А это, в свою очередь, подразумевало, что Деннис никак не мог быть усыновлен – или же что его усыновление не признавалось. Джинни подавила вздох разочарования. Скорее всего Шарлотта будет отрицать, что у Денниса имеется близнец.
Но спросить все же следовало.
– Скажите, миссис Пинкер, а у Денниса, случайно, нет близнеца?
– Нет.
Ответ вполне однозначный, в голосе не чувствовалось ни возмущения, ни удивления.
– Вы уверены?
Шарлотта расхохоталась.
– Моя дорогая, я же мать, а матери в таких вещах не ошибаются!
– И он вам не приемный сын?
– Я выносила это дитя в своей утробе, да простит мне Господь этот грех.
Джинни упала духом. Вероятность того, что Шарлотта Пинкер лжет, была, конечно, больше, чем в случае с Лорейн Логан, думала она, и все же странно, что обе эти женщины отрицают, что их сыновья – близнецы.
От Пинкеров она уезжала в подавленном настроении. У нее было предчувствие, что, когда они с Лизой увидят Денниса, тот окажется совсем не похож на Стива.
Взятый напрокат "форд-эспайер" дожидался их во дворе. Жара стояла страшная. На Джинни было платье без рукавов, поверх которого она накинула жакет – для солидности. Кондиционер в машине работал на полную мощность, нагнетая в салон теплый воздух. Джинни сняла жакет и бросила его на спинку сиденья.
Она села за руль. Как только автомобиль свернул на шоссе, ведущее к тюрьме, Лиза сказала:
– Знаешь, это действительно не дает мне покоя. Ну то, что я могла указать не на того парня.
– Меня это тоже беспокоит, – ответила Джинни, – И в то же время я знаю: ты бы этого не сделала, не будучи уверенной.
– А почему ты так уверена, что я ошиблась?
– Я уже ни в чем не уверена. Но ощущение, что Стивен Логан не мог этого сделать, остается.
– Ну, ощущение – это ведь еще не доказательство.
– Знаю. Ты когда-нибудь видела фильмы Альфреда Хичкока? Почти все они черно-белые, остальное домысливаешь сама.
– Знаю, о чем ты. О фильме, где свидетелями дорожного происшествия становятся четверо, и каждый из них видит это происшествие по-своему, то есть несколько иначе, нежели остальные.
– Ты что, обиделась?
Лиза вздохнула:
– Надо бы обидеться, но не могу. Тем более видя, как ты терзаешься.
Джинни сжала руку Лизы в своей.
– Спасибо.
Они долго молчали, потом Лиза заметила:
– Знаешь, просто ненавижу, когда люди считают меня слабой.
Джинни нахмурилась.
– Но я вовсе не считаю тебя слабой.
– А большинство людей думают именно так. Наверное, потому, что я маленькая, курносая и в веснушках.
– На мой взгляд, ты очень сильная девушка, честное слово…
– Нет, я слабая!… Я живу одна, сама о себе забочусь. Цепляюсь за эту работу, и никто меня не трахает. Во всяком случае, не трахал до прошлого воскресенья. Теперь я понимаю, что люди правы: я слабая. Я вообще не способна заботиться о себе! Любой психопат, зашедший с улицы, может схватить меня, пригрозить ножом и сделать с моим телом все, что ему заблагорассудится. И оставить во мне свою поганую сперму!
Джинни покосилась на подругу. Лицо Лизы побелело от волнения и страсти. Остается надеяться, что ей станет легче, если она выплеснет все свои эмоции, подумала Джинни.
– Никакая ты не слабая, – сказала она.
– А вот ты у нас сильная, – сказала Лиза.
– У меня другая проблема. Люди считают меня неуязвимой. Наверное, оттого, что во мне шесть футов росту, проколота ноздря, да и характер скверный. Вот они и вообразили, что меня ничем не проймешь.
– Ничего не скверный.
– Не утешай, сама знаю.
– Кто это считает тебя неуязвимой? Лично я – нет.
