- Безупречен, да? - довольно произносит тетя, вернувшаяся из кухни с двумя чашечками кофе.
Марьяна быстро-быстро кивает.
- Увидев его в витрине, я сразу поняла, что это как раз то, что надо. И только боялась, тот ли размер.
- И взяла самый большой, прямо как на слона?
- Просто не знаю, какой это размер. Не посмотрела. Но сразу представила на тебе эту обновку и не хотела рисковать, боялась, что свитер продадут, пока я узнаю твой объем. Потому что на этот раз я была уверена, что это - прямо на тебя. Ну, теперь пойдем пить кофе.
- Кофе?
- А ты не любишь кофе? Если хочешь, я сделаю чай. Это очень просто и быстро. Но я думаю, кофе тебе - придется по вкусу.
Марьяна тоже так считает. Кофе как-то идет к этому свитеру, и к этим, по-новому причесанным, волосам, ко всей новой Марьяне, которая усаживается напротив тети. Нет, черный кофе ей очень нравится, даже если он и не так вкусен на самом деле.
- Ну вот, а теперь поболтаем, как и положено двум женщинам, когда они вдвоем пьют кофе.
Марьяна выжидающе смотрит на нее. С тетей они разговаривают часто, с тех пор как она себя помнит, но "поболтать" - это уже нечто новое. Кроме того, в обычных их разговорах участвуют Данка и Пип. Марьяна немножко смущена, но, правда, сегодня она рада, что их тут нет.
- Эта ваша красотка с художественным беспорядком на голове дарит свою драгоценную привязанность какому-нибудь одному или, скорее, всем мальчикам подряд, но этот один особенно ее отличает, не правда ли?
Марьяна кивает, продолжая помешивать ложечкой кофе и не подымая головы от чашки.
- Пусть кофе немножко отстоится, - советует тетя, - а то будет скрипеть на зубах. Некоторым это безразлично, но я не люблю. Расскажи мне что-нибудь об этом мальчике.
- Ну он такой… правильный. Знаешь, его не выбрали старостой, а ему наплевать. То есть совершенно.
- А сначала он хотел, чтобы его выбрали?
- Ему и тогда было безразлично. Но большинство ребят голосовали за него.
- А что же произошло?
- Либа сама хотела быть старостой и классная тоже. Они сказали, что, мол, отец Мартина, ну, в общем, он вечно со всеми спорит, понимаешь? Но только когда прав… Только… Ты понимаешь?
Тетя хмурится.
- Понимаю, - отвечает она.
- Ну и в конце концов Мартина не выбрали. То есть выбрали, но он все равно не староста. А ему было безразлично. Но он слышал из коридора, о чем говорили в классе…
- … И это ему тоже было безразлично, да? Ну, разумеется.
Марьяна кивает.
- Видишь ли, если человек назначен старостой и работает - это одно. Но если староста ничего никогда не делает, то и окно вставлять все равно приходится Мартину… Возьмет у Либы счет от стекольщика - и сам все сделает.
- А вы разбили окно? - спрашивает тетя. Ей хочется во всем разобраться.
- Ну да. И Мартин хотел его застеклить, а Либа отобрала у него счет от стекольщика. Вроде бы для порядка, чтоб все классные документы лежали у нее. Как у старосты.
- Ну довольно. Я уже представляю себе эту вашу Либу. И Мартин окно все равно застеклит, чтобы все это видели…
- Нет, не для того, чтобы видели, а чтобы стекло там было, пока классная не учинила скандала.
- Ты уверена?
- Конечно.
- Очень славно. А сидя в коридоре, он слышал, о чем говорила ты?
Марьянка кивает головой и снова наклоняется к чашке с кофе.
- Ну тогда все отлично, ты не находишь?
- Не знаю…
- А потом он тебе что-нибудь сказал?
- Сказал, что я псих.
- И верно ведь, а?
Марьяна смотрит на тетю в упор. Если бы Мартин рассуждал так же, как она…
- Он понимает, что ты очень нормальный псих.
Марьяна густо краснеет.
- Знаешь, у него просто мировой папа, - быстро добавляет она.
- Ты с ним знакома?
- Нет.
Тетя кивает.
