***
Дворнику предоставляется бесплатно электроосвещение на одну световую точку в 40 ватт, 2 куб. м. дров при печном отоплении и радиотрансляционная точка.
Так шел, продвигался в дворницкой к заветной полуночи новогодний вечер. Костя периодически сбивал вилкой с канделябра нагар. Канделябр оплыл стеарином и приобрел заморский вид.
- Ты педант, - говорила Катя, подперев ладонью щеку и наблюдая за мятущимися от Костиной вилки огоньками свечей.
- Не хочу, чтобы копоть испортила красоту вашей чести.
Катя сидела под огромным зонтом, с которого свешивалась мишура со звездами. Волосы Катя термобигудями превратила в большие колокольчики, а губы помадой сделала цвета карамели. Огоньки свечей отражались в Катиных глазах, освещали ее щеку и ладонь, которую она держала на щеке. Катя была празднично красивой, необычной.
- Ты о чем думаешь?
- Вспоминаю фасолевый день. А ты?
- Я? О тебе. Мне нужны новогодние воспоминания. - И Костя поднес огонек зажигалки, максимально усилив его регулятором, к канделябру, и получилось, что горит еще одна свеча, самая яркая. - Ты сегодня какая-то…
- Какая? - спросила Катя.
- Пронзительная.
- Ио-го-го, веселись как черт! - заорал со своего места у телевизора Глебка.
- Что с тобой? - спросила Катя Глебку.
- Праздник.
Глебка опять заорал, и вместе с ним заорал и Костя:
- Приятель, веселей разворачивай парус! Ио-го-го!..
- Ты давал ему вина? - серьезно спросила Катя.
- Он пьет лимонажку.
- А что, - сказал Глебка, - холостяки поют. - И Глебка на четвереньках пошел по комнате.
Катя встала, подошла к телевизору и подняла с пола бутылку "Буратино". Понюхала. Глебка на четвереньках добрался до стола, потянулся к банке с тянучкой, но Катя опередила его: вернулась быстро к столу и поймала Глебку за руку, но, устыдившись, подняла с пола Глебку и усадила за стол. Придвинула банку и дала ложку:
- Ешь.
Глебка погрузил ложку в содержимое банки, потом полную ложку густого и сладкого содержимого заправил в рот и так и продолжал сидеть неимоверно тоже счастливый, с торчащей изо рта ложкой. В уголках губ появились коричневые пятна: начала таять во рту тянучка.
- В детстве обожала тянучку, - призналась Катя.
- Он не заболеет?
- Я не заболела. Всегда была здоровенькой. И веселой.
- А теперь?
- Что теперь?
- А теперь ты какая? - настаивал на ответе Костя.
- Капризная: все чего-то жду.
- Или кого-то?
- Или кого-то.
- А ты не прозевала?
- Не прозевала.
- И не ошиблась? - Костя как будто бы что-то выпытывал.
- Я же тебе сказала - я капризная. Это мое любимое занятие - капризничать.
- А ты перестань капризничать.
- Когда?
- Теперь.
Катя воспользовалась случаем, что Рожков у телевизора, и убрала со стола тянучку. Рожков сидел и пил "Буратино". Катя тоненько намазала хлеб маслом и положила на то место, где сидел за столом Глебка.
- Будет неприятная неожиданность, - сказал Костя.
- Да, мой поступок вроде диетологов из института. Неожиданность действительно была, когда Глебка с ложкой вернулся к столу.
- Ты меня обманула!
- Передохни на хлебе с маслом.
Рожков проявил великодушие, но не безвозмездно:
- Спать не заставишь раньше двенадцати?
- Нет.
- А после двенадцати?
- Гуляй, сколько ноги смогут.
Глебка промолчал. Начал есть хлеб с маслом.
Костя погасил канделябр. Остался гореть только фонарный столб.
- Зачем ты погасил свечи? - спросила Катя.
- Надоело снимать нагар.
- Разрушил иллюзию беседы при свечах.
А Косте представилось - сидят они с Катей где-то на бульваре летом у фонарного столба, а рядом с бульваром на какой-то большой северной реке вот-вот загудит ночной буксир, который толкает баржу с лесом или с чем-то там еще. И едят они, конечно, кедровые орешки. И вдалеке поет хор типа Пятницкого. И конечно, они счастливы.
