- Это что ж! Это известно-с… Нами обижены не будете. Вот как бы с грузчиками чего не вышло… Уж очень сволочной народ, - ощипывая хлеб и отрезая тоненький ломтик колбасы, говорил приказчик.
- Грузчики - это особь статья. Купца такие дела не касаются, а нам они не впервой… Ты вот гляди, какая пигалица, а мимо носа не пронесешь.
Приказчик тоненько хихикнул и закивал головой:
- Не пронесу, Гордей Лукич! Мы в этой коммерции разбираемся, сызмальства науку прошли-с.
- Ну, вот всю науку прошел, а со мной торги затеваешь! Только напраслинный твой труд! Что на погрузке выгадаем, то пополам, а что за баржу причитается, то мое! И цену свою я снижать не намерен.
Ленька сидел на скрученном канате, слушал эти торги и думал о тяжелой своей жизни и о том, что свет велик, а ему, сироте, нигде и места нет, кроме как на этой барже с ненавистным ему человеком.
Скоро двинется баржа вниз или вверх по Волге, и уже не сойти с нее никуда: слушать брань хозяина, варить ему похлебку и щелкать зубами, как голодный щенок, глядя, как он жадно двигает челюстями…
"Убежать бы… Так поймает он - тогда не жди пощады. Искалечит и выбросит ночью в воду. А то просто на улице заберут, коли отчим заявит в полицию", тоскливо думает Ленька.
- Эй, ты! Чего расселся как колода? Я что сказал тебе делать? - загремел из хибарки голос хозяина.
Ленька вскочил.
- Я все сделал: палубу подмел, белье ваше отстирал, все, прибрал к стороне, как велено, - тихо сказал он.
- Еще мой, еще скреби, неча руки на груди складывать! - поднимаясь и берясь за картуз, сказал хозяин, - Я, може, на неделю по делам отлучусь, тогда гляди, если что неладно будет… Ну, пошли, что ли? - обратился он к приказчику.
- Пошли, Гордей Лукич! Сейчас самое время на пароход попасть, - с гордостью вытаскивая из кармана круглые часы с цепочкой, сказал приказчик.
Хозяин тяжело зашагал по сходням, приказчик в узких ботинках, растопырим руки, поспешал за ним мелкими шажками. Ленька стоял и смотрел, как подошел пароход, как появилось на палубе бородатое знакомое лицо и рядом с ним мелкое веснушчатое лицо приказчика…
Пароход дал короткий свисток и, шумно ворочая колесами, пошел мимо баржи. Хозяин пристально поглядел на Леньку и погрозил ему кулаком, но с каждым поворотом колес пароход уходил все дальше, и радостное ощущение свободы постепенно возвращало мальчика к жизни. Он вспомнил, что белобрысый паренек Федька, который одно время работал на барже, обещал ему дать на вечер свою удочку, а Митрич звал на завтра поторговать рыбой… Значит, и ему, Леньке, перепадет две-три копейки, да пару рыбешек даст еще Митрич… Щеки Леньки порозовели, глаза стали веселее. Он знал, что, когда начинаются торги, хозяин не сидит дома и часто уезжает в город на целую поделю.
Отломив корку оставшегося хлеба, Ленька убрал стаканы и бутылку из-под водки, вытер мокрой тряпкой пол и, услышав на берегу голоса, подошел к борту.
- Глянь! Глянь! Макака вырядилась! Макака вырядилась! - хватаясь за живот, кричал Минька.
- Эй, Макака! Фу-ты ну-ты, ножки гнутые - с тупой ухмылкой вторил ему Трошка.
Между ними, прижав к груди руки и беспомощно озираясь кругом, стояла девочка.
Глава 25
"САРЫНЬ НА КИЧКУ!"
Ленька не сразу узнал свою знакомую. Он почти не видел ее лица, когда они вдвоем отчаянно барахтались в воде, он смутно помнил эту девчонку на берегу, мокрую, сердитую, красную от слез, и хорошо запомнил ее на пристани. Она стола на виду у всех, пела песни и собирала деньги в шапку шарманщика. У нее были грязные босые ноги и рваное платьишко. То была нищенка… может быть, такая же сирота, брошенная и несчастная, как Ленька. Шапка дрожала в ее руках, и в глазах был испуг… Ленька жалел сирот и потому, не помня зла, отдал девчонке свою последнюю копейку.
