Грейтхауз спешился и привязал лошадь к коновязи. Когда Мэтью сделал то же самое, дверь каменного здания открылась и вышел человек в сером костюме. Он остановился, что-то проделал с дверью - наверное, запер ее за собой, подумал Мэтью, - и встрепенулся, увидев посетителей. Подняв руку в приветственном жесте, человек быстрым шагом направился к ним.
- Здравствуйте! - сказал Грейтхауз. - Вы доктор Рэмсенделл?
Человек продолжал идти, будто не слышал. Не доходя до Мэтью на расстояние вытянутой руки, он вдруг криво улыбнулся и произнес срывающимся голосом:
- Я Джейкоб. Вы приехали отвезти меня домой?
Мэтью увидел, что это человек всего на пять или шесть лет его старше, хотя сказать было трудно - испытания оставили у него на лице глубокие морщины. Правый висок был вдавлен внутрь. Старый рваный шрам начинался на правой щеке и уходил вверх на темя, где уже не росли волосы. Остекленевшие глаза блестели, а застывшая улыбка вызывала одновременно отвращение и жалость.
- Я Джейкоб, - повторил он точно так же. - Вы приехали отвезти меня домой?
- Нет, - ответил Грейтхауз осторожно, но твердо. - Мы приехали к доктору Рэмсенделлу.
Джейкоб по-прежнему улыбался. Он протянул руку и потрогал шрам на лбу у Мэтью - тот замешкался и не успел вступить.
- Вы сумасшедший? Как я? - спросил Джейкоб.
- Джейкоб! Не приставай к людям.
Открылась дверь первого дома, и вышел человек, за ним еще один - оба в темных панталонах и белых рубашках. Джейкоб тут же отступил на два шага, но не сводил глаз с Мэтью. Человек, сделавший Джейкобу замечание, был высок, худощав, с рыжей шевелюрой и аккуратно подстриженной бородой. Еще на нем был бежевый жилет.
- Тут называли мое имя, - сказал он. - Чем я могу быть вам полезен, джентльмены?
- Вот этот - сумасшедший. - Джейкоб показал на Мэтью. - У него голова пробита.
Грейтхауз бросил только один взгляд на Джейкоба, явно местного жителя - убедиться, что тот не приближается.
- Я - Хадсон Грейтхауз, а это Мэтью Корбетт. Мы представляем агентство "Герральд". Приехали из Нью-Йорка, чтобы…
- Прекрасно! - немедленно обрадовался бородатый и посмотрел на своего спутника. Тот был пониже и покрепче, с седыми волосами, на крючковатом носу сидели очки. - Я же вам говорил, что они приедут? О маловерные!
- Признаю свои ошибки и каюсь, - обратился к Грейтхаузу и Мэтью человек, только что обвиненный в маловерии. - Кроме того, поражен вашей быстротой, джентльмены.
- А я сегодня был в Нью-Йорке, - вставил Джейкоб. - Я летал на птице.
- Простите мою невоспитанность. - Бородатый протянул руку Грейтхаузу, потом Мэтью. - Я доктор Рэмсенделл, а это доктор Кертис Хальцен. Благодарю вас, джентльмены, за ваш приезд - нет, никакая благодарность не была бы достаточной. Я знаю, что вам пришлось проделать долгий путь. Позволите пригласить вас в мой кабинет на чашку чаю?
Грейтхауз показал ему конверт:
- Я бы хотел прояснить вот этот вопрос.
- Ах да. Письмо. Я его оставил вчера в "Док-хаус-инн". Пойдемте поговорим у меня в кабинете.
Рэмсенделл жестом пригласил их к двери. Мэтью очень остро ощущал присутствие Джейкоба, идущего за ним почти вплотную.
- Я летел на птице, - сказал Джейкоб, ни к кому конкретно не обращаясь. - Она была толстая и блестящая, а люди заходили ей в живот.
- Джейкоб? - Рэмсенделл остановился у двери. С больным он разговаривал ласково, как обращаются к чрезмерно разыгравшемуся ребенку. - У нас с доктором Хальценом и этими джентльменами - серьезный деловой разговор. Я бы хотел, чтобы ты закончил свою работу.
