– Герр Клугманн, напрасно вы ерепенитесь и отказываетесь сотрудничать. Это может только ухудшить ваше положение.
– А чем так уж плохо мое положение? Я в этой истории человек посторонний. Да и нет у вас против меня ничего…
– Вы что-то недоговариваете.
– Например?
– Например, куда подевалось расписание "деловых встреч" Моник?
– Не знаю, о чем вы говорите.
– И куда пропала видеокамера, которую вы установили за зеркалом? Зачем она там была? Просто порнуху снимали или планировали шантаж?
Клугманн озадаченно набычился.
– Вы про что? – спросил он. – Ни хрена не понимаю. Что вы тут мне навесить норовите?
Фабель устало откинулся на спинку стула. Вернер Мейер понял сигнал и, угрожающе наклонив голову, весь подался вперед. Казалось, его седой ежик еще больше вздыбился. Нехорошо улыбаясь, он процедил:
– Не нравишься ты мне, Клугманн. Очень не нравишься.
– Ох, беда-то какая! – насмешливо произнес Клугманн. – А я было решил, у нас с тобой будет любовь до гроба…
– А не нравишься ты мне потому, что ты предатель и мошенник. Опозорил честь мундира, когда начал шестерить на Улугбая. – Нарочито отшатываясь, Вернер Мейер скорчил брезгливую мину. – От тебя, дружок, смердит. Ты живешь в клоаке со шлюхой…
Клугманн весь напрягся и привстал.
Фабель, не поднимаясь, схватил его за руку и толкнул обратно на стул.
– Не лезь в бутылку…
А Вернер Мейер продолжал как ни в чем не бывало:
– Живешь с одной шлюхой, а другой сдаешь для работы квартиру – чтобы ее в один прекрасный день вывернул наизнанку какой-нибудь долбаный маньяк. А работаешь в выгребной яме на турецкого крестного отца. Что, Клугманн, противно слушать? А таким, как ты, правду про себя всегда противно слушать! И как ты умудряешься смотреть на себя в зеркало и не блевать? Ты же, черт возьми, был полицейским – и, судя по послужному списку, очень даже неплохим. Когда-то ты был честолюбивым малым – в хорошем смысле. А теперь вот… – Вернер Мейер выставил ладони вперед, словно хотел оттолкнуть от себя что-то отвратительное. – Теперь на тебя и глядеть тошно. – Опять надвигаясь всем телом на Клугманна, он проревел: – Паразит ты, Клугманн, вот ты кто! Я на все сто уверен, и ты бы мог сотворить с этой женщиной то, что с ней сотворили. Плюс к этому я на все сто уверен, что ты, говнюк, отлично знаешь ее полное имя, а нам только мозги пудришь!
Вернер Мейер вдруг замолчал. Фабель тоже молчал. В гробовой тишине после крика было что-то мучительное. Полицейские сознательно держали паузу. Клугманн нарочито развалился на стуле, вытянув вперед одну ногу, и ждал. Однако вторая нога нервно пританцовывала. Фабель хладнокровно изучал лицо Клугманна. Вполне ожидаемая равнодушная мина: деланая скука, вариантов которой Фабель навидался за годы допросов. За маской искусственного спокойствия и безразличия ему чаще всего удавалось уловить трепет ужаса и страх разоблачения. Но, глядя на Клугманна, он ничего не угадывал за маской нарочитого безразличия.
Дав Фабелю насмотреться на Клугманна, Вернер Мейер продолжал – уже не столь агрессивно, хотя с прежним ядом в голосе:
– Выходит, ты не был ее настоящим другом. Не был ее любовником. Не был ее клиентом… ты же не из тех, кто готов выложить четыреста евро только за то, чтобы вставить? По тому, что мы знаем об этой Моник, она была тебе не по рылу и не по карману – тебе слабо иметь дело с девицами такого класса.
Клугманн молча таращился на край стола.