- По-моему, Мартин - молодчага. Конечно, я могу ошибиться. Случается и такое. Но в следующий раз, когда появится эта ваша красавица и вы будете беседовать, ты не исчезай и не теряйся.
- Да не могу же я…
- Вот именно можешь. Спокойно оставайся и веселись вместе с ним и с этой красавицей. Ты, наверное, знаешь мудрую поговорку: кто бежит, тот проигрывает.
- А я думаю… - произносит Марьяна неуверенно.
- …наоборот? Это тебе просто кажется. Заруби себе на носу. Если Мартин что-нибудь стоит, он со временем оценит, что за фрукт эта Марьянка.
- Да.
- И это будет как раз то, что нужно. Вот только большинство мужчин долго раздумывают, прежде чем сделать правильный вывод, с этим тоже приходится считаться. Ты не надейся, что он с первого взгляда обо всем догадается. Но перед красавицей не пасуй. Нет оснований.
- А если есть?
- Нет, - строго говорит тетя. - А если в этот раз не выйдет, то выйдет в следующий - и наверняка. А потом возникнут новые трудности. Это как с бельем. Только выстираешь - нужно гладить, выгладишь - нужно чинить. Так уж заведено. И хуже всего - не начинать. И если когда-нибудь ты подружишься с Мартином или с кем еще, то поймешь, что не такое уж он совершенство, как это тебе сперва представлялось. И это вовсе не причина для того, чтобы убегать. Вот если убедишься, что ошиблась в человеке на все сто, тогда другое дело. Но лучше, чтоб рядом постоянно был кто-нибудь; пусть даже он тебя сердит иногда, потому что не иметь вообще никого, кто бы тебя мог огорчать и сердить, - очень тяжело. По крайней мере, теперь я так думаю. Потому что идеальные люди на этом свете как-то не приживаются. Вот какие дела.
После такой тирады тете хочется закурить, но у нее отчего-то не получается. Может, барахлит зажигалка или дрожит рука. Марьяна берет зажигалку и зажигает сама.
- Спасибо, - благодарит тетя, выпуская дым.
- У тебя ведь есть мы, чтоб портить нервы, - несмело напоминает Марьяна.
- Это правда. Не каждому выпало счастье рядом иметь такого психа, кто ради тебя бросил бы свои заботы и начал заниматься твоими проблемами. Знаешь, теперь во всем мире страшная нехватка таких вот психов. А у меня их - целых трое. Видно, ваша мама умнее поступила, чем я, и ни от каких трудностей не убегала.
"Собственно, мама вообще ни от чего не убегает, - думает Марьяна, возвращаясь домой, - даже от Файтовой. Даже от Борживоя Супчика. От папы, наверное, ей удирать было не к чему. Папа молодчина. Но если бы вблизи вертелась какая-нибудь красотка, красивее, чем наша мама, - даже если бы маме это просто показалось, она все равно бы не убежала. Не убежала мама и от них, троих ребятишек. Мальчишка, который с теннисными туфлями в руках бежит навстречу Марьянке, ни с того ни с сего вдруг останавливается; покрутив пальцем у виска, недоуменно произносит: "Ну и псих". И Марьянка понимает, отчего это он так. Она рассмеялась вслух, представив себе, как они втроем гонятся за мамой, чтоб она от них не удрала. Мальчик стоит на месте, и Марьянке кажется, что он рад бы заговорить с ней, хотя он показал, что у нее в голове шариков не хватает. Марьяна идет своей дорогой, размахивает на ходу сумкой, в которой теперь вместо книг лежит ее старый свитер. Новый уже надет, и Марьяна чувствует себя смелее; повернувшись, словно невзначай, краешком глаза наблюдает, там ли еще мальчишка. Там. К своему собственному изумлению, Марьяна оборачивается к нему и машет рукой. Мальчишка рад. Он тоже машет Марьяне и кричит: "Привет!"
"Где-то здесь, - вспоминает Марьяна, - мы свернули, когда шли искать пропавший велик. Ну и глупость". Марьянка смотрит на соседнюю улочку - а там шагает Ярда собственной персоной. Он не один. Возле него шлепает какой-то карапуз, наверное лет пяти, черноволосый и невообразимо грязный, со смешно оттопыренными ушами. Марьяна делает несколько шагов - и вот уже идет за ними следом. Она не боится, что они ее обнаружат, потому что она идет позади, а кроме того, они увлечены разговором.
