Исподволь и, казалось бы, по мелочам Кинто привязывал к себе. Если хотите - приручал, и не без успеха. С некоторых пор, приходя домой, каждый невольно ищет глазами никому не нужную "прошлогоднюю шишку", а в разговорах начало мелькать словечко "наш". "Наш бандит" и даже "наш урод".
Как ни странно, а проблеск симпатии к котенку у мамы возник раньше всех. Это произошло в самые первые дни, когда малыш еще нетвердо держался на лапах, но уже лакал из блюдца. Наевшись, он выпрямлялся и тут же подносил к мокрой морде легкую, как лепесток, лапу, но пока рано было отрывать ее от пола, и он вместе с этой лапой падал на нос, без передышки поднимал себя снова и снова опрокидывался. В третий раз он уже не вставал, а, лежа на пузе, терся мордочкой о лапы, а затем осушал их языком.
Не оценить такое она не могла, не могла, однако, и смириться с вторжением в ее блистающий чистотой и порядком дом этой нелепой и бесполезной твари.
XII
Приближались летние каникулы…
Это только так радужно звучит, а на самом деле - трудные наступили дни.
Как бы легко ни давались науки, учиться нужно. Ламара занималась яростно. Ссора с Ревазом поначалу показалась чем-то вроде шутки. Но дни идут, и Ламара делает для себя открытия: то, что недавно радовало, - не радует; интересная книга - неинтересна, даже вкусное - невкусно! Да и может ли быть иначе, когда исчезает тот, с кем ты делился сначала яблоком, потом тетрадкой, а потом и всем, что постигал сам.
Какая мама странная, не видит, что ли?! Давно могла послать Реваза в Навтлуги. Раньше чуть что гоняла его к тетушке Кето. Подсказать маме самолюбие не позволяет. А то еще начнет смеяться, или хуже того - привяжется с расспросами…
Ламара тоже хороша, не сделала ни одного шага к примирению, хотя и замечала, каким взглядом провожает ее Реваз; хотя и знала, что он подрался с мальчишкой значительно сильнее себя только потому, что тот сказал ей вслед:
- Ох-ох, царица Ламара пошла!
Реваз, конечно, не похвастал, а она не подала вида, что знает о драке.
Видимо, в старом Тифлисе мальчишки очень стремились быть похожими на мужчин, а девочки - соответственно - на гордых девушек!
В последнее время в семье вообще сгустились события: то забыли про день рождения очень нужного человека и срочно этот промах исправляли, то из деревни приходит письмо с сообщением, что заболела мамина троюродная сестра. По этому поводу споры и крики, в конце концов мама уезжает в деревню. Все эти неприятные события, как начались, так и кончились, за исключением ссоры с Ревазом.
В доме воцарилась прежняя атмосфера, и первым на это отреагировал Кинто. Он словно вырвался на свободу. Такое и раньше с ним бывало, когда из дома уходили все, в особенности мама. Только закроется за нею дверь, кот начинает носиться по всему дому, а если увидит Ламару у окна, то к ней - каскадом прыжков: тахта, рояль, комод, окно! Возник, победоносно заглянул в глаза - и нет его, летит назад на кухню, там крутой вираж, опять несется к ней. Слышно топотание босых его лап да скрежет когтей на крутых поворотах.
Заметила девочка и другое - осмысленнее сделались его игры. Что бы он ни затевал, непременно должен встретиться с нею взглядом. Это не собака, которая слепо кидается в объятия и лезет целоваться.
Кинто, налетев, непременно замрет, вперив насмешливый взгляд, и ждет - или голоса, или движения. Если его норовят поймать, он, как кузнечик, прыгает вбок. Если же вздумают пугнуть, никуда не уйдет, а встанет в воинственную позу, сблизив все свои конечности, хребет дугою ввысь, дыбом шерсть, хвост "ершом" - им хоть бутылки мой, - но и этого мало. На цыпочки поднимается, чтобы стать еще выше, и этак, на цыпочках, мелко-мелко перебирая лапами, грозно наступает. И не в лоб, а боком - так всего этого кошачьего величия больше. Голова втянута в плечи, уши угнаны назад, отчего глаза еще раскосей и опасней… жуть какая-то, а не кот! Если хотите, миниатюрный верблюд, который к тому же разгневан и плюется. Фырканьем это злющее кхеканье не назовешь.
