- Алло! - Звягин произносил не "алё", а "аллоу", это получалось у него внушительно. - Алло! Матвеев? Владимир Андреич! У меня к тебе небольшой сюрприз. А ты еще приятных сюрпризов ждешь? В твои-то годы? Ну-ну. Шутки в сторону, слушай и принимай как руководство действию. Сегодняшним самолетом прибыла семья Тюриных, четверо человек. Замена Сивцова, совершенно верно. Двое детей? С чего ты взял, что двое детей? Один прилетел с тремя женами. А чего тогда задаешь лишние вопросы? Представь себе, из города Щербатова…
Сидя в глубоком кресле и держа на коленях сестренку, Андрей замер: вот, вот, сейчас… сейчас будет сказано… Поплавок косо ушел в мутно-зеленую глубь, и, как это бывает во сне после долгой рыбалки когда только закроешь глаза - начинается клев, сам Андрей тоже ушел вместе с ним под воду с широко раскрытыми глазами, все померкло и похолодело вокруг… Вот, вот, сейчас!
Подсечка оказалась резкой и такой болезненной, что у Андрея дернулась верхняя губа… Мельком взглянув на Ивана Петровича, Звягинцев усмехнулся и сказал:
- А черт их… Сумел как-то. И парня взрослого с собой протащил что тебе дипломаты. Тех ленинградцев, понятно, в кювет. Ну, ясно. Да ясно же. Речь не об этом.
Под затылком у Андрея гулко бабахнуло - так, что зазвенело в ушах, и после короткой паузы вспыхнули, каждая по отдельности, огненные грозди фейерверка: в глазах, в губах, в носу, и горячий красный свет стал медленно, бахромою опускаться на плечи, оплывать к сам сердцу… Как хорошо, что Настасья сидела у него на коленях! Андрей уткнулся в ее жиденькие волосики своим разрумянившимся лицом но уши ведь не спрячешь! Уши полыхали, развесистые и сочные, как пионы. Да, теперь все понятно. Именно поэтому их так странно встречают, именно поэтому Звягин разговаривает с отцом так пренебрежительно и недружелюбно: явились блатнички, сбросили в кювет тех ленинградцев и качают права.
Но самое скверное было то, что Горощук, приспустив очки, очень заинтересованно глядел на его уши. Глаза у Горощука были воловьи с крупными, как вареные яйца, белками, правый косо придавлен набрякшим веком… Ну, теперь все. Этот своего не упустит. Будет глумиться, будет разоблачать. Ростислав по сравнению с этим - ангел небесный… Как теперь жить? Как теперь жить?
- В гостиницу пристроить их покамест не удалось, - продолжал между тем говорить в телефонную трубку Звягин. - Ты понял, к чему я клоню? Что значит "через труп"? Ты теперь у нас холостяк. Прими людей, выдели комнату с мебелью и санузлом, у тебя в квартире роту солдат можно поселить. Подай пример всем прочим: ты же моя правая рука. Ах, все-таки через труп… Ну что ж, мы можем и через труп. Ты на пятый год продлеваться раздумал? Вот так. Да, вот так. Мне приемы все дозволены… Что? Разборчивей говори. Ну вот, так бы и сразу. Потерпишь две-три недели… Пусть месяц, черт побери! Не надо печалиться, вся жизнь впереди. Все. Бай-бай. Готовься к встрече.
Звягин положил трубку и весело посмотрел на Ивана Петровича.
- Ну вот, а ты говоришь - плохо встречают, плохо встречают… - Иван Петрович умоляюще прижал руку к сердцу. - Ладно, я пошутил. Будешь жить покамест в пансионе "Саншайн" у Матвеева Владимира Андреевича, это мой заместитель, надежный парень, оступиться не даст. Значит, какая на сегодня программа твоих действий? Там с тобой побеседует советник Букреев Виктор Маркович. Спешу предупредить: не вздумай с ним, как со мной ты затеял, с порога пререкаться, претензии свои излагать. Плохое будет начало.
- В офис - значит в посольство? - спросил Иван Петрович.
Звягин нахмурился, покусал и без того красные губы.
