснила Анни.
- Ну, а как меня зовут? - спросил гость.
- Онни! - поторопилась Мери.
- Правильно! - сказал гость. - Правильно, меня зовут Онни Лумимиези. И как это вы про меня все знаете?
- Про вас все всё знают. Иван Фомич рассказывал и в газетах писали…
- А кто такой Иван Фомич?
- Не знаете Ивана Фомича? Наш учитель… Ну, конечно, вы его не знаете, - вспомнила Анни. - Товарищ Андреев не пустил его к вам. Вы еще тогда без памяти лежали…
- Да, да… да, - подтвердил гость.
Теперь он отлично понимал, что его принимают за кого-то другого. За какого-то товарища Онни Лумимиези. Наверное, за того проводника с его страшной собакой Диком…
Но теперь с ними покончено. Их тела закоченеют на морозе. Голодные звери растащат, сожрут их трупы раньше, чем их хватятся здесь, в поселке, или на заставе, а он уйдет.
Но перед уходом он выспросит и узнает у этих двух девочек все, что ему надо.
- Ну, а как тебя зовут? - обратился он к рыженькой девочке.
- Мери Ивенс. Мой папа - машинист.
- А тебя? - повернулся он к сдержанной, молчаливой Анни.
- Анни Кярне. Мой отец - здешний лесник.
- И давно? Ты, верно, родилась в этой избушке? - ласково спрашивал гость.
- Нет, что вы… мы в лесниках недавно… с осени перебрались сюда, после Кондия.
- А кто такой Кондий?
- Лесник был, только он убежал.
- Почему?
- Он кого-то прятал у себя на полатях в женской одежде, а когда товарищ Большаков понял и хотел его схватить, он в него выстрелил, а сам убежал…
- Так… Ну-ка, давайте мне сюда валенки, - потребовал гость.
И это было сказано таким тоном, что Мери без всяких возражений полезла на печь за валенками.
Гость прильнул к окну на одно мгновение и отпрянул.
Страшная маска из-под нахлобученной до бровей шапки глядела в избу.
Сквозь стекла громадных автомобильных очков за ним наблюдали с большим любопытством узкие серые глаза…
В избе раздался веселый смех - будто бросили на пол горсть серебра и оно раскатилось по всем углам.
- Не бойтесь! Это Юрики в противогазе, - смеялась Анни.
В морозном воздухе послышалась песня. Одна из тех песен, которые поются только в нашей родной стране.
Десятки шагов заскрипели на снегу. Зазвучали в сенях голоса…
Распахнулась дверь, и в избу ввалилась шумливая группа ребят. Увидев гостя, они на минуту смолкли. Затем отдали пионерский салют и не совсем стройно, но громко и весело прокричали:
- К труду и обороне всегда готовы!
- Вот! - взмахнул Юрики самодельным противогазом.
- Речь-то скажи, речь, - подтолкнул его сзади Тяхтя.
- Я забыл речь, - беспомощно оглянулся на него Юрики.
- Можно без речей, друзья, - любезно сказал гость.
- Здравствуйте, товарищ Лумимиези! - заулыбались ребята. - Это - вам… - и, преодолев смущение, они вручили ему гостинцы.
Матери прислали пирогов, калиток, блинов… Всего, что было вкусного в выходной день на столе лесорубов. А от себя каждый из ребятишек принес какое-либо свое "сокровище".
- Вот возьмите… Он вырастет и будет, как ваш померший Дик, трепать ихнего брата.
Юрики вынул из-за пазухи и поставил на пол своего щенка.
Гость взял щенка к себе и принялся гладить его.
Он гладил щенка, слушал болтовню ребят и гул большой толпы людей, высыпавших из лесу на освещенную луной полянку, к избе. Он хорошо видел их в оттаявшее окно.
Вот они идут сюда. Он думал о том, что положение усложнилось. Теперь уйти труднее. Он сделал одну большую оплошность… Нет, не одну, а две… Во-первых, он должен был обязательно дождаться Кондия в условленном для встречи месте и идти с ним. Но он прождал Кондия сутки и не был обнаружен советскими пограничниками только в силу своей дьявольской выносливости и благодаря поразительному умению маскироваться. Возвращаться было опасно, и он пошел на "явку"… Во-вторых, он не должен был оставаться здесь, раз обстановка изменилась.
"Но я все равно замерз бы где-нибудь в лесу в эту проклятую стужу, - пытался он оправдать свое поведение. - А в избе было тепло, и так хотелось спать… Ведь человек же я, наконец!" - бросил он про себя кому-то со злобой.
Но другой голос в его душе холодно и настойчиво отрицал все это. Он говорил: "Ты - разведчик…"
- А вы уже здесь?… Наш пострел везде поспел, - загудел старый Лоазари, протискиваясь в избу вслед за Большаковым и лесником Кярне.
За ними вошли в избу и другие лесорубы. Все были вооружены топорами, охотничьими ружьями, ножами; кто захватил сплавной багор. Все годится. А у одного на плече красовалась даже рыбачья сеть.
