Однажды в Крикуны, занятые фашистами, прикатила телега с тощим, как аршин, возницей и таким же тощим спутником возницы - пареньком лет тринадцати-четырнадцати. Полицаям, перехватившим телегу у въезда в село, она показалась подозрительной. Да и не мудрено. На телеге, закутанная в одеяло, лежала какая-то фигура, похоже человеческая, не подававшая к тому же признаков жизни. Решив, что дело не ладно, полицаи подхватили коней под уздцы и доставили к дому, где была расквартирована комендатура.
На крыльцо вышел немецкий комендант - тучный, лысый, с глазами усталыми и жестокими.
Выслушав переводчика, приказал снять одеяло. Полицаи выполнили распоряжение и - опешили: перед ними лежал... женский манекен.
Тощий возница угодливо улыбнулся.
- Что есть это? - спросил комендант.
Улыбка у возницы стала еще угодливей.
- Их ист портной, - ткнул он себя пальцем в грудь, - портной. То есть я...
Из дальнейших расспросов выяснилось, что портной Семен Слива, из украинцев, проживавший в одном из сожженных сел и трудившийся в районном ателье, оказался, по причине войны, без работы и желает иглой и аршином послужить великой немецкой армии.
- Гайль Хитлер!
Комендант снисходительно усмехнулся и приказал распорядиться судьбой портного-добровольца старшему полицаю, представителю местной власти в Крикунах.
Семена Сливу допросили, сочли благонадежным и разрешили обшивать немецкое воинство.
Как-то утром в мастерскую пожаловал сам комендант и приказал в один день сшить ему мундир. Комендант ждал важных гостей. Ввиду этого, должно быть, он приказал с наступлением ночи расстрелять группу партизан, томившихся в тюрьме-больнице. Об этом Семену Сливе поведали полицаи, забегавшие к портному "на огонек" - выпить водки.
- Будет сделано, - сказал портной.
Большой Ганс, как звали полицаи коменданта и немцы пониже чином, ушел, а спустя час занялась и сгорела дотла рига, принадлежавшая одному из подмастерьев Семена Сливы - Пантелею Сухоногому.
В Крикунах поднялась легкая паника.
Капитан приказал найти и примерно наказать виновника переполоха. Им оказался малолетний сын Пантелея, и право расправы было доверено отцу.
Ну и визжал же Пантелеев сын, когда отец "выхаживал" его в избе ременным кнутом! А выбежал на улицу - странное дело, - будто и не был бит.
Впрочем, на это никто не обратил внимания.
Наконец, свечерело. Село ощетинилось штыками дозоров: попробуй проползи. Но, кому надо было, проползали. Ужом, змеей, ящерицей, зайцем, лисой, рысью, кошкой проскальзывали под носом у немецких часовых и огородами пробирались к избе, в которой портняжил Семен Слива. Сигнал, поданный сожженной ригой, сделал свое дело.
В десятом часу пожаловал сам Большой Ганс.
В избе, озаренной трехлинейной лампой, было тихо, как в норе. Сонные подмастерья мухами липли к стене.
Семен Слива встретил коменданта, держа мундир за плечики.
- Готово есть, герр комендант.
Большой Ганс разделся и бросил старый мундир ординарцу. Потом повернулся спиной к Сливе и подставил руки.
- Бистро!.. - нетерпеливо скомандовал он и больше ничего не успел сказать. А завыть от боли ему помешал кляп, очутившийся у него во рту при помощи одного из сонных подмастерьев.
Другой успел оглушить ординарца.
Сделав дело, подмастерья вышли во двор и замерли на часах возле избы. А в избе поднялась суматоха. Из сеней в хату ввалились человек десять и, расхватав одежду, припасенную Сливой, стали переодеваться. Один из десятерых, схожий фигурой с капитаном, напялил его мундир.
...Часовому возле ворот тюрьмы-больницы почудилось, будто кто-то идет.
- Стой, кто идет? - крикнул он в ночь.
Из ночи, бледный как смерть, высунулся ординарец коменданта. За спиной у него смутно маячила чья-то фигура.