А когда в один прекрасный день у Кинто обнаружились странности в еде, о нем стали всем рассказывать, даже хвастались им. Его причудливый вкус обнаружился случайно. Играл он, гоняя по полу урюк. Потом видят, грызет свою игрушку. Обгрыз со всех сторон - пошел косточку гонять.
Бабушка сощурилась, затем просияла.
- Подождите-подождите, я что-то вспоминаю… Ламара, а ну принеси немного кураги.
- Только сначала помой, - не удержалась от замечания мама.
- Не надо мыть, внученька… Сестра нашего Фридона мне рассказывала, что в Средней Азии есть баштанные кошки, конечно, дикие - кроме мышек и пташек, они очень фрукты любят, едят и дыню, только вяленую. Да, сейчас вспомнила. Эти кошки рыжие. Посмотрите на нашего Кинто - сколько рыжих пятен, очень может быть, он дальний родственник баштанного кота.
Пока бабушка предавалась воспоминаниям, Кинто, сидя у Ламары на коленях, ел из ее ладони курагу, медленно и тщательно жуя.
Однако любимое кушанье Кинто - парное мясо.
Любимая игра - внезапно налетать и пугать собою! - воистину в нем бьется сердце льва!
XIII
Был грустный солнечный день…
Не нужно пожимать плечами, происходило бы действие на севере, было бы сказано такое привычное для всех: "Был грустный дождливый день", а тут человеку и без того тошно, его еще и солнце донимает. Мама пока в деревне, папа накануне сказал, что обедать дома не будет - приглашен к кому-то. Дома только Ламара, бабушка и Кинто.
Итак, был грустный солнечный день, а обед, как всякий воскресный: баклажаны с орехами и чесноком, отварная баранина, а к ним джонджоли. Что это такое - придется пояснить. Это маринованные побеги кустов каперсника с цветами. Удивляться нечего. Едят же в Африке бананы, начиненные маринованным табаком?!
Обедать решили на кухне. За маленьким столиком, придвинутым к подоконнику, всего три места. Бабушка с внучкой сели друг против друга у окна, каждая по-своему грустная.
Все было поставлено на стол, но ни в одном доме так еще не бывало, чтобы не забыли чего-то.
Бабушка пошла на балкон за луком. Пока ходила, третье место за столом занял Кинто.
Прыгнул на табуретку. Прилежно окружив себя хвостом, посмотрел на одну, на другую - понял: гнать не собираются, чуть ближе к столу пододвинулся и замер. Обе прячут улыбки. У бабушки, когда она видит кота, глаза начинают ласково тлеть.
- Постарайся сделать вид, что мы его не замечаем. Я его только что кормила - посмотрим, что он будет делать.
- Хорошо, - ответила Ламара шепотом.
Кот рассеянно глядел в окно. Еда на столе никак его не привлекала. Но когда Ламара набрала на вилку джонджоли и поднесла к своей тарелке, точеные ноздри кота завибрировали. Ламара заметила и приблизила к нему вилку. Влажные гроздья покачивались. Кот не спускал с них глаз и не то чтобы мяукал, а как-то нервно потявкивал; правая лапа взвилась, кот подцепил свисавшую гирляндку, та оборвалась и упала на клеенку.
В первую минуту казалось, он играет. Чем не игрушка - болтаются нити с цветочками на концах. Кинто убрал лапу. Теперь он смотрел на то, что лежало на клеенке. Принюхивался, переминался с лапы на лапу, наконец склонил голову набок, точно собирался приложить ухо к столу, и тут произошло невероятное: жестом, безупречно деликатным, он занес над столом правую, как лилия белую лапу, и легонько дотронулся до джонджоли. Потом лапа ушла на место, и то же самое проделала левая лапа - притронулась и назад.