И сейчас, услышав знакомое слово "Макака", он с удивлением вглядывался в маленькую барышню, осажденную с двух сторон своими обидчиками. Он не хотел вмешиваться, полагая, что у господских детей всегда найдется защита, их не так-то легко обидеть. Его удивляло только знакомое слово "Макака" да еще сама девочка. Она стояла молча, словно что-то лихорадочно обдумывая, тогда как обнаглевшие мальчишки подступали к ней все ближе и ближе, дергали накрахмаленные оборки нарядного платья и, гогоча, выкрикивали обидные прозвища:
- Африканка! Куцый заяц! Ишь вырядилась! Го-го-го! Леньке становилось невтерпеж глядеть на это издевательство, он уже поднял кулак, чтобы погрозить мальчишкам, как вдруг на берегу раздался отчаянный боевой крик:
- Сарынь на кичку!
Ленька увидел, как девочка стремительно налетела на Миньку, нагнув голову, как молодой бычок, она с размаху ударила Миньку в живот, потом так же молниеносно бросилась на Трошку.
- Сарынь на кичку! - с удалью и отчаянием кричала она нанося удары и отбиваясь от своих противников.
Белое платье ее металось от одного к другому, голубые банты прыгали на плечах…
Минька, держась за живот и охая, осыпал ее песком и камнями, Трошка, защищаясь левой рукой, правой наносил девочке крепкие удары кулаком, она увертывалась, отбегала в сторону и снова бросалась на своих обидчиков.
- Сарынь на кичку! - отчаянно и жалобно кричала она, Ленька прыгнул на сходни и в три прыжка выскочил на берег. Он узнал этот жалобный голос и звенящие в нем слезы. Это была та самая нищая девчонка, которую он видел на пристани. Непонятные слова, которые она выкрикивала, подстегивали Леньку как призыв на помощь, и, сбивая ноги о камни, он мчался по берегу, задыхаясь от злобы и возмущения.
А девочка все еще не сдавалась… Оторванная от платья оборка волочилась за ней, голубые банты втоптались в песок, из разбитого носа капала кровь…
- Сарынь на кичку!
Ленька обрушился на ее врагов со страшной силой. Мускулы его, окрепшие в постоянной тяжелой работе, налились твердыми желваками. Одним ударом кулака он сбил Трошку, схватил за шиворот и отбросил Миньку. Не давая им подняться и нанося удары то одному, то другому, он повторял злобно и отчетливо, подкрепляя каждое слово увесистым тумаком:
- Не тронь, сволочь! Не тронь ее! Убью гадов! Минька тонко взвизгивал и хватал его за руки, Трошка истошно ревел, пряча от Ленькиных кулаков разбитое лицо. Динка, вне себя от изумления и восторга, торжествующе выкрикивала свои чудодейственные слова:
- Сарынь на кичку!
- Хватит, - вдруг сказал Ленька, останавливаясь и отирая со лба пот. - Вон отсюда, жулье проклятое! Чтоб ноги вашей не было больше тут! - заорал он на воющих мальчишек. - Живо уходи! Ну?!
Минька подхватил падающие штаны и бросился бежать;
Трошка, прихрамывая и держась за щеку, пошел за ним. Отойдя подальше, оба оглянулись и, подняв камни, швырнули их в Леньку. Камни, не долетев, упали на песок. Ленька усмехнулся.
- Ладно, ладно, бродяга! Попомнишь ты нас? - трусливо оглядываясь, грозили мальчишки.
- Побей их еще! - бойко предложила Динка.
- Хватит, - спокойно повторил Ленька. - Теперь не тронут. - И, поглядев на оторванную оборку и закапанное кровью платье девочки, озабоченно спросил: Чье платье-то на тебе?
Динка мгновенно вспомнила пристань, жалостливое выражение в глазах Леньки, копейку, которую он ей дал… и испытующе взглянула на него исподлобья:
- Мое платье…
- Знаю, что твое, а вот где взяла ты его? Украла? - Ленька посмотрел на нее строго и участливо. Серые глаза ва его бледном лице казались совсем черными.
Динка испуганно замотала головой.
- Не… Потихоньку я взяла… Я положу назад… - пробормотала она.
