- Ну да, в шинели. А кошелки я что-то не видел… - Федька пытливо посмотрел в лицо товарища и сочувственно вздохнул. - А ты что ж… Попадался, что ли, им когда… Чего испугался?
- Я не испугался. Просто так побежал. Не люблю полицейских, - хмурясь, ответил Ленька. Ему было страшно и больно за Степана, но спрашивать ни о чем не хотелось.
А Федька, молча переминаясь с ноги на ногу, стоял перед ним, и на белобрысом веснушчатом лице его выражались сомнение и грусть.
- Ты, слышь, Ленька… Если нехорошими делами занялся, это к добру не ведет. Один раз скрадешь да убежишь. А другой раз попадешься… Конечно, с голодухи это… Но только красть - последнее дело. Ворам тюрьма… - тихо закончил он.
Ленька повернул к нему лицо. Оно было светлое, грустное, серые глаза смотрели честно и прямо.
- Ничего сроду не крал я, Федя. И студент тот не крал. Чистые мы люди… А теперь ты скажи, что с рыбой сделал?
- Рыбу? Рыбу я всю продал. За это не беспокойся. И Митричу все сполна отдадим, и выручку пополам поделим! Вот бери! - Федька полез за кошельком.
Но Ленька остановил его:
- Мне не надо. Митричу отдай и себе возьми.
- Ну нет! Вместе ехали. Митричу я отдам, а тебе тоже вот, бери… По десять копеек нам вышло, да еще старик за продажу даст… Бери, Ленька!
Ленька нерешительно взял десять копеек.
- Ну ладно! - сказал он. - А за продажу от Митрича бери себе; я не торговал, я и не возьму.
К пристани подошел пароход, и товарищи расстались. Ленька ехал в город, расстроенный сообщением, что Степана все-таки повели…
"Может, еще где бумажку какую нашли у него? Или обыскать хотят в участке? На улице небось не обыскивают…"
Сойдя с парохода, мальчик бегом побежал по знакомым улицам, но, свернув в переулок, где жил Степан, он умерил шаг и дважды прошел по другой стороне, заглядывая на окно чердака. Но с улицы ничего не было видно, окно было закрыто, и на крыше, осторожно ступая по карнизу, мяукала голодная кошка. Ленька вошел во двор и направился прямо к черному провалу парадного входа. Дверь в нижней квартире была открыта настежь, из нее несло тяжелым духом старых сапог и затхлого помещения. На низенькой скамеечке перед верстаком сидел старик сапожник. Ленька уже не раз видел его, проходя к Степану, и, задержавшись у лестницы. Вежливо поздоровался.
- Ты куда? К Степану? - не отвечая на приветствие, живо спросил старик и поманил его пальцем, - Нету Степана… Полиция обыск у него сделала и увела.
- Совсем увели? - с замирающим сердцем спросил Ленька.
- Ну, как это узнаешь? При обыске ничего не нашли. Везде искали… Даже печку разворотили, а не нашли. Я нарочно вышел, как его вели. Думаю - может, сказать чего-нибудь человеку надо. И верно. Он еще с лестницы мне крикнул: "Скажи, говорит, Матвеич, что не по праву меня арестуют. Ничего у меня не нашли!" Так сам и сказал… - охотно рассказывал старик сапожник.
Ленька постоял около лестницы, держась за перила. Вспомнил осиротевшую Степанову кошку, вынул три копейки.
- Дедушка, там кошка Степана… заголодает теперь… Нате вот… Покормите ее, а я еще принесу денег как-нибудь…
- Прячь, прячь… Без тебя покормлю… - заверил сапожник и, суетливо вытирая руки о передник, вылез на двор. - Где она там?.. Кис, кис, кис!.. Ишь, бродит, хозяина кричит… Животная и та от полиции страдает…
Ленька вышел на улицу, чувствуя горькую опустошенность в сердце.
