Вася с Макаркой и девчонки стояли рядом и с любопытством смотрели в корзины. Вдруг Макарка прыгнул в байду, в которой оставался рыжеусый, что-то спросил у него, что - не было слышно из-за шума моря, и тот кивнул. Макарка радостно засмеялся, сдёрнул с головы курортную шапочку с длинным козырьком и стал бросать в неё крабов, бегавших по днищу.
- Не всех бери, колоброд! - крикнул ему сторож. - Оставь мне пяток, и чтобы покрупнее…
- Опять сушить будешь на продажу? - проорал сквозь шум моря Макарка.
- А тебе что?
Рыбаки стали сортировать рыбу на старом брезенте. Девчонки изумлённо наклонились над ними, а Иван Степанович уже успел пристроиться поблизости со своим альбомом и, поглядывая на рыбаков, быстро двигал карандашом по твёрдой белой странице.
- Васятка, ко мне! - подозвал Макарка и поднял длинную узкую, как змея, рыбину, упруго двигавшую влажным хвостом.
- Что это? - испугался Вася, - Не ужалит?
- Ужалит, скажешь тоже: в сердце вопьётся - и крышка! - крикнул Макарка. - Это же рыба-игла.
- Я для тебя её взял, Макар, - сказал усатый, которого все звали Семёном; он был в блестящей куртке, густо облепленной гривенниками чешуек. - Высуши - и на рынок! Сувенир. Почище краба. Рупь дадут. А в базарный день и больше.
- Порядок, - сказал Макарка, - и она сгодится, на звонок хватит… - Он толкнул в спину Таю, выхватил из своей шапочки большого краба, страшно двигавшего клешнями и цепкими, жёсткими, суставчатыми ногами, и Тая, конечно, пронзительно запищала. Он стал гоняться за девчонками, потом под звонкий смех перекувырнулся на гальке через голову.
- Здравствуйте! И я к вам… - вдруг послышался громкий голос Альки. - И родня здесь, и все прочие… Что же меня не позвали? Нехорошо!
Быстрые Алькины глаза отыскали среди рыбаков коренастого мужчину с рыжими усами. Алька присел возле него на корточки и негромко спросил:
- Вы, дяденька… простите, не знаю отчества… Семён?
- Ну я, а чего тебе? - насторожился тот, и Алька полушёпотом сказал:
- Да ничего такого… Можно вас на пару слов?
Они отошли, и Алька, вначале сбиваясь, а потом более твёрдо и решительно заговорил о покупке рыбы.
- Плохо с рыбой, неважнецки взяли… - вздохнул Семён. - Да и трудно дать тебе, рискую… Я хоть имею право взять себе немного рыбы, да не со всеми в ладах. Стало строго у нас.
Он говорил тише Альки, не говорил, а беззвучно шевелил большими губами, но Алька всё понимал. Понимал и то, что Семён набивал цену.
- Ну я вас очень прошу… - Алька смотрел в его светлые, почти бесцветные, припухшие глаза и одновременно следил за ребятами; они, кажется, ни о чём не подозревали.
- Тебе сколько нужно?
- Ну, килограммчика два-три…
Глава 15. Мальчишка с пистолетом
- Будет не дёшево, - предупредил рыбак. - Три за килограмм. Иначе не могу.
Это было на полтинник больше, чем говорил отец.
- Ну, может, отдадите три с половиной кило за десятку? - Алька покраснел.
- А деньги-то есть? Через пять минут заходи в домик. И сразу уматывай в посёлок…
Ребята во время этого разговора с хохотом бегали возле корзин с рыбой, толкались, орали, передразнивали друг друга. Больше всех отличался Макарка. Он то выкрикивал что-то такое, отчего девчонки надрывали животики, то рискованно кувыркался через голову.
Рыбаки и сторож беззлобно покрикивали на него, но Макарка и не думал слушаться их. Он ещё больше дурачился, куролесил, и это было очень к месту: он отвлекал от Альки внимание, и Алька впервые хорошо подумал о нём.
Вася тоже бегал и даже боролся с Макаркой: они сцепились, и тот хотел повалить Васю и прижать лопатками к гальке, да сам свалился: Вася был крупней и сильней его и сел ему на спину.
