Моя мама – самая лучшая! В этом уверен любой ребёнок, в том числе и восьмилетняя девочка, круглая сирота, живущая в интернате и мечтающая о "воскресной маме". Но Улла, которая появляется в жизни девочки, оказывается совершенно не похожей на эти мечты. Удастся ли воскресному ребёнку и воскресной маме привыкнуть друг к другу, разглядеть друг друга – настоящих, не придуманных?
Они видятся только по воскресеньям. Но возможно, из этого получится что‑то большее…
Книга получила Немецкую премию по детской литературе за 1984 год.
Гудрун Мебс
Воскресный ребёнок
Издание этой книги осуществлено при финансовой поддержке Немецкого культурного центра им. Гёте
Die Herausgabe des Werkes wurde aus Mitteln des Goethe-Instituts gefordert
Originally published as "Sonntagskind"
© FISCHER Kinder– und Jugendbuch Verlag GmbH, Frankfurt am Main, 2013
First published in Germany by Sauerländer Verlag, Mannheim, 1990
With illustrations by Rotraut Susanne Berner
© Комарова В. В., перевод, 2014
© Издание на русском языке, оформление. ООО "Издательский дом "Самокат", 2015.
Я – воскресный ребёнок. Потому что родилась в воскресенье. Говорят, воскресные дети какие-то особенно счастливые. Но по-моему – нет. В воскресенье в интернате ску-у-учно. В будние дни ещё ничего – ходишь в школу, потом делаешь уроки, потом гимнастика, или прогулка, или ещё что-нибудь. Гимнастику я люблю, а школу – нет. Вернее, не очень.
В школу мне хочется только иногда, чаще всего по воскресеньям. Воскресенье в интернате – это ужасно скучно!
В интернате я уже давно, можно сказать, всю жизнь. Мои родители не могли меня оставить, когда я родилась. Или не хотели. Почему – об этом мне не сказали. Во всяком случае, не сказали точно… Только что-то про "так сложились обстоятельства". А что это значит? Непонятно.
Сначала я была слишком мала, чтобы задавать вопросы, а потом просто не хватало храбрости. Сейчас я думаю, что они просто не захотели меня оставить. Наверное, ждали мальчика, а не девочку. По-моему, это несправедливо. Раньше, когда я была ещё маленькая, я всё время искала своих родителей. Ну, не как-то специально искала, а просто везде – и на прогулке, и в магазине – смотрела на людей. На пары – женатых тётенек и дяденек, которые были похожи на родителей.
Тогда я была ещё довольно глупая. Но потом поняла, что это чушь – вот так глазеть по сторонам, и толку с этого – ноль. Полный ноль.
Однажды – я помню это очень хорошо – я увидела в магазине пару, тётеньку и дяденьку, и у них был такой вид – в точности как у моих родителей. Какими я их себе представляла. Я вырвалась из рук сестры Линды, бросилась к ним и закричала: "Мама, папа!"
Ну и лица у них сделались!
Сестра Линда стала красная, как помидор, крепко взяла меня за руку и извинилась перед ними, а меня отругала. Мне было стыдно. Не из-за того, что отругали, а оттого, что я сама уже видела – эти люди не могут быть моими родителями! Раз они ТАК смотрели!
Больше я ничего такого не делала. Но тогда я была совсем ещё малявкой. С тех пор я сильно изменилась и родителей давно не ищу. Это просто глупо – искать кого-то, кого ты всё равно не знаешь. И вообще, может, они уже умерли. Андреа тоже так думает. Мы с Андреа живём в одной комнате. Нам повезло, у нас комната на двоих. С двухъярусной кроватью и двумя столами. Для домашних заданий. Это здорово! Я хочу сказать – двухъярусная кровать, а не столы. Наверху спит Андреа, а внизу – я. Иногда мы меняемся – мне ведь тоже хочется поспать наверху.
Но Андреа почти никогда не хочет меняться, такая уж она вредная! Просто потому, что ей уже десять! Всего-то на два года старше. По-моему, это ещё не причина не меняться местами, но настаивать бесполезно – Андреа мне ни в жизни не переспорить.
У неё родители умерли, и папа, и мама. И это очень грустно, ведь Андреа их успела узнать. Я своих родителей совсем не знаю. Может, они тоже умерли. Хотя, вообще-то, теперь это уже неважно.
На самом деле в интернате очень хорошо. Интернат – это старинный дом с маленьким парком вокруг. Раньше всё это называлось "вилла". А теперь – "Детский дом для круглых сирот", или просто "сиротский дом", потому что тут полным-полно детей-сирот. Сироты – это мы, потому что у нас нет родителей. Между собой мы называем интернат "сранский дом", но только потихоньку. Если такое услышит сестра Франциска – ой, что будет! Будет скандал. Сестра Франциска здесь самая главная. Она уже старая и несёт за нас огромную ответственность. Сестра Линда намного моложе и тоже несёт ответственность, но не такую большую. Скандалы у нас не редкость, но ругаются не сёстры, а мы, дети, – иногда мы здоровско друг друга раздражаем.
