- Не только поэтому, - ответил Владимир Викторович. - Скоро в нашей стране нигде не останется запретительных надписей: "Не сорить", "Не шуметь", "Не курить", - и, однако, никто даже нечаянно не будет нарушать порядок в общественных местах и портить народное добро. Надо уже привыкать к этому. Наши ребята действительно не шумят на тихом часе и укладываются спать за две минуты. Конечно, у нас всем все можно, но надо уметь разумно пользоваться этим "можно".
Алевтина Алексеевна поправила свои пышные светлые кудри и мечтательно сказала:
- Скоро настанет такое время, когда не только в нашем городке, а везде и всюду - в школах, на улицах и у себя дома, на фабриках, на заводах - всем, всем - и ребятам и взрослым - будет ВСЕ МОЖНО.
Мы замолчали. И, шагая дальше по асфальтовому шоссе, каждый из нас думал про себя об этом прекрасном будущем.
- А почему же вы весной о ваших четырех законах мне ничего не доложили? - неожиданно спросил Евгений Иванович начальника городка.
- Откровенно говоря, - ответил тот, - боялся, что запретите.
- Весьма вероятно, что запретил бы, - признался Евгений Иванович и повернул голову к Марье Петровне. - А неужели и вы с вашим не особенно покладистым характером подчинились четвертому закону?
- Один раз все-таки взорвалась, - вздохнула Марья Петровна.
За разговорами мы и не заметили, как пришли в ту деревню, где помещалось правление колхоза.
Бухгалтер колхоза - сумрачный мужчина в толстых очках - поиграл, поиграл на счетах и сказал, сколько мы заработали на прополке кукурузы, на посадке капусты и помидоров, вычел, сколько мы забрали картошки и молока и сколько Разноглазка пробыла под властью "хранителя сокровищ" Володи Дубасова.
После всех сложений и вычитаний денег осталось порядочно.
На обратном пути Евгений Иванович заметил, что этой суммы вполне хватило бы семиклассникам на поездку в Среднюю Азию.
Но ведь работали-то не одни семиклассники, а все, в том числе и самые младшие.
* * *
Что будем делать с заработанными деньгами? Этот вопрос постоянно задавали себе ребята из первых девяти отрядов. Обсуждался он и на заседаниях штаба.
"Какую-то часть отдадим десятому и одиннадцатому отрядам на дальний поход, а остальные деньги хорошо бы разделить между всеми, и пускай кто как хочет, так и тратит".
"А может быть, всем несколько раз пойти
в кино?"
"А что, если купить:
Сто фунтов шоколаду,
Сто фунтов мармеладу
И тысячу порций мороженого?…
И пир устроить на весь мир?"
Неприятный денежный вопрос надо было решить сегодня до отъезда Евгения Ивановича.
Как только мы пришли в городок, за волейбольной площадкой прямо на траве собралось заседание штаба. Евгений Иванович и я сели на специально принесенные табуретки.
Саша Вараввинский и Валера Шейкин показали свои записи: как велся учет, сколько выработали старшие, сколько остальные. Признаться, в их клочках бумаги я не понял ничего, но "главный путешественник" самоуверенно назвал такие цифры, что мы все ахнули: у него получилось, что старшие почти ничего не заработали, а младшие, наоборот, слишком много.
Галя Клейн возмутилась и сказала, что Саша не знает таблицы умножения.
Для нашего "гениального математика" это было величайшим оскорблением. Он покраснел до кончиков ушей, снова стал считать и признался, что отчеркнул где-то лишний нуль. Заработок старших увеличился в десять раз, но и эта новая цифра, по мнению Гали, была смехотворно мала; она сказала, что все записи Валеры и Саши сплошная путаница, что старшие работали куда усерднее младших, они спины не разгибали, когда те баловались, разве можно равнять слабеньких малышей с ними - семиклассниками.
Теперь обиделся, "главный агроном" Валера, он сказал, что работали все очень хорошо, а баловались редко; к тому же старших только двадцать человек, а остальных целых восемьдесят один.
