- Верно, - сказала Софья Федоровна. - Советская власть, власть рабочих. Миронов, ты слушаешь, о чем мы тут говорим?
- Я это и так все знаю, - цедит сквозь зубы Миронов и отворачивается в сторону.
- Соколов, - опять зовет Софья Федоровна и поправляет кружевной воротничок, - скажи теперь нам, кто такие рабочие?
Соколов посмотрел на нее зло, исподлобья. Вот пристала и никак не отстанет!
- Например, - говорит Софья Федоровна, - идут по улице прохожие. Как ты различишь среди них рабочего?
Молчит Соколов. И другие ребята молчат.
- Например, идет гражданин с портфелем. Кто это?
Молчат ребята и смотрят на толстый портфель Софьи Федоровны.
- Это служащий, - говорит Софья Федоровна. - А вот идет человек в кожаном переднике, с молотком на плече. Это кто?
- А кто его знает, - отвечают с задней парты ребята, - наверно, дворник.
Миронов оглянулся и прыснул.
- Миронов! - кричит Софья Федоровна. - Ты у меня сейчас посмеешься в коридоре!
Все стихли.
- Теперь, - говорит Софья Федоровна, - мы будем учиться писать чисто и красиво. Смотрите все!
Взяла мел и застучала по доске.
Все ребята повернули головы - смотрят, как у Софьи Федоровны рука с мелом ездит то вверх, то вниз. И на черной доске выступают большие ровные буквы.
Вдруг скрипнула и приоткрылась дверь. Просунулась голова.
Это Женька Шурук пришел. Опоздал Женька. К середине второго урока явился.
Не видит его Софья Федоровна, выводит большие, ровные буквы.
Подмигнул Женька ребятам, взмахнул книжками и с разбегу нырнул под крайнюю парту.
Сразу шорох пошел по классу. Наклоняются ребята, заглядывают под парты, смеются.
Женька пыхтит и лезет все дальше под партами. Добрался до своего места и вдруг вынырнул, как из воды. Тут только Софья Федоровна повернулась и увидела его. А он уже сидит на месте, как будто с самого начала урока сидел.
Миронов посмотрел на Женьку, потом на Софью Федоровну и опять прыснул со смеху.
- Миронов! - закричала Софья Федоровна. - Встань сейчас же.
Миронов завозил по полу ногами и грохнул изо всей силы крышкой парты. Разве встанешь сразу, когда тебя парта в тиски зажала! Рванулся Миронов и встал наконец во весь рост.
Но и стоять ему тесно. Низенькая у него парта, узкая. Не повернуться в ней.
- Подними голову! - кричит Софья Федоровна. - Слышишь? Не опускай голову.
Опять скрипит дверь.
Это - Маня Карасева. Идет через весь класс на место. Сумкой машет, башмаками топает. Как будто так и надо приходить - к концу второго урока.
Не замечает ее Софья Федоровна.
- Ребята! - говорит она, - доставайте тетради! Вы будете писать. А Миронов будет стоять. Смотрите все на Миронова. Он до конца урока, как свечка, будет стоять, потому что он нам все время мешает учиться.
- А на перемене он опять будет с пером бегать, - сказал кто-то из ребят.
- Ты зачем на перемене с пером бегаешь? - спрашивает Софья Федоровна. - Еще не хватало, чтобы ты глаз кому-нибудь выколол! Ну, давайте, ребята, писать.
Стихли. Миронов стоит и смотрит на доску.
"ВЫРОС МОЩНЫЙ ДНЕПРОСТРОЙ" - большими белыми ровными буквами написано на доске.
- Напишем: "Вы-рос мощ-ный Дне-прострой". Чисто и красиво, - говорит Софья Федоровна.
Кто из ребят пишет, а кто и не пишет.
Соколов даже своей тетради из сумки не вынул.
Наклонился и ножиком вырезывает что-то на парте. Вся парта у него пестрит от узоров, как зебра.
Киссель раскрыл тетрадь, но писать ему нечем: забыл дома вставочку. Водит пальцем по тетради, как будто пишет.
А Маня Карасева, та, что явилась в класс позже всех, достает булку из сумки и начинает есть. Сидит и ест булку.