- А ты будешь мне его давать? - спрашивает малыш.
- Конечно.
- А какой он? Тебе его папа купил?
Последний вопрос Ярда пропускает мимо ушей, но малышу это неважно. Все равно его интересует что-то другое.
- Он очень прыгучий, - расписывает Ярда.
"Прыгучий?"
- И зеленый с красными горохами.
"Ну да", - вспоминает Марьяна.
- И все вместе мы тоже пойдем поиграем?
- Ну конечно, Шиша, - обещает Ярда.
Шиша? Или Риша? Марьяна никак не может толком это припомнить. Скорее, Риша. Но парнишка и впрямь похож на шишку.
- А ты не станешь играть с одними большими?
- Сказал, с тобой - значит, с тобой.
- А ты не можешь мне его прямо теперь показать? Хоть на минутку?
Они дошли до края тротуара. Мальчишка протягивает Ярде свою маленькую грязную ручонку, и тот берет ее в свою, оглядывается осторожно по сторонам, словно это и не Ярда вовсе, а Пип, и переводит карапуза через улицу.
- Знаешь, - говорит он, - возьми его себе. Играть мы будем вместе, но пусть он будет у тебя. А ты иногда будешь мне давать его поиграть.
- Взять? Мне?..
Марьяна видит, как мальчишка останавливается с открытым от удивления ртом и смотрит на Ярду.
- Так прямо и мне?
Окно вымыто, и вся кухня приведена в порядок. Эту уборку после ухода пани Файтовой произвели Данка с мамой.
- Мы очень старались, - скромно сообщает Данка. - Знаешь, от пани Файтовой мы научились кое-чему. Мы не то, что ее невестка.
- Невестку пани Файтовой, - торжественно объявляет Пип, - нужно наградить медалью за стойкость. За то, что она до сих пор еще не сбежала с этой их дачи.
- И мама тоже вполне заслуживает награды, - замечает Марьяна.
Рассуждение девятое
Нам хорошо, даже если нам плохо. Потому что, где бы мы ни были, мы возвращаемся к себе домой. Или к теге. У нас есть с кем поделиться, что нам плохо. А может, нам и говорить об этом не надо. Я надеюсь, вы согласны, что наша мама и тетя - лучше всех. И каждая - по-своему. Наша мама, например, хоть голова у нее целиком забита заботами о нас, еще находит силы помогать пани Файтовой. И не просто так, чтобы сунуть подачку - какие-нибудь десять крон. Это каждый сумеет. А тут пани Файтова может похвастаться соседкам, как она работает и что без нее хозяйка словно без рук. Кстати, могли бы вы предположить, что еще сегодня, в обед, мама с Пипом будут так весело смеяться? А потом - вы и сами видели… как пани Файтова сегодня снова нам помогала.
Ярда… Мне что-то не хочется о нем и думать. Вот ведь если уж кому по-настоящему плохо, так это Ярде. Ему некуда деться. Нет, жить ему есть где. А вот деваться некуда. Сегодня я встретила его с этим карапузом. Может, к Ярде сроду никто так хорошо не относился, как он к этому мальчугану. А мяч, который он ему подарил, я ручаюсь, - это тот самый мяч, что пани Комарекова отобрала у Анежки. Но мне на это - тьфу! Ярда боится исправилки, потому что там одни драчуны, а он и драться-то как следует не умеет. Ясно, что он предпочел бы мальчишкам из исправилки не попадаться. Но, видно, все равно он туда угодит, потому что ему уж на все наплевать. А если ему па все наплевать - значит, он опять чего-нибудь выкинет. Увы, но это так.
Чуть было не забыла - мне нужно еще кое-что добавить на тот листок, который я буду перекладывать из одной юбки в другую (помните?). Да, не забывать приходить и надоедать тете. Потому что пока еще она нервничает у себя в редакции, но может случиться, что у нее останется одни мы.
По-моему, теперь об этом никак нельзя забыть. Но, может, с возрастом люди на самом деле так разительно меняются, что сами на себя становятся непохожи?