- Что ты их, как рыбу, ловить собираешься? Они на земле не плавают, - шутили над товарищем лесорубы.
- А может, живыми придется взять голубчиков, вот и запеленаем, - объяснил он насмешникам.
Лесорубы входили в избу, снимали шапки и здоровались с гостем. Народу - полная изба.
Кто не смог протиснуться в дверь, глядел в окна. Все с любопытством смотрели на раненого "пограничника" и прислушивались к разговорам.
Большаков сердечно поздоровался с гостем и назвал свою фамилию.
Анни, как внимательная хозяйка, выдернула из-под Тяхти табуретку и подставила ее Василию Федоровичу.
Он сел подле раненого гостя и сразу же приступил к делу:
- Мы отправили в погранотряд гонца. Сегодня ночью на заставе будут знать все, а к утру, наверное, ваши будут здесь.
- Очень хорошо! - И мнимый пограничник приподнялся на локте. Его глаза блестели, а лицо с крепкими челюстями было бледно.
- Но и мы не собираемся на полатях лежать. Люди готовы, - оглядел собравшихся вокруг него лесорубов Большаков.
Они были серьезны, полны решимости и гнева.
- Медлить нельзя ни одной минуты, - заговорил раненый глуховатым голосом. - Их было трое. Одного, переодетого пограничником, я убил, а двое, в крестьянском платье, ранили меня, и я едва спасся. Убили и мою чудесную собаку - Дика.
Он тяжело вздохнул и опустил голову.
- Вы, товарищ, не волнуйтесь. Враги далеко не уйдут. К утру будут пойманы. Я ручаюсь, - горячо уверял молодой лесоруб.
- Это еще неизвестно, - усмехнулся "пограничник".
- Какие они с виду, куда пошли? - приступил к нему с вопросами Большаков.
Раненый подробно описал наружность выдуманных им диверсантов и направление, по которому они двинулись.
Он хорошо знал местность и намеренно указал лесорубам район гнилых болот.
Они не замерзают даже зимой. Люди всегда стараются обходить эти гиблые места. Но никто из лесорубов даже не задумался.
- Болото так болото, лишь бы поймать молодчиков. Раненый мельком взглянул на ходики. Время мчалось как сказочный олень.
- Торопитесь, товарищи, торопитесь, - устало сказал "пограничник". - Я бы сам повел вас, но не могу ступить на ногу. Боюсь, что никогда не смогу больше ходить…
Он в самом деле почувствовал себя неважно и, побледнев, опустился на подушку.
Большаков заметил его состояние и дал знак лесорубам выходить.
Тихонько, стараясь не шуметь, выходили люди из избы.
- А вы, мелочь, марш по домам! - приказал он детворе. - Дайте товарищу покой!
- Сейчас уйдем, - тянули ребята, а сами не двигались с места и во все глаза смотрели на "героя".
- Я сейчас вернусь, дочка, - и Кярне вышел вслед за Василием Федоровичем, на ходу отдававшим распоряжения своим лесорубам.
Глава XX. ПО СЛЕДАМ ВРАГА
В тишине послышалось сначала царапанье когтей в дверь, затем душераздирающий вой. В нем была тоска погибающего зверя и глухой, неукротимый гнев.
Раненый с необычайной живостью вскочил с постели.
Тодди бросился к дверям и распахнул их.
Через порог шагнула собака с черной мордой и страшно разорванным боком.
- Дик! - вскрикнули ребята.
Собака чуть покосилась глазом в их сторону.
Оставляя на полу кровавые следы, она прямо подошла к раненому и вцепилась зубами в свисавшую с койки его шинель.
С лицом, искаженным от страха, он заметался на постели, отыскивая глазами что-либо для защиты от страшного зверя, и схватил со стола левой рукой пукко.
Но собака последним судорожным движением вцепилась в его руку. Он выпустил нож.
Анни снова подобрала его.
Челюсти собаки медленно разжались. Ее глаза затягивались пеленой. Она ослабевала.
Негодяй поднял ногу, чтобы добить погибающее животное.
- Не бейте! - отчаянно взвизгнул Юрики. Рыженькая Мери громко заплакала. Анни, бледная, не спускала глаз с "пограничника".
"Какой безжалостный… грубый…" - подумала Анни.
Образ героя-пограничника в ее представлении потускнел, а добрые чувства к нему, к этому человеку, как-то незаметно для Анни ушли из ее сердца.
- Собака взбесилась, она перестала узнавать меня, - говорил раненый, прислушиваясь к голосам удалявшихся лесорубов.
Собака неподвижно лежала на полу, уткнувшись мордой в лапы, и тихо рычала.
Анни налила в плошечку, из которой она поила своих кур, воды и осторожно поставила собаке. Собака потянулась к воде. В это время "пограничник" дотронулся рукой до края посуды.
Собака глухо зарычала и отвернулась.
- Вот видите, - печально сказал "пограничник". - Она взбесилась: она хочет пить и не может…
Потрясенная детвора молчала. Глаза детей были полны слез и страха.
Гость заметил вдруг на их лицах выражение неприязни и отчужденности и сразу переменил тон.