Впрочем, Макарка тут же вывернулся и погнался за Ирой. Вася бросился на выручку и отогнал Макарку. Ира тяжело дышала, щёки раскраснелись. Она поправляла волосы и не столько смотрела на Васю, сколько через его плечо на Макарку, опасаясь, что тот опять внезапно наскочит и начнёт что-нибудь вытворять. Ира и боялась его - сердце её всё ещё колотилось от бега - и хотела, чтобы он наскочил и дёрнул за платье или руку, и уже приготовилась отражать его нападение.
- Слушай, Ир! Ну, Ир!
- Чего тебе? - Ира стреляла по сторонам глазами, - Я и не знала, что Макарка такой. В каком он учится классе?
- Ты была когда-нибудь в тире? - спросил Вася и тут же спохватился: "Зачем я сейчас о тире?" Но его уже понесло, понесло, и не было сил остановиться. - Била из ружья по мишеням? По тиграм, по совам!
- Пробовала… Дед целил, а я нажимала курок…
- Не курок, а спусковой крючок! - И Васю понесло дальше: - А хочешь, я тебя научу? Огонёк свечи будешь гасить, бомбу сбивать одним выстрелом… Знаешь, как здорово! Ир?
- Ну чего тебе? - Она упорно продолжала глядеть через его плечо.
- Мы можем и Макарку позвать.
- А мне всё равно… - Ира кинула взгляд на Таю, склонившуюся над горкой рыбы, - две чёрные косы её свешивались вниз.
- А хочешь, и Таю возьмём? Уж с ней-то тебе не будет скучно!
Ира не ответила, продолжала смотреть на рыбаков, вносивших в домик корзины с рыбой, - Макарка, как равный, помогал им, - на Альку, методично и сосредоточенно ходившего по двору.
- Ты слышишь, что я тебе говорю?
Ира вскинула голову и посмотрела на Васю. Её светлые глаза неподвижно, спокойно и холодно смотрели в его глаза. Она никогда не смотрела на него так, и Васе стало не по себе.
- Ты был в здешней мастерской деда? - вдруг спросила Ира.
- Не был.
- А хочешь побывать? - Ира очень мягко, очень дружелюбно улыбнулась.
Конечно же, Вася хотел, тем более что она так улыбнулась.
- А хочешь, я попрошу, и дед тебя напишет? Он любит рисовать ребят… Увидишь, какой ты есть!.. - Вася чуть набычился: будто он ни разу не видел себя и не знает, какой он есть. - Дед обессмертит тебя! Будешь висеть в какой-нибудь галерее, может, даже в Третьяковке! Или в Русском музее! Открытки с твоего портрета напечатают будут тебя посылать в письмах…
Она явно разыгрывала его.
- Хочешь? - требовательно, даже сурово спросила Ира.
Вася замялся и не успел ответить, потому что громко хлопнула дверь домика, из неё как ошпаренный, с криком выскочил Макарка, забегал по двору, и Вася увидел, как Алька, слегка побледнев, ещё быстрей заходил по двору возле домика, точно был привязан к нему невидимой верёвочкой. Потом, оглядевшись, нырнул в домик.
Войдя в дом, Алька заметил на грубо тёсанном столе большой свёрток - рыба в промокшей газете слабо шевелилась - и пружинные весы на табурете. Семён в домике, к счастью, был один.
- Я уже отвесил, сколько ты просил. Скорей прячь. И никому ни слова.
Алька протянул ему десятку, торопливо сунул свёрток в сумку и задёрнул "молнию". Семён спрятал деньги в карман.
- А сейчас топай отсюда… Если ещё будет нужно, приходи. Можешь заходить домой, - он назвал адрес. - Жена скажет, что и как.
- Большое спасибо. Всего хорошего!
Алька ушёл, сумка довольно сильно оттягивала его руку. Из домика, грохоча сапогами, вышел Семён, и к нему с рыбой-иглой в руке подскочил Макарка, взлохмаченный, растерзанный, и завопил:
- Ты не ври, не заливай! Надул меня, как дурачка… Ему отдал моё! Гад ты после этого! Бери свою иглу! - Макарка изо всех сил швырнул к сапогам рыбака ещё живую, скользко-серую рыбу. - Подавись ею! И не проси больше, ничего не буду тебе делать… - И с шапочкой в руке Макарка побежал от домика.