Неужели тетя думает, что я тоже когда-нибудь изменюсь? У меня отшибет память или еще чего… Иначе как же она могла предположить - "этот" Мартин или кто "другой"? Мартин ведь все-таки лишь один: именно этот.
Спорим, что не заберешься!
- Я тоже еду, - объявляет Данка. Она поджидала нас в парке и издалека наблюдала, как все обсуждают новость. Она знает какую.
- Вы тоже идете в поход в ближайший четверг, а не в следующем месяце. В шестом "А" карантин, поэтому мы идем вместо них.
- Угу, - отзывается Пип.
- А ты думаешь, мама тебя отпустит? - спрашивает Марьяна.
- А вас?
Этого, конечно, никто с уверенностью сказать не может. Собственно, они даже сами не знают, хотят они этого или нет. Сидят на постелях и слушают, как в гостиной папа с мамой обсуждают этот вопрос. И не понимают ни слова. Их дом старый, и стены у него толстенные. Но если знаете людей так хорошо, как маму и папу, то понять можно. Папа ужинает, порой раздается стук вилки, и вдруг - тишина. Значит, мама что-то готовится сообщить. Начинает она абсолютно спокойно, как будто хочет просто рассказать, чем дети занимались целый день, и словно случайно - хотя даже через стену чувствуешь, что никак это не случайно и не мимоходом, - добавляет, что в школе затеяли поход, но что это, разумеется, для нас полная бессмыслица.
Некоторое время в столовой царит молчание. Папа отвечает маме очень тихо. Может, в это время он еще просматривает какую-то книгу и маму слушает вполуха? Так только, кивнул для порядка - и теперь уже решено, что дети никуда не поедут? Внезапно все трое понимают, что папа уже довольно давно рассуждает вслух, только очень тихо, так, что начало они прослушали. Теперь он говорит более отчетливо. Никто ему не отвечает, но дети совершенно явственно представляют маму, сидящую рядом с ним. Вид у нее очень несчастный.
- Может, сказать им, что так и быть, мы не поедем? - шепчет Данка.
Пип с надеждой смотрит на нее, но Марьяна вертит головой. Это можно сделать и завтра. А теперь они ведь спят.
Скрипит стул. Мама поднялась и расхаживает по комнате, объясняя ясно и понятно, почему все трое в этом походе непременно погибнут.
Не погибнут. Папа даже не особенно старается это доказать. Он просто твердит одно и то же: не погибнут.
Голос мамы уже дрожит от сдерживаемых рыданий. Ярда наверняка искалечит Пипа.
Не искалечит. Следует убедительная речь. Но маму она не убеждает. Ее ответ доносится через стену, как вздох. Может, так оно только показалось. Но вот снова говорит папа. А маму уже не слышно. Как будто ее нет. Но она стоит там как столб и смотрит на папу. Либо в окно. Либо просто в никуда. Иногда она так делает.
Вот скрипнули двери. Может, мама рассердилась и уходит? Нет. Поворачивает ключ в шкафу. Так. Несет показать папе Пиповы брюки. "Совершенно никуда не годятся. Посмотри…"
Папа молчит. А потом принимается снова толковать то же самое. Только теперь он ходит по комнате. Мама молчит.
Дальше так дело не пойдет! Это всем ясно и понятно. Так же как и то, что папа испугался, почувствовал, что чересчур разгорячился. Теперь он успокаивает маму. Мама время от времени что-то шепчет ему.
Но вдруг папа умолкает. Потому что мама кивает в знак согласия. Как ни странно, но это отчетливо слышно. Папа уже что-то добродушно бурчит, потом щелкает выключатель настольной лампы. Папа снова уставился в книгу. Мама - в никуда. Значит, мы идем в поход.
- Добавь еще бутербродов, мама, - говорит Данка. - Не жалей. Мы проголодаемся.
- А не будет вам плохо?..
- Да с чего?
- Пусть Пип возьмет порошок, - вспоминает мама. - А то его укачивает в автобусе.
Данка никак не может припомнить, когда Пип в последний раз ездил в автобусе, и, конечно, она бессильна вообразить, что ему там было плохо, но мама уже торопливо роется в ящиках, ищет порошки. И разумеется, не находит. Никто в доме отродясь в них не нуждался.