Что означали эти пробы, эти игривые наклоны головы?!
И снова лапа ушла на место, а кот устремил рассеянный взгляд вдаль.
Скоро стало ясно, что во время этой стратегической паузы он репетировал решительное действие.
В пятый раз заносит он лапу, выпускает когти, поддевает ими деликатес и волоком тянет по клеенке к краю стола. И тут, движеньем молниеносным и плавным, выворачивает лапу подушечками вверх и так, из горсти, ест джонджоли, чавкая и жмурясь.
Когда Кинто открыл глаза, они были пьяные и влажные от блаженства. Убрав свою вилку в пушистый футляр, он наскоро его облизал и уставился на Ламару. Теперь взгляд его был трезвым и отрешенным. Она это поняла по-своему и положила на клеенку изрядную порцию джонджоли. Кот вежливо понюхал, встал и ушел, дав людям понять, что деликатесами не объедаются - их смакуют.
Ламара смеялась так, что брызнули слезы. В последнее время это случалось с нею часто - веселье кончалось желанием плакать…
XIV
На город обрушилось лето.
Дома обжигали, оттесняя людей к краям тротуаров. Асфальт размяк и стал уступчив под ногой, как ковер. Желтое небо стлалось над железными крышами рыхлым облаком пыли. Пыли не было только в воде. По улицам она вилась непрерывным потоком, цепляясь за колеса, копыта, за ноги…
Повторять, что в мире все относительно, уже неприлично, а придется. Местные жители жару переносят куда хуже, чем приезжие, и говорят о ней как о бедствии:
- Какой жара!..
В другом произношении, увы, не услышите. Грузинский язык не имеет категории рода, а местные жители в острых ситуациях автоматически переходят на русский. С холодом, между прочим, происходит то же самое:
- Какая холод!..
Боязнь холода еще поразительнее, особенно весною. Уже солнце не слезает с неба, уже глициния в цвету, а дамы не снимают шуб. До первого мая не расстаются с ними ни за что!
С возвращением Ламариной мамы начались приготовления к выезду в деревню. Нормальная жизнь в доме на время прекратилась. Почему? Понять нельзя, но объяснить можно: подарки старикам, подарки малышам и… себе тоже кое-что "достать" нужно.
Эту суету прекратила весть: с Дальнего Востока едет двоюродный брат отца Абесалом.
Вспыхнули приготовления совсем другого свойства. Для того чтобы обеспечить дядюшке надлежащий прием, необходимо было обновить некоторые связи, и в доме под горою чаще зазвучало пение по вечерам.
Именно такой неподходящий момент выбрал Кинто, чтобы устроить очередной переполох. Очень пунктуальный в еде, взял и не явился на ужин.
Осмотрели все его любимые спальни - нету!.. Слава богу, вырос и уже не надо отодвигать от стен мебель, чтобы заглянуть в каждую дыру… Одна и та же мысль занимала всех - как ушел и куда?!
Благодатный дом этот стоит на возвышенности, и в самые удушливые дни в нем гуляет сквознячок. Держать двери открытыми нет нужды.
Куда же мог деться Кинто?
Под вечер, когда семейство отдыхало от жары в гостиной, кот был, он сидел на подоконнике очень спокойный, даже насмешил их внезапным и бурным каким-то умываньем. Бабушка обратила внимание, что Кинто взял в привычку коротать вместе со всеми эти мирные часы перед ужином. Не играет, не спит, а сидит где-нибудь в сторонке и слушает.
Напомним - оба окна гостиной выходят во двор, где царствует старая липа. Кинто сидел на одном из подоконников. Было тихо и душно. Пролетела птица довольно близко. Кот проводил ее взглядом, и словно в голову ему что-то стукнуло - как примется себя лизать!