Второй раз в жизни терял он близкого человека. Но теперь уже Ленька не был девятилетним мальчиком, со слезами бродившим под стенами тюрьмы. Нет! Новый Ленька был старше; cуровый опыт жизни высушил его слезы вместе с горьким чувством потери другаподнял в его сердце бурю ненависти. И эта ненависть требовала действия.
Запахнув свой пиджак, Ленька зашагал к пристани. По дороге он купил на свои десять копеек пухлых румяных бубликов и, бережно рассовав их по карманам, поехал домой.
Глава 42
ЛЮБОВЬ И ДОЛГ
Ленька подошел к Динкиному забору, когда уже начало смеркаться. Динка ждала… Мальчик еще издали увидел в зеленых пролетах забора ее светлое платье и помахал ей рукой. Чувствуя себя виноватым, что опять явился так поздно, он с тревогой и нежностью глядел на свою подружку; ему хотелось развеселить ее, сказать ей ласковые, утешительные слова, но сам он после пережитых волнений, поездок на пароходе и беготни по городу был душевно и физически разбит. И Динка, чувствуя это, не откликалась на слова и улыбки.
- Макака, миленькая! - прижав к щели серое от пыли лицо, тоскливо говорил Ленька. - Скучно тебе одной… Но вот погоди, я еще только раза три съезжу в город, а тогда все дни с тобой буду. Гулять будем, чай пить… Я и завтра пораньше вернусь, ладно?
- Ладно, - кивала головой Динка и молча, без улыбки глядела на него из щели, держась обеими руками за доски и напоминая маленького грустного зверька, посаженного за решетку.
- Макака, что ты такая? - спрашивал Ленька, и сердце его сжималось от жалости. В этой робкой, молчаливой девочке, покорно кивающей головой в ответ на его утешение, не было и тени прежней капризной, озорной, безудержно веселой и требовательной к нему Макаки, и Ленька с нарастающей тоской вглядывался в ее некрасивое, словно застывшее в одном выражении, такое незнакомое, но дорогое ему лицо, повторяя с горечью и тревогой: - Макака!.. Улыбнись хоть… засмейся… Подменили тебя, что ли?
- Нет, не подменили меня, Лень… Но все кругом подменили, - шепотом сказала Макака и, оглянувшись, указала глазами на свой дом.
- А что ж там у вас? Случилось что? - цепляясь за эту надежду, спросил Ленька.
- Нет, не случилось, а просто так как-то… Все стали отдельные. Я тоже отдельная, - серьезно ответила. Динка и, словно испугавшись наступающих сумерек, заторопилась: - Я пойду, Лень…
- Погоди… Не думай ты ни о чем… Завтра я рано приеду, тогда пойдем на утес, все расскажешь… Ладно?
Динка опять равнодушно кивнула головой и пошла.
- Макака! - окликнул ее на полдороге Ленька. - Вынеси мне нитки. Нитки… - прижав к щели лицо и вытянув губы, раздельно повторил он.
- Сейчас? - спросила девочка.
- Сейчас, сейчас! Я подожду тут, - закивал ей Ленька.
Динка ушла, потом вернулась и принесла катушку белых ниток:
- Я из приданого взяла… Отмотай себе на палочку, а то Катя искать будет.
Ленька отмотал ниток и отдал катушку:
- Положи где взяла, а то ругать тебя будут.
- Нет, - сказала Динка, пряча катушку в карман. - Меня давно никто не ругает. Всем некогда.
Ленька вернулся на утес поздно. Огня в своей пещере он никогда не зажигал, а в темноте делать было нечего. Сунув руку под камень, он ощупал заветные Степановы бумажки и, втянув на утес доску, лег.
"Для начала хоть десять штук возьму. А остальные тут спрячу… Аккуратней надо, чтоб ни одна бумажка зря не пропала. Люди за них головой рисковали… И, вспомнив Степана, он мысленно пообещал: - Все сделаю, как надо… Только я, Степан, в бублики вложу и ниткой для верности обмотаю… По своему способу…"
Ночь была короткой. Рассвет застал Леньку уже за работой, а первый пароход отвез его в город. На базаре было еще пустынно. Хлопали железные болты на дверях лавок, открывались рундуки, шли с корзинами торговки… На пристань съезжались возы. Половой в сером холщовом фартуке подметал крыльцо столовой. Рабочие шли завтракать.