- "Назад"! - с горечью усмехнулся Ленька, присаживаясь на камень. - Ты гляди, оборвала ведь все, кровью попортила… Не миновать тебе палки, безнадежно закончил он, и снова в его глазах мелькнуло выражение глубокой жалости.
Динке вдруг непреодолимо захотелось удержать его сочувствие, сравнять их судьбы, быть такой же бездомной сиротой, как и он, Ленька. Она уже видела себя рваной и голодной девочкой, тайком надевшей нарядное платье барышни и поплатившейся за это короткое счастье жестокими побоями. Видение было настолько ясным, что Динка закрыла лицо руками и заплакала.
- Не реви, не реви! - испугался Ленька. - Еще хуже закапаешь. Пойдем, умойся… Ишь размазала кровищу-то!
Он взял Динку за руку, подвел ее к воде и, глядя, как она умывается, набирая пригоршнями воду, с досадой сказал:
- Не так! Ведь ты опять же на одёжу льешь! Опусти свою личность в воду и пошуруй ее там руками, а тогда вытаскивай.
- Э-э… ишь ты какой! - покрутила головой Динка. - Я окунаться боюсь!
- Ништо, - сказал Ленька. - Прячь руки назад! - Он осторожно наклонил Динкину голову, несколько раз окунул в воду ее лицо, обмывая его там своей ладонью. Ладонь у него была жесткая и шершавая.
- Корябаешься, - сказала Динка.
Но Ленька не обратил никакого внимания на ее слова:
- А ну, глянь на меня!
Динка подняла подбородок кверху. Из носа потекла тонкая струйка крови.
- Текет, - озабоченно сказал Ленька и зажал ей нос двумя пальцами. - Не бойся. Дыши ротом. Постой так маленько!
Динке не хотелось стоять с зажатым носом, но, полная уважения к своему старшему товарищу, она не спорила. Операция Леньки помогла.
- Я все это на себе испытал, - сказал он, снова усаживаясь на камень. - Я тертый птиц… - задумчиво добавил он.
- Птица, - поправила Динка.
- Почему птица? Птица - это она, а я - он. Чего не знаешь, молчи! - обиделся Ленька.
- А как же говорят: летит птица… Откуда знают, что это она?
- Вот глупая! Раз говорят, то знают. К примеру, летит стая птиц… это про кого? Птица - она, птиц - он, тут и думать не над чем!
- Правда! Очень просто, оказывается, - соглашается Динка.
- Я много чего знаю. Одной энтой "Пещеры" сколь перечитал! Девятый выпуск вот дочитываю… - Он вынимает из кармана сложенную в трубочку тоненькую темно-красную книжицу с картинкой по обложке.
- "Пещера Лихтвейса", выпуск девятый, цена пять копеек", - с трудом читает вслух Динка и с интересом разглядывает картинку. На картинке мрачными, темными красками нарисована пещера, загроможденная камнями и ящиками. Из-за ящиков видны зверские лица присевших там людей, а у входа в пещеру стоит человек с поднятым вверх револьвером. - Что это, Лень? - с испугом спрашивает Динка.
- А вот, вишь, всё убийцы… Графиню одну затащили они… А вот этот самый Лихтвейс и приметил их. Да вот на этой странице как раз написано… - Ленька послюнявил палец и, перелистав смятые страницы, нашел в конце книжки относящиеся к картинке строчки. - "Стой! - крикнул громовым голосом Лихтвейс. - Руки вверх и ни с места! Ваша карта бита!" - громко и медленно прочитал Ленька.
- Ой, как страшно! - прошептала Динка. - И убил он их?
- Зачем - убил? Когда б убил, так не об чем и писать было! Он их все с первого выпуска ловит, а это еще только девятый. Может, под конец убьет, конечно, только этих выпусков еще много.
- Ну как же они спрячутся от него? - глядя на картинку, интересуется Динка.
- А вот тут есть, в самом конце… - Ленька снова берет книжку и читает последние строчки: - "Прогремел роковой выстрел, но пещера вдруг дрогнула, и в тот же миг пол под ногами Лихтвейса провалился вместе с убийцами…"
- Ой! - всплеснув руками, вскрикивает Динка. - Провалился?