Настоящие братья и сёстры тоже, конечно, действуют друг другу на нервы, это понятно. Но мы ведь не братья и сёстры. Просто так получилось, что живём вместе. И надо как-то приспосабливаться. А это, если честно, не так уж легко. Хорошо, что нам не нужно быть вместе целый день. В школе мы учимся в разных классах. В моём классе я совсем одна. Нет, там, конечно, много учеников, но они не интернатские, а приходят в школу, как обычные дети, из дома. Вообще-то я неплохо умею ладить с другими – я хочу сказать, с одноклассниками, да и с интернатскими тоже. Только не в воскресенье!
По воскресеньям большинство наших из интерната уходит. А у тех, кто остаётся, настроение заранее портится. Именно потому, что они не уходят.
У нас заведено так: почти у всех есть названые "воскресные родители". Это очень здорово! Если людям хочется брать себе ребёнка по воскресеньям, они идут в интернат и выбирают, кто им понравится, а потом мальчик или девочка могут оставаться у них каждое воскресенье на целый день, а на Рождество и Пасху даже дольше. Вот и получается, что они – "воскресные родители", а ребёнок – "воскресный ребёнок". Его забирают, а вечером приводят обратно. Чаще всего привозят, на машине. У многих воскресных пап и мам есть машины. Такие родители лучше всего, потому что с ними можно куда-нибудь ездить. В зоопарк, или в лес, или ещё куда-нибудь. А потом пойти есть мороженое, а зимой – в кафе, есть торт, а потом воскресному ребёнку дарят подарки.
Все просто обожают воскресенья. А когда возвращаются в интернат, то хвастаются – ого-го! От всего этого хвастовства мне делается совсем плохо.
И всему тому, что они рассказывают, я не верю – вот честно!
Съесть СТОЛЬКО порций мороженого… и СТОЛЬКО тортов… и телек можно было смотреть всё воскресенье… да ещё и новые карандаши подарили!
В прошлое воскресенье Андреа получила в подарок новую блузку – просто так, вот так запросто. Мне тоже очень-очень хочется новую блузку! И пойти есть мороженое с воскресными родителями – тоже… Но меня ни разу ещё не выбирали. Не знаю точно почему.
Однажды в прошлом году к нам приходил один мужчина, довольно толстый и высокий, а с ним женщина с красивыми кудряшками. Им хотелось воскресного ребёнка. Сестра Франциска позвала меня, и я пришла. Но у меня, как назло, был жуткий насморк и нос страшно распух. Они, как увидели меня, сразу попятились, женщина прижала к носу платок… В общем, из этого ничего не вышло. И опять потянулись воскресенья в интернате, когда я совсем одна: старшие не играют со мной, а с малышами не играю я.
Чаще всего я просто жду, пока вернутся остальные. Иногда гуляю в маленьком парке вокруг интерната – дальше уходить не разрешается. Вечером возвращаются воскресные дети и начинают изо всех сил хвастаться, и я всегда немножко им завидую.
Но теперь мне больше не нужно никому завидовать! Потому что теперь и у меня есть воскресные родители! Со вчерашнего дня! На самом деле не родители, а просто одна женщина. Но всё равно! Вчера меня вызвала сестра Франциска, послала за мной дурачка Карли. Карли намного младше меня, я с ним не играю. Когда он говорит, у него изо рта капают слюни, а ещё он заикается, и с головой у него не всё в порядке. А волосы – как солома. Такие же жёлтые и жёсткие.
И ещё он никогда не стучится перед тем, как войти.
И вот Карли вдруг входит к нам в комнату, начинает пускать слюни и заикаться. Я удивилась: что ему от меня надо? Этот дурачок так и не смог выговорить, что его прислала сестра Франциска. Но мне всё-таки удалось из него это выудить: я его немножко встряхнула. Ему это ничего, а мне стало как-то странно. Не потому, что трясла Карли, а из-за сестры Франциски. Нас ведь нечасто к ней вызывают. А если вызывают – тогда жди чего-нибудь плохого. Но сегодня ничего плохого не было. Наоборот! Сестра Франциска ласково погладила меня по голове – чего она обычно не делает – и немножко пощекотала под подбородком, а потом застегнула мне кофту и сказала:
– Вот, теперь и у тебя будет к кому пойти в воскресенье. Ты рада?
Сначала я вообще ничего не поняла. Только вдруг стало жарко в застёгнутой кофте. Такой уж она человек, сестра Франциска, – всегда всё выкладывает напрямую, и до тебя только постепенно доходит, что же она имеет в виду.