Словом, дележ заработанных денег грозил перейти в крупнейшую ссору.
Владимир Викторович беспокойно задвигался, видимо, собираясь говорить, но его опередила Южка.
- Я хочу предложить одну вещь, - сказала она очень серьезно. - не надо сейчас спорить, я уже давно задумала, только буду говорить не здесь, а на общем сборе. Кто за общий сбор - руки поднять.
Подняли все, кроме "главного путешественника".
Саша сказал: дали бы ему два дня, и он бы все подсчитал совершенно точно. На Сашу все замахали руками.
Валера проиграл "общий сбор".
- Ты мне все-таки скажи, что ты затеяла? - шепнул Владимир Викторович Южке, когда мы все встали, чтобы идти на площадь Радости.
Южка тряхнула косой и лукаво посмотрела на Владимира Викторовича.
- Не скажу. Потом узнаете.
Понемногу все собрались и уселись на травке.
Первым говорил Евгений Иванович. Он поздравил всех с чудесными каникулами и сказал, что семиклассники, вероятно, поедут в увлекательное дальнее путешествие. Все младшие ребята останутся здесь, в палатках. Их тоже ожидает много удовольствий и интересная, деятельная жизнь. Сам он искренне завидует тем, кто будет жить в городке, где такая прекрасная природа и где всем все можно.
Ребята переглянулись, они поняли: стало быть, Евгений Иванович узнал о наших долго скрываемых четырех законах и согласен с ними.
Потом выступила Южка.
- Ребята, вы знаете, что десятый и одиннадцатый отряды мечтают поехать в Среднюю Азию, - начала она. От волнения ее голос не был таким звонким и мелодичным; она нет-нет да и заикалась. - Мы с вами останемся, - продолжала она, - и на будущий год опять сюда приедем. Первый, второй и третий отряды будут три года подряд ездить, а старшие никогда, никогда больше не приедут, разве только в гости. Правда, их жалко?
Последние слова Южка сказала таким печальным голосом, не иначе - хотела разжалобить ребят.
К чему она клонит, я не понимал.
Южка остановилась, оглядела ряды и заговорила совсем другим тоном:
- А вот Сашка с Валерой так запутались, что не знают, сколько заработали десятый и одиннадцатый отряды и сколько заработали мы. Давайте, знаете, как разделим: все деньги отдадим этим двум отрядам, нашему седьмому классу, а в будущем году вы нам отдадите - теперешнему шестому классу, а через три года четырехклашкам все деньги до одной копейки пойдут. Видите, какие вы, малыши, счастливые. - Она внимательно осмотрела ряды. - А ну, кто за мое предложение: все заработанные деньги отдать десятому и одиннадцатому отрядам на дальний поход, - руки поднять!
И все подняли. Честное слово, никто не колебался. Видно, Средняя Азия через два или даже через три года показалась куда заманчивее, чем завтрашний шоколад, мармелад и мороженое.
Старшие зааплодировали, за ними и остальные принялись хлопать в ладоши.
- Пионеры, расходись! - крикнула. Южка и подбежала к Владимиру Викторовичу. - Ну, как? - спросила она его.
- Вот так всегда в жизни и поступай, - шепнул он ей.
- Ты разрубила гордиев узел, - поучающим тоном сказал Евгений Иванович Южке.
Он стал собираться в дорогу, обещая через неделю приехать на автобусе за семиклассниками. Владимир Викторович, я и группа ребят пошли немного проводить его, а вместе с ним и Южкину бабушку.
Евгений Иванович взял меня под руку и сказал:
- Я еще не успел вас поблагодарить за вашу неустанную заботу о здоровье ребят, за их цветущий, бодрый и веселый вид.
Я скромно потупил глаза и признался, что я тут ни при чем, за медицину постарались "солнце, воздух и вода".
- Ну, а как ваши литературные дела? - спросил меня Евгений Иванович.