Чуть ли не у половины класса пересохли чернила. Ребята то и дело встают и ходят к другим партам макать перо в чернила. А Софья Федоровна будто ничего не видит и не слышит.
- Мы не будем торопиться, - говорит она, - мы будем писать чисто и красиво.
И вдруг внизу тихонько звякнул звонок. Опять дядя Вася с колокольчиком из учительской вышел. Не успел он еще как следует затарахтеть на лестнице, как все ребята уже вскочили с парт. Софья Федоровна бросила мел, вытерла платочком руки и рванула со стола портфель. Портфель щелкнул, замок раскрылся. И вместе с тетрадками на стол и на пол посыпались какие-то свертки, корки хлеба, аптечные коробочки и пузырьки.
Ребята вытянули шеи - разглядывают. Кое-как сгребла Софья Федоровна свое добро и запихала обратно в портфель. Потом поправила прическу и медленно пошла к двери.
III
В школе кончился последний урок. Ребята повалили на улицу. Ежатся, корчатся от холодного ветра. Засунули сумки под мышки, запрятали руки поглубже в карманы, и скорей по домам - кто в какую сторону.
Один Миронов в своем жар-жакете стоит посреди дороги на ветру. И хоть бы что! Только щеки у него покраснели. Стоит, ждет Соколова. Вот и Соколов. Со школьного крыльца спускается вперевалку. За ним шлепает тяжелыми калошами маленький Киссель.
- Миронов! - кричит Соколов. - А Кисселю можно с нами идти?
- Пускай идет, - говорит Миронов, - мне не жалко.
Отправились втроем. Прямо посреди дороги идут. Будто на тротуаре им тесно.
Киссель и десяти шагов не прошел, как уже вытащил из кармана рогатку. И запрокинул голову в мохнатой шапке: смотрит, нет ли где воробья на дереве.
На углу ребятам встретился Женька Шурук.
- Эй, - кричит. - Куда вы?
А Киссель ему отвечает:
- За переснимательными! К Пилсудскому!
- К Пилсудскому? - кричит Шурук.
Обмотал потуже шею теплым шарфом, сумку под мышку - и за ними бегом. Догнал. Пошли вчетвером.
К Пилсудскому школьники всегда компанией ходят. Покупает один, а ведет за собой целую ораву.
Вышли на площадь к собору. У калитки церковного сада остановились, заспорили. Женька Шурук хочет идти по Главному проспекту, а Миронов, Соколов и Киссель не хотят по Главному, хотят через церковный сад. А то если пойдешь по Главному, так Шурук будет все время останавливаться и вывески читать. Не пропустит ни одной вывески, ни одной докторской дощечки на дверях. Сначала просто прочтет, а потом еще в обратную сторону: "Булочная - яанчолуб". "Починка часов - восач акничоп".
Из-за этого и не хотят ребята идти по Главному, толкают Женьку в калитку церковного сада.
Насилу втолкнули. Идут под большими деревьями, по широкой аллее.
Хорошо бывает в саду, когда листья на деревьях еще только начинают желтеть и краснеть. А нынче их сразу хватило ранним холодом. Побурели они и скорчились. И так быстро начали падать, что за один день осыпался весь церковный сад, стал голым и черным.
- Смотрите! - оглядывается по сторонам Соколов. - Мы одни тут.
- А кто в такой холод гулять сюда пойдет? - отозвался Шурук.
- И день не банный, - говорит Миронов.
В банный день церковный сад полон народу. По всем аллеям туда и назад проходят люди с тазами и мочалками. А у калитки, присев на корточки, торгует вениками старая, сморщенная бабка.
Но сегодня никого нет - ни бабки, ни людей с тазами.
На повороте аллеи прибита к дереву доска. Шурук останавливается и начинает читать вслух:
- "Строго воспрещается лежать на траве, пасти коз и коров".
Потом читает то же самое с конца:
- "Ворок и зок итсап еварт ан…"
- Вот! - кричит Миронов. - И тут нашел чего прочитать!
- Эй! - вдруг окликнул ребят Киссель и показал на кусты.
За кустами на низкой скамье сидит человек в грязном парусиновом балахоне. Лицо у него серое, одутловатое. Кожаная шапка, как старушечий капор, закрывает и уши, и щеки, и лоб. Он сидит сгорбившись, смотрит не мигая в кусты и медленно жует хлеб.