- Не бойсь! Вылезет… Ему уже не первый раз эдак-то, - успокаивает ее Ленька, пряча книжку в карман. Динка задумчиво крутит головой:
- У нас книг много, но такой я не видела еще. Может, только на чердаке где-нибудь… Глаза у Леньки загораются.
- Коли есть, принеси… А тогда обратно положишь, ладно? - просит он.
Динка неуверенно кивает головой.
- Погоди… А как звать-то тебя? Макака, что ли? - спрашивает вдруг Ленька.
- Нет, меня зовут Динка, а Макакой меня дразнят. Макака - это обезьяна, а у меня вот… - Динка выпячивает вперед нижнюю губу и с огорчением говорит: Из-за нее меня и дразнят!
- Пустяк дело! - небрежно говорит Ленька, - Дать еще раза два но шее, так и губа понравится. А Макака - имя хорошее, куда лучше, чем энта Динка.
- Да ведь это обезьянье имя! - волнуется девочка.
- Ну, а обезьяна что? Она еще получше людей.
- Так ведь Макака - это для дразнения такое имя!
- Кто скажет со злостью, тому для дразнения! Да злой человек еще и не так назовет… Ты на это плюнь с высокого дерева. Макака - имя хорошее, ни у кого такого нету, а у тебя есть, - убежденно говорит Ленька.
Динка молчит. Может, и правда ей наплевать? Макака так Макака.
Ленька хмурит лоб и о чем-то думает, потом неожиданно спрашивает:
- А чего ж ты, Макака, затесалась сюда, на берег, в эдаком платье? Ты ж с шарманщиком ходишь!
Динка с обидой рассказывает про художника.
- Уехал, видно… Ну, может, приедет еще… - говорит Ленька и лукаво опрашивает: - А какими это ты словами ребят пугала? "Сарынь на кичку!" Выдумала тоже! - усмехается он.
- Нет, что ты! Я ничего не выдумала. Это же слова Стеньки Разина! Ты слыхал про Стеньку Разина?
- Про атамана? Ясно, слыхал! На Волге живу, да не слыхал! Что я, глухой, что ли?
- Ну вот! А когда Стенька нападал на врагов, то он всегда так кричал - для смелости просто, чтоб победить! - объясняет Динка.
- Да, есть такие слова: скажешь их про себя и вроде сразу сила прибавится, - соглашается Ленька.
- И еще вот песня такая есть про утес! - волнуясь, говорит Динка. - Про утес Стеньки Разина!
- Не знаю такой. А ты знаешь?
Динка кивает головой и встает перед Ленькой с серьезным, торжественным лицом.
Есть на Волге утес,
Диким мохом оброс,
запевает она, сильно копируя дядю Леку.
Ленька слушает внимательно, но Динка не помнит слов и поет пятое через десятое, заканчивая обрывистой фразой:
И утес-великан
Все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет…
Она долго вытягивает последнее слово, ей кажется, что так полагается по мотиву. Но Леньке нетерпеливо машет рукой:
- Погоди выводить-то! С одного слова толку мало. Что же это за песня, с гулькин нос?
- Как - гулькин нос? - фыркает Динка. - Это я просто слова забыла!
- Жаль. Хорошая песня, ты бы выучила слова.
- Я выучу! Только знаешь что? Никто, никто не может сказать, где этот утес! - печально говорит Динка.
- Никто не может? - спрашивает Ленька, и глаза его светятся гордостью. - А я могу! Пойдем, покажу! - Он встает и меряет Динку долгим взглядом: - Только помни, Макака: скажешь кому - навечно останусь я на барже.
Глава 26
УТЕС СТЕНЬКИ РАЗИНА
Ленька подходит к отвесной стене обрыва и, поплевав на ладони, быстро карабкается наверх, ловко перешагивая от одного корня к другому. Из-под ног его сыплются на голову Динки колючий песок и сухие комки глины, но она молча зажмуривается, стараясь не отстать от своего товарища. Оторванная оборка платья волочится за ней, цепляясь за корни и чахлые кусты.
Поднявшись наверх, Ленька присаживается на корточки и протягивает Динки руку:
- Ну, вылезай! Распустила павлиний хвост и ползешь - эдак и сковырнуться можно! Обвяжи его вокруг себя или за пояс заткни, - советует он.