- Да набрал массу интересных фактов и впечатлений о полотняном городке, - ответил я. -
Вот только никак не могу найти подходящее название.
- Почему же? - удивился Евгений Иванович.
- Мне хотелось бы назвать мою будущую книгу именем городка, а они до сих пор не сумели его придумать.
- Как же так? - обратился Евгений Иванович к Владимиру Викторовичу.
- Даже конкурс объявляли, - вздохнул тот, - да то работа в колхозе, то походы, то спортивные соревнования, игра в изыскателей - честное слово, нашим сорванцам просто некогда было думать.
- Очень печально, - пожал плечами Евгений Иванович, - что такой достопримечательный городок остался без названия.
- Да ведь много, много лет подряд целые поколения школьников нашего интерната, - загорячился Владимир Викторович, - каждые каникулы будут приезжать сюда, на эту поляну, будут строить, жить, веселиться и работать в своем родном городке. Для такого городка и название должно быть особенным, оно всегда и всем должно нравиться, должно звать вперед. Такое боевое название скоро не придумаешь.
Евгений Иванович остановился, оглядел всех провожающих и покачал головой.
- Очень жаль, что вы подвели нашего уважаемого писателя!
- Можно мне сказать? - пискнула, едва дыша, Ирочка и покраснела; ее огромные, как у овечки, глазищи уставились прямо на меня. - Я давно придумала название, да все боялась сказать. Можно?
- Говори, говори, не стесняйся, - подбадривали ее многие.
- Вот и Владимир Викторович и доктор иногда называют нас сорванцами, в шутку, конечно. Ну и пусть будет "Городок сорванцов".
Все засмеялись.
- Какое там в шутку! - громко воскликнул Владимир Викторович. - Когда в нашем городке даже сам начальник штаба набивает себе температуру…
Южка опасливо оглянулась на бабушку и даже сквозь загар стала вся пунцовая.
- Владимир Викторович, ну, зачем вы? Ведь я же вам одному призналась, - притворно-плачущим голосом упрекнула она.
Впрочем, никто, кроме Вали Гавриловой и меня, кажется, не понял намека.
- Го-ро-док сор-ван-цов. Го-ро-док сор-ван-цов, - несколько раз глубокомысленно повторил по слогам Саша Вараввинский, - по-моему, не особенно удачное название.
- Сегодня на вечерней линейке проголосуем вопрос о названии, - сказала Южка, поглаживая Джека, и добавила: - А если мы никогда не будем баловаться, честное слово, станет очень скучно, правда, Джек? - И она поцеловала собаку в самый нос.
Евгений Иванович попрощался с нами. Бабушка вздохнула, в последний раз обняла Южку. Мы повернули обратно.
Мое сердце не позволяло мне быстро подниматься в гору.
Взгорок горы скрывал наш городок, и только самые его высокие точки - алый флаг на мачте и голубой флаг на штабной палатке - были видны между макушками сосен.
Пришлось мне отстать от других, остановиться передохнуть.
"А может быть, и правда назвать свою повесть "Городок сорванцов"?" - подумал я про себя и снова не торопясь продолжал подниматься.
Постепенно показался весь городок: зеленые палатки с белыми ромбами номеров - улица Пионерская впереди, улица Туристская - направо, дальше Госпитальная… за ней проспект Гагарина. По ту сторону площади Радости на кухне и в столовой суетился дежурный отряд… Высокие оранжевые сосны окружали поляну…
Вышел Валера, приставил горн ко рту и заиграл сбор на ужин. И тотчас же забегали повсюду ребятишки…
Случайный ветерок развернул голубой шелковый флаг. И предстала перед моими глазами нашитая на флаге эмблема - белый шатер на фоне золотого восходящего солнца.
К МОИМ ЮНЫМ ЧИТАТЕЛЯМ
Собственно говоря, вы, дорогие мои читатели, смело можете захлопнуть книгу: ведь я написал слово "конец".