– Ну, к примеру, заведующая этим заведением в Белла-Висте, куда мы поместили маму. Она подошла ко мне и сказала: "Ваша мать до шестидесяти пяти не доживет". Вот так. И добавила: "Знаю, вы предпочитаете услышать правду". А мне хотелось возразить ей: "То, что у меня серьга в ноздре, еще не означает, что я лишена человеческих чувств".
– Миш Делавер говорила, что насильников вовсе не интересует секс как таковой. Они наслаждаются лишь своей властью над женщиной. Им нравится пугать и унижать женщин, это их возбуждает. И выбирают они всегда тех, кого, на их взгляд, легче запугать.
– Да кто бы не испугался?
– Однако тебя он не выбрал. Ты бы ему так врезала, надолго бы запомнил!
– Жду не дождусь, чтоб представился такой случай.
– Ты бы сопротивлялась больше, чем я, и уж никак не выглядела бы беспомощной и испуганной. Вот поэтому-то он и обошел тебя стороной.
Тут Джинни наконец догадалась, к чему она клонит.
– Может, и так, Лиза, но это вовсе не означает, что ты в чем-то виновата. Тебе не в чем себя винить, ясно? Считай, что ты попала в автокатастрофу, это с каждым может случиться.
– Ты права, – кивнула Лиза.
Они отъехали от города на десять миль и свернули с основной дороги у указателя с надписью "Исправительное заведение Гринвуд". Тюрьма выстроена в старом стиле – группа зданий из серого камня, окруженных высокой стеной с колючей проволокой. Они остановили машину в тени деревьев, на стоянке для посетителей. Джинни надела жакет.
– Ну, ты готова? – спросила она подругу. – Деннис будет как две капли воды похож на парня, который тебя изнасиловал. Иначе вся моя методика ни черта не стоит.
Лиза мрачно кивнула:
– Я готова.
Главные ворота отворились, пропустив грузовик. Воспользовавшись этим, они вошли на территорию. Да, с охраной здесь дела обстоят не очень, подумала Джинни, несмотря на проволоку с электрическим током. Их уже ждали. Охранник проверил документы и проводил их через раскаленный от жары двор, где несколько молодых чернокожих парней в тюремных робах играли в баскетбол.
В административном здании было прохладно: работали кондиционеры. Их провели в кабинет начальника тюрьмы, Джона Темойна. На нем была рубашка с короткими рукавами, галстук, на столе стояла пепельница, полная окурков. Джинни пожала ему руку.
– Я доктор Джин Феррами из университета Джонс-Фоллз.
– Как поживаете, Джин?
По всей очевидности, Темойн принадлежал к тому типу мужчин, которые предпочитают называть женщин по имени. А потому Джинни нарочно не стала называть имя Лизы.
– А это моя ассистентка мисс Хокстон.
– Привет, дорогуша.
– В письме к вам я уже объяснила, в чем состоит моя задача, господин директор, но, если у вас есть вопросы, буду рада на них ответить. – Джинни пришлось сказать это, хотя она просто сгорала от нетерпения увидеть наконец Денниса Пинкера.
– Вам следует знать, что этот Пинкер – крайне опасный и необузданный тип, – заявил Темойн. – Вам известны подробности его преступления?
– Вроде бы он напал на женщину в кинотеатре с целью изнасилования, а когда та оказала сопротивление, он ее убил.
– Близко к правде. Случилось это в старом кинотеатре "Эльдорадо", в Гринзбурге. Шел какой-то ужастик. Пинкер пробрался в подвал и отключил электричество. А потом в темноте, когда началась паника, стал бегать по залу и хватать девушек за разные места.
Джинни встревоженно посмотрела на Лизу. Все это страшно напоминало то, что произошло в воскресенье в университете. Сначала некое действие, вызывающее панику и переполох, затем преступник использует ситуацию. И еще одна общая черта – желание осуществить свои фантазии, только в первом случае насильник хотел перещупать всех женщин в темном зале кинотеатра, а во втором – посмотреть на голых девушек, в панике выбегающих из раздевалки. Если Стивен Логан действительно является близнецом Денниса Пинкера, то почерк преступлений у них схож.