Так вот, сначала я вообще ничего не поняла, и вид у меня, наверное, был довольно глупый. Она опять спросила:
– Ты рада?
На всякий случай я кивнула. И вот тут до меня стало медленно, очень медленно доходить. Она ведь… Она сказала "будет к кому пойти в воскресенье"? Раз сестра Франциска так говорит, это же значит – воскресные родители? Мои воскресные родители! Я покраснела как рак и начала заикаться, как дурачок Карли:
– У… у… у меня? У меня будут воскресные родители?
Сестра Франциска покачала головой и сказала:
– Нет, не совсем родители. Ко мне приходила одна милая женщина, и она выбрала тебя.
Тут я опять перестала понимать. Выбрала! Как же она могла выбрать, если никогда меня не видела? Ведь когда выбирают воскресного ребёнка, на него же сначала смотрят! А на меня никто не смотрел. Я бы точно заметила. На этой неделе никто не приходил и меня не выбирал!
И тут наконец сестра Франциска объяснила всё как следует. Она рассказала, что к ней приходила одна дама, которой хочется воскресного ребёнка, всё равно, мальчика или девочку, и всё равно, какого возраста, и всё равно, как он выглядит. Она возьмёт любого ребёнка, которого предложит сестра Франциска.
– И я подумала о тебе, – сказала сестра Франциска и застегнула самую верхнюю пуговицу на моей кофте.
Первая мысль у меня была такая: "Хорошо, что она не предложила дурачка Карли". У него ведь тоже нет воскресных родителей, но это совсем не удивительно.
А потом я подумала: "Лучше бы, конечно, двух родителей – и воскресного папу, и воскресную маму".
Но я не стала додумывать эту мысль до конца, потому что это было как-то неблагодарно и ещё потому что я подумала: "Даже хорошо, что эта дама меня не выбирала. Если б она меня увидела, то, очень может быть, я бы ей не понравилась, и тогда она, чего доброго, взяла бы Карли. Меня ведь раньше никто не хотел… А теперь она должна меня взять. Потому что так решила сестра Франциска".
И тогда я начала радоваться. Когда я радуюсь, у меня всегда щекочет в животе. И тут в нём сразу стало щекотно… прямо в кабинете у сестры Франциски. Но я не подала виду, сделала книксен, сказала "большое спасибо" – всё как полагается – и быстро вышла, а сестра Франциска крикнула мне вслед:
– В следующее воскресенье тебя заберут, и я ожидаю, что ты…
Но остального я уже не слышала, потому что неслась вверх по лестнице в нашу комнату. Там я сначала села на свою кровать и положила на колени Зайчика. А кофту опять расстегнула. Мне было ужасно жарко. И не только из-за кофты.
В следующее воскресенье меня заберут! Так же, как других детей! В точности так же! Меня заберёт воскресная мама! Она не настоящая мама, но это ничего. Главное – кто-то меня хочет, и этот кто-то меня заберёт! На всё воскресенье.
И теперь так будет всегда!
Воскресная мама только для меня одной! Я тихо сказала себе: "Воскресная мама" и прижала к щеке Зайчика. Он – мой советчик. И всегда им был. Вот кто умеет слушать своими обтрёпанными ушами! Он везде со мной. В школу и на гимнастику я его, конечно, не беру, но так – почти везде. У него штанишки в сине-белую клетку и глаза-пуговки – тёмно-карие, очень большие и умные. Вот бы мне такие! У меня-то глаза просто зелёно-серо-голубые, такие смешанные. Но тут уж ничего не поделаешь… Зайчика мне подарила медсестра в больнице, когда я родилась. Так мне рассказывали. И ещё – что я всегда отказывалась засыпать, если Зайчик не лежал рядом на подушке. Это и сейчас так.
Я ещё много-много раз повторила Зайчику: "Воскресная мама, воскресная мама". Он внимательно смотрел глазками-пуговками, и вдруг меня осенило: я же забыла спросить, как мою воскресную маму зовут по-настоящему! Но ведь сестра Франциска и сама могла это сказать! Наверное, она забыла… Но ещё раз бежать вниз, стучаться в дверь, спрашивать… На это у меня духу не хватит. К тому же в следующее воскресенье я и так всё узнаю.
Я забралась с Зайчиком под одеяло, немножко покусала его за ухо и всё время тихонько бормотала: "Воскресная мама, воскресная мама, воскресная мама". Как хорошо это звучит! И я стала придумывать, чем же мы займёмся вместе с воскресной мамой. Значит, так: сначала я хочу в зоопарк и мороженого – много мороженого! Малинового, бананового, клубничного, шоколадного… Но, может быть, мороженое ещё не продают, на улице сейчас довольно холодно. Ладно, тогда торт, но только чтобы большой! Мой любимый – ореховый, со взбитыми сливками.