- У меня плохие сны, - сказал Джейкоб.
- Да, я знаю. Иди теперь работай. Чем скорее закончишь, тем скорее получишь ужин.
- Вы будете говорить про королеву.
- Да, ты прав. Теперь иди, белье само по себе не сложится.
Джейкоб будто задумался над этим на пару секунд, потом кивнул, хмыкнул, отвернулся и зашагал мимо каменного здания в направлении дороги, ведущей к службам.
- Три года назад он был десятником на лесопилке у реки, - тихо пояснил Рэмсенделл, вместе с Мэтью и Грейтхаузом глядя ему вслед. - Была у него жена и двое детей. Одна авария - не по его вине, кстати, - и ранение подарило ему второе детство. Он все же поправляется, и уже может делать простую работу, но никогда не сможет жить там, снаружи.
Там, снаружи. Как будто мир снаружи - это место страшное в отличие от здешнего дурдома.
- Заходите, прошу вас. - Рэмсенделл придержал перед ними дверь кабинета.
Первая комната могла принадлежать любой адвокатской конторе Нью-Йорка, в ней стояли два письменных стола, ящики картотеки, книжные шкафы и на дощатом полу - простая темно-зеленая плетеная дорожка. Дверь в следующую комнату была открыта, и там виднелось что-то вроде осмотрового стола, а у стены шкаф - как подумал Мэтью, с лекарствами и медицинскими приборами. Он заметил там движение и увидел женщину в серой одежде, с длинными черными волосами - она обтирала флаконы синей тряпкой. Будто почувствовав, что на нее смотрят, женщина повернула голову и несколько секунд смотрела на Мэтью тусклыми запавшими глазами. Потом снова вернулась к своей работе, будто никого больше не было в мире и будто не было дела важнее.
- Садитесь, прошу вас. - Рэмсенделл подождал, пока Мэтью, Грейтхауз и Хальцен займут места за столом. - Не хотите ли чаю?
- Если вы не возражаете, - ответил Грейтхауз, - я предпочел бы что-нибудь покрепче.
- Мне очень жаль, но в наших помещениях нет алкоголя. Осталось, правда, немного яблочного сидра. Вас устроит?
- Да, вполне, - ответил Грейтхауз, хотя Мэтью знал, что он предпочел бы кружку крепкого черного эля.
- И мне тоже сидр, - попросил Мэтью.
- Мария! - позвал Рэмсенделл, и черноволосая женщина, прекратив вытирать пыль, заглянула на его зов. Углы губ у нее висели, как неживые, левый глаз дергался. - Вы не могли бы пойти на кухню и принести нашим гостям по кружке яблочного сидра? Если да, то кружки, пожалуйста, возьмите оловянные. Вам принести что-нибудь, Кертис? - Хальцен покачал головой, тщательно набивая глиняную трубку с мозаичным узором табаком из кисета оленьей кожи. - Тогда еще и мне чашку чая, - добавил Рэмсенделл.
- Слушаюсь, сэр, - ответила женщина и направилась в глубь дома.
- Им нужны задания, - сказал Рэмсенделл, занимая место за столом. - Чтобы поддерживать у них координацию движений, чтобы давать им какую-то цель. Некоторые из них слабо владеют руками. Есть, конечно, и такие, кто не может или не хочет встать с кровати. Все случаи разные, как вы понимаете.
Грейтхауз прокашлялся. Мэтью видел, что при всей бывалости этого человека он готов выскочить из собственной кожи.
- Боюсь, что не понимаю. Откуда все эти люди? И сколько их здесь?
- В настоящий момент у нас имеется двадцать четыре пациента мужского пола и восемь женского. Естественно, их содержат в разных отделениях больницы. И есть отдельные места содержания для тех, кто проявляет склонность к насилию или же… как бы это сказать… решительно игнорирует ночные вазы. Чему мы стараемся научить наших пациентов - это тому, что даже в состоянии расстройства у них все равно есть силы делать выбор. Они способны обучаться.
- К сожалению, не все до сих пор сохранили такую способность. - Хальцен зажег спичку и стал раскуривать трубку. Вместе со словами у него изо рта выходил сизый дымок. - Есть такие, которым помочь уже нельзя. Этих нам приходится ограничивать - так что они не только не могут причинить вреда себе и другим, но хотя бы имеют стол и кров.