- Где ты живешь, есть река? - спросил Костя.
- Реки нет.
- Мне казалось, что есть. Обидно.
- Комары есть, - улыбнулась Катя.
- Я не страшусь комаров. В армии я служил в Полесье.
- Ты по какому предмету не прошел в институт? - спросила Катя. Вопрос не был случайным - она давно хотела его задать и задала.
- По сочинению.
- Недобрал в запятых?
- Нет. Слишком раскрыл тему.
- Знаю. Ты поэт и не понят временем.
- Но у них все еще впереди.
- У кого?
- У приемной комиссии. Чтобы понять.
- Да. Ты все-таки забавный.
- Единство содержания и формы. Первым мне об этом сказал помстаршины, когда выдал обмундирование.
- Кем ты был в армии?
- Прости, рядовым.
- Ты всюду рядовой.
- Не стал от этого хуже, - в голосе Кости прозвучала некоторая обида.
- Неужели ты так плохо обо мне думаешь? - покачала головой Катя.
- Я думаю о тебе замечательно. И это было правдой. - А ты обо мне?
- Тоже замечательно, потому что ты сказал, что я замечательная. - Катя улыбнулась. Но я еще и пронзительная, ты сказал.
- Ты капризно-пронзительно-замечательная.
- Не будет слишком с твоей стороны? усомнилась Катя.
- Не будет. В самый раз, я думаю. А ты как думаешь обо мне?
- Начнем все сначала?
- Новый год - все сначала.
- А меня нет, - вдруг сказала Катя. - Ты разбил меня на асфальте… При встрече.
- Потому что ты явилась настоящая, - не сдавался Костя. - Предстала тихо за спиной.
- В хоккей можно сыграть? - напомнил о себе Глебка. Ему надоел этот длинный и бесплодный, с его точки зрения, разговор.
- Можно, - разрешила Катя.
Но Глебка не сдвинулся с места, остался при банке молока: вопрос о хоккее был чисто формальным, чтобы на Глебку обратили внимание. Но внимания не обратили.
Катя сидела по-прежнему красивая и повзрослевшая. Вдруг. Сразу. Это заметил даже Глебка.
- Ты счастлива? - спросил Костя.
- У меня свое понятие о счастье. - Катя опять подперла ладонью щеку.
- Встречай Новый год по-своему, чтобы получилось счастье. Полное. Глебке для полного счастья хватило тянучки и "Буратино".
- А тебе?
- А тебе?
- Я спросила первая. - Катя наклонила голову, казалось, под тяжестью прически, колокольчиков. - Ответить не можешь?
- Могу. Но… - Костя помедлил, - боюсь.
И Глебка вдруг понял, что разговор между Костей и Катей непростой и что нельзя мешать разговору, поэтому Глебка молчал.
- Но надо ничего преувеличивать, - сказала Катя.
- Не надо и преуменьшать, - возразил Костя.
- Знаешь, переспрашивать всегда легче. - Катя встала и пошла на кухню, где в духовке выпекался пирог.
Она гордилась пирогом так же, как и тянучкой и кашами, конечно. Пирог уже давал о себе знать: его запах превосходил даже запах свечей, которым была полна дворницкая. Катя принесла держаком сковородку с пирогом, водрузила ее на столе, положив предварительно на стол дощечку под сковородку. Глебка тотчас перестал есть свою тянучку.
Костя и Катя не возвращались к продолжению разговора. Так между ними и осталась недосказанность. Костя все боялся оступиться, быть неправильно понятым. У Кати до встречи с ним были какие-то личные сложности. Это ясно. Они не прошли, может быть, или только проходят. И поэтому Костя считал себя не вправо первым что-то выяснять до конца. У него проездом остановилась девушка. Она сделала это, не раздумывая, но колеблясь. Это высший факт доверия. И она должна знать, что в Косте не ошиблась, а если и ошиблась, то в ком-то другом.
- Давайте в пирог воткнем свечи, - предложил Глебка.
- Что значит человек из общества, - сказал Костя. - Про свечи все понимает.
Костя вытащил свечи из канделябра и воткнул в пирог.
- Зажигай, - потребовал Глебка, - Меня этот педант угробит.
- Мне кусок со свечой, - вновь потребовал Глебка.
- Уймись, - сказала Катя.
- Я в кино видел.
