- Я думаю, что между тремя жертвами есть некая общая связь, - продолжал Мэтью, набравший ход. - Я думаю, что Маскер - не безумный маньяк, а хитрый и вполне здравомыслящий убийца, если убийцу вообще можно считать здравомыслящим, - таким образом делает некое заявление. Если я смогу расшифровать это заявление, то смогу и снять маску с Маскера. До этого могут погибнуть другие люди - я пока не знаю. Как я полагаю, Указ о чистых улицах уже вступает в силу?
Но миссис Деверик продолжала молчать. Ответил Поллард:
- Сегодня таверны закроются в восемь вечера. Действие указа начинается в половине девятого. Мы будем бороться с ним, подадим петицию, конечно, и всем сердцем надеемся, что это нежданное бремя будет…
- Поберегите ваш язык для суда, чтобы зря не истрепался, - прервала его миссис Деверик. Все так же с силой вглядываясь в лицо Мэтью, она спросила: - Почему я о вас ничего раньше не слышала?
- Мы вращаемся в разных кругах, - ответил Мэтью, почтительно наклонив голову.
- И что вам в этом? Деньги? Слава? А! - Свет мелькнул в глазах, мимолетная улыбка блеснула на тонких сжатых губах. - Вы хотите показать Лиллехорну?
- Мне не нужно никому ничего показывать. Я стремлюсь к решению этой проблемы, вот и все.
Но уже произнося эти слова, он понял, что был уколот острой иглой правды. Может быть, он все-таки хочет "показать Лиллехорну", как она это едко сформулировала. Или, еще точнее, он хочет показать всему городу, что Лиллехорн - неумелый, безголовый работник. А может быть, к тому же и взяточник.
- Я вам не верю, - ответила миссис Деверик, и эта фраза повисла в молчании. Потом она наклонила голову набок, будто рассматривая новый интересный побег, обнаруженный в саду, и решая, то ли это красивый цветок, то ли злостный сорняк. Поллард попытался было заговорить - миссис Деверик подняла палец, и он быстренько заткнулся. А она обратилась к Мэтью тихим и спокойным голосом: - Есть три вещи, которые мне категорически не нравятся. Первая - это незваный гость. Вторая - теория, что мой муж каким бы то ни было образом мог быть связан с двумя неудобоназываемыми субъектами, которых вы упомянули. Третья - имеющее место быть на этой улице воплощение фальшивой любезности, именуемое Мод Лиллехорн. - Она замолчала на миг и впервые, как показалось Мэтью, моргнула. - Я предпочту закрыть глаза на первое, снисходя к вашим мотивам. Я прощу вам второе, объяснив это вашим любопытством. Что же до третьего - я заплачу вам десять шиллингов, если вы узнаете, кто такой Маскер, до того, как произойдет очередное убийство.
- Как? - выдохнул Поллард, будто получив удар под дых.
- Каждый вечер действия декрета семья Деверик будет терять деньги, - продолжала миссис Деверик, обращаясь только к Мэтью, будто Полларда тут и не было. - Я согласна, что главный констебль никогда не справится с этой задачей. Я хотела бы видеть, как ему - следовательно, и его жене - утрет нос сообразительный клерк. Если он достаточно сообразительный, что еще предстоит выяснить. Таким образом, я желаю, чтобы эта проблема была решена раньше, чем у лорда Корнбери появятся дополнительные причины продлевать действие указа, что бы там ни решали суды. Я предлагаю десять шиллингов и уверена, что мой муж - упокой его Господь - одобрил бы такое предложение.
- Мадам, могу ли я дать вам совет не… - начал Поллард.
- Время советов миновало. Настало время действий, и я думаю, что этот молодой человек может спасти наше положение. - Она обернулась к Полларду: - Мой муж мертв, сэр. Он не восстанет, подобно Лазарю, и мне выпало вести его дело, пока не приедет Томас. - Она даже не стала притворяться, будто как-то считается с Робертом, стоящим почти рядом с ней. И снова к Мэтью: - Десять шиллингов. Найти убийцу до того, как он нанесет очередной удар. Да или нет?