Глава 43
ПРЕДСВАДЕБНАЯ КУТЕРЬМА
Волнение началось с утра. День был воскресный и почему-то напоминал праздник пасхи. Всю ночь Лина пекла пироги, Марина и Катя убирали комнаты, гладили, помогали Лине, Утром явился Олег, нагруженный покупками, среди которых выделялся большой длинный ящик - сервиз.
Узнав от Кости, который теперь почти всегда ночевал в любезно предоставленном ему маленьком флигеле, о предстоящем событии, Крачковская немедленно напросилась в гости.
В углу террасы был установлен небольшой столик, заваленный подарками. Самый богатый подарок был от Олега. Крачковская подарила молодоженам еще один сервиз, на этот раз столовый. Отдельные скромные знаки любви и внимания были от Марины, Кати и от детей. Динка, с помощью Никича, закончила свой сундучок и все время ревниво следила, чтобы он стоял на самом видном месте.
Все эти хлопоты и суета трогали Лину, и, вынимая из духовки пироги, она обильно поливала их слезами… Малайка, явившийся сказать, что он договорился и поп будет ожидать их завтра в двенадцать часов утра, был смущен и до глубины души тронут заботливыми приготовлениями к свадьбе.
А задерганные хлопотами Катя и Марина думали только об одном: чтоб все было хорошо!
Потихоньку от Лины они закладывали вещи, тратили деньги Олега и мастерили приданое для невесты.
* * *
Утром в знаменательный день приехал Малайка. В новом чесучовом костюме, г неизменной тюбетейкой на голове, он выглядел очень торжественно и нарядно.
- Жених приехал! Жених! - забежав вперед, крикнула Динка.
И скромный Малайка, который обычно никому не доставлял хлопот, сейчас вызвал целый переполох на маленькой даче. Взрослые засуетились, начали одеваться.
- Скорее, скорее! - торопила всех Алина, нагревая утюг. Марина и Костя должны были сопровождать молодых к венцу.
Из детей в город брали только Алину; Динка и Мышка оставались дома; Катя велела им нарвать цветов и, когда Лина вернется из города, встретить ее у калитки.
А пока все собирались и прихорашивались.
Малайка, не зная, как вести себя в своем новом положении, растерянно стоял посреди террасы, а Динка, заложив за спину руки, молча и удивленно разглядывала его со всех сторон.
Все это было похоже на пестрый сон, но Лина ни в чем не изменила себе и своим деревенским обычаям; выбрав посаженым отцом Никича, а посаженой матерью - Марину, она взяла за руку Малайку и перед отъездом торжественно подошла под благословение "родителей".
- Пусть будет этот день самым счастливым днем вашей жизни! - растроганно сказала молодым Марина.
Когда взрослые уехали, Динка и Мышка бросились собирать цветы. Никич, уставший от беготни, присел на крыльцо выкурить цигарку.
- Мышка, - сказала сестре Динка, срывая вдоль забора васильки и ромашки, все-таки свадьба - это очень веселая кутерьма! Когда я вырасту и буду богатой, я каждую неделю буду устраивать себе свадьбу!
Мышка, оживленная общим волнением, пожала острыми плечиками.
- Я еще не знаю, грустно это или весело, - с недоумением сказала она.
- Если совсем ни о чем не думать, то это весело. Просто так: Карл у Клары украл кораллы! Вот и все! Хочешь, давай летать и кружиться? У нас белые платья и банты. Давай попробуем увязаться за бабочками! - весело предложила Динка.
Мышка согласилась сначала робко, потом разошлась. Динка, взмахивая руками, как крыльями, летела впереди и, указывая на стайку желтеньких бабочек, кричала:
- За ними! За ними!
