Внутрь саманного домишки вела рассохшаяся деревянная дверь, болтавшаяся вместо петель на прибитом к косяку куске толстой резины с автомобильной камеры. Помявшись несколько секунд в нерешительности, Шварцман деликатно постучал пальцами по шершавым не струганным доскам. Внутри послышалось какое-то торопливое шевеление и явственно щелкнул спущенный не слишком таящейся рукой пистолетный предохранитель, потом зашаркали по земляному полу шаги. "Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, - нервно сглотнул Шварцман. - Здорово здесь гостей привечают, сразу заряженным стволом в морду тычут. Вот так зайдешь, а тебя рукояткой по кумполу без предупреждения. Эх, говорила мама, иди в институт сынок, сейчас был бы врачом, или инженером. Не жизнь, малина…" Нарисовать себе радужные перспективы врачебно-инженерного бытия, что по нелепой случайности его миновало, Шура до конца не успел. Дверь широко распахнулась и вынырнувшая из темноты постройки мускулистая рука, буквально втянула его внутрь.
- Салам алейкум, - воспитанно поздоровался Шварцман, щурясь после яркого солнечного света, и силясь разглядеть рассевшихся за грубым столом в дальнем конце квадратной комнаты людей.
Получалось откровенно плохо, внутренности домика освещало лишь узкое окошко под самым потолком, солнечный луч из которого падал точно в центр комнаты, ярким пятном выхватывая полоску утоптанного земляного пола. Все остальное пространство пряталось в густой тени, в которой угадывались лишь силуэты троих сидящих у приземистого стола. Еще один тяжело дышал прямо за плечом, но обернуться и посмотреть на него Шварцман не решился. Не стоило лишний раз злить "уважаемых" людей никчемным любопытством.
- Алейкум, ас-салам, - густым сильным голосом отозвался один из сидевших за столом.
Остальные ограничились приветственными кивками. Шварцман молча ждал продолжения, в конце концов, не он сам напрашивался на разговор, а его сюда привели, ну вот пусть и начинают первыми. Интерес-то у них имеется, не наоборот. Заодно пока и глаза к темени привыкнут, вовсе не помешает поподробнее рассмотреть и запомнить в лицо этих деятелей. Секунды летели мимо, четко отсчитывая лихорадочные удары сердца в груди. Трое за столом молчали. Теперь стало видно, что один из них глубокий старик, хоть лицо и замотано куфьей до самых глаз, но согбенную годами спину и иссохшие, иссеченные морщинами руки так просто не спрячешь. Двое других - мужчины среднего возраста, судя по всему, они здесь пешки, лиц своих не скрывают, сидят как статуи, ловят малейший жест старшего. Скосив глаза влево, он сумел рассмотреть и того, что втянул его в дом, здоровый, чертяка, чуть ли не на голову выше и значительно шире в плечах. Бритая голова, мясистые вывернутые наружу губы, сплюснутый широкий нос… Ба, да это же самый настоящий негр! Вот это да! Преступный интернационал в сборе. Ну теперь никаких сомнений, это именно те, кто нужен. По агентурной информации в группировку "пантер" входило значительное количество негров, выходцев из Судана и Марокко. Клюнула рыбка, теперь еще бы подсечь качественно!
- Ты, тот, кого называют Шура? Студент из Тель-Авива? - снова тот же звучный насыщенный голос.
Теперь Шварцман разглядел, что говорит старик, и даже удивился, никогда бы не подумал, что эта дряхлая развалина может обладать столь сильно звучащим тембром.
- Да, - согласился он. - Друзья называют меня Шура, это прозвище. На самом деле меня зовут Саид-Мухаммад. Для краткости можно просто Саид. Я действительно учусь в университете. А в чем собственно дело?
- Шура - название высшего совета шариатского суда, - с великолепным презрением игнорируя вопрос Шварцмана, словно рассуждая вслух сам с собой, проговорил старик. - Откуда такое славное прозвище у студента?