Десять шиллингов, подумал Мэтью. Неслыханные деньги. Таких он никогда не получал за один раз. Наверное, ему это снится, но он, разумеется, ответил:
- Да.
- Если произойдет еще одно убийство, вы не получите ни дуита. Если, паче чаяния, эту проблему решит главный констебль, вы не получите ни дуита. Если личность убийцы будет раскрыта кем-либо иным, вы…
- Не получу ни дуита, - закончил Мэтью. - Я понял.
- Это хорошо. И еще одно. Я хочу знать первой. Не ради мести или каких-либо иных нехристианских мотивов, но… если действительно есть какая-то связь между этими тремя, я хочу быть поставлена в известность ранее, чем мистер Григсби напечатает это на потеху всему городу.
- Простите, но это звучит так, будто у вас… как бы это сказать? Есть основания для беспокойства.
- Мой муж очень многое скрывал от всех. Такова была его натура. Теперь я попросила бы вас меня оставить, поскольку я должна перед похоронами отдохнуть.
- Могу ли я вернуться в более удобное для вас время и продолжить нашу беседу? И с вами, и с вашим сыном?
- Вы можете записать свои вопросы, передать их мистеру Полларду, и они будут рассмотрены.
"Рассмотрены - еще не значит, что на них ответят", - подумал Мэтью, но возражать в его положении было бы неразумно.
- Так я и сделаю.
- Тогда всего вам доброго. И я бы еще добавила "доброй охоты".
Произнеся эти прощальные слова, она прошагала мимо него шуршащим вихрем накрахмаленной ткани и кружев, махнув Роберту, чтобы следовал за ней.
Когда Мэтью направился к двери, которую Гретль распахнула перед ним пошире, Поллард сказал:
- Погодите секунду на улице, я вас подвезу. Я возвращаюсь в контору.
- Спасибо, не нужно, - решил Мэтью. - Я лучше пройдусь.
Он вышел, и дверь за его спиной решительно захлопнулась. Ему это было все равно. Он зашагал по солнечной Голден-хилл-стрит мимо ожидающей кареты в сторону Бродвея, на запад.
Пришла мысль, что с агентством "Герральд" еще неизвестно как выйдет, но сейчас его впервые наняли как частного сыщика решать проблему.
Глава двадцатая
К десяти часам утра в субботу Мэтью вспомнил, что уже раз сто делал выпад и протыкал рапирой тюк сена. Сейчас, когда время подходило к двенадцати, он под руководством Хадсона Грейтхауза медленно отрабатывал фехтовальные движения. Со стропил на это глядели голуби, жаркий пот заливал Мэтью лицо и спину под промокшей рубашкой.
Грейтхаузу же такие мелкие неприятности, как размаривающий зной и физический дискомфорт, были абсолютно безразличны. Мэтью сипел и пошатывался, а Грейтхауз дышал легко и ровно, ловко двигался - обычный фехтовальный шаг, скрестный шаг, диагональный шаг, - а когда Мэтью на секунду ослабил хватку, клинок тут же выбили у него из руки резким движением, от которого загудели пальцы, а лицо передернулось гневом.
- Я тебе сколько раз должен повторять, что большой палец нужно держать в замке? А злость тебе не поможет победить в бою. - Грейтхауз остановился вытереть лицо полотенцем. - Как раз наоборот. Что будет, если ты станешь со злостью играть в шахматы? Ты перестаешь думать и начинаешь реагировать, и получается, что идешь на поводу у противника. Здесь главное - сохранять спокойствие ума, собственный ритм и возможность выбора. Если ритм тебе навяжет противник - ты уже убит. - Он воткнул рапиру в землю, положил руку на головку эфеса. - Хоть что-то до тебя дошло?
Мэтью пожал плечами. Вся правая рука и плечо превратились в дергающий ком боли, но черт его побери, если он позволит себе пожаловаться.
- Уж если хочешь чего сказать, - проворчал Грейтхауз, - так говори!
