- Убили! О Господи, убили! - завопила какая-то женщина. - Мальчика моего убили, Дэви!
И не успел констебль пробраться сквозь этот сумасшедший дом, как двести фунтов мамаши Мантханк вырвались из толпы, расшвыривая зевак как кегли. Эта женщина, жена морского капитана и содержательница таверны "Синяя пчела" на Хановер-сквер, являла собой внушительное зрелище даже в добрейшем состоянии духа, но сейчас, с развевающейся гривой тронутых сединой волос, с лицом, где секирой выдавался нос, с глазами черными, как лондонские тайны, она была так страшна, что даже пьяные братья Мантханк заробели.
- Ма! Ма, ничего такого! Дэви жив, ма! - крикнул ей Дарвин, хотя в таком реве выстрел пушки над ухом можно было не расслышать.
- Ма, я живой! - заревел Дэви, все еще на четвереньках.
- Ну, Бог свидетель, как я с тебя шкуру спущу! - Здоровенная лапа огромной бабищи нырнула вниз и одним движением поставила Дэви на ноги. - Я ж тебя буду драть, аж пока ты не начнешь ртом пердеть, а задницей просить пардону!
И с этими словами она выволокла его за волосы, таща от этой бури к другой.
- Дорогу констеблю, черт побери!
И тут протолкался констебль. Мэтью узнал малыша с бочкообразной грудью - Диппена Нэка. В одной руке констебль нес фонарь, а в другой - черную дубинку, которой выразительно помахивал. Он глянул раз на труп, бусинки глаз на красной от рома физиономии стали вдвое больше, и он порскнул прочь размытой полосой, как вспугнутый кролик.
Мэтью увидел, что сейчас эта бесконтрольная толпа затопчет место преступления безвозвратно. Некоторые - наверное, те, которых оторвали от последней круговой в таверне, - осмеливались подходить поближе к телу, другие напирали сзади, чтобы тоже глянуть. Вдруг рядом с Мэтью возник Ефрем Оуэлс, одетый в пальто поверх длинной ночной рубахи и с очками на глазах.
- Эй, отодвинуться бы! - предупредил он. - Сдайте, сдайте назад!
Мэтью хотел сдать назад и тут увидел сапог шатающегося пьяницы, опускающийся на голову трупа. Потом сам пьяница свалился поперек тела.
- Вон отсюда! - заорал Мэтью, краснея от гнева. - Все назад, все! Здесь вам не цирк, черт побери!
Ровно и твердо зазвенел где-то колокольчик, пронизывая гвалт металлическим высоким звуком. Стало видно, как кто-то пробирается через людские волны, и звон колокольчика приводил людей в себя и заставлял дать дорогу. Так появился главный констебль Лиллехорн с бронзовым колокольчиком в одной руке и фонарем - в другой. Он звонил и звонил, пока рев толпы не превратился в едва слышное бормотание.
- Всем отойти назад! Немедленно! Кто не отойдет - будет ночевать за решеткой.
- Мы ж хотели посмотреть, кого убили, только и всего! - выкрикнула какая-то женщина, и ее поддержал согласный рокот толпы.
- Кто больше других хочет посмотреть, пусть вызовется добровольцем нести труп в холодную! Есть желающие?
Это заткнуло все рты. Холодная в подвале Сити-холла была территорией Эштона Мак-Кеггерса, куда горожане отнюдь не стремились, если им не нужны были его услуги - а тогда уже им бывало все равно.
- Займитесь своими делами! - приказал Лиллехорн. - Не надо дураков из себя строить. - Он посмотрел на труп и потом сразу на Мэтью: - Что вы тут натворили, Корбетт?
- Ничего! Филипп Кови нашел тело, налетел на меня и вот… размазал по мне.
- И труп тоже он ограбил, или это сделали вы сами?
Мэтью сообразил, что все еще держит часы и бумажник в одной руке.
- Нет, сэр. Это преподобный Уэйд достал у него из сюртука.
- Преподобный Уэйд? И где же он?
- Он… - Мэтью оглядел собравшуюся толпу в поисках лиц Уэйда и Вандерброкена, но никого из них поблизости не было. - Он только что здесь был, и он, и…
- Хватит лепетать. Это кто?