Датико фыркнул:
- Хотел бы я знать, с чего он умывается с таким аппетитом?
Хотя нас никто об этом не просит, дадим краткую справку. Чрезвычайно близок был к истине Датико. Когда хищник из породы кошачьих оглаживает себя с головы до кончика хвоста подробно, тщательно, так сказать, самозабвенно - это признак великолепнейшего настроения. Видимо, кот мысленно птицу поймал, отчего же не ублажить себя после удачной охоты?!
Теперь, когда все кинулись на поиски, вспомнили, что в последний раз его видели за этим странным умыванием. Но чем больше себе это уясняли, тем невероятнее делалось его исчезновение. В двери уйти он не мог, потому что никто не уходил и не приходил. Если выпал из окна, то это должно было произойти раньше, когда волнующие его птички еще не спали.
Ламара все равно бегала во двор, расспрашивали сидящих на скамейке соседок. Ничего из окна не падало. Сомневаться не приходилось - женщины сидели здесь давно, и долго еще просидят:
- Такой жара!..
Можно себе представить, в каком настроении сели за ужин.
Допоздна, под всякими предлогами, семейство не ложилось спать.
Бабушка молчала. Был это тот редкий случай, когда она не произнесла своего миротворческого: подожди-подожди…
Наступила одна из самых душных (так будут говорить все лето) ночей. Женщины в конце концов пошли спать. Датико оставался в гостиной. Как всякий тучный человек, он особенно маялся: пил без конца холодный боржоми и вздыхал, выходил на балкон, много курил и где-то уже перед рассветом, когда единственная на всю округу чинара сыпучим шелестом оповестила о том, что там, на ее высоте, пролетела зыбкая полоска ветра, он решил, что хватит, пора спать!.. И… с места не двинулся. Не только духотою тяготила сегодняшняя ночь. Закурив новую папиросу, он кинул спичку во двор. Серые камни опять навели его на мысль, что кот мог разбиться. Не этих сплетниц надо было спрашивать, а дворника… Датико отошел от окна и тут же почувствовал, что он не один. Обернулся - в комнате никого. Глянул рассеянно в окно и вздрогнул - из черной гущи листвы зеленым золотом в упор светили глаза - и яростно и торжествующе. Это он!
Датико стоял в замешательстве. Испытав и жуть и радость, пробовал понять, что мешает ему окликнуть кота. Каким-то образом он знал, что не нужно этого делать, не надо шуметь. Свеченье этих глаз притягивало, и подчиняло, и… сообщало: "Эта ночь такая же моя, как твоя, эта липа такая же моя, как твоя, эта моя жизнь - моя!"
Человек стоял в странном отчуждении. В состоянии возвышенной ясности, от которой происходящее становилось еще необъяснимей. Сердце его улавливало мгновенные касания чего-то своего, давнего, позабытого.
Вдруг Датико почувствовал страшную усталость, но уйти мешала загадка - как попал туда кот? Не делая резких движений, Датико высунулся в окно и впервые за эту трудную ночь улыбнулся. Справа от окна кривая толстая ветвь локтем подходила к стене дома. Между нею и подоконником было около метра.
Ну хорошо, расстояние рассчитал, на когти свои понадеялся, но, для того чтобы очутиться на дереве, надо было еще и подтянуться - ветка не вровень подходила, а маячила довольно высоко над окном. Значит, он прыгал снизу вверх?
Блестя в темноте потным лицом, Датико качал головой, цокал языком: не кот, а барс, ничего не боится, и нахал порядочный - смотрит на меня и домой даже и не думает возвращаться!.. Назад будет проще - с ветки на широкий подоконник легко прыгнет. Датико постоял еще, подумал и так и не окликнул.