Шварцман беззвучно выругался, вспоминая товарищей по группе, его русское имя казалось им настолько забавным, что они при каждом удобном случае пользовались им и здесь, на задании. На все его опасения опытные "мистааравим" со смехом отвечали, что такое дикое сочетание звуков не может вызвать никаких подозрений, никто в здравом уме не подумает, что это настоящее человеческое имя, да и запомнить вряд ли сможет. Вот, пожалуйста, доигрались! Еще какие-то странные ассоциации у палестинца по этому поводу вылезли. Но откуда он знает имя? Так его звали только в доме Мустафы… Выходит старик связан с этой группой, не зря им рекомендовали поселиться именно у него. Вот и косвенное доказательство того, что Мустафа на самом деле ведет двойную жизнь связника террористов. Но хватит об этом, сейчас надо срочно придумать какое-то не звучащее слишком уж нелепо объяснение странному прозвищу. Шариатский суд, надо же…
- Дело в том, - откашлявшись, чтобы выиграть время, начал Шварцман. - Дело в том, что мои друзья почему-то считают меня, несмотря на молодость, очень справедливым человеком и частенько обращаются ко мне для разрешения различных споров. Ну и пока недовольных моими решениями не было. Все признавали их правильными и разумными, прямо как решения шариатского суда. Отсюда и прозвище.
Сидящий напротив старика боевик, не сдержавшись, прыснул в кулак, но под строгим взглядом старшего, мгновенно осекся, натянув на лицо прежнее бесстрастное выражение.
"Что ты несешь, придурок! Это же полнейший бред!" - отчаянно вопил в мозгу внутренний голос. Но ничего более правдоподобного придумать с ходу не удалось. Ерунда, пусть хавают, что дают. Ты вообще не обязан им что-либо объяснять. Надо капельку наглее, ты же не знаешь, кто они, а значит, не должен бояться. Пока, по-крайней мере… Ну-ка, наедь на них слегка, посмотрим, что будет…
- А что это собственно за вопросы, уважаемые? У меня вообще-то на сегодня дел полно. Хоть и приятно с вами беседовать, но, к сожалению, время поджимает. Счастлив был познакомиться…
Шварцман развернулся, демонстрируя намерение выйти из саманной хибары, и тут же в лоб ему уперся пистолетный ствол. Причем старик, он готов был за это поручиться, никаких команд ни словом, ни жестом не отдавал. Выходит, роли расписаны заранее. Сжимавший пистолетную рукоять негр, смотрел равнодушно и чуть насмешливо, не проявляя ни малейшего волнения по поводу сложившейся ситуации, даже жвачку во рту перекатывать не перестал. Ствол держит умело, вот только чересчур уверен в себе, и явно недооценивает противника. Срез дула упирается в лоб, дистанция - метр. "Ах, с каким удовольствием, я сломал бы тебе сейчас граблю, ты даже пискнуть бы не успел! - с сожалением подумал Шварцман, изо всех сил изображая предельный испуг. - Всего-то и надо, чуть довернуться, уходя с линии выстрела и слегка подсев поймать локоть на стандартный болевой через плечо. Пара секунд и ты, дорогой мой шимпанзенок, уже калека!" К сожалению, подобное развитие событий явно выходило за рамки продуманного на базе спектакля о трех студентах. Даже если допустить, что один из них случайно оказался знаком с костоломными приемами армейского рукопашного боя, все равно ничего хорошего не выходило, ведь оставались еще трое за столом, не будут же они спокойно наблюдать за тем, как он тут резвиться. Поэтому оставим идею наказать наглого негритоса до лучших времен. А сейчас играем перепуганного маленького человечка, абсолютно беспомощного в сложившейся ситуации и до смерти боящегося злых дядек. Главное не переиграть, полнейший трус и явное ничтожество, контрабандой оружия заниматься не может, так что испуг должен быть строго дозированным.