– И уж совсем мне не верится в сказочку про опечаленного владельца квартиры, анонимную квартирантку которого зарезали в его спальне, возмутительно испачкав кровью ковер и обои. Так что же, собственно, остается? – спросил Вернер Мейер и тут же начал сам себе отвечать: – Не друг и не любовник. Не клиент. Вижу только два варианта… Или что это ты ее распотрошил, или что ты подвизался ее сутенером… о нет, тебе и сутенером быть не по уму. Ты просто горбатишься на Улугбая – собираешь дань с его девочек или выбиваешь долги… Выходит, ты с нее брал не только за квартиру, но и налог для Улугбая. А вздумай она хитрить, зажимать денежки или артачиться – ты бы ее маленько поучил, да? Ну как, правильно?
В ответ молчание.
– А может, такая работа тебе даже по душе? Может, у тебя член столбом, когда ты этих девочек кулаком уму-разуму учишь? И может, этой ночью ты просто немного перестарался, вошел во вкус?
Тут Клугманн наконец взорвался:
– Да не прикидывайтесь вы идиотом! Вы же видели состояние комнаты! Будь это я – я ж должен быть в крови с головы до пят!
– А вдруг ты аккуратно разделся до того, как поиметь удовольствие? Надо бы тебя послать к нашим судмедэкспертам – пусть тебя оглядят как следует…
– Да на здоровье! Можете мне хоть в жопу залезть – все равно ничего не найдете!.. Ну ладно, ладно, работаю я на Улугбая, работаю! Но к тому, что случилось сегодня ночью, это не имеет ни малейшего отношения. – Мало-помалу Клугманн переходил на крик. – В этом убийстве Улугбай никаким боком не замешан, и я напраслины возводить на него не стану. Этих гребаных турок я боюсь в сто раз больше, чем вас… Если им ударит в голову, что я с вами про них беседовал, я кончу в лесу без морды.
Фабель знал, на что намекает Клугманн. У турецкой мафии свои традиции: стоит кому-то помешать их наркоторговле или настучать на них полиции, и труп этого человека находят в лесу к северу от Гамбурга. Руки отрублены, все зубы выбиты и лицо срезано. Идентифицировать жертву очень трудно, иногда даже невозможно. Процесс опознания трупа так затягивается, что следователи приступают к разработке версий лишь тогда, когда все следы остыли и уже невозможно собрать достаточно улик для приговора.
– Ну, будет, будет… успокойся, Клугманн, – сказал Фабель. – Ты должен понять, что для нас ты пока единственный, кто был в той квартире…
– Сколько я там был! Секунды считанные! Как только ее увидел… так меня и вымело оттуда… Ну и тут же стал звонить вам.
– Почему вы не воспользовались телефоном в квартире?
– Да я там и секунды лишней не хотел оставаться. Всякого я в жизни навидался, но это… извините меня! Я звонил со своего сотового. На лестничной площадке.
– Ты туда пришел приблизительно в два тридцать? – спросил Фабель.
– Да.
– И ни к чему не прикасался?
– Нет. Вошел и тут же вышел.
– А как ты попал в квартиру? Свой ключ?
– Нет. То есть да. Ключ у меня есть, но я им не воспользовался. Дверь была чуть приоткрыта. Я и вошел.
– Твой звонок зарегистрирован в два тридцать пять. А где ты был до того, как решил навестить знакомую?
– На работе, в танцбаре "Парадиз".
– До которого часа? Только точно.
– Примерно до без четверти двух.
– Хочешь сказать, что ты целых сорок пять минут добирался от Гроссе-Фрайхайтштрассе до квартиры Моник?
– У меня было одно дело…
– Что за дело?
Клугманн многозначительно развел руками. Фабель задумчиво постучал шариковой ручкой себе по зубам.
– Если ты не можешь или не хочешь сказать нам, где ты ошивался в эти сорок пять минут, нам придется арестовать тебя. За три четверти часа ты мог прекрасным образом убить девушку, помыться и даже переодеться и только после этого позвонить в полицию: я, мол, только что сюда пришел – и такой страшный сюрприз.
– Ладно, все понятно… Я ездил в гавань – пересечься с одним парнем… купить травки…
– Что за парень? Имя?
– Ну вы даете! Кто же на такие вопросы отвечает?
Фабель вынул из папки цветную фотографию с места преступления и швырнул ее на стол. Кровать с лежащим на ней трупом была залита таким ярким светом, что все выглядело инсценировкой.