- Основная наша идея - мы не рассматриваем своих пациентов как животных. - Рэмсенделл пристально посмотрел на Грейтхауза, на Мэтью, подчеркивая взглядом свои слова. - У нас с Кертисом у обоих есть опыт работы в системе контроля за умалишенными в том виде, в котором он практикуется в Лондоне, и нам обоим ненавистна мысль о путах и цепях как общепринятом методе обращения с пациентами.
- Так откуда ваши пациенты? - повторил Мэтью вопрос Грейтхауза.
- Есть из Нью-Джерси, есть из Нью-Йорка, есть из Пенсильвании, - ответил Рэмсенделл. - Как из деревень, так и из крупных городов. Есть направленные сюда судом, есть помещенные родственниками. Некоторые, как Джейкоб, стали жертвами несчастных случаев, воздействующих на ментальные флюиды. Другие родились, видимо, под несчастливыми звездами. В последние годы в результате финансовых крахов в Филадельфии приют душевнобольных, который содержат там квакеры, испытал трудные времена, и потому мы приняли к себе некоторых из их пациентов. Еще есть люди, которых просто нашли в лесу или в поле, и никто не знает даже, как их зовут, не то что кто они и откуда. Иногда в подобных случаях ужасное потрясение какого-либо рода - скажем, присутствие при катастрофе, или насилии, даже убийстве - стерло пациенту память, и тогда он может еще при успешном лечении вернуться к нормальной жизни.
- Это же огромные расходы - содержать здесь всех этих людей, - нахмурился Грейтхауз.
- Земля предоставлена нам колонией, а покрыть расходы нам помогают щедрые христианские благотворители, - ответил Хальцен из синего облака. - Также нас существенно поддерживает город Уэстервик. Тамошний врач, доктор Воорманн, лечит недуги наших пациентов за малую плату. Так что некоторые расходы, конечно же, есть, но мы знаем: крах нашей больницы означает, что наших пациентов выгонят на дорогу.
- Уверен, - отозвался Грейтхауз, и только Мэтью, наверное, мог подметить, что он напрягся, - что этого ни один человек не хочет.
- Мы придерживаемся современного подхода, - сказал Рэмсенделл. Вошла Мария и поставила на стол поднос, где стояли две оловянные кружки с сидром и деревянная - с чаем. Рэмсенделл поблагодарил ее и снова вернулся к разговору с Грейтхаузом, а Мария - к своей работе. - Вы увидите, что ни Кертис, ни я не носим клетчатых рубах.
Грейтхауз уже приложился к своей чашке с сидром.
- Прошу прощения? - переспросил он.
- Клетчатых рубах, - повторил Рэмсенделл. - Средневековые врачи, приближаясь к человеку, потерявшему рассудок, надевали клетчатые рубахи. Они считали, что демонический дух безумия не может проникнуть в душу через клетчатую ткань.
- Приятно знать, - ответил Грейтхауз с гримасой, которая должна была изображать вежливую улыбку.
- Ваша работа в этом учреждении делает вам честь, - вступил в разговор Мэтью, - но я не вижу, чем мы можем вам быть полезны.
- Все по порядку. - Рэмсенделл сделал глоток, повернул чашку в ладонях. - Еще раз скажу, что мы благодарны вам за быстроту вашего ответа, но думаю, что Кертис, как и я, хотел бы что-нибудь услышать о вашем агентстве прежде, чем мы двинемся далее.
Мэтью кивнул и следующие пять минут молчал, пока Грейтхауз излагал историю агентства "Герральд", подчеркивая высокие стандарты и непременный успех в области "решения проблем". Он вспомнил случаи с найденными и возвращенными драгоценностями, произведениями искусства, украденными документами, пропавшими людьми, подделанными дипломатическими бумагами. Упомянул также о попытке заказного убийства, предотвращенного им лично в декабре прошлого года в Лондоне.
- Но считаю своим долгом сообщить вам, джентльмены, - заключил он, - что наши услуги недешевы. Мы, как и вы, ценим свое время. Мы выставляем счет за расследования и требуем оплаты наших издержек. Цена расследования, конечно же, зависит от рода работы.