Кусок пирога Катя отрезала без свечи, к большому неудовольствию Глебки.
- Говорили, что все будет как в кино.
- "Все" - я не говорила. Спроси у Кости, разве бывает все, как в кино?
- Не бывает.
- Сами вы педанты!
- А тебе известно, кто такие педанты?
- Нет.
- Значит, ешь пирог и помалкивай.
Глебка начал есть пирог, изображая неудовольствие - молчаливый протест против угнетения, рабства.
- Рожков, мы тебя отправим на все четыре стороны, - пригрозил Костя.
- За что? - поинтересовался Глебка, наполняя рот до отказа пирогом: идти на все четыре стороны надо сытым.
- А пирог у тебя получился, - похвалил Костя.
- Я старалась. Хочется тебе понравиться. Полностью.
- Ты сказала, не надо ничего преувеличивать.
- Не надо и преуменьшать, сказал ты.
- Я могу сказать и что-нибудь поважнее. Я…
- Что-нибудь еще о помстаршине, - перебила Катя. Казалось, она боится в данную минуту каких-то решительных с его стороны слов. А может быть, и не в данную минуту, а вообще боится их, не доверяет ему полностью, или не ему, а обстоятельствам. Из каких-то обстоятельств она только недавно вышла.
Костя и красивая в длинном красном платье Катя сидели друг перед другом, и между ними горели свечи - теперь в пироге, - иногда пуская коптящие струйки.
- Скоро у нас будет как в курной избе, - сказал Костя. - Тебе не кажется?
- Кажется.
- И мне тоже кажется, - отозвался Глебка.
- Да что вы говорите, Глеб Епифанович.
- Я не Епифанович.
Костя удивленно пожал плечами:
- Скажите, Екатерина Гайковна, чем я не угодил Глебу Киндеевичу? - Косте было так легче, это его стиль, его единство содержания и формы.
- Сам ты Киндей! - Глебка пылал от гнева.
- Да. Он здорово наелся, до румянца.
- Он опять вооружен, ты забыл?
- Тогда я сматываюсь. - Костя встал из-за стола, взял будильник, пошел надел куртку, сунул будильник в карман.
Катя тоже встала из-за стола и тоже сделала вид, что торопливо собирается.
- Я с вами, - сказал Глебка.
- Он с нами, как тебе это нравится?
- Мне не нравится.
- Я с вами-и! - Глебка заморгал, чтобы не заплакать.
- Ну, что - рискнем?
- Рискнем, - уступила, согласилась Катя. - Пусть будет с нами.
Глебка поспешно оделся. Он не хотел оставаться в дворницкой. Он боялся теперь одиночества. Хотел быть теперь с Катей и Костей. Постоянно.
Катя задула свечи. Копоть оторвалась от свечей и, волнисто выгибаясь, улетела к потолку.
Был приятный зимний вечер. Двое ребят самозабвенно играли в хоккей - лед уже окреп. Родителям было сейчас не до ребят, и ребята пользовались предоставленной свободой. Фонды посредине катка большому хоккею, как показала практика, не помеха: можно играть и без центра поля. Глебка постоял, посмотрел на большой хоккей, попробовал ногой лед - скользко, даже без коньков, - и снова вернулся к Косте и наблюдавшей за ним Кате.
Костя должен был сегодня, после инструктажа, проведенного участковым инспектором, проверить все домовое хозяйство. Костя, Глебка и Катя начали обходить подъезды: лампочки горели всюду, кроме одного подъезда. Костя сказал, что он только утром вкрутил лампочку и, наверное, она отошла в патроне. Взялся рукой за открытую дверь подъезда и ловко подтянулся, а второй рукой достал до лампочки и шевельнул ее. Лампочка загорелась.
- Трюкач, - сказал кто-то сзади. Это был старший дворник. - Я уже собирался идти за лестницей. Чердаки не проверяй, я проверил. Прибавится после праздника бытового мусора.
Костя промолчал.
- Разве можно так о Новом годе! - не выдержала Катя.
- Посидят, выпьют, намусорят больше обычного и разойдутся. Ты что-то засиделась тут, девка. Без надзору живешь.
Глебка вдруг сказал:
- Вы злой.