- Пароль?
Ординарец ответил. Голос у него дрожал. Солдат зябко поежился: догадался, зачем пришли.
Пропустив последнего и узнав мрачную фигуру коменданта, солдат прикрыл за вошедшими ворота. То, что произошло в тюрьме, навсегда осталось для него тайной, потому что в эту ночь его служба в фашистской армий кончилась. Последнее, что он помнил и о чем мог часами рассказывать потом, было: ворота заскрипели, распахнулись, и оттуда медленно, осторожно, словно поток, набирающий силы перед тем, как обрушиться с плоскогорья в долину, потекли люди. Обреченные, они шли, сжимая в руках... Сперва солдату показалось, что они сжимают в руках черенки лопат (фашисты заставляли смертников самим рыть себе могилы), но, присмотревшись, солдат ужаснулся: обреченные сжимали в руках не лопаты, а ружья. Ружья! Откуда ружья?
Судьба не стала испытывать его терпения, и, спустя несколько минут, очутившись в мертвецкой, где хранилось оружие, он получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. Оружия здесь не было. Зато полно было знакомых - тюремщиков, дрожащих, как крысы, во главе с крысой № 1, начальником тюрьмы-больницы, полицаем Кочемасовым и его немецким шефом ефрейтором Вульфом.
Узенькое, забранное решеткой окошечко разделяло два мира: живой и мертвый. Сквозь это окошечко немецкий солдат и увидел свет новой жизни. Он вспыхнул в нем зеленой ракетой, загремел раскатами громов - выстрелов и под утро затих, утвердившись алой полоской зари - флагом над сельсоветом.
В Крикунах была восстановлена Советская власть, и все узнали, что Семен Слива никакой не портной, а партизанский разведчик Макар из отряда Старика. И хотя никто не приказывал, единственную безымянную, как во многих деревнях, улицу в Крикунах стали звать именем Макара. Было ли оно подлинным именем партизанского разведчика из отряда Старика или кличкой, старожилы не знали. Не смогли они также сказать, как звали Макарова подмастерья - мальчонку лет тринадцати-четырнадцати. Немые Крикуны...
Пионерстрой
Ребята вернулись из похода обескураженные. Но Воронок никому не позволял повесить нос. В самом Зарецке могли оказаться люди, знавшие Макара. Поиск следовало продолжать.
Штаб зоны написал объявление. В нем говорилось: "Будь готов! Штаб зоны пионерского действия "Восток-1" разыскивает тех, кто знал партизана-разведчика по имени (кличке) Макар. Знающих просят сообщить в штаб-квартиру зоны по адресу: Ленинская, 37. Совет отряда имени Юрия Гагарина".
Вывесить объявление было поручено дежурному звену Мишки-толстого.
- Сегодня тридцатое, а по объявлению никого не было, - сказал Воронок. - Может, забыли повесить?
Мишка-толстый запыхтел, как паровозик, преодолевающий подъем. Этим оригинальным способом он выражал свое возмущение. Как, его, Мишку, заподозрить в неисполнительности?!
Открылась дверь, и в дом вприпрыжку влетел Генка Юровец. Воронок с нетерпением посмотрел на вошедшего. Вчера он кое-что поручил ему...
- Нет объявления! - с порога крикнул Генка Юровец.
Мишка-толстый стрельнул глазами в Воронка. Вот оно что, Генку проверять послали.
Пальцы у Мишки-толстого сами собой сложились в кулачки, и он, злой и красный, как петух, вприпрыжку понесся на Генку. Сейчас он ему покажет, как врать...
- У вас что здесь, бокс? - неожиданный и звонкий голос образумил Мишку, и он застыл в позе, не оставляющей сомнения в его намерениях.
Голос принадлежал Ларисе Сергеевой, по-семейному, Ляльке, председателю совета отряда имени Германа Титова, командиру зоны "Восток-2".
- Бокс, да? - не унималась Лялька. - Как интересно... Можно посмотреть?
- Ч-черт! - ругнулся Мишка.
- Что? - спросила Лялька.