– Мы тут с тобой не шутки шутим, – сухо сказал Фабель.
Клугманн завороженно смотрел на фотографию. Он заметно побледнел. Очевидно, воспоминания накатили с новой силой.
– Мы с ней дружили. Мне нечего к этому добавить.
Вернер Мейер насмешливо фыркнул. Клугманн, не обращая внимания на него, обратился к Фабелю, глядя ему прямо в глаза:
– Вы отлично знаете, герр Фабель, что я ее не убивал…
Фабель сурово молчал. Клугманн опять обмяк и быстро заговорил:
– Короче, я у клуба сел в такси и поехал к гавани. Там таксист ждал, пока я встречался с тем парнем, а затем довез меня до места. Высадил меня приблизительно в два тридцать. Найдите таксиста, и он расскажет вам, что и когда я делал после отъезда из клуба.
– Найдем, если не врешь.
Фабель захлопнул папку и встал. Было ясно, что Клугманн не убийца, и не было серьезного повода задерживать его как важного свидетеля, который может улизнуть. Однако Фабель остался недоволен допросом. Клугманн вроде бы и не врал, но о стольком умалчивал, что у Фабеля было ощущение, словно он разглядывал городскую карту вверх тормашками: все вроде бы на своих местах, а мозги враскоряку и ничего не ясно.
Дойдя до двери, Фабель, не оглядываясь на Клугманна, произнес:
– Пойдешь к судмедэкспертам. Они проверят твою одежду и каждый сантиметр твоего тела.
Мария Клее, блондинка со стильной короткой стрижкой, была особа живая и быстрая, и ей шел ганноверский акцент – скороговорка без растяжки на гласных. Теперь она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в коридоре у комнаты для допросов. Как только Фабель вышел, она кинулась к нему с листом бумаги в руке.
– Ну, как прошло? – спросила она, сияя энергичными глазами.
Фабель собрался было отвечать, но тут подошел полицейский в форме – чтобы сопровождать Клугманна к судмедэкспертам. Глаза Клугманна и Марии встретились на мгновение. Клугманн, весь в себе, никак не отреагировал, а Мария нахмурилась, словно что-то припоминая.
– Вы его знаете? – спросил Фабель, когда Клугманн и его конвойный ушли.
– Затрудняюсь сказать… – Мария пожала плечами. – Вроде как видела его где-то…
– Очень даже вероятно. Он бывший гамбургский полицейский.
Мария еще раз пожала плечами, теперь будто отрезая что-то ненужное.
– Ну так что вы от него узнали?
– Он явно не наш сукин сын, хотя чистеньким его назвать нельзя. Что-то с ним не так. О чем-то он умалчивает. Вернее, он умалчивает об очень и очень многом. А какие успехи у вас?
– Я разговаривала с управляющим танцбаром Арно Хоффкнехтом. Он подтверждает, что Клугманн ушел с работы после часа тридцати.
– А не может этот Хоффкнехт покрывать его?
– Этот Хоффкнехт может что угодно. Тот еще тип! По морде видно – подлец из подлецов. – Марию невольно передернуло. – Однако Клугманна ему покрывать незачем. Десятки людей видели Клугманна на работе далеко за полночь. Ребята из угрозыска на Давидштрассе проверили утверждение Клугманна, что с работы он уехал на такси, водитель которого дожидался его потом в гавани и отвез к дому, где жила Моник…
– Нам он ту же версию только что изложил.
– Таксиста нашли, и он подтверждает, что взял Клугманна у ночного клуба в час сорок пять, довез до ресторанчика в гавани, по просьбе пассажира ждал его, затем довез до дома, где было совершено убийство, и высадил примерно около половины третьего.
– Отлично. Что-нибудь еще?
– Боюсь, что да, – сказала Мария и передала Фабелю распечатку только что полученного зловещего электронного письма от Сына Свена.