- Директор свежего воздуха! - прошептал Соколов.
- Он… - сказал Киссель тоже шепотом. - Ох, и страшный же! Он у нас на Гражданской к одним в сени забрался. И давай прямо из ведра холодной водой умываться. А те как перепугались, дверь на крючок, а сами по углам попрятались.
- А чего испугались? - сказал Миронов. - Ведь он спокойный, никого не трогает. Вот давайте пройдем мимо него.
- Зачем? - прошептал Киссель.
- А так, посмотрим на него. А ты боишься?
- Да нет… - сказал Киссель вполголоса. - Я-то не боюсь…
Вдруг директор свежего воздуха сунул в мешок обглоданный кусок хлеба и медленно встал со скамьи. Огромный, опухший, грязный.
Ребята так и замерли на месте, а потом все разом, как по команде, пустились удирать по аллее. Позади всех бежал Киссель, теряя и подхватывая калоши.
Через маленькую калитку в самом дальнем конце сада ребята выбежали на улицу к почте.
Здание почты старинное, желтое, каменное. Хоть и с колоннами, а всего один этаж.
Через окна все видно: служащие разбирают пакеты и накладывают на них печати, народ с письмами толчется перед частой проволочной сеткой, в углу за маленьким столиком сидит сгорбившись старушка и пишет адреса на конвертах.
Крыльцо почты выходит прямо на бульвар. На бульваре четыре скамейки. И вдоль дорожки стоят молодые деревья.
Никогда не распускаются листочки на этих деревьях. Не растут, а как сухие палки торчат деревья.
Будка Пилсудского тут же, около почты. Примостилась на углу, у самой дороги. Когда по дороге телега едет или грузовик, она вся трясется.
За лето пропылилась будка насквозь. Стоит вся бурая. Стекло темное, мутное.
К стеклу прильнула румяным, глянцевитым лицом пучеглазая кукла и пачка конвертов. приклеилась.
А что на полочках лежит, этого уже никак не разглядеть.
Никого сейчас нет возле будки. В такой холод покупателей у Пилсудского мало.
Подошли ребята, заглядывают в закрытое окошко - торгует ли нынче Пилсудский.
Тут он! Сидит и не движется. В серой барашковой шапке. Воротник поднят.
Как неживой, сидит среди своих ящиков, пакетов, пачек. Лицо темное, обветренное, все в морщинах. Окоченел, видно, от холода.
Соколов шепчет:
- Миронов, стукни в окошко.
Стукнул Миронов раз, другой. Зашевелился Пилсудский, приоткрыл окошко и выпучил на ребят рачьи глаза с красными жилками в белках.
- Это кто? Гражданские?
Кивают головой ребята, улыбаются Пилсудскому. А Соколов спрашивает:
- Переснимательные есть у вас или нет?
- Найдутся, - говорит Пилсудский. А потом высунул голову из окна и спрашивает: - А вы с какого конца Гражданской? С бугров или из-за канавы?
Переглянулись между собой ребята.
- С бугров, - говорит Миронов.
- С бугров? - Пилсудский приподнялся и скрипнул деревянной ногой. - А кто из вас новый фонарь на Гражданской высадил?
Так и отшатнулись от будки ребята.
- Не знаем, - говорит Киссель.
- Не знаем, - говорит Соколов.
А сами пятятся от будки. Один Шурук стоит столбом. Красный весь, как пучеглазая кукла в окошке.
- Не знаете? - спрашивает Пилсудский. - Ну так я знаю! Я все видел!
- Да что вы на нас наговариваете? - говорит Шурук. - Почем мы знаем, кто у вас фонари бьет? Я и на улицу тогда не выходил, когда фонарь на Гражданской разбили. У меня тогда горло болело. Я и в классе в тот день не был. Правда, Киссель?
Оглянулся Шурук, а никого из ребят у будки уже нет.
Бегут по бульвару, мимо почты. Впереди бежит Киссель, держит в руках калоши. За ним переваливается Соколов. А сзади шагает Миронов, гребет на ходу руками.
- Погодите, это вам даром не пройдет! - крикнул Пилсудский.