- Бокс, - сказал Воронок. - Подготовка к чемпионату зоны. Разучивали хук справа. Ты, когда шла, объявления не видела?
- Нет... Я думала, штаб уже снял.
- Снял то, что не вешал. - Генка Юровец с издевкой посмотрел на Мишку-толстого.
- Он вешал, - возразила Лялька, - я сама видела.
- Тогда, значит... - сказал Воронок и замолчал.
Одна и та же мысль мелькнула у четверых сразу: "Тогда, значит, кто-то нарочно содрал это объявление. Однако кто и зачем? Озорство, хулиганство, месть? Но у зоны не было врагов".
Ребят набилась полная горница.
Последней, румяная от мороза, пришла Лялькина сестра, Валентина Сергеева, старшая вожатая зарецкой школы.
- Садись! - скомандовал Воронок, и все расположились, кто где мог.
Давка, шум, визг, смех...
Валентина подняла руку, и все притихли.
- На днях меня вызывали в банк, - сказала она.
...Да, на днях ее вызывали в банк. Узнав о вызове, Валентина очень удивилась. Единственное место, куда ее время от времени вызывали, был райком комсомола. И вдруг вызов в банк... Может быть, старшим вожатым повысили зарплату, и ей первой предстоит узнать эту приятную новость?
Пушистая, как снежинка, в заячьей шубке, Валентина переступила порог банка и, не раздеваясь - в банке было почему-то очень холодно, - прошла в кабинет управляющего.
Седой, маленький, худощавый, он чем-то напоминал Кощея Бессмертного, и Валентина, обнаружив это сходство, нисколько не удивилась. Именно таким и представляла она главного хранителя городских сокровищ. Интересно, где они, мешки с золотом? В подвале, наверное. Вот бы посмотреть... Но разве Кощей покажет? Вон он какой строгий.
Кощей неожиданно улыбнулся, и иллюзия пропала. Перед Валентиной сидел добрейший в городе человек Михаил Гаврилович. Порывшись в голубых бумажках, он сказал:
"На ваше имя пришел перевод. Как прикажете распорядиться?"
Валентина смутилась.
"Я не жду наследства".
"Не вы, не вы! - Михаил Гаврилович дружески похлопал Валентину по руке. - Не вы, а дружина вашей школы. По перечислению. За металлический лом плюс премия. Как прикажете распорядиться?.. "
...И вот она держит совет с зоной "Восток-1". Потом пойдет в другие зоны. Интересно, как распорядятся ребята принадлежащими им деньгами?
Пионеры долго и сосредоточенно молчат. Наконец, Мишка-толстый не выдерживает:
- Я бы на них мотоцикл купил.
Ребята прыскают, представив себе увальня Мишку на гоночной машине. Но смеяться долго некогда. Надо думать, как быть с деньгами.
- Мы бы...
Взоры всех обращаются на двух сестричек - Олю и Полю, отчаянных птицелюбов и рыбоводов, знающих по именам всех собак и кошек своей улицы. Ой, нелегко им выдавать заветное, но что будет, то будет.
- Мы бы, - сказала Оля, - столовую открыли.
- Бесплатную, - добавила Поля.
- Для рыб и птиц, - уточнила Оля.
- Для собак и кошек...
Такое расточительство вконец расстроило Мишку-толстого. Он запыхтел, готовясь было вразумить сестричек, но одумался и решил послушать, что скажут другие.
- Я бы автобус купил. Для дальних путешествий, - сказал мечтательный Костя Ибряев.
- Я бы дом построил, - встал Генка Юровец, - для всех зон, с обсерваторией.
- С оранжереей, - подхватили Генкину мысль Оля и Поля.
- С бассейном...
- С комнатой сказок...
- Игротекой...
Какие Пустяки! Мишка-толстый пыхтит от возмущения: сказки, игры...
- А куклы будут?
Мишка-толстый взрывается.
- Нет! - восклицает он. - Кукол не будет. Будет гараж. Для мотоциклов.
На этот раз никто не смеется. Мечта о доме захватила всех. Валентине жаль ее разрушать, но что поделаешь?