Темойн же тем временем продолжал:
– Одна женщина поступила опрометчиво, пытаясь оказать ему сопротивление, вот он ее и удушил.
Джинни так и вспыхнула:
– Скажите, мистер Темойн, если бы этот тип принялся лапать вас, вы бы тоже поступили опрометчиво, оказав ему сопротивление?
– Я же не девушка! – ответил Темойн таким тоном, точно выкладывал на стол козырную карту.
Лиза тактично сменила тему:
– Неплохо бы приступить к делу, доктор Феррами, времени у нас в обрез.
– Ты права.
– Обычно все интервью с заключенными проходят у нас через решетку, – сказал Темойн. – Вы же особо настаивали на том, чтобы вас поместили с ним в одну комнату, и я отдал соответствующие распоряжения. Тем не менее, я прошу вас еще раз все хорошенько взвесить. Очень надеюсь, что вы передумаете. Я уже говорил, что это опасный и необузданный преступник.
Джинни ощутила тревогу, хотя внешне оставалась спокойной.
– Но ведь все то время, что мы будем находиться с Деннисом, там будет охранник?
– Это обязательно. Но все же лично мне было бы спокойнее, если бы вас от заключенного отделяла стальная сетка. – Он плотоядно усмехнулся. – Мужчине вовсе не обязательно быть психопатом, чтоб испытать желание при виде двух таких красивых молодых девушек.
Джинни резко поднялась со стула.
– Ценю вашу заботу, господин начальник. И благодарю. Но нам следует произвести определенные процедуры, в частности, взять кровь на анализ, сфотографировать осужденного и так далее, а сделать это через решетку невозможно. Более того, наше интервью носит весьма интимный характер, и лучше, если между нами и испытуемым не будет никаких барьеров.
Он пожал плечами:
– Ну, как хотите, вам видней. Провожу вас до камеры.
Они вышли из кабинета, снова пересекли раскаленный от солнца двор и подошли к двухэтажному блочному зданию. Охранник открыл металлические ворота и впустил их внутрь. В помещении стояла такая же невыносимая жара, как и на улице. Темойн сказал:
– Передаю вас на попечение мистера Робинсона. Если что понадобится, девушки, обращайтесь. Всегда буду рад помочь.
– Большое спасибо, господин начальник, – ответила Джинни.
Робинсон оказался высоким чернокожим мужчиной лет тридцати. Под мышкой у него висел пистолет в кобуре, на поясе болталась дубинка. Он проводил их в небольшую комнату для допросов, посреди которой стоял стол, а у стены – шесть стульев. Пепельница на столе, в углу автомат для воды – вот и вся обстановка. Пол покрыт серым линолеумом, стены выкрашены таким же цветом. Окон не было.
Робинсон сказал:
– Пинкер будет здесь через минуту, – и пододвинул к столу стулья.
Лиза и Джинни уселись.
Через секунду дверь распахнулась.
16
Беррингтон Джонс встретился с Джимом Прустом и Престоном Барком в "Монокле" – ресторане, расположенном неподалеку от здания сената в Вашингтоне. Было время ленча, и ресторан заполнили люди, со многими из которых они были знакомы лично: конгрессмены, политологи, журналисты, секретари и разнообразные помощники. Беррингтон посчитал, что нет никакой необходимости соблюдать конспирацию. Они были хорошо известными и легко узнаваемыми людьми, в особенности сенатор Пруст с круглой лысой головой и большим носом. Если бы они избрали менее популярное место встречи, какой-нибудь журналистишка непременно засек бы их там и начал распускать слухи о цели столь секретной встречи. Лучше уж пойти туда, где их сразу узнают человек тридцать и подумают, что эти трое собрались обсудить какие-то свои вполне рутинные проблемы, а заодно и пообедать.