И защелкнул окошко.
IV
Еще летом по городу разговоры пошли, что учительницу Софью Федоровну скоро уволят из школы. И ребята ждали, что вот с начала занятий придет к ним в класс какая-то новая учительница. И все будет по-новому. Может быть, лучше, а может быть - и хуже.
Но, видно, на место Софьи Федоровны еще никого не нашли. Софья Федоровна по-прежнему каждый день является в класс со своим туго набитым портфелем. И пишет на доске ровными белыми буквами.
А Миронов каждый день свечой стоит.
Другие ребята чего только не делают, а она их будто и не видит. Одного только Миронова всегда видит. Наверное, потому, что он всех больше, да еще на первой парте сидит. Как пожарная каланча, торчит Миронов перед самым ее столом.
Это еще ничего - стоять в классе во время урока. А вот раз велела Софья Федоровна Миронову стоять посреди класса на перемене.
Кончился урок. Ребята из всех классов высыпали в коридор. Гомон. Пол дрожит под ногами.
А Миронов стоит один посреди класса.
Форточка открыта, по полу бумажки летают. На доске четыре слова не стертые остались:
"ПЛЕТЕТСЯ РЫСЬЮ КАК-НИБУДЬ"
До чего скучно в пустом классе торчать! Сил нет звонка дожидаться - так скучно.
Но что поделаешь? Нужно стоять, пока Софья Федоровна не отпустит, а то еще в другой раз поставит свечкой в коридоре на виду у всех или около учительской.
Скрипнула дверь. Может, это уже Софья Федоровна? Нет, не она. Это маленький Киссель и еще четверо.
Тихонько вошли ребята и остановились около Миронова. Смотрят, как он стоит, шепчутся.
Нахмурился Миронов. И, чтобы не видеть ребят, уперся подбородком в грудь. Смотрит себе на сапоги.
Вдруг Киссель дернул его за рукав и отскочил. Глядит искоса на Миронова. Что он с ним сейчас сделает? Ничего. Миронов даже не шевельнулся. Не посмотрел даже в его сторону.
Тогда опять начинает Киссель к Миронову подбираться. Съежился весь и неслышно ступает - сначала на пятку, потом на носок. А сам на ребят хитро поглядывает, ребята притихли.
Подкрался Киссель и толкнул Миронова сзади. А сам опять в сторону. Не двигается Миронов, точно его гвоздями к месту прибили. И даже головы не поднимает.
Тут уж совсем разошелся Киссель. Схватил со стола вставочку Софьи Федоровны. Подкрался к Миронову сзади и тихонько кольнул его в спину пером.
Миронов вдруг разом повернулся. Сжал зубы и с размаху ударил Кисселя в плечо.
Кисселя так и отбросило. Полетел он на пол, ладонями шлепнулся. А другие ребята разбежались от Миронова в стороны, чтобы и им не попало. Он, когда рассердится, себя не помнит.
Поднялся Киссель с пола, поднес к глазам кулаки и заревел во весь голос. А в это время как раз звонок прозвенел. Громко ревет Киссель, а звонок звенит еще громче.
Ребята из коридора всей толпой разом ворвались в класс. Шаркают ногами по полу, хлопают крышками парт. Один на подоконник влез, чтобы закрыть форточку. Другой вытирает мокрой тряпкой доску.
Только Миронов по-прежнему стоит посреди класса. Красный весь, как будто его огнем обожгло.
А Киссель уткнулся лицом в свою парту и все ревет да ревет.
- Тебе что - опять попало? - спрашивает Кисселя Соколов.
Киссель ничего не ответил. Потом вдруг поднял голову, посмотрел на Миронова и проревел:
- У… у, кабан. Сейчас все расскажу… Софье Федоровне!
- Вот какой, - сказал Шурук. - Когда сам кого-нибудь, так ничего. А если его кто, так сразу реветь и жаловаться.
- Аван-тю-рист, - пробормотал Миронов и отвернулся.
- А вот и скажу-у, - хнычет Киссель, - весь урок опять стоять будешь!
Стихли. Миронов покосился на дверь. Кто-то мимо Дверей прошел. Нет, это не Софья Федоровна. Всегда она опаздывает, а на этот раз, видно, и совсем про свой класс забыла. Из коридора не доносится ни звука, везде в классах давно уже идут уроки, а ее нет.