- Ладно. - Мэтью тоже воткнул рапиру в землю. Он чувствовал, что лицо у него будто раздулось вдвое и приобрело цвет спелого помидора. - Я не знаю, зачем мне это все. Фехтовальщиком я никогда не буду. Можно днями целый год вдалбливать мне работу ног, повороты и прочие премудрости, но смысла я в этом не вижу.
- Смысла ты не видишь, - кивнул Грейтхауз спокойно и бесстрастно. Он не переспрашивал, а утверждал.
- Не вижу, сэр.
- Что ж, попробую объяснить так, чтобы ты понял. Прежде всего этих тренировок требует миссис Герральд. У нее откуда-то странная мысль, что в твоей будущей профессии могут встретиться опасности, и она хочет, чтобы ты пережил свою первую стычку с пузатым бандитом, орудующим шпагой, как вилами. Во-вторых, этого требую от тебя я - и для выработки уверенности в себе, и для возрождения физической силы, которую ты среди своих книжек уложил спать вечным сном. В-третьих… - Он помолчал, нахмурив брови. - Знаешь, - сказал он после недолгой паузы, - может, ты и прав, Мэтью. Все эти проверенные временем и рациональные основы фехтования могут быть для тебя не такими уж основными. Какое тебе дело до скрещивания клинков или имброкатты, или зачем тебе знать названия защит? В конце концов, ты же парень с отличной головой. - Грейтхауз вытащил рапиру, отряхнул землю с блестящей стали. - Наверное, научиться работать рапирой ты мог бы только тем способом, которым научился играть в шахматы. Верно?
- Что же это за способ?
- Метод проб и ошибок.
Язык молнии метнулся так быстро, что Мэтью едва успел втянуть воздух, не то что отпрыгнуть назад. В решающую долю секунды он понял, что на этот раз рапира Грейтхауза не уйдет назад, обозначив укол: дрожащий кончик клинка целился точно в среднюю пуговицу его рубашки. В ту же секунду ноющее плечо взметнуло руку - и две рапиры схлестнулись со звоном. Вибрация отдалась в руке у Мэтью, в позвоночнике, в ребрах, но атакующая рапира была отбита. Грейтхауз снова нападал, теснил Мэтью, склоняясь к клинку, который готов был ударить Мэтью в левый бок. Мэтью видел, как идет к нему клинок, будто время замедлилось. Выдающееся умение концентрироваться помогло ему отключиться от всего в мире, кроме рапиры, готовой проткнуть обиталище его души. Он шагнул назад, держась в стойке наиболее подходящей для использования скорости, и отбил удар, но едва не опоздал, и клинок царапнул бок и прорезал ткань панталон.
- Черт побери! - заорал Мэтью, пятясь к стене. - Вы с ума сошли?
- Еще как! - взревел Грейтхауз, сверкая дикими глазами и крепко сжав губы. - Сейчас посмотрим, на что ты способен, юный шахматист!
С целеустремленностью, напугавшей Мэтью так, что он тут же забыл о боли и усталости, Грейтхауз попер в атаку.
Первое движение было финтом влево, на который Мэтью поддался и попытался парировать. Клинок Грейтхауза мелькнул у плеча Мэтью в движении кисти, от которого воздух рассекло с шипением колбасы на горячей сковороде. Мэтью качнулся назад, чуть не упал, споткнувшись о тюк, который так сегодня тщательно убивал. Грейтхауз снова наступал, злобный конец рапиры устремился в лицо, и Мэтью мог только отбить лезвие в сторону и еще попятиться на несколько шагов - Грейтхауз теснил, не давая передышки.
Скалясь как дьявол, он рубанул Мэтью по ногам, но Мэтью увидел движение, зафиксировал большой палец и отбил клинок со звуком, больше похожим на пистолетный выстрел, чем на удар стали о сталь. На миг корпус Грейтхауза остался открытым, и Мэтью подумал снова вытянуть клинок в линию, сделать выпад и оставить этому хулигану шрам, но не успела мысль перейти в действие, как его рапиру отбили в сторону, и он отдернул голову от блеснувшего у самого носа острия. Без носа в Нью-Йорк как-то нехорошо возвращаться, подумал Мэтью и отступил снова. У него на лице выступил пот, и не только от жары и движений.