Целью Беррингтона было уговорить партнеров не отказываться от сделки с "Ландсманном". Это предприятие с самого начала было рискованным, и вот теперь Джинни Феррами сделала его по-настоящему опасным. Но альтернативой был отказ от всего того, о чем они так долго мечтали. Это их единственный шанс вернуть Америку к старым добрым временам, к расовой чистоте. Еще не поздно, еще можно успеть изменить ситуацию. Мечту о законопослушных, верующих, ориентированных на семейные ценности белых американцах еще можно сделать реальностью. Но всем им уже под шестьдесят, и второго такого шанса может уже не представиться.
Джим Пруст был человеком знаменитым, громогласным и хвастливым, и хотя он часто раздражал Беррингтона, договориться с ним было легче, чем со сдержанным и скромным Престоном, который часто проявлял прямо-таки ослиное упрямство.
У Беррингтона были плохие новости, и он выложил их, как только они сделали заказ.
– Джинни Феррами находится в Ричмонде, у нее сегодня встреча в тюрьме с Деннисом Паркером.
Джим вскипел:
– Какого дьявола ты не остановил эту сучку? – У него был хриплый и грубый голос человека, часто отдающего приказы.
Как всегда в таких случаях, Беррингтон сразу же завелся:
– А что было делать? Связать ее, что ли?
– Ты ее босс или нет?
– Это университет, Джим, а не твоя гребаная армия.
Престон нервно откашлялся и заметил:
– Давайте-ка потише, друзья. – Он носил узкие очки в черной оправе, старомодные, в стиле конца 50-х, и Беррингтон отметил, что теперь такие вновь вошли в моду. – Мы знали, что нечто подобное может случиться. И лично я считаю, что мы должны взять инициативу в свои руки и сознаться во всем, причем немедленно.
– Сознаться? – Джим был вне себя от изумления. – Разве мы замешаны в каком-то преступлении?
– Ну, кое-кто может взглянуть на проблему именно с этой точки зрения.
– Позволь напомнить, что когда ЦРУ опубликовало доклад под названием "Новые направления в развитии советской науки", не кто иной, как президент Никсон, заявил, что это самые тревожные новости, которые когда-либо приходили из Москвы со времени расщепления Советами атомного ядра.
– Доклад мог оказаться "липой", – заметил Престон.
– Но мы-то все решили, что это правда. А самое главное – президент поверил. Помнишь, какая паника тогда началась?
Уж кто-кто, а Беррингтон хорошо это помнил. ЦРУ заявило, что у Советов появилась программа искусственного размножения человеческих особей. И что они планируют создавать талантливых ученых, гениальных шахматистов, выдающихся спортсменов и идеальных солдат. Никсон тогда приказал срочно создать при министерстве обороны специальный медицинский исследовательский центр и запустить аналогичную программу. Особый упор был сделан на создание идеальных солдат. Возглавил этот центр Джим Пруст.
Он немедленно обратился за помощью к Беррингтону. Несколькими годами раньше Беррингтон удивил всех и особенно свою жену Вивви тем, что вступил в армию, – и это когда антивоенные настроения в стране были сильны, как никогда. Он приехал в Форт-Детрик в штате Мэриленд, где занялся изучением проблемы переутомления у солдат. К началу 70-х он стал лучшим в мире специалистом по вопросу наследственности в характере и поведении военнослужащего. У настоящего солдата были выявлены такие обязательные качества, как агрессивность и выносливость. Тем временем Престон, оставшийся в Гарварде, достиг настоящего прорыва в понимании основных принципов и закономерностей функционирования репродуктивной системы человека. И вот Беррингтон уговорил его оставить университет и поучаствовать в великом эксперименте вместе с ним и Прустом.
То было самое счастливое время в жизни Беррингтона.
– Помню, в каком приподнятом настроении мы тогда находились, – сказал он. – Ведь мы были на передовой американской науки, мы делали все, чтобы улучшить нашу страну, направить ее на истинный путь. И лично президент поручил нам столь ответственное задание.
Престон рассеянно ковырял вилкой в салате.
– Времена изменились. И у меня больше нет оснований сваливать все на Никсона. "Я сделал это, потому что меня лично попросил президент Соединенных Штатов!" Сейчас за такие вещи людей отправляют в тюрьму.