Вдруг внизу хлопнула дверь. Это уж наверно она! Из учительской выходит… Сейчас начнет подниматься по лестнице, медленно переступая со ступеньки на ступеньку, со ступеньки на ступеньку… Но шаги глухо прозвучали внизу и затихли где-то в нижнем коридоре. И больше опять ни звука.
Былинка на последней парте вздохнула и говорит:
- И чего это она опять застряла там в учительской!
- В учительской? - сказал Шурук. - А ее, может быть, и нет в учительской.
- Как! - удивилась Былинка. - А где же она может быть?
- Взяла да и ушла к себе домой. Забыла, что еще четвертый урок у нее остался.
Тут ребята вскочили, зашумели.
- Ну, тогда и мы домой пойдем. Чего же тут сидеть зря!
Соколов вытащил сумку. Торопливо сует в нее тетради, книжки, пенал. Другие ребята тоже стали собираться.
- Да погодите вы! - кричит Былинка. - Нужно же узнать, ушла она или не ушла.
- Ну, иди, - кричат ребята, - узнавай!
Былинка выбежала из класса. Осторожно, на цыпочках пробежала по коридору мимо плотно закрытых дверей классов и спустилась по лестнице.
Учительская в нижнем этаже. Это большая, тихая комната. На стенке круглые часы. В печке потрескивают дрова. Сквозь стекла шкафа смотрят широкие позолоченные корешки книг. Былинка много раз бывала в учительской. Софья Федоровна ее туда то за платком посылала, то за книгой забытой.
Подошла Былинка к дверям. Слышит голоса. Один голос густой, спокойный, ровный - это заведующая. Другой голос резкий, тоненький - это Софья Федоровна.
Заведующая говорит громко, раздельно. А Софья Федоровна быстро-быстро, точно захлебывается.
Былинка отворила дверь. Сразу замолчали обе. Стоят под круглыми часами у стола. А у окна - какая-то посторонняя женщина в темном платье. Рассматривает что-то на школьном дворе.
Былинка подождала минуту, а потом спрашивает:
- Софья Федоровна, урок у нас будет?
Софья Федоровна ничего не ответила. Только стала растерянно перебирать что-то у себя в портфеле. А из портфеля посыпались на стол тетрадки с диктовкой, которые она давно отобрала, да все не успевала проверить, за тетрадками какие-то свертки, за свертками - корки, баночки, коробочки, весь хлам, который она всегда таскает с собой.
- Да, - ответила за Софью Федоровну заведующая, - урок у вас будет.
Былинка тихонько притворила дверь и побежала вверх по лестнице.
- Будет урок! - крикнула Былинка, вбегая в класс. - Это ее заведующая в учительской задержала! Пробирает за что-то. А урок будет!
Ребята опять вытащили из сумок книжки и разошлись по своим местам.
Но прошла минута, другая - целых пять минут, а в коридоре все еще не слышно шагов. Соколов опять вскочил с места, а за ним и другие ребята.
- Давайте пока в "стуканы" играть! - закричал Соколов.
Он провел на полу длинную черту мелом и бросил на нее тяжелую медную пуговицу.
Мальчики стали играть в "стуканы". Только один Миронов не играл. Он сидел на своем месте, высунув из-под низенькой парты длинные ноги. Наверно, он так устал стоять свечкой, что рад был теперь даже своей тесной парте.
Вдруг настежь распахнулась дверь.
Вошла заведующая, а за ней не Софья Федоровна, а та посторонняя женщина, которую Былинка видела в учительской.
Ребята так и посыпали на места. Толкаются в проходах между партами, торопятся сесть.
Заведующая хмуро посмотрела на меловую черту, на ребят, но ничего не сказала.
Стоит, ждет, пока совсем тихо станет.
А в классе, как нарочно, то одна скамья скрипнет, то другая. То крышка парты грохнет, то книги на пол посыплются.
И вот наконец тишина.
- Ребята, - говорит заведующая, - Софья Федоровна у вас больше преподавать не будет. Я привела к вам новую учительницу. Ваша новая учительница - Екатерина Ивановна.