- Что с ним? - посмотрел на Иру Вася.
- А я откуда знаю?
- Ир… - Вася запнулся.
Ира больно схватила Васю за руку и потащила через двор к деду. И громко, весело закричала:
- Дедушка, я тебе бесплатного натурщика привела… Намалюй его, пожалуйста, сделай одолжение!
- А ты уверена, Ириша, что Вася хочет позировать? - поднял голову Иван Степанович.
- Уверена! Он только и мечтает об этом! Правда, Васенька? - Она смотрела на него дружелюбно, горячо. - Я ведь не вру? Дед напишет твой портрет, и все увидят, какой ты добрый, благородный, храбрый, воинственный… Можешь даже позировать деду с пистолетом в руке… Ты ведь хотел бы? Деда, у тебя ещё нет на картинках мальчишек с пистолетом в руке?
Вася чуть не оглох от её голоса и напора. Совершенно ясно, она издевается над ним, хочет проучить его… Не нужно его рисовать! Надо сразу же отказаться.
- Васенька, ну скажи же деду, - наседала Ира, - скажи, что ты хочешь, что я не вру!
Вася посмотрел в её красивые, светлые, брызжущие радостью и весельем глаза и, покраснев, уронил:
- Хочу…
Иван Степанович закрыл на тугие крючки заляпанный красками этюдник, и они двинулись по каменистой тропе в Кара-Дагский. Тая с Ирой о чём-то шушукались.
Никогда ещё не позировал Вася художникам, и лишь раз в жизни был в настоящей мастерской Ириного дедушки: она позвала весь свой класс и заодно его, Васю, своего соседа.
То, что Вася увидел здесь, была никакая не мастерская, а старый, почерневший от времени сарай с двумя большими окнами. Войдя в него, Вася совсем растерялся: у одной стены - небрежно постеленная раскладушка, на другой - наспех сбитые грубые дощатые полки, заставленные банками и баночками, бутылями и пузырьками с красками и жидкостями. В сарае резко пахло свежей краской и ещё чем-то острым и приятным. Со всех стен на Васю смотрели картины и этюды без рам: виды моря и берега, мысы, камни в воде, зубцы Кара-Дага в разное время и в разную погоду…
- А вон твой верный дружок, только не в жизни, а на картине, - сказала Ира за Васиной спиной и холодными, сильными пальцами повернула его голову в нужную сторону.
С небольшого холста на Васю смотрел растрёпанный мальчишка, ужасно похожий на Макарку: и он, и совсем не он! Глаза светятся зоркой зеленцой, те же облупленные губы, но в крепком подбородке таилась независимость, а в глазах неуступчивость и даже гордость… Удивительно даже!
- Ну как дедова живопись? - засмеялась Ира. - Похож дружок?
- Да не совсем.
- А ты его давно знаешь? - спросил Иван Степанович. - Бывал дома? Дружил?
- Да не очень…
- Возможно, Макарка и не совсем такой, каким я его написал, но может стать таким, - сказал художник. - Таким бы мне хотелось его видеть. Ну, Вася, если не возражаешь, присядь… - Иван Степанович показал на старый тяжёлый стул с перевязанной проволокой спинкой.
Вася сел.
Художник поставил на мольберт загрунтованный белый холст, туго натянутый на подрамник, и посмотрел на Васю; этот взгляд был не похож на тот, каким он смотрел на Васю минуту назад. Глаза стали цепкими, пронизывающими. Из них совсем исчезла привычная доброта и благодушие. Будто он хотел что-то высмотреть в нём и понять что-то невидное, спрятанное. Наверно, это был особый, рабочий взгляд.
Васе стало неуютно на стуле, и он поёжился.
Иван Степанович принялся быстро водить карандашом по холсту. Вася уставился на него, боясь шелохнуться, и от этого заныла шея и невыносимо защекотало в носу. Он сморщился и задвигал носом, чтобы не чихнуть.