- Но они где-то тут, - твердит она.
Марьяна помогает искать. Сумка для провизии висит у нее на плече; вот она нагнулась над самой нижней полкой, и на бутерброды пролился лимонад из плохо завинченной бутылки. Хлеб мокрый. Мясо тоже. Булка превратилась в кашу. Мама в отчаянии бежит в кухню делать новые бутерброды. Данка вытирает Марьянин плащ.
- Как будто вместо дождя на тебя с неба падал сироп, - отмечает она.
- В эту сумку хлеб уже не положишь, - беспомощно сетует мама. - Он тут же намокнет.
- Я возьму сетку, - решает Марьянка. - Как будто иду за покупками.
Конечно, сумка через плечо выглядела отлично и была так удобна! Но ничего не поделаешь. Рок. Девочка помалкивает, что у нее мокро в ботинках. И липко. Мама стоит на лестнице и смотрит детям вслед.
- Всего хорошего! - хором кричат все трое.
Мама не отвечает. Шепчет что-то. Марьяна предпочитает не оглядываться на нее. Но сейчас, так же как и раньше, через стену детской, им передаются ее думы: мама боится, как бы с ними чего-нибудь не произошло… еще свалятся откуда-нибудь.
Марьяна еле переставляет ноги. Может, потому что прилипают подошвы?
На углу улицы показался Вашек. Он как-то странно размахивает сеткой. И сумка для провизии тоже висит у него через плечо.
- Что это ты на себя навешал? - интересуется пан учитель.
- В сумке у меня компас и бинокль. Компас мой. Бинокль папин, - объясняет Вашек.
- А в сетке?
- Еда. Есть ведь все-таки нужно.
- Кого мы теперь ждем? - недовольно спрашивает Беранкова.
Она уже сидит в автобусе и нетерпеливо оглядывается.
- Да этих троих, - отвечает пан учитель Штёвичек и опускается рядом с ней. Он хочет немножко отвлечь ее внимание. - Да невозможно, чтоб все трое вдруг заболели! Вчера ведь были в школе. Подождем минут пять.
Остальные предпочитают ждать на улице. Все волнуются, все в нетерпении.
- Ну как, Ярда, ты уже решил вернуть велик? - любопытствует Анежка, чтобы убить время.
- Папа сейчас у нас в командировке. А как вернется, то сходит в полицию, - сообщает Павел.
- Ты лучше серьезно подумай, не вернуть ли, пока не поздно, - спокойно советует Катя. - Все равно он тебе надоест, раз ты на нем не катаешься, - иначе тебя вместе с великом давно бы схватили.
Все с интересом ждут, как Ярда выпутается. Но, ко всеобщему удивлению, он отвечает совершенно спокойно.
- А как он может мне надоесть, если его у меня уже нет?
- Так он у тебя был! - ошеломленно восклицает Павел, как будто такого ответа он вовсе не ожидал. - Где же он теперь? Куда ты его дел?
- Продал, - сообщает Ярда и внимательно разглядывает Павла.
- Кому?
- А это уж не ваше дело.
- Ну, полиция дознается, - говорит Катя.
- Еще бы! За сколько же ты его загнал? - хрипло спрашивает Павел.
- За три тыщи.
Все переглядываются.
- Брось, Ярда, не дури, - говорит Вашек. - Велосипед никогда не стоил больше тысячи четыреста.
- Так, значит, я его не продавал, - отвечает Ярда и садится в автобус.
Ребята изумленно глядят ему вслед.
- А может… может, он и не крал его вовсе? - заикается Анежка.
- А кто же тогда? У нас больше никто не крадет, - говорит Катя. Тем самым вопрос этот для нее исчерпан. В дверях появляется пан учитель.
- Садимся, - приглашает он, подталкивая Вашека в автобус.
Пани Беранкова сидит на переднем сиденье. На ней непромокаемая штормовка и высокие на шнурках ботинки. К спинке сиденья прислонена ее тросточка, изукрашенная металлическими бляхами. Вашек со своими узлами останавливается на ступеньках, загораживая всем проход. Разглядывает палку.