А мне, должен признаться, ужасно жаль расставаться с моими героями, так жаль, что хочется рассказать о них еще кое-что. Когда я писал свою повесть, то не мог относиться к своим юным героям равнодушно: всех их, кроме Эдика, я искренне и горячо любил.
…Чтобы никто не мешал мне писать, я уехал в далекую деревню за много километров от Москвы.
На улице зима, мороз разукрасил белыми папоротниками оконце в той маленькой комнатушке, где стоит моя кровать и стол с черновиками этой самой рукописи. За перегородкой в русской печке весело потрескивают дрова, самовар поет тоненькую комариную песенку, старенькая бабушка - хозяйка - воюет с ухватами и чугунами, сейчас она меня позовет пить чай, подвинет ко мне кринку коричневого топленого молока, противень горячих румяных пышек…
Пока самовар еще не поспел, я сижу за столом. Карандаш, не поспевая за моими мыслями, быстро бегает по странице; я черкаю и перечеркиваю, вновь заполняю листы…
Может быть, ты, дорогой читатель, кончил мою книгу и удивленно сказал:
- А здорово автор придумал - целый палаточный городок, битком набитый веселыми жителями!
Отвечу тебе: ошибаешься. Я действительно жил в этом городке и лечил там ребят. И все эти сорванцы, описанные мною, живые, подлинные, притом самые обыкновенные мальчики и девочки из школы-интерната; я даже имена им оставил, а фамилии чуть-чуть изменил, а то еще вдруг обидятся или, наоборот, возгордятся.
Да, все, что здесь написано, сущая правда: как городок строился, по каким законам жил и какие там случались необыкновенные происшествия, - все это действительно было. Только в повести описываются приключения одного' лета, а на самом деле я ездил в городок три лета подряд, лечил там ребят и одновременно очень осторожно наблюдал за ними. Я не обмолвился, написав словечко "осторожно". Выбирая какого-нибудь мальчика или девочку для своей книги, я должен был следить за их поступками, за разговорами осторожно, потихоньку: они никак не должны были догадаться, что мне взбрело в голову вылепить из них героев. А то одной девочке я нечаянно проболтался, так она стала вокруг меня вертеться, перед подругами "задаваться" да нос задирать. И пришлось мне ее из своей книги вычеркнуть совсем.
Буркнет мальчик интересное словечко, выкинет какую-нибудь шалость, или появится у него особенно смешное или, наоборот, задумчивое выражение лица, я сперва только запомню, а уже вечером потихоньку запишу в блокнот. И пришлось мне держать свой блокнот на дне чемодана, чтобы мои пронырливые будущие герои ненароком не пронюхали и не прочли бы там о себе.
Теперь я в школе-интернате свой человек. Ребята ко мне привыкли, но считают меня за писателя, так сказать, "третьего сорта". Для них я прежде всего доктор, который их лечит в полотняном городке. Они делятся со мной своими горестями и радостями, советуются о разных своих делах…
За три года я набрал уйму записей в блокнотах и героев отыскал человек тридцать. Этого было, конечно, чересчур много; половину ребят, половину приключений и целую кучу мелких эпизодов пришлось выкинуть.
Мои герои, наверное, очень бы удивились, узнав, как часто, буквально каждый день, я о них думаю и как бесцеремонно их перебрасываю с одной страницы книги на другую, перевожу из одного класса в другой или совсем выкидываю.
Читатель, может быть, спросит: а по каким признакам вы выбирали своих героев?
Когда я собирался ехать в первый раз в городок, я ведь никого не знал. Школьники бегали по двору интерната, занимались своими делами и нисколечко не интересовались мною. И я со страхом спрашивал себя: кого же из них выбирать? Их же целая сотня!
Случайно я оказался в автобусе рядом с одной черноглазой девочкой, ну, понятно, разговорился, узнал, что ее зовут Верой, что она перешла в шестой класс. Другие почему-то называли ее Южкой, и тогда я решил: а хорошо бы главную героиню назвать таким необычным именем. Стал я за Южкой в городке следить - в то лето она еще никакой должности не занимала, а, между прочим, была здорово шаловлива и бойка. И мне очень захотелось, чтобы на следующий год начальником штаба в полотняном городке непременно выбрали бы именно ее.