- Слежу за порядком. Что написано в "Положении о дворниках"? Пункт шестой - не допускать проживания и ночлега в подъездах, подвалах, чердаках и других нежилых помещениях…
- Она живет в жилом помещении, - не успокаивался Глебка.
- Не перебивай… не допускать проживания лиц без прописки и сообщать, при надобности, участковому о нарушениях паспортного режима города.
- Я ее пропишу, - сказал Глебка.
- Где?
- У себя! - Глебка показал на темные окна теткиной квартиры. - Участковому расскажу. Он допустит проживание.
Старший дворник поглядел на Костю и кивнул в сторону Глебки:
- Видал-миндал. Сам на птичьих правах.
Лампочка опять погасла, и Костя опять подтянулся на двери и еще раз довернул лампочку покрепче. А потом они трое пошли дальше.
- Он педант? - спросил Глебка.
- Он дурак, - ответил спокойно Костя, достал из кармана будильник, проверил, сколько остается времени до полуночи. Спросил Катю:
- Тебе не тяжело на каблуках?
- Нет.
Они вышли со двора и прошли по улице. Осмотрели Костины метры - асфальт, булыгу, щебенку, газоны, домовые фонари, угловые указатели, канализационные и пожарные люки. Везде все было в порядке. Осмотрели даже безымянный межквартальный проезд, который к Костиным метрам не относился.
Катя шла, молчала.
- Ты о чем думаешь? - спросил Глебка. - О птичьих правах?
И опять что-то неуловимое, понятное только им двоим, объединило их, Катю и Глебку.
Когда вернулись, увидели - за столом сидят Аида и Толя Цупиков. Толя был в настоящем черном костюме, в белой сорочке и в галстуке - полосочкой. Аида, почтальон шестого доставочного пункта, блистала и благоухала. На столе у пирога заняла место принесенная ими бутылка шампанского.
- Разрешите быть вашими гостями? - спросила Аида.
- Под Новый год должны быть неожиданности, - сказала Катя, взяла теннисное зеркало и погляделась в него. Что-то не понравилось в прическе, поправила. Или просто взяла для того, чтобы как-то сконцентрироваться, лучше почувствовать обстановку.
- Должны быть неожиданности, - кивнул Костя. - Пошли.
- Ты что! - возмутилась Аида. - Куда?
- Мы ведь уже пришли! - удивился и Глебка. Он подбирался к банке с тянучкой.
- Через пять минут Новый год! - недоумевала Аида. - Вон, по телевизору говорят.
- Здесь рядом. Одеваться не надо. Берите стаканы и шампанское.
Когда вышли на порог, тут же и остановились в изумлении. У Кости в руках был огромный зонт, который он осторожно вынес из дворницкой и держал теперь над Катей. Он хотел подчеркнуть ее исключительность, и Катя была ему за это признательна. Толя начал открывать шампанское: он понял, что никуда дальше они не пойдут.
Во дворе, посредине катка, возвышался синий "Геликон". Он был сделан из синего снега. Горели на мачтах фонари "Летучая мышь" с надетыми на них бумажными коронами. К мачтам были приставлены лестницы, по которым матросы должны подниматься на реи, ставить и убирать паруса. Канаты-ванты были украшены елочными игрушками, флажками, лентами. На корме - большой серебряный сундук.
- Что это? - спросила Аида.
- В сундуке - медные пятаки, - сказал Костя.
Толя молча разлил всем шампанское.
Катя прошептала:
- Корабля не было… только что…
- Приплыл.
- Замереть можно, - медленно покачала из стороны в сторону головой Аида.
- Ты говорил, под рогожей песок и метелки. Фонды! - закричал Глебка. Он не мог простить Косте подобного обмана.
- Фонды и есть, - ответил Костя. - Погляди Внимательнее.
- Нет, - запротестовала Катя. - Настоящий корабль, если медные пятаки.
- Понимаю, почему ты у Тетеркиной выпросил столько синьки, - как бы опомнилась Аида. - Она на фабрику-прачечную за ней ездила.
Костя не ответил. Корабль звенел, раскачивались живые огни на мачтах, шевелились ленты и флажки. Шевелились мишура и бумажные звезды, которые свисали с огромного зонта, пусть и драного, с заплатами, но под которым стояла Катя - и не Катя, а прекрасная Марселина-апельсина. Глебка повернулся к Кате и закричал:
- Женись на Косте! А меня в дети возьмите!