Оставив кота в его джунглях, Датико пошел к себе, но уснуть не смог. Что-то сокровенное всколыхнулось в нем. Он снова и снова возвращал себя к только что пережитому, смутно понимая, что эта радость с холодком жути была чем-то большим, чем находка. Подумаешь, котенок нашелся! Похоже скорее на радость открытия, но только чего? До дурноты хотелось понять, и человек копался в себе, испытывая от этого глубокое изумление. Притягательной, загадочной силой веяло оттуда. Что-то похожее он когда-то уже пережил. Силясь докопаться, что именно, он прикрывал глаза, доли секунды был близок к постижению, но все исчезало, и тогда он падал в духоту и усталость…
Чертовщина какая-то! Нельзя ходить по солнцу с непокрытой головой. И вдруг как швырнет его в наглухо позабытое - детская забава всплыла из тумана лет.
Гроза и мост были связаны с этим упоительным переживанием.
…Не сговариваясь, сразу после грозы мальчишки бегут на мост. К этому времени чахлая речонка Даба уже заполняет собою ущелье. Бешеная жидкая глина несется под самым настилом моста.
Мальчишки ложатся животами на мокрые бревна и, свесив головы, подолгу глядят в пучину, балдеют от гула и все ради единой секунды полного слияния с опасной стихией, когда наступает это: нет моста! Нет себя! Есть полость неба, витанье над рекой в земном круженье.
…Под эхо памяти в телесной отрешенности толстяк Датико Гопадзе крепко уснул.
Первой в доме просыпается бабушка, затем уже встает глава семьи. Сегодня, после ночного происшествия, он прежде всего отправился в гостиную, подошел к окну - перед глазами была сплошная стена густой листвы. Понять невозможно: где там кот мог сидеть, откуда светил своими зелеными фарами? Даже сомнение взяло. Датико высунулся наружу и еще раз восхитился смелостью Кинто - ветвь торчала довольно высоко над подоконником.
До ванной Датико не дошел - восторженные визги доносились из кухни. Там он застал все свое семейство на корточках, а кот стоял как ни в чем не бывало, спокойно смотрел на лица, и только белый кончик воздетого хвоста, раздумчиво клонясь то в одну, то в другую сторону, говорил о его чувствах. "Что с вами?" - спрашивал белый кончик. "Я голоден!" - сказал сам кот, деликатно понюхав краешек своей миски.
Бабушка молча взялась нарезать мясо.
- Как следует накормите бандита!
- Ты что, еще не проснулся, или не видишь, как он над нами издевается? Двери еще никто не открывал, а он тут! Негодяй настоящий, и больше ничего! Ты можешь мне сказать, где он шлялся?!
- Могу, - рассеянно ответил Датико. Сложив руки на животе, он с удовольствием смотрел, как "этот бандит" ест.
Маму сердило то, что папа ничему не удивляется:
- Ты что, сам себе голову морочишь или что-то знаешь и не хочешь говорить?
- Я всегда что-то такое знаю, чего вы, женщины, знать не можете!
- Тогда скажи, где и когда ты его видел?
- Ночью на дереве.
- Вааа-ай!
Все семейство перекочевало в гостиную и замерло у окна.
- А теперь выгляни и посмотри направо.
Мама выглянула, все поняла и уставилась на папу испуганным взглядом. Папа тоже все понял и, опережая ее, выразительно развел руками. Мама тут же перевела этот жест на слова:
- Как что делать, все равно надо что-то делать!
- Ничего не надо, пускай уходит, может, у него там дело есть? Как пойдет - так и придет!
- Глупости не говори. Еще какую-нибудь заразу в дом принесет.
- А что ты хочешь, мы не можем в такую жару окно закрывать.
- Послушай меня, Датико, и не кричи.
- Кто кричит, генацвале, кто?
- Ну хорошо, умоляю тебя - послушай! На Майдане у тебя есть человек, сейчас же поезжай и закажи ему решетку, только смотри, такую, чтобы кот не мог вылезать.
- Эээээээээ! Ты что, хочешь, чтобы я сам себя за решетку сажал, - не будет этого, генацвале, нет!
Этим была поставлена большая точка. В доме хорошо знали, что означает папино долгое "э".