А потом мы пойдём к обезьянам и будем кормить их арахисом.
А потом пойдём к змеям. По-моему, они очень красивые, такие безумно длинные, и умеют сворачиваться кольцами, и мышей заглатывают прямо целиком!
Потом мы сядем в машину и поедем в лес. Но вот есть ли у неё машина? Наверняка. Машины есть почти у всех. И у неё, конечно, самая лучшая!
А потом мы пойдём гулять и устроим пикник. Замечательный пикник! Нет, лучше так – пойдём в кафе и возьмём там сосиски, много-много, а салат я есть не буду. А потом пойдём к ней домой. Интересно, где она живёт? У неё наверняка суперский дом с большим садом и бассейном. В доме масса комнат, и всё для неё одной, а ещё – камин, перед которым лежит медвежья шкура. Такое я как-то видела по телевизору. Мне понравилось! Мы уютно устроимся на медвежьей шкуре и будем что-нибудь грызть. Чипсы с паприкой, они самые вкусные. Здесь нам их никогда не дают, только раз в год, в декабре, когда приходит Николаус раздавать подарки. В общем, будем грызть чипсы и всякие другие вкусности, и… Ну, в общем, ясно.
А вечером она отвезёт меня в интернат. Наверное, нас повезёт шофёр… Ведь может же у неё быть шофёр, такой настоящий, в форме и фуражке. И он откроет мне дверь, когда надо будет выходить из машины, и все ребята в интернате будет смотреть и завидовать, а потом… Потом я, кажется, заснула. Под одеялом было темно, хотя, конечно, не так, как ночью. Что-то громко хлопает, и я просыпаюсь. Это Андреа. Она влетает в комнату, бросает на мою кровать пальто и шапку и кричит:
– Соня! Соня! Ха-ха, она дрыхнет! – И тут же начинает верещать: – Проснись немедленно! Что со мной было сегодня – ты не представляешь!
Конечно, не представляю, и мне совершенно всё равно, что же с ней сегодня было, потому что скоро со мной тоже будет ТАКОЕ! И гораздо, гораздо лучше, чем у неё, я уверена. Но Андреа не даёт мне и слова сказать! На меня обрушивается рассказ обо всём, что с ней сегодня произошло.
Про ну о‑о‑очень долгую прогулку по лесу, про просто обалденный обед за обалденно накрытым столом. Они ели гуляш, а потом рисовый пудинг, а потом играли в "Змеи и лестницы", и тоже ну о‑о‑очень долго. Волшебное было воскресенье!
Вот всегда она так преувеличивает. "Змеи и лестницы" – вот скучища! Гуляш и пудинг – не смешите меня! Но ведь Андреа ничего ещё не знает…
Я вылезаю из постели, оставив Зайчика под одеялом. Не нужно, чтобы Андреа его видела, она и так всё время над ним потешается. Я встаю перед Андреа и говорю всего три слова. Просто говорю:
– Ну и что?
– А?
Она явно сбита с толку и недоумённо смотрит на меня.
– Ну и что? – повторяю я, а потом говорю: – У меня теперь есть воскресная мама, и мы с ней будем делать такое… такое… что тебе с твоими воскресными родителями и не снилось!
– Кто-кто у тебя есть? – Андреа всё ещё смотрит непонимающе.
– Воскресная мама! Ты что, глухая? – говорю я и сажусь на кровать.
И тут Андреа как прорвало. Да как это, да когда это, да почему это, и почему именно у тебя, и почему только мама, а не родители, и как её зовут, и где она живёт, и ля-ля-ля… Аж в ушах звенит. Я ничего не говорю, просто прижимаю палец к губам и шепчу:
– Это – тайна.
Андреа поражена в самое сердце. Она хватает меня за руку, пихает на кровать, сама подсаживается ко мне и спрашивает, спрашивает, спрашивает…
На самом-то деле мне пока ещё нечего рассказывать, я ведь и сама толком ничего не знаю. Но перед Андреа не хочется ударять лицом в грязь – она-то ведь вечно хвастается!
Ужасно хочется её окоротить, и я начинаю рассказывать. Всё получается как-то само собой. Просто я вдруг вижу эту квартиру как наяву: там стоят золотые кресла и золотой диван, весь бархатный, и стеклянные столики с серебряными ножками, а на столиках – огромные коробки шоколадных конфет и огромные тарелки с чипсами, и камин тоже есть, там горит настоящий огонь, а перед камином лежит медвежья шкура, с настоящей головой, прямо как живая, а в пасти у неё… у неё в пасти… золотое яблоко! Да! Андреа сидит и слушает с открытым ртом. Но, услышав про золотое яблоко, она живо наклоняется ко мне и стучит пальцем себе по лбу:
– Золотое яблоко?! Такого не бывает!