В домах горели почти все окна, и во многих из них стояли жильцы - смотрели, немало пораженные. Ночь была тихой - возможно, доберется сюда и звон Спасских часов, и люди поверят в свое счастье на земле. Вера эта постоянна в эту ночь, как постоянна в эту ночь и смена лет.
***
Наутро Катя исчезла, уехала.
В сдвинутых креслах под фонарным столбом крепко спал Глебка. За окном падал мелкий снег, и он запорошил корабль.
Погасли фонари "летучая мышь": в них выгорел керосин. Расклеились, свалились бумажные короны. Сундук перестал быть серебряным.
Костя искал от Кати какой-нибудь записки, какого-нибудь знака. Ничего. Глебка тоже лишился друга и коробочки с патронами - коробочку Катя так и увезла куда-то в своей сумке.
Через день вернулась тетя Слоня, вернулся домой Глебка. У Глебки начались наконец настоящие каникулы, но радости они ему не доставляли никакой. Глебка ходил печальный, необщительный, кататься на коньках, конечно, не учился. Даже не отвечал Музе, хотя Муза изощрялась как могла, дразнила Глебку. Замкнулся. Потом вдруг подошел к Музе и поздравил ее с наступившим Новым годом. Муза посмотрела на Глебку, как на тяжелобольного.
Глебка сказал:
- Я сделал это не для тебя. Не думай. - И отошел.
Костя каждое утро чистил двор, работал не хило, но никаких фигур, архитектурных ансамблей или других забав не лепил. Никаких новых творческих планов у него тоже не было. Лопата, метла и скребок делали свое обычное, повседневное дело.
Корабль постепенно разрушался, превращаясь в простой сугроб. Костя снял с него еще остававшиеся игрушки, лестницы, канаты-ванты, якорную цепь - теперь ею надо будет всего лишь перегораживать подворотни - и загрузил елками, которые уже начали выбрасывать из квартир - праздник кончился! Костя выбросил зонт с мишурой и звездами.
Он лежал теперь здесь среди прочего бытового мусора. Чиркнул зажигалкой, помедлил и поднес огонь к елкам. Сухие елки вспыхнули как порох. И тут Костя увидел бегущего по двору Глебку. За Глебкой в капоте и в валенках привычно гналась тетя Слоня. В руке она сжимала глиняное яблоко.
- Опять повытаскал!
Старухи во дворе закачали головами:
- Господи, до чего отощала!
- Диета, - уважительно констатировала Тетеркина.
- Костя! - кричит Глебка и бежит изо всех сил, чтобы Костя его поскорее услышал. - Костя! Тебе письмо! В копилке лежало! "Станция Тумолейка в глубине России"!
Костя схватил записку, прочитал ее сам, перевернул - может быть, что-нибудь еще на обороте? Ничего. Ни словечка больше, ни знака поопределеннее. Все в духе Кати: поступай как знаешь.
Корабль догорел и погас. Даже сугроба не осталось - черная вмятина. Глебка вспомнил черный "Геликон", но ничего Косте не сказал. Косте лучше знать, как распоряжаться кораблями, и лучше знать, что теперь делать, как найти Катю.
- Я ее привезу, Глеб Тумолеевич, - сказал Костя.
- Правда? - с надеждой спросил Глебка. - У меня деньги на билет есть. Возьми.
- Я ее привезу, - серьезно повторил Костя.
- А корабль сгорел, - сказал Глебка все-таки.
- Корабль сожжен - отступать некуда.
***
На маленькую станцию прибыл поезд. Из вагона вышел единственный пассажир - Костя. На платформе - только дежурная по станции в черной шинели, голова замотана неизменным платком, поверх платка надета фуражка с красным верхом. Поезд ушел, мелькнув последним окном в тамбурной двери и оставив за собой поземку, длинный ряд выбеленных снегом шпал и такую же, выбеленную снегом, будку стрелочника. Перемигнул светофор, а в будке стрелочника телеграфно зазвенело. И тишина. "Горностаевая", - подумал Костя. У дежурной по станции он узнал, что несколько дней подряд поезд встречала девушка.
- Кого-то все ждала. Потом на столбе привесила объявление и просила не снимать. Видать, большая курьезница.
Костя подбежал к столбу: "Требуется дворник по адресу: Малая Восточная, дом 8".