Шварцман замер и медленно поднял руки на уровень плеч, демонстрируя врагу открытые ладони.
- Я все понял… Не надо угрожать мне оружием… Я все понял… Скажите ему, чтобы он убрал пушку… Видите, я же не сопротивляюсь… Ну, пусть он уберет ее…
- Убери оружие, Зуфар, не пугай нашего гостя, - в голосе старика явно проскальзывают нотки удовлетворения. - Он просто молод и от того слишком горяч, на самом деле он вовсе не хотел вести себя непочтительно. Я прав, Шура?
Шварцман быстро и мелко закивал, с готовностью подтверждая правоту боевика.
- Да-да, уважаемый, меня просто не так поняли… Я вовсе не хотел кого-нибудь оскорбить.
- Видишь, Зуфар, он уже раскаивается. Убери пистолет.
- Как прикажешь, Муммит, - равнодушно процедил негр, усиленно двигая нижней челюстью.
Ага, значит старшего зовут Муммит, прозвище, конечно. Но прозвище достаточно красноречивое, само за себя говорящее. По-арабски аль-Муммит означает - умертвляющий. Ну-ну…
Пистолет исчез так же неуловимо быстро, как и появился, Зуфару нельзя было отказать в проворстве и сноровке при обращении с оружием. Интересно потом будет потягаться. Шварцман криво улыбнулся и медленно опустил руки, разворачиваясь к сидящим за столом. Краем глаза успел уловить жест одного из боевиков, прячущего что-то за пазуху. Видимо тоже держал его на прицеле. Хорош бы он был, если бы не удержался и попытался заломать негра! С пулей в позвоночнике особо не повоюешь!
- Подойди ближе, садись с нами за стол. Будем говорить, - желтые ястребиные глаза старика смотрят внимательно, пытаются проникнуть в самую душу, прочитать спрятанные в глубине потаенные мысли.
Один из боевиков чуть подвинулся к стене, освобождая самый край грубой лавки, и Шварцман осторожно присел на нее, опасливо косясь в сторону предводителя бандитов. Тот вроде бы остался удовлетворен осмотром и даже как-то помягчел на вид.
- Я, и мои братья ведем священную борьбу за свободу палестинского народа, за возвращение принадлежащих ему земель, - начал он нараспев. - Борьба эта тяжела, требует больших жертв от каждого палестинца. Каждый, должен внести в нее свой посильный вклад, лишь тогда мы сможем изгнать нечестивцев из священного города и воссоединиться с нашими соотечественниками, отрезанными от нас чужой территорией. Лишь тогда для гонимого всеми народа настанет лучшая жизнь.
"Ага, пошли проповеди о священной войне, значит, сейчас будет давить на национальное самосознание, пытаясь получить оружие даром, - сообразил Шварцман. - Что ж послушаем, время есть…" Старик действительно разорялся еще минут десять, расписывая обязанности каждого истинного мусульманина, перед лицом ведущегося здесь газавата. Шварцман, демонстрируя предельное внимание и сочувствие, разве что в рот ему не заглядывал, слушал внимательно, в подходящих местах кивал и поддакивал, выказывая полнейшее согласие с генеральной линией повествования. Убедившись окончательно, что студент полностью разделяет его мнение и готов всячески содействовать борьбе за свободу, Муммит, наконец, перешел к делу.
- Люди говорят, что ты и твои друзья привезли с собой оружие…
Шварцман никак не прореагировал на сказанное, не согласился, но и не опроверг, продолжая преданно таращиться в ястребиные глаза старика. Тот усмехнулся про себя, и нервно постучав пальцами по столешнице, произнес с нажимом:
- Люди говорят, что оружие это - автоматы Калашникова, от пуль которых не спасают даже израильские бронежилеты. Решительные люди с таким оружием, могли бы принести много пользы. Плохо, когда оружие лежит без дела.
Шварцман вновь промолчал.
