- А где же Катюша? - спрашивает она. Катя в ее представлении осталась такой же шестнадцатилетней девочкой, какой была на элеваторе. - Где ваша старшая дочка? Где ваша красавица Лина? - засыпает она вопросами хозяйку. Между тем Гога уже сидит в комнате девочек и, обводя стены оценивающим взглядом, делает небрежные замечания:
- Гм… Это картина Репина. Так называемые знаменитые "Бурлаки". Вернее, репродукция картины. - Гога снимает очки, протирает их и отходит в глубину комнаты. - Довольно плохая репродукция, между прочим. Здесь было бы лучше взамен ее повесить большую географическую карту - тогда я смог бы показать вам те страны, где я побывал.
- А где ты побывал? - с живым интересом спрашивает Мышка.
- Ну, говори, где ты побывал? - усаживаясь на пол, говорит Динка.
Гога пожимает плечами и снисходительно усмехается:
- Я, конечно, мог бы обойтись и без карты, но ведь многие вещи для вас пустой звук. И мне придется раньше устроить вам нечто вроде экзамена.
Он присаживается на ручку кресла и, сняв очки, смотрит в потолок блестящими выпуклыми глазами. Динка фыркает, но Мышка не поддерживает ее; она напряженно смотрит в лицо Гоге и ждет, о чем он спросит. Ей не хочется ударить лицом в грязь и осрамиться перед гостем.
- Ну вот, например: назовите мне родину Чарлза Диккенса. Кстати, кто такой Чарлз Диккенс? - живо спрашивает Гога.
Динка бросает быстрый взгляд на Мышку; сама она не решается ответить, так как не совсем уверена в своих знаниях.
- Чарлз Диккенс - писатель. Он родился в Англии, - торопится Мышка.
- Правильно, - подтверждает Гога. - Теперь я вам могу сообщить, что мы с мамой прошлой зимой путешествовали по Англии и осматривали различные достопримечательности.
- А что вы смотрели? - с загоревшимися глазами спрашивает Мышка.
- А какие там люди? Говорят они по-русски? - искренне заинтересовываясь, спрашивает и Динка.
- Ну, люди как люди! Пьют, едят, говорят. Говорят, конечно, по-английски… Мне лично ближе французский язык, - разглагольствует мальчик, чувствуя себя как столичный артист в глухой провинции.
- Так что же ты видел в Англии, что там самое-самое интересное? - нетерпеливо спросила Мышка.
Гога высоко поднял плечи:
- Какой детский вопрос! Там все интересно! Это же передовая страна, совсем не то, что наша Россия!
- Как? Чем же они такие передовые? - взволновалась друг Мышка. - Если писателями… Если у них Диккенс, так у нас тоже есть! Ты, может, просто не знаешь… - язвительно усмехнулась она.
- Как я не знаю? Я всех классиков читал! - возмутился Гога.
- Хорошо. Тогда назови мне, какого ты знаешь великого русского писателя? - чувствуя себя на твердой почве, спросила Мышка.
- Пожалуйста! Лев Николаевич Толстой! "Война и мир". Великолепная вещь! Я читал не отрываясь, - уничтожающе улыбнулся Гога.
Но Мышка не сдалась.
- А еще? - упрямо спросила она.
- Ну, Тургенев, Гончаров, Короленко… Не могу же я всех перечислять! - пожимая плечами, сказал Гога.
- А, не можешь! - вдруг выскочила Динка. - Тогда и не хвались! Потому что ты врушка! Все только бл-бл-бл своим языком!
- Что это за "был-был-был"? Я тебя не понимаю, - насторожился Гога и, обращаясь к Мышке, добавил: - У тебя довольно странная сестра!
- Я совсем не странная! - взъерошилась Динка. - А вот ты так очень даже странный! И по-настоящему ничего не знаешь. Вот скажи, например, где утес Стеньки Разина? Ага!
- Утес Стеньки Разина? - Гога в затруднении потер лоб.
- Ну да! Вот о котором поется в песне! Так где он? - добивалась Динка, торжествуя победу.
До сих пор ей не удавалось вставить ни одного слова в общий разговор и ни на один вопрос Гоги она не ответила, полагаясь на сестру. А теперь сам Гога вынужден был молчать.