- В офис - это значит в офис, - сказал он наконец. - Посольство за рекой в другой части города, там тебе делать нечего, разве что кляузу на меня отнести. Нами занимается не посол, а советник, вот с его аппаратом ты и будешь иметь дело. Сдашь свои документы, получишь подъемные, посетишь доктора Славу, а вечером ждут твою семью на товарищеский ужин супруги Аникановы, тебе пока незнакомые. Проживают они в пансионе "Диди", в двух шагах от медпункта. Вопросы есть?
Вопросов быть не должно.
И Звягин поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.
…Матвеев ждал их на пороге. Это был человек средних лет, лысовато-кучерявый, босой и голый по пояс. На нем были шорты, а точнее обрезанные выше колен брюки с бахромой по краям, и это делало его похожим на безбородого робинзона. Он взглянул на груду чемоданов в кабине лифта, усмехнулся, покачал головой.
- Ну-ну, - проговорил он, отошел в глубь прихожей и встал поодаль, скрестив жилистые руки на груди.
У него было лицо язвительного экзаменатора, такие, должно быть, являются студентам в их вещих снах: блекло-серые глаза под безбровым выпуклым, как колено, лбом, приплюснутый нос и маленький голубоватый ротик.
- Несите сразу туда, - бросил он, мотнув головой, - по коридору, дверь в самом конце, нечего мне холл поганить.
Холл меблирован был так же, как и у Звягина, только обивка дивана и кресел была не кожаная, а матерчатая, горчичного цвета.
Выделенная комната сказалась довольно просторная, с двумя полутораспальными кроватями, застеленными покрывалами того же горчичного цвета. Окна были затянуты зеленой металлической сеткой, сквозь которую едва сочилась предвечерняя прохлада.
Когда разгрузка закончилась, Матвеев закрыл за Горощуком дверь и набросил мощный гаражный крюк.
- Зачем консервы Филиппу дали? - брюзгливо сказал он. - Нечего баловать. Никого вы этим не убедите.
Тут он заметил, что Настасья забралась в горчичное кресло с ногами, и потемнел лицом. Видя, что на нее смотрят, Настя состроила умильную мордочку, которая, насколько ей было известно, не оставляла равнодушным никого из взрослых людей. Однако с Матвеевым этот номер не прошел.
Людмила поспешно вытащила дочку из кресла, подшлепнула ее - правда, чисто символически, но Матвеев остался удовлетворен.
- Значит, так. Посуда у вас своя есть? Очень хорошо. Из серванта не берите, это казенная. Хотя ладно, я ее спрячу. Газовая плита не работает, бойлер тоже. Потому что газ стоит денег. Душ принимать придется холодный, это полезно. Электрическая плитка имеется? Ставьте там у себя, нечего нам тереться друг о друга на кухне. Воду дают с семи до двенадцати утра и с семи до двенадцати вечера. Надо делать запасы в маленькой ванной. Окна не открывать, сетку не повреждать, наползут тараканы, а ночью налетят комары. Эту кнопку не вздумайте нажать вызов домовой обслуги, прибегут - не отвяжетесь. Вот вам ключ от входной двери, прошу не утратить. Вашу дверь запирать нет необходимости - я у вас ничего не возьму. И рекомендую: добивайтесь, настаивайте, ускоряйте переезд в гостиницу. Это в наших общих интересах. Вопросы есть?
- Скажите, - невпопад заговорил отец, - а как пройти к Аникановым?
Матвеев поморщился: видно, с Аникановыми у него были связаны неприятные воспоминания.
- От офиса направо, через три квартала десятиэтажный до сухо и четко объяснил он. - Называется "Пансион "Диди"". Это все?
- Сразу видно преподавателя географии! - льстиво сказала Людмила, но Матвееву ее комплимент не понравился.
- Экономической географии, - поправил он. - Экономической.
- Тут мы с вами хотим посоветоваться, - не почуяв его неудовольствия, бодро продолжала Людмила, - и как раз по экономическому вопросу…
- Я советов не даю, - оборвал ее Матвеев. - Я даю указания, которые для вас обязательны. Вот вы свет зажгли в коридоре - ладно, но если за время вашего пребывания на моей территории перегорит хоть одна лампочка - доставайте, где хотите, можете вывинтить в кабинете у советника: лампочку здесь не купишь ни за какие деньги.