Среда, 4 июня, 10.00. Управление полиции, Гамбург
Фабель еще раз вслух перечитал текст от начала до конца, положил листок на стол и, взяв чашку чая, прошел с ней к окну. Комната для совещаний находилась на третьем этаже управления полиции. Машины внизу, на Гинденбургштрассе, то двигались, то останавливались, подчиняясь светофору: умиротворяющий ритм гамбургской жизни.
– Электронное письмо было адресовано вам лично? – спросил Ван Хайден.
– Так же, как и предыдущее, – ответил Фабель, прихлебывая чай. Он стоял спиной к остальным и смотрел сквозь стену дождя и поверх винтерхудского районного городского парка на центр Гамбурга, рельефный на фоне стального неба.
– И нет никакой возможности проследить, кто и откуда его послал? – спросил Ван Хайден.
– К сожалению, нет, герр криминальдиректор, – ответила за Фабеля Мария Клее. – Наш дружок, похоже, неплохо разбирается в компьютерных тонкостях. Единственный способ выяснить его местонахождение – накрыть его прямо в режиме онлайн. Даже в момент передачи письма засечь его будет исключительно трудно.
– Подключили наш технический отдел?
– Да, герр криминальдиректор, – сказала Мария Клее. Фабель по-прежнему стоял ко всем спиной и наблюдал за пульсацией транспорта внизу. – Мы также привлекли эксперта со стороны, чтобы отслеживать электронную почту. Он тоже лишь руками разводит.
– Здорово придумано, – сказал Фабель. – Анонимное письмо или записка – это нечто физическое, это предмет и соответственно улика: мы можем исследовать его на ДНК, анализировать почерк, идентифицировать источник бумаги и чернил… А электронное письмо – голый текст, без носителя. Для судмедэкспертов – ноль информации.
– Я всегда полагал, что по-настоящему анонимной электронной почты не существует, – сказал Ван Хайден. – Как насчет обязательного адреса в протоколе сетевого уровня?
– Верно, – кивнул Фабель, несколько озадаченный осведомленностью своего начальника в вопросах информатики. – В обоих случаях были разные провайдеры и разные клиенты. Наш тип входил в якобы абсолютно непроницаемые для посторонних сети и создавал в домене фальшивую учетную запись своего компьютера. Затем спокойно посылал письмо – с фальшивого адреса.
Фабель наконец отвернулся от окна. За большим овальным столом из древесины вишневого дерева сидели шесть человек. На одной стороне – четыре члена комиссии по расследованию убийств – костяк фабелевской команды: Вернер Мейер, Мария Клее, Анна Вольф и Пауль Линдеманн. На другой стороне, в одиночестве, – привлекательная темноволосая женщина лет тридцати пяти, доктор Сюзанна Экхарт, психолог-криминалист. Место во главе стола занимал начальник Фабеля криминальдиректор Хорст Ван Хайден.
Теперь Ван Хайден встал и подошел к стене, на которой висели большие цветные фотографии. Природа скроила его как полицейского настолько однозначно, что даже элегантный бледно-серый костюм от "Хьюго Босс" сидел на нем ладной полицейской формой.
Фотографии показывали под разным углом распотрошенные тела двух молодых женщин. Кровь повсюду. Белые кости мерцали сквозь запекшуюся кровь и пеструю плоть. Женщины разные, места преступления разные, но одна и та же жуть: вскрытое туловище, вывернутые наружу ребра, вырванные из грудной клетки легкие погонами на плечах… Ван Хайден бесстрастно изучал страшные снимки.
– Я думаю, Фабель, вы в курсе, кто наверху сейчас следит за нами, и притом самым пристальным образом?
– Да, герр криминальдиректор. Я понимаю.
– Мне вставили хороший пистон и велели положить конец этому… этому безобразию.
– Я прекрасно осведомлен, под каким политическим прессом вы находитесь… Однако сейчас моя первейшая обязанность – уберечь от зверя очередную невинную женщину.
Маленькие синие глазки Ван Хайдена холодно блеснули на дерзкого подчиненного.
– Герр гаупткомиссар, можете не сомневаться в правильности моих приоритетов, – сказал Ван Хайден, еще раз скользнув взглядом по фотографиям. – У меня дочь примерно того же возраста, что и вторая жертва. Однако и выволочки от бургомистра мне получать нисколько не улыбается!