- Может, ты даже не знаешь атамана Степана Разина? - с насмешкой спросила она озадаченного мальчика.
- Нет, почему не знаю… Слыхал, конечно. Но вот утеса такого я не знаю… А ты знаешь? - обратился он к Мышке.
- Я никогда не была там… - мягко уклонилась Мышка и, заметив свирепый взгляд сестры, перевела разговор на другую тему. - А вот стихи, Гога… Любишь ты стихи?
- Ну как же!
Гога вскочил и, держась за спинку стула, начал четко и красиво декламировать отрывки из "Полтавы" Пушкина:
Горит восток зарею новой…
Динка, сердито посапывая, отошла в сторонку и издали пронизывала сестру колючими взглядами. Поведение Мышки ей не нравилось, она уже не была заодно с ней, с Динкой, а во все глаза таращилась на Гогу и старалась показаться перед ним очень умной.
"Ладно, ладно…" - думала Динка, но стихи, которые читал Гога, постепенно увлекли и ее. Она заслушалась, но, когда мальчик дошел до слов "он прекрасен…", а потом с тем же пафосом повторил "лик его ужасен…", Динка словно споткнулась на ровном месте; она беспокойно заерзала и снова с раздражением взглянула на темные очки и клетчатый костюм мальчика.
А Гога, закончив длинный отрывок из "Полтавы" Пушкина, уже перешел на другие стихи. Он читал их одно за другим, одно за другим… И Мышка стояла как очарованная.
- "По небу полуночи ангел летел…" - проникновенно начал мальчик.
Динка снова споткнулась на слове, и, не выдержав, дернула Гогу за пиджачок.
- Подожди… По какой луночи летел ангел? Что такое луночь? - с беспокойством спрашивала она, глядя то на сестру, то на Гогу.
Те непонимающе пожали плечами.
- Какая луночь? Надо лучше слушать! - рассердился Гога.
- Что ты не даешь почитать? - возмутилась и Мышка.
Динка двинула об пол стулом.
- Нет, объясни, объясни раньше, а то буду двигать стулом! Ты сам ничего не знаешь! Ты еще раньше переврал: "он прекрасен, лик его ужасен"! Так не написано в книге! Ты несчастная бормоталка! А Мышка вытаращилась на тебя, как лягушка, и слушает! - возбужденно и капризно кричала Динка.
Гога воздел к потолку обе руки.
- У вас есть Лермонтов? - спросил он Мышку и, получив утвердительный кивок, быстро попросил: - Принеси, пожалуйста!
Мышка побежала за Лермонтовым и, боясь грубых выходок сестры, бросилась к маме.
Мама сидела на террасе и слушала мадам Крачковскую. Катя была тут же. Она принесла из гамака проснувшуюся Марьяшку, демонстративно усадила девочку за стол против мадам Крачковской, налила ей чашку молока и раскрошив туда сладкую булочку, кормила ее, не обращая никакого внимания на сидящих за столом.
Выспавшаяся Марьяшка возила по столу своей ложкой, громко взвизгивала и смеялась, перебивая болтовню мадам Крачковской.
- Ах, боже мой! - подпрыгивая от ее визга, восклицала та, - Какая подвижная девочка! Я совершенно отвыкла от маленьких детей!
- Уйди с ней в комнату, Катя, - мягко сказала Марина.
- Не уйду, - заупрямилась Катя. - Это ребенок! Когда поест, тогда и отнесу!
Сестра показала ей глазами на Крачковскую и строго повторила:
- У нас гости. Отнеси ее в мою комнату. Катя в сердцах подхватила девочку на руки, молча взяла чашку с молоком, но уронила Марьяшкину ложку.
- Лозку! - истошно взревела Марьяшка, выгибаясь и дрыгая ногами. - Лозку улонила!
- Ах, Катя… - расстроенно сказала Марина, наклоняясь за ложкой. - Кому ты делаешь назло? - тихо прошептала она, поднимая на сестру усталые глаза.
Марьяшка мгновенно утихла, и Катя ушла, но из комнаты выбежала красная как кумач Мышка.
- Мамочка! Пойдем скорей! Там Динка кричит и сердится на Лермонтова! - возбужденно сообщила она.
- Что такое?
Мышка путаясь и торопясь, рассказала, в чем дело. Мама встала, мадам Крачковская, запинаясь громким смехом, поспешила за ней.