Лиллехорн направил фонарь на тело. Надо отдать должное главному констеблю - выражение его лица не изменилось.
- Я не знаю, сэр. Но…
Мэтью открыл ногтем футляр часов. Но монограммы внутри не было, вопреки его надеждам. Время остановилось в семнадцать минут одиннадцатого, что могло быть указанием на то, что кончился завод, или что ударом при падении тела механизм был поврежден. Но в любом случае часы были признаком немалого богатства. Мэтью обернулся к Ефрему:
- Твой отец здесь?
- Вот только что был. Отец! - позвал Ефрем, и старший Оуэлс - тоже в круглых очках и совсем седой, каким скоро станет Ефрем, - появился перед толпой.
- Вы здесь распоряжаетесь, Корбетт? - спросил Лиллехорн. - Я сегодня и для вас могу найти место в тюрьме.
Мэтью решил не отвечать.
- Сэр, - обратился он к Беджамену Оуэлсу. - Не можете ли вы осмотреть сюртук и сказать нам, кто его шил?
- Сюртук? - Оуэлс брезгливо оглядел окровавленный труп, но собрался с духом и кивнул: - Да, могу.
Мэтью подумал, что сюртук несет на себе отпечаток изготовителя - в покрое и шитье. В Нью-Йорке есть два профессиональных портных и несколько любителей, занимающихся шитьем, но если этот сюртук пошит не в Англии, то Оуэлс должен узнать, чья это работа.
А Оуэлс как раз сейчас склонился над трупом, посмотрел подкладку сюртука и сказал:
- Узнаю. Это новый легкий костюм, пошитый в начале лета. Узнаю, потому что шил его я. Я помню, что делал два костюма из одного материала.
- И для кого вы их делали?
- Для Пеннфорда и Роберта Девериков. Вот карман для часов. - Он встал. - Это костюм мистера Деверика.
- Это Пенн Деверик! - крикнул кто-то из темноты.
И по улицам понеслась новость, куда быстрее, чем могла бы пронестись любая заметка из "Газетт":
- Деверика убили!
- Убили старого Пеннфорда Деверика!
- Тут лежит старый Деверик, упокой Господь его душу!
- Господь бы упокоил, да Дьявол его забрал! - выкрикнул какой-то бессердечный негодяй, но мало кто мог возразить.
Мэтью стоял тихо, решив дать констеблю самому найти то, что он уже увидел: порезы вокруг глаз Деверика.
Те же самые раны, что отметил Мармадьюк Григсби в "Кусаке" в статье об убийстве доктора Джулиуса Годвина.
"У доктора Годвина также имелись порезы вокруг глаз, которые, по профессиональному мнению мастера Эштона Мак-Кеггерса, сделаны для имитации маски".
Мэтью смотрел, как Лиллехорн склонился над телом, следя, чтобы не наступить в кровь. Рукой с колокольчиком Лиллехорн разогнал мух. Вот еще несколько секунд, и… да.
Мэтью увидел, как главный констебль слегка вздрогнул, будто невесть откуда вдруг получил удар кулаком в грудь.
Он теперь тоже знал, как и Мэтью, что Маскер взял свою вторую жертву.
Глава седьмая
Вечер вторника перешел в утро среды. Сойдя на тринадцать ступенек, Мэтью шагнул в угрюмое царство Эштона Мак-Кеггерса.
Холодная комната, куда вела дверь позади главной лестницы Сити-холла, была выложена серым камнем, а полом служила утоптанная коричневая глина. Изначально предназначенная для хранения аварийного запаса провизии, эта камера была сочтена Мак-Кеггерсом достаточно прохладной даже в летнюю жару, чтобы замедлить разложение человеческого тела. Тем не менее никто не проводил исследований, сколько может труп пролежать на деревянном столе до того, как он обратится в первобытную жижу.