- Мы привезли десяток, - сказала Людмила, - на шестьдесят и на сорок. Можем с вами поделиться.
- Пару штук, - подумав, ответил Матвеев. - Но больше никому не давайте. Ну, так какой совет вы хотите от меня получить?
- Холодильник у нас, "Смоленск", - быстро заговорила Людмила, затерялся в дороге. Сказали, через неделю прибудет. Как до аэропорта добраться, где транспорт взять, не подскажете?
Людмиле вовсе не нужен был сейчас этот совет, она хотела подластиться, отметить свою зависимость - но вновь просчиталась.
- Холодильник? - высоким голосом переспросил Матвеев, и нос его еще больше приплюснулся, губы затряслись от гнева. - Где же вы его оставить собираетесь, в номере гостиницы?
- Отдадим на хранение кому-нибудь, - схитрила Людмила, - на временное пользование, до получения квартиры, да хоть вам…
- У меня имеется казенный холодильник, - решительно отверг ее предложение Матвеев, - другого мне не надо. А совет мой будет таком: бросьте вы это дело, запишите в графу чистых убытков.
- Почему? - Лицо Людмилы вытянулось.
- Да потому, - с нажимом сказал Матвеев, и голос его зазвенел, потому, что вам придется заплатить такую пошлину, что никаких подъемных не хватит. В размере стоимости десяти холодильников. Вот так. Еще вопросы есть?
Андрей многозначительно посмотрел на мать: "Получила? Сорока".
Матвеев показался ему солидным, достойным мужиком, такие выступают только по делу, подначивать и глумиться им некогда. В общем, устраивайтесь на временных началах, - сказал Матвеев.
- Я ложусь отдыхать и прошу тишины. Но опять-таки напоминаю: добивайтесь, настаивайте, ускоряйте переезд. Это ваше право, а обязанность местной стороны - вас устроить. Я как заместитель старшего группы обещаю всемерную поддержку, но добиваться должны именно вы.
Тюрины молчали.
- И еще одно. У Аникановых в гостях вы, конечно, напьетесь. Прошу дать мне возможность закончить мою мысль. Так вот, пожалуйста, без звонких песен по возвращении, без плясок в коридоре, иначе я буду вынужден написать докладную.
- А как добиваться гостиницы? - спросил Иван Петрович.
- Язык учили? - вопросом на вопрос ответил Матвеев. - Вот на языке и добивайтесь.
7
Офис помещался в веселеньком трехэтажном особнячке, окруженном пышно цветущим садом. У ограды в тени акаций стояли рядком сверкающие иностранные автомашины, среди них наша "Волга" вишневого цвета выглядела какой-то заспанной. Если бы не эта "Волга" и не бронзовая табличка с гербом на воротах, можно было бы пройти мимо: таких особнячков с черепичными крышами в боковых переулках было множество.
- Екипажи возблистали златом, - дребезжащим старческим голосом проговорил Иван Петрович. - Токмо русскаго дела карета в презрении стоит меж французских с точеными стеклами.
Князя Щербатова Иван Петрович цитировал вслух лишь тогда, когда пребывал в приподнятом настроении. И, слыша этот особенный, княжий голос, дети радовались за отца, ибо благодушествовал он не часто. В данном случае его, похоже, умилил пряничный вид офиса: в таком уютном, ласковом домике могли твориться только добрые дела.
Вдоль ограды неторопливо прохаживались двое темнокожих солдат в лихо примятых кепках с автоматами за спиной. Рядом с гербовой табличкой в бетонную стойку ворот было тоже вмонтировано переговорное устройство. Поколебавшись, Иван Петрович нажал черную кнопку. В репродукторе громко хрустнуло и послышался женский голос, холодный и как будто пахнущий одеколоном, как у продавщицы галантерейного магазина.
- К кому таким табором?
Должно быть, из окна, едва видневшегося среди водопада цветов, за ними давно наблюдали.
- Свои, - ответил Иван Петрович. - Из группы Звягина.
- К кому идете? - повторило вопрос устройство. - Русского языка не понимаете?
- К этому, как его, к товарищу Букрееву, - сказал Иван Петрович, несколько смешавшись.
- "Как его", - передразнило устройство, - Виктор Маркович вам всем назначил?