- Ах, Гога, Гога! Неужели ты не можешь объяснить своей юной даме эти строчки? - шутливо сказала она сыну.
- Да я первый раз вижу такое невежество! Честное слово, с ней невозможно говорить о поэзия! - пожаловался Гога, чувствуя себя оскорбленным и беспомощным.
- Я после объясню ей, - сказала мама.
Динка стояла красная, сердитая и молча смотрела в пол.
- Дети, идите в сад! Поиграйте в крокет, - предложила: мама.
- Пойдем? - спросила Гогу Мышка.
- С удовольствием! С тобой хоть на край света! - галантно ответил Гога и, пропустив вперед свою "юную даму", пошел за ней.
Полина Владиславовна пожелала посмотреть комнаты. Когда все вышли, Динка схватила томик Лермонтова и жадно уставилась глазами в раскрытую страницу.
- Полуночи… - прошептала она с удивлением и, наморщив лоб, стала припоминать другое стихотворение. Там тоже было одно непонятное слово: "Подушу". Динка старательно припоминает всю строчку:
Да в Москву приехав,
Вдруг он захворал,
И господь бедняге
По душу послал…
Когда Мышка прочитала эти стихи, Динка подумала, что господь послал больному бедняге такую сладкую и пышную, как подушка, булку - "подушу", а потом уже Лина объяснила, что это вовсе не булка, а просто господь послал за душой бедняги, чтобы тот умер.
"Умер так умер! И нечего тут какую-то "подушу" посылать!" - сердито думает Динка и, важно выпятив губу, сочиняет свои слова:
И господь бедняге
Передать велел:
Умирай, бедняга,
Если заболел!
Глава 18
КОСТЯ
В комнату заглянула Марина.
- Дина, ты тут? Отведи, пожалуйста, Марьяшку домой и найди Катю. Куда она исчезла… у меня же гости, - расстроенно добавила мать. Лицо у нее было усталое, на лбу лежала глубокая складка.
- Сейчас, мама! - вскочила Динка.
Марьяшка расхаживала по террасе и, словно из детского упрямства, лезла к незнакомой нарядной женщине, облокачивалась на ее колени, тянулась к золотой брошке, трогая пальчиком запонки на манжетах.
- Подожди, подожди, крошка!.. Я так отвыкла от детей… - брезгливо отстраняя ее, оправдывалась Крачковская.
Динка взяла Марьяшку за руку и пошла с ней к калитке. Девочка вырвалась и побежала вперед. Динка шла за ней по дорожке, прислушиваясь к оживленным голосам, доносившимся с крокетной площадки.
- Неужели ты не читала? Обязательно прочти! Это же интересная книга… говорил Гога.
Динка не слышала, что отвечала Мышка. Она была очень обижена и на сестру и на Гогу.
За калиткой стояли Катя и Костя, Они о чем-то тихо разговаривали.
Костя познакомился с семьей Арсеньевых еще на элеваторе. Сначала он приходил только на занятия в воскресную школу Марины, потом, сблизившись с Арсеньевыми, стал выполнять небольшие поручения товарищей, а когда в подпольной типографии понадобился знающий и верный человек, Костя привел к Арсеньевым своего друга, типографского рабочего, Николая… Бывали дни, когда Костя и Николай выходили из типографии с воспаленными от усталости глазами, но работа никогда не останавливалась. Потом Николая арестовали, Косте пришлось уйти со службы… Долгое время он жил в семье Арсеньевых и особенно сдружился с Катей. Дружба эта была неровна и часто кончалась ссорой, которую разбирала Марина… Шестнадцатилетняя Катя ходила еще в гимназическом платье, она была очень строга и не любила шуток, а Костя часто поддразнивал ее, выпрашивал на память ленточки, а потом терял их… Катя обижалась, плакала… В тысяча девятьсот седьмом году Костя был арестован. Когда он вышел из тюрьмы, семьи Арсеньева уже не было на элеваторе. Марина с Катей и с детьми уехала к Олегу, сам Арсеньев был в Финляндии. В эти тяжелые годы Катя выросла, повзрослела, Костя вступил в партию… Ему поручались серьезные, ответственные дела, в которых нередко участвовали и сестры.