Динка поспешно привязывает к поясу оборку. Она боится, что Ленька раздумает брать ее с собой, и, заглядывая ему в глаза, робко торопит:
- Пойдем, Лень?
Ленька молча встает и идет по краю обрыва. Чуть приметная тропка вьется между кустами; подмытая ливнями, она иногда обрывается, и вместо нее торчат из земли голые корни поваленных деревьев; иногда, отходя от края, тропка теряется в кустах колючего дерна с круглыми, как шарики, зелеными ягодами. Ленька раздвигает кусты, и, смыкаясь за его спиной, они больно хлещут Динку по лицу и по плечам, но она не жалуется и, крепко сжав губы, продирается за Ленькой, обрывая платье и царапая руки… Босые ноги ее исколоты, а тропка все бежит да бежит, то круто поднимаясь на гору, то падая вниз, а слева, освещенная ярким солнцем, блестит Волга, ослепляя глаза и с мягким шелестом накатывая на берег волны…
Динка спотыкается и на ходу вытаскивает из босых пяток колючки, но если нашелся человек, который может показать ей утес Стеньки Разина, то надо идти и молчать, хотя бы со всех сторон вонзались в нее колючки, думает усталая Динка.
А Ленька идет да идет, не оглядываясь и словно не замечая следующей за ним по пятам Динки.
Крутой обрывистый берег вдруг рассекается надвое, образуя между двумя половинами глубокую трещину. Ленька обходит опасное место и снова идет по краю обрыва. Берег поворачивается, пристань с баржами и пароходами уходит из глаз. Ленька останавливается, раздвигает кусты и оглядывается назад:
- Вот утес Стеньки Разина! Гляди!
Динка протискивается вперед и становится с ним рядом. Один только шаг отделяет их с Ленькой от глубокой пропасти. Земля в этом месте круто обрывается, и огромный, как остров, кусок обрыва стоит совсем отдельно, окруженный со всех сторон широкими провалами. В середине его - пожелтевший от - времени и поросший диким мхом утес. Рядом с ним лежит поваленное грозой дерево, голые ветки его простираются над берегом и тянутся к воде, словно черные, высохшие руки мертвеца. У Динки захватывает дух от любопытства и страха. Вцепившись в руку Леньки, она заглядывает в пропасть… Далеко-далеко виден каменистый берег, вода подходит почти к самому обрыву и, смывая с него желтую глину, с шумом отбегает назад…
- Вот это и есть утес Стеньки Разина, - тихо и убежденно говорит Ленька.
"…И стоит много лет, только мохом одет…" - припоминает очарованная Динка.
- Лень, Лень, а как же пройти туда, на этот камень? - спрашивает она с замиранием сердца.
Ленька усаживается на траву и задумчиво жует травинку.
- Я знаю как, только не скажу…
- Почему не скажешь? - шепотом спрашивает Динка.
- Потому не скажу, - медленно говорит Ленька, - что ты девчонка маленькая, сболтнешь кому-нибудь, похвалишься и выдашь это место.
- Не похвалюсь я, Лень! Не выдам я! - лихорадочно цепляясь за него, уверяет Динка. - Разве я сыщик какой-нибудь? Я не сыщик! Нет! - В голосе ее слышится обида и гнев. - Я не сыщик! - топая ногой, кричит она на Леньку.
- Хорош сыщик! - усмехается Ленька, забавляясь ее гневом. - Сыщик - это Нат Пипкертон, пять копеек за выпуск! А ты куда годишься с оборкой энтой?.. Ну, чего разобиделась?
Занозистая какая! Утес ей понадобился! Ну, прыгай головой вниз!
Динка тоскливо оглядывается на камень… Леньке становится жаль девочку.
- Ладно, - мрачно говорит он, - я поведу. Только слышь, Макака… Задумал я убечь от хозяина, а деться мне некуда, кроме этого места. Скажешь кому пропал я.
Динка отчаянно мотает головой.
- Ну, посиди тут.
Ленька раздвигает соседние кусты, расшвыривает кучу валежника, отодвигает в сторону тяжелые камни и вытаскивает из земли широкую крепкую доску. Подтащив ее к краю обрыва и перекинув через трещину, он долго пробует крепость доски ногой, потом смело шагает на середину и, схватившись за ветку сухого дерева, перепрыгивает на утес.