- Мы прямо от Звягина. Прилетевшие мы, новоприбывшие. После паузы калитка, неохотно лязгнув, открылась.
Тюрины с трепетом ступили на посыпанную красными камешками дорожку с желтой окантовкой, более похожую на торжественный ковер. Даже границы между красным и желтым были обозначены полосками темно-серого гравия. По обе стороны дорожки были разбиты круглые клумбы оранжевых цветов, часто утыканные жесткими остроконечными вроде бы проржавелыми листьями и оттого похожие на средневековые оружейные склады. Справа от входа стоял решетчатый павильон, на фронтоне которого красивой славянской вязью было написано: "Письма, газеты, журналы". В глубине участка покрытый толстой шубой зелени высился белый особняк, он со всех сторон был обсажен высокими кустами, которые пышно цвели марганцево-красными и лиловыми колокольчиками. Эти крупные цветы при всей своей яркости плохо сочетались друг с другом, были какие-то раздражающе ненастоящие, похожие на бумажные, которые носят у нас на майские праздники, и окраска их казалась химической, анилиновой. Слева от особняка под желтым пластиковым на весом стояло несколько "рафиков", "газиков" и большой львовский автобус. Справа же, за флигелем, открывалась бетонированная площадка, уставленная рядами садовых скамеек.
Дежурная по офису, молодая женщина с высокой манерной прической и длинным лицом, вышла на крыльцо. Тут она увидела Настю и всплеснула руками.
- Господи, такую кроху притащили! Она же еле ноги волочит.
- Не с кем оставить, - привычно жалобным голоском сказала мила.
- Сама контрактная, что ли?
Смысл вопроса, прозвучавшего очень пытливо, был Андрею неясен, но мама Люда отреагировала так, как будто всю жизнь на эту тем; и разговаривала.
- Нет, только муж, - ответила она.
Смиренный тон ее, видимо, смягчил сердце дежурной.
- Ну, так вот, мам-ма-ша, здесь офис, здесь резиденция советника, а не площадка молодняка. Я вас впустила - и мне же будет втык. Прогуливать детей будете в городе.
- Извините, мы не знали, - сказал Иван Петрович. От его приподнятого настроения не осталось и следа.
- Да ладно, не знали они. Проходите на киноплощадку, не мельтешите перед окнами. И не шуметь! Надежда Федоровна отдыхает с дороги.
"Ага, - подумал Андрей. - Наверно, советник живет на верхних этажах. Значит, там сейчас и Кареглазка".
И от мысли, что Женечка Букреева глядит на него сейчас из окна, ему стало прохладнее, по спине пробежали мурашки.
Тюрины обогнули угол дома и сели на скамеечку под навесом.
- Неприветливые все какие-то, - проговорила мама Люда.
Это офис, - укоризненно сказал ей Андрей. - Знаешь, что такое офис? Официальное учреждение, а мы путаемся под ногами.
- Ну хорошо, тут советник. А этот, хозяин наш? - Мама Люда сердито мотнула головой, имея в виду Матвеева.
- Хозяин плохого тебе ничего не сделал, - ответил Андрей. - Выделил комнату, дал указания.
Мама Люда промолчала, терпеливо вздохнув.
Андрей огляделся. Киноплощадка под открытом небом, как в Летнем саду, рассчитана была человек на пятьсот, скамейки выкрашены в приятный сиреневый цвет, а экран, широкий и слегка вогнутый, вмурован в бетонный забор. С обеих сторон площадка ограждена была добротными фотостендами: "Будни нашей Родины", "Страна пребывания хорошеет и строится", "Визит высоких гостей", "Лучшие среди нас". За стендами здесь заботливо следили, фотографии были свеженькие, качественные, не выцветшие на солнце. Он обернулся: к стене флигеля, чуть ниже глазка кинобудки, приделана была табличка "Места для работников аппарата". Эта надпись, несомненно, относилась к трем рядам скамеек, которые уместились под пластиковым навесом.
- Ну, дорогие родители! - возмущенно сказал Андрей и вскочил. - За вами глаз да глаз! Где вы сели? Посмотреть, что ли, трудно?