В семье Арсеньевых Костя по-прежнему был своим, близким человеком, и, когда он долго не приезжал, Марина тревожилась, а Катя не находила себе места…
Теперь, стоя у калитки, Костя почему-то не шел в дом, а о чем-то тихо советовался с Катей. Потом громко сказал:
- Так ты иди, а я вслед за тобой. Только предупреди Марину Леонидовну, что мне необходимо это знакомство. Катя открыла калитку и увидела Марьяшку.
- Возьми ее за ручку! - сказала она Динке. Но Динка подбежала к Косте поздороваться.
- Здравствуй, здравствуй! - рассеянно сказал он, погладив ее по голове.
- Иди к нам. Костя! Что ты тут делаешь? - спросила Динка и, вспомнив мамино поручение, обернулась к Кате: - Катя, тебя мама ищет!
- Иди, иди! Мы сейчас… - ответила Катя. Динка взяла Марьяшку за руку и пошла. Посредине дороги девочка вдруг попросила:
- Понеси меня!
Но Динке не хотелось нести тяжелую Марьяшку, настроение у нее было испорчено, ссорой с Мышкой и Гогой, она злилась на Крачковскую за то, что эта гостья замучила маму, обижалась на Костю, который встретил ее как-то равнодушно, и жалела весь этот пропавший зря мамин день.
- Иди ножками, - сказала она Марьяшке.
Мать девочки была уже дома. Она подхватила дочку на руки и, целуя ее, сказала:
- Ишь выспалась, наелась, румяная какая! - И, обернувшись к Динке, добавила: - Спасибочко вам…
Марьяшка что-то защебетала, полезла с ногами на лоскутное одеяло и, показывая Динке бумажные цветы, спускающиеся двумя гирляндами с иконы, причмокнула языком:
- Эна!
- Не тронь, не тронь, дочка! - снимая ее с постели, сказала мать. - Это боженькины цветочки!
Когда Динка пришла домой, Костя уже сидел на террасе, пил чай и оживленно рассказывал что-то мадам Крачковской, Катя и Марина были тут же.
- Я очень люблю рыбную ловлю, - вдруг сказал Костя. - Хотелось бы недельки на две снять где-нибудь тут комнатку и порыбачить… Но, кажется, все комнаты и дачи уже заняты.
Динка с удивлением взглянула на мать. Как было б хорошо, если бы Костя пожил у них! Но мама как-то неуверенно сказала:
- Можно было б у нас… может, на террасе?
- Позвольте! У меня в саду совершенно пустует флигель. Там никто не живет… Вы сможете свободно располагаться в нем, когда вам угодно! - любезно предложила Крачковская. - Кстати, Гога тоже мечтает о рыбной ловле. Это было б чудесно!
- Ну что ж… Спасибо за гостеприимство! Я с удовольствием воспользуюсь им на недельку, - поклонившись, сказал Костя. На лице его действительно было выражение полного удовольствия, и Динка сердито пожала плечами.
"Очень надо идти к Крачковским! Как будто один Гога хочет ловить рыбу… обидчиво подумала она, искоса взглядывая на Костю. - Подумаешь, какой… Пойдет к Крачковской! И почему это ни мама, ни Катя ничего не говорят ему?"
Катя даже, наоборот, быстро сказала:
- Вот и хорошо! А то у нас и правда негде отдохнуть. На террасе шумно.
Костя еще раз поблагодарил за любезное приглашение.
- Я могу даже дать вам ключ. И познакомлю вас с нашим сторожем… Можете приходить когда угодно, вы никого не побеспокоите! - рассыпалась в любезностях Крачковская.
Костя был очень доволен. Высокий, черноволосый, с живыми карими глазами, Костя был бы даже красивым, если бы его не портил широкий нос и веснушки. Сейчас он казался моложе своих лет, смеялся, острил… И в конце концов пошел провожать мадам Крачковскую с Гогой до самой их дачи.
Когда гости ушли, из-за забора выглянула голова Алины.
- Динка! - громким шепотом позвала она. - Ушли Крачковские?
- Ушли, ушли! - закивала ей Динка.
- Ой, я так устала! - пожаловалась, входя на террасу, Алина. - Я ходила, ходила… Налей мне чаю, мамочка!
Костя вернулся скоро. Дети сидели за столом. Марина разливала чай.