На том памятном сборе дружины я сидел в заднем ряду и волновался, как школьник перед экзаменом. Выберут Южку или провалят? Выбрали! И как же я был счастлив!
Впоследствии Владимир Викторович мне несколько раз говорил, что он очень доволен Южкой как председателем совета дружины. Наши четыре закона были окончательно разработаны перед вторым летом при ближайшем ее участии.
Как начальник штаба, она сперва повела дела великолепно: вместе с другими членами штаба сколачивала крепкую дисциплину и порядок в городке, следила за выполнением четырех законов, но напоследок у нее все рухнуло. Из-за чего? Из-за собачки…
В общем, к концу второго лета образ Южки в моей голове был выкован - садись и пиши книгу. Но вот что мне очень мешало. Взрослые меняются сравнительно медленно. Каким был Владимир Викторович в первое лето городка, таким примерно он остался и на третье лето, а вот ребята, "к сожалению", растут очень быстро, их характеры, запросы, стремления с каждым годом меняются, их кругозор расширяется, а я ужасно медлительный писатель и никак за их ростом не поспевал. Они и не догадывались, какие мне создавали трудности. Еще одна история.
И в городке и в своей книге я лично заведовал медпунктом, значит моя "старшая медсестра" - моя ближайшая помощница - обязательно попадала в героини.
На второе лето эту должность занимала пятиклассница Люба Телятова; она усердно перевязывала руки и ноги, была тихая, внимательная, трудолюбивая, но какая-то… - словом, без огонька: не хватало для ее образа красок.
Я предвидел, что на третье лето буду специально пристально наблюдать именно за нею. Но Люба совсем охладела к медицине и очень плохо мне помогала.
Я испугался. Как же, материал для повести почти весь собран, а со "старшей медсестрой" получилось такое недоразумение.
И тут меня выручила Наташа Толстенкова, которая была членом штаба и "главным санитаром" городка по чистоте. Я пригласил ее руководить также и амбулаторией.
И вновь назначенная "главный врач" стала очень энергично мне помогать, чистоту навела, как в настоящей операционной, и сразу вошла в мою повесть именно такой славной толстушкой, которую несколько раз подряд я так жестоко обидел.
Большое ей спасибо, что она меня выручила и в книге и на самом деле.
Воображаю, как Южка, Наташа и другие удивятся, когда прочтут о себе: ведь они и не подозревают, что я их "обессмертил" в своей повести. Только бы не вздумали носы задирать.
Я бы мог о каждом своем герое рассказать, почему я выбрал именно его или ее, но боюсь надоесть своим читателям.
Теперь в седьмых классах экзамены отменили и, значит, в следующие годы ребята будут приезжать в городок все вместе. Значит, не будет больше ссор и все заживут в "Городке сорванцов" еще веселее, еще интереснее, еще дружнее.
- Ну, а тебе зачем теперь туда ездить? Книгу-то ты написал? - спросила меня как-то жена.
Я ничего не ответил жене. Но я знаю, что опять на лето поеду в городок к своим любимым сорванцам, буду лечить ребячьи руки и ноги, беспокоиться, если они заболеют. Буду ездить, пока собственное здоровье позволяет. Буду ездить только потому, что уж очень интересно жить в таком городке, где "всем все можно".
Чувствую, что особенно любопытный читатель заинтересуется:
- Раз все ваши герои не выдуманные, а на самом деле существуют, пожалуйста, расскажите, где в Москве находится этот интернат? Мне очень захотелось познакомиться с вашими героями.
Придется признаться.
Высотный дом на площади Восстания знаете? Так сзади него, в переулке, есть пятиэтажное белое здание с синей вывеской. Вот там и найдете моих милых героев.