Семейство перебралось на солнышко. Впрочем, дело шло к вечеру, и становилось свежее, воздух перестал струиться от жары, тени под кустами стали красными.
- Мама, я пить хочу, - сказала Настя.
- Потерпи. Нас сейчас вызовут.
- Ну, мамочка, ну сил больше нету!
- О, господи, нетерпляйка!
Мать взяла дочку за руку и повела ее к дальним стендам. Там за кустами видны были какие-то подсобные помещения, оттуда доносились голоса наших женщин.
- Сырую воду не пейте! - крикнул им вдогонку Иван Петрович. Манеру говорить вслед он усвоил от мамы Люды. Вообще, если присмотреться, он с годами все больше походил на старую долговязую женщину, а мама Люда - на мелкорослого мужичка.
И в это время из динамика под навесом, как на вокзале, послышался протяжный голос дежурной:
- Тюрины Иван Петрович и Людмила Павловна, вас вызывает товарищ Букреев.
- Ох, Настасья! - пробормотал Андрей. - Вечно она, животина проклятая!
- Ну что ж, - странным, меняющимся, как бы плывущим голосом сказал отец, - как говорил мой друг Михаила Михайлович, пойдем в крестовую, сиречь в аудиенц-камеру.
Он поднялся, застегнул пуговицы пиджака, подтянул галстук.
Видно было, что отец наливается волнением, полно, выпукло, до самых краев. Руки его затряслись, глаза заслезились, лицо подернулось серой рябью.
Пойдем ты со мной, - глухим голосом сказал он Андрею.
- Нет, папа, нельзя, - ответил Андрей, глядя на него с состраданием. - Меня не вызывали. Иди уж один.
Иван Петрович потоптался на месте, пощупал карман с документам повернулся и, нетвердо шагая, пошел…
Когда отец завернул за угол, Андрей направился к решетчатому павильону "Письма, газеты и журналы". Идя по хрустящей дорожке среди ощетинившихся клумб, он все время чувствовал на своей спине точно на хребтине, костлявый взгляд дежурной из широкого зеркального окна.
В павильоне было сумрачно и прохладно. Сквозь решетчатые стены дул сквознячок, задняя же стенка была, как в улье, от пола до потолка разделена на ячейки. Правда, Андрей ни разу не заглядывал в улей но предполагал, что внутри улей должен выглядеть именно так. Над каждой ячейкой была наклеена бумажка с фамилией. Андрей отыскал ячей Сивцова, пошарил рукой - в ней было, естественно, пусто.
"Надо будет фамилию заклеить, - деловито подумал он. - Какой еще Сивцов? Нет больше никакого Сивцова".
Как и Настасье с мамой Людой, ему тоже казалось, что их встреча не так. Но, в отличие от женщин, он знал, чем это вызвано, и старался все увязать в систему. Звягин? Да, Звягин строг, но справедлив. Одерну, чтобы не заносились с первого дня, но ведь пристроил же, причем не к кому попало, а к своему начальнику штаба. А то явились блатники, сразу жилплощадь им подавай. Матвеев тоже строг и тоже справедлив. Местная сторона доверила ему жилье - и он старается содержать его в порядке. Может быть, Звягин и рассчитывает на его пристальное наблюдение, чтобы глаз не спускал с новоприбывших и неопытных людей. Да, суров, неприветлив, но ведь за рубежом расслабляться нельзя.
- Ну, что такое, на самом деле! - с досадой произнес женским голосом динамик, висящий в углу. - Ходят и ходят, как дикие!
В павильон, волоча за руку Настю, вбежала мама Люда.
- Господи, прямо запретная зона! - зашептала она. - Мы уж и так чуть ли не ползком… Папа там?
Она показала глазами наверх, куда-то на крышу особняка, где серебрился цилиндрический бак.
- Там, - ответил Андрей. - Ну, попили?
- Ай, - махнула рукой мама Люда, - попили водички простой, много ли нам нужно?
Она присела возле журнального столика, взяла на колени Настасью.
- Андрюшенька, какие ж там склады! - со светлой печалью в голосе проговорила она. - Какие ж там склады, чего только нет! Икра, ветчина баночная, печень трески, колбасный фарш, напитки различные…
- Ну вот, - с упреком сказал Андрей, - а ты с собой волокла.