- Вы выставляете счет за выслушивание подробностей проблемы? - спросил Хальцен, пыхая уже второй трубкой.
- Нет, сэр, - ответил Грейтхауз. - Мы начинаем лишь с момента подписания контракта.
Врачи молчали. Мэтью допил сидр, ожидая, пока они заговорят. Хальцен смотрел в потолок, пуская дым, Рэмсенделл сидел, переплетя пальцы на столе перед собой.
- Мы не уверены, что вы сможете нам помочь, - произнес он наконец. - Совершенно не уверены.
- Но вы наверняка раньше думали, что мы сможем. - Грейтхауз распрямился, потянулся, суставы щелкнули. - Мы проделали долгий путь. И хотели хотя бы услышать, в чем проблема.
Рэмсенделл открыл было рот, потом оглянулся на Хальцена, который еще раз затянулся, выдохнул струю дыма и сказал:
- У нас тут есть один молодой человек - житель Уэстервика, - который ездит для нас в Нью-Йорк закупать медицинские товары в аптеке на Смит-стрит. Последний раз он ездил в четверг. Он остался ночевать в городе, в пансионе, и вернулся в пятницу. С собой он привез одну вещь…
Хальцен глянул на Рэмсенделла, приглашая продолжать.
- Он там завтракал в таверне и привез экземпляр вашей газеты.
- "Уховертки"? - спросил Мэтью.
- Именно ее. - Рэмсенделл натянуто улыбнулся, и улыбка тут же исчезла. - У нас есть пациентка, которая любит, чтобы ей читали вслух. Эта пациентка… мы обращаемся с ней особым образом.
- В каком смысле особым? - оживился Грейтхауз.
- Нет-нет, она не склонна к насилию. Даже я бы сказал, она абсолютно спокойна. Другие пациенты называют ее Королевой.
- Королевой?
Мэтью вспомнил, что на улице Джейкоб уже произносил это слово.
- Да, именно так. - Рэмсенделл посмотрел в глаза Мэтью, наблюдая за реакцией. - Вы думали когда-нибудь, что здесь можно встретить королеву? Пусть даже королеву Бедлама?
- Наша проблема состоит вот в чем, - сказал Хальцен. - Мы хотим выяснить, кто она. Ее настоящее имя, откуда она родом. Ее историю и… и почему она оказалась в таком состоянии.
- И что это за состояние? - Грейтхауз чуть ли не сжался, ожидая ответа.
- Замкнутое, - ответил Рэмсенделл.
Наступило молчание. Под потолком плавал дым, в соседней комнате черноволосая женщина продолжала тщательную полировку блестящих флаконов.
- Я думаю, нам нужно ее увидеть, - сказал Мэтью.
- Да. - Рэмсенделл отодвинул стул и встал. - Я вас представлю.
Глава двадцать шестая
К удивлению Мэтью и Грейтхауза, доктора не повели их в каменное здание - вместо этого они зашагали по дорожке, ведущей к другому дому на краю сада.
Дневной свет мерк. Вдоль дорожки стояли фонарные столбы, как на углах нью-йоркских улиц, и какой-то человек в сером, с блестящей лысиной, поджигал спичкой фитили.
- Добрый вечер, сэры, - поздоровался он приветливо, и доктор Рэмсенделл бросил на ходу:
- И вам, Чарльз.
- Это тоже пациент? - спросил Грейтхауз, когда они немного отошли. Рэмсенделл кивнул, и Грейтхауз сказал: - Считайте меня тупицей, но я не совсем понимаю, зачем вы позволяете психам разгуливать на свободе, а не держите их под замком.
- Как я уже отметил, у нас здесь применяется просвещенный подход. В отличие от лондонских клиник, в которых, скажем честно, врачи так перегружены, что у них нет иного выбора, как сгонять всех пациентов в одну кучу. Я готов признать, что мы идем на риск, предоставляя некоторым нашим подопечным отдельные права и обязанности, но только лишь после тщательной их оценки.
- И никто из них не пытается воспользоваться случаем сбежать?