- На дом денег не хватит, - разводит она руками.
Воцаряется молчание. Вдруг Воронок встает и уходит. Слышно, как он спускается по лестнице на первый этаж. Собравшиеся удивленно переглядываются. Воронок возвращается со скатанным в трубочку холстом. Разворачивает. На холсте запечатлены трагические события. Мальчишка в тельняшке - она проглядывает из-под распахнутого полушубка - швыряет гранату в наседающих фашистов. А рядом, припав к пулемету, который уже никогда не заговорит, в таком же полушубке, из-под которого проглядывает такая же тельняшка, лежит моряк, и безжизненные глаза его устремлены в синее небо, которого он уже никогда не увидит.
- Подвиг пионера-героя Вени Перовского, - тихо говорит Воронок. - Подарок красных следопытов из Ленинграда...
Эту картину Воронок получил вчера по почте. И вот приберег сюрприз к сбору.
Все молчат. Молчат и ждут, потому что понимают: речь Воронка не окончена. Да, не окончена. У Воронка тоже есть предложение. На те деньги, которые получила дружина, соорудить памятник пионеру-герою Вениамину Перовскому. И еще Пионерстрой создать... Дядю Кирилла прорабом назначить...
"Медведь"
Хороша Ленинская зимой. Не улица, а многотрубный корабль-флагман с палубой-мостовой, запорошенной искристым снежком, с бортами-палисадниками, с каютами-домами, с пионерской мачтой на палубе... Гордо реет на флагштоке алый вымпел зоны "Восток-1", и улица-корабль, не подвластная ледяным штормам и снежным вьюгам, упрямо прокладывает путь вперед. Счастливого пути, корабль-улица!
Воронок с Лялькой идут по Ленинской. У Воронка под мышкой объявление, свернутое дудочкой. Он идет по делу. Лялька так, за компанию. Вот и поворот на Лялькину улицу.
- Ну, я пошла, - говорит Лялька и не уходит.
- И я пошел, - говорит Воронок и - ни с места.
Замерзнете... Марш, марш, куда кому надо! Стоят, поглядывают исподтишка друг на друга и ни с места.
Над ними сосна, как наседка, колючие лапы растопырила. На сосне - ворона косит вниз воровским глазом. В глазу вопрос: "Долго ли еще эти торчать тут будут?"
Не выдержала, хлопнула крылом, снежинку-пушинку сшибла. Прямо Ляльке за шиворот.
- Ой! - взвизгнула Лялька и схватилась за шею.
- Ах ты! - крикнул Воронок и запустил в пернатую тезку подвернувшимся под руку катышком.
"Дур-р-рак!" - каркнула ворона и улетела. Видала она таких!..
А Воронок с Лялькой рассмеялись и разошлись по своим маршрутам. Вот и тесовые ворота автобазы, самое приметное место зоны. Воронок пришпиливает к ним объявление и - одну руку в карман, другую за пазуху - отправляется домой. Шагов через двадцать, сам не зная почему, он вдруг оборачивается и видит белого, в мохнатой шубе, похожего на медведя, человека, читающего объявление. Что такое? Прочитав о- бъявление, человек срывает его и, сунув в карман, уходит. Воронок не выдерживает. Бежит за "медведем", обгонят его и, заступив дорогу, узнает Соловейчика.
- Вы зачем, а? - как можно миролюбивей спрашивает Воронок.
- Что зачем? - хмурится Соловейчик.
- Объявление сорвали.
- Объявление? А затем, что не положено, - лоб у Соловейчика сердито морщится, - параграф второй, пункт третий. Не читал небось?
- Нет, - честно признался Воронок, смущенный параграфами и пунктами неизвестного положения.
Это не ускользает от внимания "медведя".
- То-то и оно. А за это, знаешь, штраф, - говорит он и, пристально посмотрев на Воронка, добавляет: - А Макара твоего я знаю...
Известие так неожиданно, что Воронок не сразу обретает дар речи.
- Знаете?
- Знаю.
Сотни вопросов готовы слететь с уст Воронка, но Соловейчик опережает его:
- Точнее сказать, знал.