А Грейтхауз продолжал наступать, делая финты влево и вправо, хотя Мэтью уже начал по каким-то признакам его движений - вынос плеча вперед и положение опорного колена - отличать истинный удар отложного. Вдруг Грейтхауз ушел вниз и выгнул рапиру вверх так, что она должна была войти противнику под нижнюю челюсть и выйти сзади из шеи, но Мэтью, к счастью, уже там не было - он успел увеличить дистанцию.
- Ха! - вдруг выкрикнул Грейтхауз, с сумасшедшей радостью ткнул рапирой Мэтью в ребра с правой стороны - он едва успел отскочить. Но удар был слабый, и оружие Грейтхауза описало круг и вернулось слева. На этот раз Мэтью остался на месте, сжал зубы и парировал удар рапирой, как этот человек его учил: сильное против слабого.
Но ничего даже похожего на слабость в Хадсоне Грейтхаузе не было. Он отступил всего на шаг и снова рванулся в атаку с невероятной силой - лев в родной стихии смертельной схватки. Отбивая удар - на сей раз всего на волосок от себя, - Мэтью ощутил силу, чуть не выбившую не только оружие из руки, но и плечевую кость из сустава. Следующий удар пришелся в лицо, и Мэтью едва успел заметить его приближение - как серебристый блеск рыбы в темной воде, - отдернул голову, но что-то куснуло в левое ухо еще до того, как он успел взять защиту.
"Боже мой! - подумал он в приливе мертвящего страха. - Я ранен!"
Снова он попятился, чуя, как подкашиваются колени.
Грейтхауз медленно наступал, вытянув руку с рапирой, лицо его было мокрым от пота, в налитых кровью глазах стояли видения других полей битвы, где валялись окровавленные груды тел и голов.
Мэтью сообразил, что надо звать на помощь - этот человек сошел с ума. Если заорать, миссис Герральд должна услышать - он ее не видел сегодня, но предположил, что она дома.
Единственная надежда, что она дома! Он открыл было рот в душераздирающем вопле, но угрожающая масса Хадсона Грейтхауза рванула вперед, замахиваясь рапирой для удара по голове, и Мэтью успел ответить лишь инстинктивно, пытаясь выстроить бешено вертящуюся сборку каких-то сведений о фехтовании, туго зажимая большой палец, туже чем туго, до перелома костей, отмечая про себя дистанцию и скорость, отбил клинком атакующую рапиру. Но вдруг клинок Грейтхауза пришел снизу - серебристый промельк, смертельная комета, и еще раз Мэтью отбил удар, звон наполнил каретный сарай, от сотрясения зубы запрыгали в деснах. Грейтхауз казался завихрением нагретого воздуха, получеловек-полурапира, сверкающая сверху, снизу, слева и справа, жалящая, как змея. И снова Мэтью отбил ее у самой груди, отступил еще на два шага - и уперся в стену.
Не было времени выбираться из западни, потому что разъяренный учитель налетел на него, и за молниями сыпались громы ударов. Мэтью только успел поставить рапиру поперек, и оружие Грейтхауза ударило в нее, сцепилось сильное с сильным, противник давил с сокрушительной мощью. Мэтью изо всех сил держал клинок, стараясь устоять против уже понятого намерения Грейтхауза - выбить у него оружие одной только грубой силой. Лезвия скрежетали, сражаясь друг с другом, сталь по стали. Мэтью казалось, что сейчас у него вывихнется кисть. Лицо Грейтхауза и горящие глаза казались ему демоническими планетами, и неожиданно, в тот момент, когда казалось, что голова вот-вот лопнет, пришла нелепая мысль, что противник пахнет козлом.
Внезапно давление на рапиру прекратилось.
- Ты убит, - сказал Грейтхауз.