- Давай чихай на здоровье! - сказал художник. - Расслабься…
И Вася тоненько, смешно, как-то по-кошачьи чихнул. И сразу стало легче и удобней сидеть на этом не очень-то прочном стуле, на котором до него, наверно, сидели сотни людей, портреты которых он видел на стенах.
И его, Васин, будет портрет… Даже не верилось!
Глава 16. Бесплатный натурщик
Девчонки ходили по сараю, шушукались и пересмеивались. Ира по-хозяйски, один за другим, переворачивала поставленные лицом к стенке холсты и поясняла Тае: вот это пограничники, вот это матрос Митька, это виноградари, ну, а кто намалёван вон на том холсте, Тая сама может догадаться…
- Ты, Ирка! - ахнула и засмеялась Тая, - Вот какая ты?
- Какая? - с ревнивым интересом спросила Ира.
- Я думала, ты серьёзней… И только не обижайся на меня, ты здесь не очень надёжная… Зато какая красавица!
- Ну это дед прибавил, - чуть смутясь, стала оправдываться Ира, - по-родственному, по доброте. Надо же, чтобы его родная внучка была не полной уродкой… У деда есть и другой мой портрет - так на нём я как следователь угрозыска. Самой боязно смотреть… Хочешь, покажу?
Вася нетерпеливо задвигался на скрипучем стуле: уж очень хотелось ему посмотреть на портреты Иры. Хотелось, да нельзя было: его лицо медленно, старательно, въедливо ощупывали глаза Ивана Степановича. И Вася всё больше чувствовал себя скованным, словно его в наказание за какую-то провинность крепко-накрепко прикрутили верёвкой к стулу. Ни встать, ни повернуться. А девчонки, будто чувствуя это, охали и ахали от удивления. Всё-таки вредные они!
- Ну как, бесплатный натурщик, ещё жив? - спросила Ира. - Как тебе на твоём постаменте?
- Отлично! - не растерялся Вася.
- Вижу, как отлично… Дед, не умори его, пожалуйста, - попросила Ира, - Мы ведь с ним соседи… К кому буду бегать за тетрадкой или стержнем? Вася у нас в подъезде самый безотказный ребёнок.
- Тоже мне, взрослая! - Вася вскочил со стула.
- Вася, сядь, - сказал дед. - Я бы на твоём месте когда-нибудь стукнул её. Ну, не очень сильно.
- И стукну, дождётся! - согласился Вася, но Ира тут же затрещала в ответ, что не боится его и всякое такое.
- Не мешай мне работать… Расчирикалась! - напустился на неё Иван Степанович. - И натуру не отвлекай от дела.
- Бедняжечка! - воскликнула Ира. - Страдалец Васечка!
- Ничего он не бедненький! - вмешалась Тая. - Он здесь первый друг моего бесподобного братца. Учится у него уму-разуму: набирается воли, железной выдержки и укрепляет свои мускулы, доставляя из магазинов разные товары…
- Ничего я не доставляю! - возмутился Вася. - Попросил один раз, чего не помочь человеку? А теперь - всё! Пусть сам.
- Болтушки, убирайтесь-ка отсюда! - сказал Иван Степанович. - А ты, Вася, не горбись, разожми губы. Смотри свободно, как смотришь обычно, и не слушай их.
- Дед, мы уйдём отсюда, раз ты гонишь нас. Только жарко, мороженого хочется…
Иван Степанович сунул внучке рубль, и девчонки кинулись к двери. Напоследок Ира не могла удержаться, чтобы не крикнуть:
- Счастливо оставаться, Васенька! Войдёшь в историю мировой живописи!
А Иван Степанович сказал вдогонку:
- Только горло не простудите, не на весь рубль покупайте, сдачу принесите…
Точно такие же слова говорила Васе мама.
Он сидел смотрел на художника, но думал о своём. Ну кто бы мог подумать, что Ира такая? Знал бы заранее - не ждал бы её с таким нетерпением под платаном и в поезде не думал бы о дружбе… Какая всё-таки!