- Еще хуже, - с нажимом выговорил старик. - Когда люди, сами не желающие рисковать, не хотят поделиться все равно не нужным им оружием с теми, кто готов бороться за свободу с врагом. Такие люди сами становятся врагами.
- Вот как? - голос Шварцмана так и сочился ядовитым сарказмом. - Значит, люди сказали тебе, что мы привезли с собой автоматы?
Муммит подтверждающе кивнул, еще сильнее сощурив и без того узкие глаза. Не ожидал он от насмерть перепуганного студента таких речей, не ожидал. Теперь он силился понять, где же прокололся, что важное, дающее собеседнику возможность так с ним говорить, упустил из виду.
- Раз люди все так хорошо знают, наверное, они сказали и то, что каждый автомат будет стоить тебе двести долларов, так?
- Ты сам, палестинец, и хочешь нажиться на нашей общей борьбе? - голос старика приобрел опасную остроту бритвы.
- Каждый должен на что-то жить сам и кормить своих детей, - примирительно развел руками Шварцман. - Ты же не требуешь, чтобы каждый крестьянин даром отдавал тебе то, что вырастил на своем поле, только потому, что ты сражаешься с нашим общим врагом. Нет, когда ты голоден, ты идешь и покупаешь себе лепешку за деньги, платя пекарю за его труд. Так почему ты решил, что я должен отдать тебе свою "лепешку" бесплатно?
- Ты зря теряешь с ним время, Муммит, - поднял голову сидящий у стены боевик.
Только теперь, когда он развернулся к нему, Шварцман заметил следы страшных ожогов на лбу и подбородке террориста, а вся левая половина его лица, вообще была закрыта кожаной полумаской, без отверстия для глаза. Вид боевик имел в результате весьма устрашающий. Единственный глаз, выпученный, почти вылезший из глазницы, горел мрачным огнем. "Похоже, парень, доигрался с самодельной взрывчаткой, - решил про себя Шварцман. - Уж больно характерный ожог. Послушаем, однако, что скажет".
- Нечего разговаривать с этим торгашом, - рявкнул меж тем, одноглазый. - Позволь, я выпущу ему кишки! А потом убьем и остальных!
- И никогда не узнаете, где находится так нужное вам оружие, - меланхолически глядя на пробивающийся через узкое окошко солнечный луч, произнес Шварцман.
- Ну почему же, - бесстрастно глядя ему в лицо, произнес старик. - Ты нам расскажешь, перед смертью. Ты ведь захочешь умереть легко, правда?
Вот теперь разговор начал приобретать и вовсе нежелательный оборот, судя по всему, пора было выкладывать на стол припрятанных до поры в рукаве козырей.
- Конечно, только вот вряд ли это понравится полковнику Келлаху.
Имя одного из лидеров боевого крыла движения "Фатх" произвело эффект неожиданного удара грома среди ясного неба. Террористы на мгновение застыли, лишь старик продолжал сверлить собеседника тяжелым взглядом своих желтых глаз.
- В принципе, мне все равно, что скажет на это Келлах, я ему не подчинен, - произнес он, наконец, упрямо качнув головой. - К тому же мне и моим людям действительно нужно оружие.
- Сколько у тебя людей? Сколько им нужно оружия? - не давая ему окончательно опомниться, перешел в атаку Шварцман.
- Людей много, - отрезал старик. - А оружия нужно еще больше. Оружия вообще много не бывает.
- Ага! И поэтому ты готов убить троих соотечественников, ради двух привезенных ими для пробы автоматов. Так? Ради двух автоматов ты затеял весь этот спектакль?
- Всего двух? А говорили… - разочарованно протянул за спиной Шварцмана негр, но тут, же прикусил язык под яростным взглядом старика.
- Представь себе, шоколадка, всего двух, - тут же развернулся к нему Шварцман. - А ты что думал? Объясняю еще раз. Мы специальная группа, прибывшая в эту дыру по личному поручению полковника Келлаха, чтобы наладить снабжение оружием местных борцов за свободу, с собой мы привезли только образцы. Два автомата Калашникова разных модификаций. Но…
Шварцман выдержал драматическую паузу, высоко задрав вверх вытянутый указательный палец.