А у лазейки стоял Ленька и смотрел на обеих девочек. Он вернулся рано, гордый выполненным долгом.
Первые десять бубликов уже были розданы. Ловкий и неприметный Ленька толокся среди рабочих; сидя с ними за одним столом, пил чай в столовке и, внимательно глядя на лица, обдумывал каждый свой шаг… Бублики его исчезали в рабочих кошелках, в ящиках с инструментами, а иногда и в глубоких карманах засаленных брюк. Раздав все, до последнего бублика, Ленька вытащил тщательно завернутый в тряпочку заветный полтинник и пошел в булочную. Купив фунт хлеба и рассовав по карманам новую партию пухлых бубликов, он разменял полтинник и заторопился к пароходу. На пристани какая-то женщина попросила поднести ей к дому вещи, но мальчик отказался. Перед глазами его стояло несчастное лицо Макаки, и он спешил домой. Теперь, стоя у забора и глядя издали на свою подружку, Ленька не знал, уйти ему или остаться… Динка была в том самом платье, в котором когда-то шла на утес, волоча за собой оборку. Теперь оборка была пришита и разглажена, а на голове девочки торчал, как пропеллер, огромный белый бант. Это была еще одна, чужая ему, Макака.
Ленька тихо повернулся и хотел уйти, но Динка заметила его и, размахивая руками, подлетела к забору.
- У нас свадьба, шепнула она и, оглянувшись на Мышку, которая, словно заведенная, кружилась на одном месте, добавила: - Я не могу уйти. Сейчас все приедут из церкви. Но ты подожди здесь!.. - Накрахмаленные оборки ее замелькали в кустах.
"Чего мне ждать?" - устало подумал Ленька.
Через минуту Динка вернулась.
- Возьми, возьми скорей! - громко зашептала она, протягивая через забор слипшиеся в руке пирожки.
Но Ленька, круто повернувшись, зашагал на утес.
Глава 44
ПРОВОДЫ ЛИНЫ
Когда вернувшаяся из города веселая процессия подошла к калитке, Лина предстала перед детьми как сказочное видение.
Муаровое платье ловко обтягивало ее статную фигуру, пышные кисейные рукава оттеняли полные руки; на шее в два ряда блестели бусы, а легкий бледно-розовый шарф с разлетающимися концами красиво оттенял золотые волосы.
- Лина, ты ужас какая красивая! - с восторгом сказала Динка, прижимая к груди спой букет. - Ты можешь цвести, Лина, в нашем саду! Как яблоня! Она была весной такая же красивая, как ты!
- Мама! Наша Лина лучше всех! - прошептала матери Мышка.
Лина обняла обеих девочек и засмеялась счастливым, звонким смехом. Все вокруг тоже засмеялись, а Олег сказал:
- Вы не видели, как смотрели на Лину в городе! Я просто серьезно опасался, что кто-нибудь выкрадет у нас невесту прямо из-под носа!
- Не выкрадет теперь, Малай не даст! - заявил одуревший от счастья Малайка и, подхватив обеих девочек, закружился с ними на дорожке.
Но Лина, поравнявшись с ним, степенно заметила:
- Малай Иваныч, что это вы на виду у всех с ума сходите?
Выйдя из церкви, Лина сразу начала называть мужа на "вы" и по имени-отчеству. Это очень веселило присутствующих. Костя хохотал от всей души.
Под вечер пришли Крачковские. Олег и Костя весело прислуживали, наливая вино и разнося закуски.
Динку Лина посадила рядом с собой; Алина, к своему неудовольствию, сидела около Гоги, а Мышка - с Малайкой. Марина и Катя были счастливы, что все так хорошо и красиво, что, несмотря на все трудности, им удалось сделать настоящую свадьбу. Олег острил и дурачился; Костя, хохоча, уверял Малайку, что теперь он пропал, так как самое главное в процедуре венчания - это первому стать хотя бы одной ногой на коврик, подстеленный под ноги молодым.