Указанный стол, стоящий посередине камеры двадцать два фута шириной, был подготовлен к приему тела Пеннфорда Деверика: для этой цели доски покрыли джутовым полотнищем, потом засыпали слоем дробленых каштанов и семян льна и проса, чтобы впитывались жидкости. Мэтью и другие, кому главным констеблем Лиллехорном велено было присутствовать - в том числе Ефрем и Бенджамен Оуэлсы, все еще ошарашенный Филипп Кови, Феликс Садбери и незадачливый первый констебль на месте преступления, Диппен Нэк, стояли под кованым железным канделябром, где горели восемь свечей, и смотрели, как труп сползает по металлическому желобу из квадратного отверстия в задней стене здания. Раб Мак-Кеггерса, весьма примечательный человек, наполовину облысевший и молчаливый, которого никто не называл иначе, чем Зед, - это он тащил каталку с телом по Смит-стрит, - спустился по тринадцати ступеням, подошел и переложил покойника на другой стол на колесах. Потом он подготовил осмотровый стол, передвинул тело и поднял Деверика - все еще полностью одетого, чтобы мастер расследования мог видеть труп таким, каким он был найден, - на ложе из орехов и семян. Работал он уверенно и даже не глянул на публику. Сила у него была внушительная, а молчание абсолютным - из-за отсутствия языка.
Всем было, мягко говоря, неуютно видеть Пеннфорда Деверика в таком положении. Тело его уже коченело, и в желтом свете свечей он выглядел не настоящим человеком, а скорее восковой куклой, лицо которой расплавлено и сейчас будет вылеплено заново.
- Ща меня опять вывернет, Мэтью, - простонал Кови. - Ей-богу, вывернет.
- Ничего с тобой не случится. - Мэтью поймал его за руку. - Только смотри на пол, глаз не поднимай.
С ушами у Зеда было все в порядке, но он не обращал ни малейшего внимания на посетителей, полностью сосредоточившись на покойном. Он обошел круг, зажег четыре свечи в подсвечниках с жестяными отражателями, поставил две из них по разные стороны от трупа, еще одну в изголовье и еще одну в ногах. Дальше он открыл какую-то бочку, сунул туда два ведра и поставил эти ведра - с обыкновенной водой, как заметил Мэтью - на стол с колесами. Вытащив из шкафа несколько кусков сложенного белого полотна, он положил их рядом с тремя ведрами.
Потом он извлек из угла мольберт и поставил рядом с трупом, достал пачку бланков и глиняный кувшин с черными и красными восковыми мелками. Закончив с этим, он будто заснул стоя, опустив по швам массивные руки и полузакрыв глаза. При свечах странные приподнятые шрамы племенного рисунка, украшавшие его лицо, казались темно-лиловыми на фоне чернейшей кожи, и где-то в этих шрамах угадывались стилизованные буквы З, Е и Д, откуда и взялось прозвище, данное рабу Мак-Кеггерсом.
Дальше собравшемуся жюри осталось ждать недолго. По лестнице сошел Лиллехорн, а вслед за ним - молодой человек среднего роста, с отступающей с высокого лба линией каштановых волос, в ничем не примечательном костюме примерно того же цвета. Мак-Кеггерс - он был старше Мэтью всего на три года - нес портфель коричневой кожи с черепаховыми замками. Он был в очках, глаза - глубоко посажены, и еще ему не мешало бы побриться. Спускаясь по лестнице, он являл собой картину холодного и собранного профессионала, но Мэтью знал - все знали, - что с ним будет, когда он сойдет на пол.
- Он в жутком состоянии, - сказал Лиллехорн, имея в виду труп, хотя та же фраза могла бы относиться и к самому Мак-Кеггерсу. - Ему чуть не отхватили голову.
Мак-Кеггерс не ответил, но когда он сошел с последней ступеньки и увидел тело, на лбу у него выступил крупными каплями пот, и через несколько секунд он весь был мокрый, будто его облили. Он затрясся, задрожал всем телом, а когда поставил инструменты на стол рядом с ведрами, ему было так трудно справиться с замками, что пришлось Зеду подойти и с отработанной ловкостью открыть саквояж.
Внутри кожаного хранилища блестели и посверкивали щипцы, клещи, небольшие пилы, ножи разных размеров и форм, пинцеты, зонды и какие-то предметы, похожие на многозубые вилки. Первое, что выбрал дрожащей рукой Мак-Кеггерс, была серебристая бутылка. Сняв с нее крышечку и приложившись как следует, он помахал бутылкой у себя под носом.
Мельком глянул на труп и тут же отвел глаза.