- Ну, все хорошо! - потирая руки, сказал Костя. - Великолепная дача, в саду отдельный флигель, калитка. Я имею ключ и милостивое разрешение ночевать в этом флигеле, когда задерживаюсь у вас в гостях, - засмеялся он, падая в кресло и задумываясь о чем-то. - Черт побери! - сказал он вдруг. - До чего же несправедлива жизнь! Богачи держат на замке пустые дачи, а беднякам негде головы приклонить. Если бедняк женится и у него появляется семья, то дети его дышат смрадным воздухом подвала. Если б я сейчас женился, то со мной произошло бы то же самое… Негде жить, нечем детей кормить… - Костя закинул за голову руки и хрустнул пальцами. - Знаете, когда я женюсь? - блеснув глазами, сказал он неожиданно. - Я женюсь, когда мальчишки вытащат из струковского сада одну самодовольную статую и будут волочить ее на веревке по улицам, когда над дворцами взовьются красные флаги и тот, кто поведет нас в последний бой, скажет: "Ну, Костя, теперь давай строить новую жизнь и растить свободных людей…" Вот тогда я женюсь, и у меня родится сын! - мечтательно сказал Костя. - Я хочу, чтобы мой сын родился свободным! - добавил он с гордостью.
- А я… - сказала Катя, вставая и держась за притолоку двери. - Я хочу спасти тех детей, которые, уже родились… - Лицо ее вдруг побелело, губы дрогнули.
- Что ты сказала? - удивленно переспросил Костя.
- Я сказала, что, кроме твоего сына, который еще не родился… - Катя не договорила и поспешно вышла.
- Не понимаю, - серьезно сказал Костя и посмотрел на Марину.
- Она просто устала. Мы все устали сегодня! - сказала Марина.
Костя хмуро улыбнулся.
- Дети, пейте скорее чай и идите к себе!.. Алина, возьми Мышку и Динку в свою комнату, почитайте книжку… Нам нужно поговорить, - строго сказала мать.
Алина поморщилась, но ослушаться не посмела. Допив чай, дети ушли. Марина зажгла в своей комнате лампу и увела туда Костю. Через несколько минут туда же вошла Катя.
- Марина, не забудь рассказать Косте про Лининого поклонника, - напомнила она.
Глава 19
И СТЕНЫ ИМЕЮТ УШИ
Костя внимательно выслушал рассказ Марины о ночном посещении городского дворника Герасима.
- Д-да… - задумчиво протянул он. - Но это ни в коем случае не может быть поклонник Лины.
- Как? Почему? - всполошились сестры.
- Да хотя бы просто потому, что не пойдет какой-либо мастеровой спрашивать у хозяина. Он постарается узнать у кого-нибудь во дворе: у соседей и у того же Герасима. Скорее, это действительно какой-нибудь ваш знакомый, проездом зашел узнать. Но почему же тогда не сказал своей фамилии, не зашел на службу, не написал открытки…
- Ах, боже мой! - заволновалась Марина. - Хорошо, что мы предупредили вас. Костя. Ведь вам приходится бывать на нашей квартире.
- Да, я один раз ночевал там. Прошел благополучно по двору, огня не зажигал… - задумчиво припоминал Костя. - Но кстати!.. - вдруг оживленно заговорил он. - Квартира, которая находится на примете у полиции, никогда, как правило, не посещается днем сыщиком, жандармами и прочими лицами. Кроме того, я уверен, что в полиции уже точно известно, куда и когда вы выехали на дачу.
- Но мы никому не говорили, - вмешалась Катя. - Может, в полиции еще не знают…
- Ну! - легонько присвистнул Костя. - Великолепно знают.
Мягкий свет лампы освещал встревоженные лица сестер и задумчивое, серьезное лицо Кости.
- Послушайте, - сказала Марина. - А не мог это быть какой-нибудь случайный человек от Саши?
Костя пожал плечами:
- Вряд ли Александр Дмитриевич прислал бы случайного человека с поручением… Вы же обычно получаете письма через товарищей.
- Да, конечно. Но я просто не знаю, что и думать! - вздохнула Марина.
- А думать надо, что это касается меня, а не вас, - улыбнулся Костя. - У меня есть небольшое подозрение на одного человека.
- Неужели опять тот? - с ужасом воскликнула Катя.