- Хотя бы одной ногой, Малай Иваныч! Хотя бы одной… - хохотал Костя. Ведь теперь Лина всю жизнь будет командовать вами!
- Пускай командывает! Что захочет, то и будет! - соглашался на все Малайка.
- Нет уж, Малай Иваныч, - с улыбкой говорила Лина, - теперь уж вы командуйте! Какая радость жене над мужем верх держать!
Смущенное лицо Малайки, не привыкшего к покорности Лины, вызвало новый взрыв хохота. Громче всех хохотала Крачковская, хотя глаза у нее были усталые и лицо озабоченное.
- Гога; подними бокал и провозгласи тост, а потом мы сообщим дорогим хозяевам нашу новость, - тихонько шепнула она сыну. Гога поднял бокал.
Любовь и дружба двух людей
Соединяют.
Пусть эти чувства вечно с вами
Пребывают!
громко сказал он заранее приготовленный тост и, смутившись, подошел к Лине чокнуться…
Лина чокнулась, поцеловала его в лоб и подошла к Крачковской.
- Спасибо вам за вашу доброту! - растроганно сказала Она, кланяясь в пояс.
Крачковская еще раз пожелала молодоженам счастья и Торжественно сказала:
- А теперь мы с Гогой должны сообщить вам новость! Мы уезжаем. Муж срочно вызывает нас к себе!
Слова Крачковской ошеломили присутствующих. За столом наступила полная тишина.
- Мы уезжаем завтра, мои дорогие! Мне очень жаль расставаться с вами. Я очень благодарна Константину Федоровичу за Гогу! Он столько возился с ним последнее время… - приятно улыбаясь, сказала Полина Владиславовна и при общем молчании обратилась к сыну: - Гога, ты хотел, кажется, предложить Константину Федоровичу ключ от флигеля…
Гога вскочил:
- Константин Федорович! Мы с мамой просим вас чувствовать себя полным хозяином флигеля до самого конца лета! Торжественно передаю вам ключ!
Все сразу ожили, зашевелились. Костя трогательно поблагодарил за гостеприимство.
- "В вашем доме, как сны золотые…" - дурачась, пропел Олег.
Марина и Катя с искренним чувством обняли Полину Владиславовну.
Гога подошел к Мышке и, стоя за ее стулом, сказал:
- В память нашей дружбы я оставлю тебе полное собрание сочинений Толстого.
Мышка вспыхнула от радости, застеснялась.
- А я что?.. - робко пролепетала она. - Я тебе Пушкина…
- Не надо… У меня есть! - великодушно ответил Гога. Провожали Крачковских шумно и весело, но после их ухода все вздохнули свободнее. За столом стало как-то уютнее и проще. Никто уже не острил, не хохотал, всем хотелось посидеть одним, своей семьей, и разговор перешел в тихую беседу. Обсуждались всякие мелочи будущей жизни Малайки и Лины.
- Помещение хозяин дал Малайке хорошее, но мебели там нет. Один стол и стул да поломанная кровать… - сказала Катя.
Марина задумалась:
- Тогда надо хоть из кухни перевезти им Линину кровать и стол.
- Вот уж нет! - сразу заволновалась Лина. - Не порушайте моего ничего. Я свою кровать старенькой одеялкой покрыла и подушку оставляю. Как было, так пусть и будет. И кажное воскресенье приезжать стану. Не порушайте моего ничего!
- Конечно, конечно! Пусть все так и останется! - заторопилась успокоить ее Катя. - Можно взять что-нибудь с городской квартиры…
Дети, сидя между взрослыми, впитывали в себя все впечатления праздника и, притихнув, машинально запихивали в рот сладости. Лина и Малайка должны были уехать вечером. Боясь грустного прощания, Катя заставила Мышку лечь спать. Усталая Мышка не противилась. Она поцеловала Лину и, моргая сонными глазками, спросила:
- Ты никуда не уедешь, Лина?
- Уеду и приеду, - ответила Лина и, прижав к себе девочку, добавила: Была вашей Лина, вашей и останется!