- Мы абсолютно уверены, что покойный… - Дрожащий голос Мак-Кеггерса пресекся: -…покойный является мистером Пеннфордом Девериком? Есть ли желающие удостоверить этот факт?
- Я удостоверяю, - заявил главный констебль.
- Свидетели? - обратился Мак-Кеггерс.
- Я удостоверяю, - сказал Мэтью.
- В таком случае я объявляю мистера Деверика мертв… - он откашлялся, - мертвым. Удостоверено?
- Да, я удостоверяю, - ответил Лиллехорн.
- Свидетели?
- Мертвее рыбы на сковородке, - сказал Феликс Садбери. - Но послушайте… не следует ли дождаться его жену и сына? В смысле… прежде чем что-нибудь еще делать?
- За ними послали, - ответил Лиллехорн. - Но в любом случае я бы не хотел, чтобы миссис Деверик его застала в таком виде. Вы согласны?
- Но она может захотеть его увидеть.
- Роберт пусть сам решает, когда… - Лиллехорна на секунду прервал звук рвоты: Мак-Кеггерс блевал в пустое ведро, - …когда увидит тело.
- Черт, как у меня голова кружится, - сказал Кови, и колени у него подкосились.
- Держись.
Мэтью продолжал его поддерживать, глядя, как Зед макнул полотняную тряпку в ведро с водой и протер бледное страдающее лицо хозяина. Мак-Кеггерс фыркнул и приложился еще раз к своему стимулирующему.
Этому городу повезло - к добру там или к худу - иметь у себя службе человека, столь искусного в анатомии и в живописи и с такой памятью. Он мог говорить с кем-нибудь в понедельник, а в субботу вспомнить точное время разговора и каждое слово собеседника. Он был весьма многообещающим студентом-художником, как и студентом-медиком, пока не приходилось иметь хоть какое-нибудь дело с кровью или мертвым телом. Тогда он превращался в развалину.
И все же его искусство перевешивало его недостатки для той должности, которую дал ему город, и хотя он не был врачом - и никогда им не станет, пока кровь не обратится в ром, а плоть - в пирог с корицей, он отлично справлялся с работой, сколько бы ведер при этом ни наполнял.
Эта работа, подумал Мэтью, будет, похоже, четырехведерной.
Зед угрюмо смотрел на хозяина, ожидая сигнала. Мак-Кеггерс кивнул, и Зед стал макать тряпку в другое ведро и вытирать кровь с лица трупа. Теперь Мэтью оценил систему с тремя ведрами: одно для мытья тела, другое для Мак-Кеггерса, и третье для… для другого.
- Итак, мы все согласны в том, что послужило причиной смерти? - спросил Мак-Кеггерс у Лиллехорна, и снова на лице у него выступил пот.
- Нож в горло. Вы что скажете? - Главный констебль оглядел своих присяжных.
- Нож в горло, - подтвердил Диппен Нэк, и остальные кивнули или согласились вслух.
- Записано должным образом, - сказал Мак-Кеггерс. Он посмотрел, как темнеет тряпка, которой Зед вытирает запекшуюся кровь, и снова метнулся к ведру, которое для другого.
- Вот этот обшарил его карманы, сэр! - Нэк ткнул дубинкой Мэтью под подбородок. - Я его поймал с поличным!
- Я вам говорил, преподобный Уэйд велел мне это подержать. Он осматривал тело вместе с доктором Вандерброкеном.
- Куда же тогда девались почтенный проповедник и доктор? - Лиллехорн поднял густые черные брови. - Кто-нибудь еще их видел?
- Я кого-то видел, - ответил Садбери. - Двоих человек возле тела.
- Преподобного и доктора?
- Не могу точно сказать, кто это был. Внезапно вокруг оказалась толпа, и я их больше уже не видел.
- Корбетт? - Лиллехорн буравил Мэтью глазами. - Почему они не остались на месте преступления? Вам не кажется странным, что оба эти порядочных человека вот так… ну, скажем, растворились в толпе, если это так и было?
- Это надо у них спросить. Быть может, им нужно было в другое место.
- И это было для них важнее, чем убитый Пеннфорд Деверик? Очень мне интересно будет это услышать.
Лиллехорн взял бумажник и часы из руки Мэтью.
- Могу ли я заметить, что это не было ограблением? - спросил Мэтью.