- Где же он?
- Погиб. Пал смертью храбрых.
В пустых, холодных глазах Соловейчика ни мысли, ни чувства. И голос какой-то скучный, будничный. Воронок потрясен. Знает, что погиб, а говорит об этом, как о чем-то недостойном внимания.
"Что же делать?" - размышляет Воронок, шагая по улице. Продолжать поиски или нет? Стоп! Ведь они ищут не самого Макара, а его родственников, друзей, тех, кто его знал и может о нем что-нибудь рассказать. Вот, оказывается, Соловейчик знал. Но Соловейчик не в счет. Из него слова доброго не выжмешь. Нет, нет, поиски надо продолжать. Разве мало в Зарецке бывших партизан? Вполне возможно, что кто-нибудь из них... Эх, жаль, что объявления повесить нельзя. Может быть, по радио?.. А что, вполне возможно... "Товарищи радиослушатели! К вам обращаются пионеры зоны "Восток-1". Тех, кто знал партизана-разведчика Макара, просят..." Чья-то тень упала на Воронка. Он остановился и поднял голову. Перед ним стоял Генка Юровец.
- Ты куда?
- К прорабу, дяде Кириллу. Надо же сказать.
- Пошли. Все равно делать нечего.
Сапожник дядя Кирилл был давним и добрым другом зоны. Каких только историй не наслушались ребята, бывая в мастерской у балагура-сапожника, чему только не научились: и паять, и строгать, и пилить, и сапоги тачать. Все мог, все умел дядя Кирилл, за исключением самой малости: "лодыря корчить" и "труса праздновать". Нехитрая наука, но к ее познанию дядя Кирилл никогда не стремился. Впрочем, никто ему это в вину не ставил.
Вот к нему-то, к "веселому башмачнику", и направились Воронок и Генка, чтобы сообщить ему новость: об избрании прорабом пионерской стройки.
Воронок потянул дверь сапожной и едва успел отскочить в сторону: прямо на него из мастерской вывалился "медведь" - Соловейчик. Впрочем, встреча не удивила Воронка. Соловейчик, как и все другие, мог зайти к дяде Кириллу, чтобы сдать в починку обувь.
Дядя Кирилл встретил ребят загадочной улыбкой. Воронок и Генка в ответ тоже улыбнулись, полагая, что дядя Кирилл хочет их чем-нибудь потешить.
- Соловейчик, видели, а? - ухмыльнулся дядя Кирилл.
- Что Соловейчик? - насторожился Воронок, вспоминая встречу на улице.
- Лет пять не захаживал. А тут вдруг: "Здрасте, Кирилл Макарович... Не желаете ли путевочку на курорт?" - "За чей счет? - спрашиваю". - "За мой, - говорит, - для себя купил, а ехать не могу". А мне за его счет не нужно. Я и за свой могу. А вы зачем?
Воронок подтолкнул Генку. Пусть скажет дяде Кириллу о решении зоны. Его мысли были заняты другим: Соловейчиком, срывающим объявления... Скупцом Соловейчиком, раздаривающим путевки на курорт. Всем этим необходимо было срочно поделиться с Валентиной и Долгим, слесарем с вагоноремонтного завода, вожатым отряда имени Гагарина. Интересно, как отнесутся они ко всему этому?
Он разыскал их в тот же вечер, на танцах, в клубе вагоноремонтного завода.
Выслушав Воронка, Валентина и. Долгий задумались. Сорвал объявление... Предлагал путевку дяде Кириллу... Ну и что? Что в этом странного? И все же что-то странное есть. Соловейчик не из тех, кто вот так, за здорово живешь, станет дарить путевку.
- Что будем делать? - спросил Воронок.
- Ждать, - ответил Долгий. - Ждать и ничего не делать.
Ждать и ничего не делать? Воронок не узнавал своего энергичного вожатого. Впрочем, его слова, наверное, не следовало понимать в прямом смысле. Советуя Воронку воздержаться от каких бы то ни было действий, сам он, конечно, будет действовать не покладая рук. Ну что ж, Воронок подождет.