- Мы очень осторожны в предоставлении свободы, - ответил Хальцен. За ним тянулся след дыма от его трубки. - Это правда, что у нас было два побега семь лет назад, в первый год, как мы открылись, но в целом пациенты, которым доверяют работы, гордятся таким доверием. И, конечно, мы выясняем, достаточно ли они тверды в уме, чтобы понимать последствия неосмотрительных действий.
- И что это за последствия? - спросил Грейтхауз колко. - Выпороть кнутом до крови?
- Ни в коем случае! - Ответ этот вместе с клубом дыма и некоторым жаром был направлен почти в лицо Грейтхаузу. - Мы презираем столь примитивные меры. Самое страшное у нас здесь наказание - одиночное заключение.
- Вам, быть может, интересно было бы знать, - добавил Рэмсенделл, проходя через сад, - что Чарльз и еще двое пациентов служат у нас ночными сторожами. Разумеется, у нас есть и дневная охрана - ее обеспечивает пара жителей Уэстервика.
- Доктор Рэмсенделл! - окликнул его кто-то. Хрипловатый голос, но с какой-то шелковой приятностью. - Доктор Рэмсенделл, одно слово?
Голос коммивояжера, подумал Мэтью.
Рэмсенделл немедленно подобрался, даже сбился с шага и Мэтью на него чуть не налетел.
- Доктор Рэмсенделл, окажите каплю христианского милосердия больному и скорбному!
За решеткой одного из не заставленных окон Мэтью увидел лицо. Этот человек встретился с ним глазами и удерживал взгляд с почти неодолимой силой - с такой, что Мэтью ощутил, как против воли замедляет шаг.
- А! - сказал этот человек и осклабился. - Привет вам, молодой денди!
Идемте, мистер Корбетт, не будем задерживаться, - поторопил его Рэмсенделл.
- Мистер Корбетт, значит? - Усмешка стала шире, показались очень крупные зубы. - Доктор Рэмсенделл - прекрасный человек и очень сильный психиатр, мистер Корбетт. Если он говорит, что вам необходимо здесь остаться, вы обязаны искренне верить, что это - для вашей пользы и для блага общества. Но опасайтесь гнева его, ибо единая ошибка в суждении означает, что ужинать вам придется в полном одиночестве!
Остальные остановились, пройдя чуть дальше, и сейчас Хальцен вернулся к Мэтью и тихо сказал:
- Лучше не вступать в разговор.
- А доктор Хальцен считает меня не только сумасшедшим, но еще и глухим! - Человек за решеткой захихикал, качая головой. Большими руками с выпирающими костяшками пальцев он ухватился за решетку, прижался к ней лицом - широким, с квадратной челюстью, со светлыми голубыми глазами, где светилось такое чистое веселье, что было невозможно поверить, будто это блеск безумия. Соломенно-желтые волосы, расчесанные на прямой пробор, на висках начинали седеть, а в густых усах седины уже было больше, чем желтизны. Наверное, он был крупный мужчина - голова его доходила почти до верха окна, грудь под серой форменной одеждой приюта напоминала бочку. Шевелились мокрые от слюны мясистые губы. - Я повторяю мое предложение вас побрить, доктор Рэмсенделл. Я эту бороду сошлифую напрочь, ваш подбородок и горло станут гладкими, как у младенца. Как, согласны? - Он рассмеялся - лягушечье кваканье из глубины этой бочки-груди, и вдруг в глазах его мелькнуло что-то красное. У Мэтью на миг возникло чувство, будто он смотрит в глаза самого сатаны. Блеск тут же исчез, как огонь за закрытой дверцей печи, и снова зазвучал тот же шелково-вкрадчивый голос коммивояжера: - Денди, подойди поближе. Давай на твое горло посмотрим.
- Мистер Корбетт, - Рэмсенделл встал перед Мэтью, заглянул ему в глаза, будто защищая от злых чар, - нам действительно пора идти.
- Да, - согласился Мэтью. У него на висках выступил пот. - Конечно.
- Я запомню! - крикнул им вслед человек из-за решетки, видя, что его публика уходит. - Я всех вас запомню!
- Это еще что такое было? - спросил Грейтхауз, обернувшись раз и будто не решаясь повторить это, потому что большие руки бегали вверх-вниз по прутьям решетки, будто выискивая слабину.