- Можете заметить, что это могло быть прерванным ограблением. Кови!
Филипп Кови чуть из башмаков не выскочил:
- Да, сэр?
- Вы говорили, что вы были пьяны и чуть не споткнулись о тело. Это верно?
- Да, сэр. Верно, сэр.
- Из какой таверны вы шли?
- Из… э… из… Простите, сэр, очень нервничаю… я шел из… из… а, из "Золотого круга", сэр… Нет, погодите, это был "Веселый кот". Да, сэр. "Веселый кот".
- "Веселый кот" на Бридж-стрит. Вы живете на Милл-стрит? Как же это вы прошли так далеко мимо Милл-стрит и шли по Смит-стрит прочь от своего дома?
- Не знаю, сэр. Наверное, я шел в другую таверну.
- Между Бридж-стрит и тем местом, где вы наткнулись на тело, много таверн. Почему вы ни в одну не зашли?
- Я… я думаю…
- В какой позе лежало тело? - вдруг спросил Мак-Кеггерс.
- Лежало, сэр? Ну… на спине… в смысле, спиной на земле. Я чуть на него не наступил.
- А откуда у вас на руках кровь?
- Я его хотел разбудить, сэр. - Дальше слова понеслись лихорадочно: - Я думал он… ну, тоже пьяный, свалился и заснул. Я к нему нагнулся, хотел разбудить. Ну, для компании себе, сэр. Взялся за его рубашку - и тут заметил, во что вляпался.
Мак-Кеггерс остановился макнуть руку в воду и протереть себе лоб.
- Вы обыскали этого молодого человека, Гарднер? Нож у него нашли?
- Обыскал. Ножа не нашел, но он мог его выбросить.
- Что-нибудь вы еще на нем нашли?
- Несколько монет, больше ничего. - Лиллехорн нахмурился: - А я должен был что-нибудь найти?
Очевидно, Мак-Кеггерс ощутил, как что-то поднимается из желудка, потому что резко отвернулся к ведру.
- Перчатки, чтобы удержать скользкую рукоять ножа, - ответил Мак-Кеггерс, когда смог заговорить. - Ножны. Что-нибудь ценное, принадлежавшее жертве. Или мотив. Этот молодой человек не убивал мистера Деверика. Равно как не убивал он и доктора Годвина.
- Доктора Годвина? При чем здесь…
- Не нужно ложных отрицаний. Это тот же убийца, что убил доктора Годвина.
Повисло долгое молчание. Лиллехорн смотрел, как движутся руки Зеда - тряпку в ведро, отжать, стереть кровь, снова в ведро. Лицо Деверика было уже почти очищено.
Когда Лиллехорн заговорил, голос его звучал как пустой:
- Так. Все по домам.
Первым по лестнице вышел Диппен Нэк, за ним Кови. Когда Мэтью двинулся вслед за мистером Садбери, Ефремом и мистер Оуэлсом, Лиллехорн добавил:
- Кроме тебя, клерк.
Мэтью остановился. Он и сам знал, что так легко ему отсюда не выйти.
- Здравствуйте! Здравствуйте! Можно мне спуститься?
Этот голос ни с чем нельзя было спутать - Лиллехорн вздрогнул. Наверху лестницы стоял Мармадьюк Григсби - с закатанными рукавами рубашки, готовый к работе.
- Григсби, вы здесь не нужны. Ступайте домой.
- Простите, сэр, но там наверху жуткое количество народу перед дверью. Я счел своим долгом провести миссис Деверик и Роберта через эту толпу. Свести их вниз?
- Только мальчика. То есть вы его пошлите вниз, а миссис Деверик подержите…
- Главный констебль хочет видеть сперва вашего сына, мадам, с вашего разрешения, - сказал Григсби куда-то за дверь.
В дверях появился Роберт - потрясенный и бледный, глаза опухли со сна, темно-каштановые кудри в беспорядке - и медленно, охваченный ужасом, пошел вниз по ступеням. Григсби держался за него, как бульдог.
- Закройте дверь! - приказал Лиллехорн. - Нет, с той стороны!
- Да, сэр.
Щелкнул закрывшийся замок, но Григсби остался в холодной и с решительным лицом направился вниз.