– Как я уже говорил, герр криминальдиректор, мы делаем все возможное и невозможное, чтобы поймать ублюдка как можно быстрее.
– Ладно. Теперь еще одно. Что означает эта звонкая чушь: "расправлю крылья орла", "наша священная земля"? Не нравится мне эта лексика. Отдает политикой. Какого орла он имеет в виду? Германского?
– Не исключено, – сказал Фабель, метнув вопросительный взгляд на Сюзанну Экхарт.
– Да, не исключено, – подтвердила она. По легкому южному акценту Фабель признавал в ней уроженку Мюнхена. – Но орел как могучий, властный хищник – яркий психологический образ во многих культурах. Орел в письме мог быть просто метафорой: невидимый для добычи, он бесшумно кружит в вышине и затем внезапно падает камнем на жертву. Я полагаю, в данном случае орел является выражением подавленной и абстрагированной сексуальности, а не штампом из словаря политического экстремиста. Этот человек психопат, а не фанатик. Тут серьезная разница… Хотя, впрочем, в его письме есть нотки религиозного исступления и миссионерства. В сочетании с ритуализированным способом убийства это меня очень беспокоит.
– Так мы что, ищем психопата-неонациста? Да ли нет? – не без раздражения спросил Ван Хайден.
– Насчет неонацистской подоплеки очень сомневаюсь. Обычно правые экстремисты нападают на представителей национальных меньшинств. А наши жертвы к таковым не принадлежат. Но как одну из возможностей я бы это исключать не стала. Хотя вероятней всего, мы имеем дело с неким крестовым походом одной личности…
Говоря это, Сюзанна Экхарт имела глуповато-рассеянный вид человека, который пытается вспомнить, куда он сунул ключи от автомобиля.
– Ну и как прикажете трактовать ваши слова, фрау доктор? – раздраженно спросил Фабель.
Сюзанна Экхарт издала короткий, почти извиняющийся смешок.
– Пока что слишком мало данных. Нет материала для объективного исследования и серьезных профессиональных выводов…
– Тем не менее поделитесь, пожалуйста, своими предварительными соображениями, – сказал Ван Хайден.
– В данный момент определенно могу сказать только то, что это электронное письмо словно взято из учебника по психологии социопатов. В нем есть все характерные для социопата стандартные элементы: ощущение своей социальной дислокации и изоляции, морально-извращенная претензия на призванность, самоидентификация с высоким символом жестокой власти…
Фабеля передернуло от отвращения. Значит, их гад с "идеалами". Какая мерзость!
– Что значит "словно взято из учебника"? – спросил Ван Хайден, явно не уловив подтекст сказанного. – Мне доложили, что письмо подлинное – от убийцы. Или кто-то нас разыгрывает?
– Нет-нет… или да? – Экхарт снова рассмеялась, блеснув идеальными белыми зубами. – Извините, я немного запуталась. Я хочу сказать вот что: если бы меня попросили сочинить письмо от лица серийного убийцы, я бы включила именно те элементы, которые имеются в послании Сына Свена…
– Так фальшивка эти письма или нет? – недовольно перебил ее Ван Хайден. – Вы не только сами запутались, вы и нас запутываете!
– Письма почти стопроцентно подлинные. Два убийства и два электронных письма. Убийство – и сразу письмо. Новое убийство – и сразу новое письмо. Такое совпадение по времени почти исключает появление шутника или самозваного проповедника. Я ничего не берусь утверждать, я только высказываю свои предположения. – В поисках поддержки она обвела присутствующих глазами.
Фабель одобрительно, глубокомысленно кивнул. Но Ван Хайден просто перестал ею интересоваться. Он обратился к Фабелю:
– Эта последняя… эскапада – есть нам за что зацепиться?
– Второе убийство еще сложнее первого, – сказал Фабель. – Много всяких диковинных вещей. О жертве мы практически ничего не знаем…
– Верно, даже имени ее не можете выяснить… – произнес Ван Хайден.
Фабель не мог угадать по тону, что это: констатация факта или подколка.
– Мы работаем, – сухо сказал он.
Ван Хайден пролистал доклад Фабеля.