Иван Степанович уже давно отложил карандаш и писал маслом. В левой руке он держал палитру с горками щедро выжатых из тюбиков красок - из отверстия её торчал большой палец, а правой сжимал длинную тонкую кисть, набирал на неё то одну, то другую краску и накладывал на холст. Вася слышал мягкое прикосновение кисти к его поверхности и замечал, как туго натянутый холст слегка прогибается.
- Не напрягайся, Вася. Забудь про этих вертихвосток!
Наконец Иван Степанович устал, развёл свои не по-стариковски широкие плечи и встряхнул белыми волосами.
- А как, Вася, твоя жизнь? Ты, я слышал, не жалуешь Кара-Дагский - этот ещё уцелевший рай земной? Ещё говорят, ты метко стреляешь?
- Да нет, не особенно… В том году куда лучше… Сам не знаю, почему… Прямо зло берёт.
- Вот это и мешает тебе, наверно. Здесь главное - выдержка и глазомер. Как у нас. Ну, как в моём деле. И чтобы уверенность была в себе. Ну как бы тебе лучше объяснить? Скорее, здесь нужна не уверенность, не самодовольство и вера в свою непогрешимость - те, кто так считает, пропащие люди, - а убеждённость, что ты сильный, неуступчивый, честный и добьёшься своего. И будешь уважать сам себя… Ох как это не просто, Вася, жить так, чтобы ни перед кем не было стыдно! Уж поверь старику.
Вася кивнул, потому что верил каждому его слову.
- Ну, а теперь соберись с силами, посиди ещё минут двадцать, а я попишу. - Иван Степанович снова взял кисть, и стал что-то подправлять. И почему-то вздохнул.
Вася долго не решался задать ему один вопрос: боялся обидеть художника и ещё больше - его ответа. Наконец решился:
- А почему вы захотели написать меня?
Иван Степанович чуть склонил набок голову, опять что-то поправил на холсте и, не глядя на Васю, медленно сказал:
- Потому что ты меня интересуешь. Каждое лицо - по-своему загадка, но, как бы тебе поясней сказать, не каждую из них хочется отгадывать. Слушай, Вася, а родители не хватятся тебя?
- Да нет, что вы…
Минут через десять художник сказал:
- На первый раз хватит, и так умучил тебя. Я, кажется, начинаю потихоньку входить в тебя.
Вася чуть заметно улыбнулся.
- Спасибо. Беги домой. Попрошу тебя ещё разика два-три прийти. Придёшь?
- Приду.
Вася встал со стула, размялся, сразу хотел было подойти к мольберту и посмотреть, что там получилось, но застеснялся. Да и страшновато было увидеть себя, и пошёл вдоль стен, заглядывая то в один, то в другой этюд, то в готовую, то в полуготовую картину.
Он искал те холсты, о которых говорили девчонки.
Вдруг Вася столкнулся взглядом с Ирой. Она смотрела на него с небольшого вертикального полотна, висевшего на гвозде около окна. Её светлые большие глаза сверкали из-под легкомысленной русой чёлки весельем и даже дерзостью, а в подобранных губах скрывалось лукавство и насмешка над собой, тонкошеей, тонконосой, тонкобровой, и над другими, на кого она смотрела.
Вася даже чуть поёжился от её взгляда: увидел бы этот портрет раньше, ничему бы не удивлялся! Её дедушка, оказывается, всё знал про неё.
- Ну как получилась твоя знакомая? Схватил в ней что-то или нет? - спросил Иван Степанович.
- Схватили. - А сам подумал: куда уж больше!
- Ещё не кончил. Чего-то не хватает. - Он вытер тряпкой руки. - Может, всё заново перепишу.
- А этот уничтожите? - испугался Вася.
- Зачем уничтожать? Не уничтожу. Просто напишу другой портрет, ну, это если удастся найти в моей внучке что-то такое, чего я ещё не знаю.
- Не нужно, Иван Степанович! - вырвалось у Васи. - Жалко же! Так здорово получилось… Вы, кажется, ещё писали Иру? - Вася вспомнил весёлый разговор подруг.
- И не раз. Есть и такой портрет. - Он достал из ряда прислонённых к стене холстов один и показал Васе. На Васю строго посмотрела Ира, та же и совсем другая - внимательная, собранная, даже суровая, и не было в ней ничего иронического и шаловливого!