Мэтью заморгал. Что-то острое кольнуло его в живот, он посмотрел вниз и увидел черную рукоять шестидюймового кинжала, зажатого в левой руке учителя.
- Кто прячет документы, - пояснил Грейтхауз с натянутой улыбкой, - а кто ножи. Я только что вспорол тебе живот. Через несколько секунд твои внутренности хлынут наружу - тем быстрее, чем громче будешь вопить.
- Красиво, - сумел сказать Мэтью.
Грейтхауз отступил и опустил рапиру и кинжал.
- Никогда, - сказал он, - никогда не подпускай противника вплотную. Ты понял? Делай что хочешь, но чтобы он был на расстоянии клинка. Видишь, как у меня большой палец запирает хват? - Он поднял левую руку, показывая, как она держит рукоять. - Только перелом руки мог мне помешать вспороть твою хлебную корзину - и можешь мне поверить, именно в брюхо попадет тебе кинжал при такой плотной схватке. Рана болезненная, мерзкая - и заканчивает любой спор.
Мэтью вдохнул воздух - каретный сарай завертелся вокруг. Если упасть сейчас, он не услышит окончания - а потому, видит Бог, он не упадет. Пусть колено дрожит и спина гнется, но на ногах он устоит.
- Ты как? - спросил Грейтхауз.
- Ничего, - ответил Мэтью, изо всех сил стараясь стиснуть зубы. Тыльной стороной руки он стер пот с бровей. - Не слишком джентльменский способ убить человека.
- Джентльменских способов убивать нет. - Грейтхауз сунул кинжал в ножны на пояснице. - Теперь ты видишь, что такое настоящий бой. Если можешь вспомнить технику и использовать ее - отлично, это тебе в плюс. Но драка всерьез, когда либо ты убьешь, либо убьют тебя, - это столкновение мерзкое, грубое и обычно очень быстрое. У джентльменов бывают дуэли, где пускают кровь, но я могу тебе обещать - скорее даже предупредить, - что наступит время, и ты скрестишь оружие с негодяем, который постарается всадить тебе в брюхо короткий клинок. Когда ты увидишь этого негодяя, ты его узнаешь.
- Кстати, о джентльменах и о времени, - произнес спокойный голос с порога, и Мэтью оглянулся на стоящую в солнечном луче миссис Герральд. Давно ли она там стоит, он не знал. - Я думаю, для вас, джентльмены, настало время завтракать. Мэтью, у тебя на левом ухе рана.
Она повернулась, царственная даже в домашнем платье с белыми кружевами на воротнике и манжетах, и направилась к дому.
Грейтхауз кинул Мэтью чистую тряпицу.
- Царапина. Ты не так уклонился.
- Но я же хорошо фехтовал, правда? - Он увидел, как скривился Грейтхауз. - Ну хотя бы прилично?
- Ты нанес всего один атакующий удар. То есть попытался нанести. Слабый и совершенно неправильный. Ты не держал корпус, представлял собой широкую цель. Надо помнить: держи корпус тонким. Ты ни разу не шагнул вперед на встречу атаке, даже в порядке финта. Работа ног - сплошной панический испуг, и ты все время отступал.
Он взял у Мэтью рапиру, вытер ее и сунул в ножны.
- Так что, - спросил Мэтью слегка возмущенно, чтобы скрыть разочарование, - я все делал неправильно?
- Я этого не сказал. - Грейтхауз повесил рапиру на крюк. - Два раза ты мои удары парировал как надо, и некоторые мои финты разгадал. А остальное - да, никуда не годится. Будь это схватка даже со средним фехтовальщиком, ты бы шесть раз был проколот. С другой стороны, я же открывался несколько раз, и ты даже не попытался этим воспользоваться. - Он посмотрел на Мэтью, вытирая свою рапиру. - Только не говори, что ты этих возможностей не видел.
- Я ж вам говорил, что я не боец.
Чем больше он прижимал ухо, тем сильнее саднило, и он оставил ухо в покое. На тряпке отпечаталось кровавое пятно, но рана не была такой большой и страшной, как ощущалось.