– Что это с ним, а? – встревожился Джим. – Да, правильно, задание было секретным. Но в чем сознаваться, Господи Боже мой?
– Мы легли на дно, – сказал Престон.
Джим покраснел, даже загар не мог этого скрыть.
– Просто перевели наш проект в частный сектор.
Все это чистой воды софистика, подумал Беррингтон, хотя и не стал возражать Джиму. Этих клоунов из комитета по переизбранию президента застукали в отеле "Уотергейт", и весь Вашингтон перепугался до смерти. Престона отправили в "Дженетико", частную компанию с ограниченной ответственностью, а Джим помог ему заключить весьма солидные военные контракты, что сделало корпорацию финансово жизнеспособной. Через какое-то время клиники по искусственному оплодотворению стали настолько прибыльным бизнесом, что они смогли обходиться уже без помощи военных. Беррингтон вернулся в мир академической науки, а Джим перешел из армии на службу в ЦРУ, а затем – в сенат.
Престон сказал:
– Я не говорю, что мы ошибались. Хотя кое-какие вещи, которыми мы тогда занимались, были противозаконными.
Беррингтону вовсе не хотелось, чтоб два его старых друга занимали столь полярные позиции. И он спокойно заметил:
– Ирония заключается в том, что создать совершенного американца оказалось невозможно. С самого начала все участники проекта были на неверном пути. На естественное воспроизводство полагаться было нельзя. Но нам хватило ума оценить возможности генной инженерии.
– Да в ту пору никто даже и слов-то таких не слышал! – проворчал Джим, разрезая бифштекс.
Беррингтон кивнул:
– Джим прав, Престон. Нам следует гордиться своими достижениями, а не стыдиться их. Ведь если хорошенько вдуматься, мы совершили настоящее чудо. Мы поставили перед собой задачу выяснить, являются ли определенные черты человека, такие, как ум или агрессивность, наследуемыми генетически. А затем – выявить гены, отвечающие за эти черты. И наконец, создать их в лабораторных условиях, путем изменения генетического кода зародыша в пробирке. И мы на пороге успеха!
Престон пожал плечами:
– Да все мировое биологическое сообщество работает над той же проблемой и…
– Не совсем. Круг наших интересов очерчен четче и конкретнее.
– Это верно.
Похоже, оба друга Беррингтона выпустили пар. Они так предсказуемы, чуть ли не с умилением подумал он. Наверное, все старые друзья предсказуемы. Джим всегда заводится с пол-оборота, Престон скулит и жалуется. Теперь же они наконец успокоились и смогут хладнокровно оценить ситуацию.
– Итак, вернемся к Джинни Феррами, – сказал Беррингтон. – Возможно, через год или два она сможет объяснить нам, как сделать людей агрессивными, не превращая их при этом в преступников. И последние фрагменты этой головоломки станут на свои места. Предложение "Ландсманна" дает нам уникальный шанс ускорить разработку программы, а заодно помочь Джиму попасть в Белый дом. Сейчас не время отступать.
– Все это, конечно, очень хорошо, – заметил Престон. – Но как мы будем работать? Ведь в "Ландсманне" просто помешаны на этих чертовых этических принципах.
Беррингтон отправил в рот ложку фасоли и долго жевал.
– Прежде всего надо понимать, что у нас вовсе не кризис, у нас проблема, – заговорил он наконец. – И проблема эта вовсе не в "Ландсманне". Всем их бухгалтерам и аудиторам не докопаться до правды еще лет сто, пусть хоть под микроскопом разглядывают наши отчеты и книги. Наша проблема – Джинни Феррами. Мы должны вовремя остановить ее, чтобы она ничего не разнюхала, по крайней мере, до следующего понедельника, когда будут подписаны все документы о передаче компании.
Джим саркастически хмыкнул:
– Но ведь ты не можешь приказывать ей, ведь у вас университет, а не долбаная армия.
Беррингтон кивнул. Вот теперь оба они мыслили в нужном ему направлении.