- Но, полковник Келлах не имеет возможности заниматься благотворительностью. Доставка оружия стоит денег. Их приходится платить властям, чтобы они вовремя закрыли глаза, приходится отдавать за перевозку, да и купить стволы изначально тоже надо заплатив деньги. Поэтому я называю цену - двести долларов за китайский автомат, и двести пятьдесят за югославский. И тот и другой мы привезли с собой, кто хочет, может посмотреть. А теперь думайте, что вы будете делать… Или вы честно платите за оружие и получаете его столько, сколько вам будет нужно в любое время. Или вы можете нас убить и бесплатно забрать те два автомата, что мы привезли с собой. Вот только я потом не дам за ваши шкуры и медной монеты. Я все сказал, решать вам…
С деланно безразличным видом Шварцман откинулся назад, скрестив на груди руки, демонстрируя полнейшее равнодушие к своим собеседникам, на самом же деле пристально следя за каждым их движением, за любой пробежавшей по их лицам тенью. Момент был критический. Либо старик должен сейчас безоговорочно признать свое поражение, либо он, Шварцман, не выйдет из этой развалюхи живым. Невероятно обострившимися чувствами он буквально физически ощущал, как напрягся за его спиной чернокожий Зуфар, как дрожит, едва сдерживая нетерпение, в предчувствии крови, одноглазый, как проносятся, сменяя друг друга мысли в мозгу старика, отражаясь неверными тенями в янтарно-желтых глазах.
- Хорошо, - хлопнул по столу ладонью Муммит. - Только из уважения к мужественному полковнику Келлаху я принимаю твои условия. Но ты должен показать мне привезенное оружие, и дать лично его опробовать.
Шварцман тихонько стравил сквозь зубы набранный в грудь воздух, оказывается все то время, пока старик обдумывал его слова, он вообще не дышал, собранный в одну напряженную струну, закаменевший, готовыми к мгновенному рывку мышцами. Справа послышался глубокий печальный вздох, одноглазый не смог скрыть охватившего его разочарования. Сорвалась казавшаяся такой близкой кровавая потеха!
- Конечно, - стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и ровно согласился Шварцман. - Ты знаешь, где нас найти, приходи сегодня после заката. К этому времени мои друзья достанут стволы из тайника и приготовят к стрельбе. Ты сможешь сам все увидеть и попробовать.
- Я приду не один. Со мной будут мои братья.
- Как хочешь, - равнодушно пожал плечами Шварцман. - Только не собирай слишком большую толпу, лишнего внимания нам не надо.
- Договорились, - усмехнулся Муммит. - Лишние глаза и уши никому не нужны. До встречи вечером. А сейчас, прошу, посиди здесь немного, отдохни после разговора. Я и мои люди уходим, не нужно тебе смотреть, куда мы пойдем.
- Уважаю твою осторожность, Муммит, - криво улыбнулся Шварцман. - И отдавая ей должное готов просидеть в этой развалюхе, сколько нужно, лишь бы усыпить твои подозрения.
- Говорят, раньше у змеи, был сладкий голос, как у птицы, но жалила она так же смертельно, - буркнул себе под нос старик, поднимаясь на ноги и делая знак остальным следовать за ним.
Шварцман сохраняя на лице самое серьезное выражение дурашливо поклонился ему вслед.
Когда он вышел из душной, саманной развалюхи на улицу, ноги еще чуть подрагивали в коленях, так и, норовя подломиться. Не прошел даром разговор с братьями-мусульманами. Прислонившись к нагретой солнцем стене, он остановился, подставляя лицо острым, жалящим как пики лучам, пытаясь прийти в себя. За закрытыми веками огненными сполохами метались яркие радужные мушки. Сколько он так простоял, Шварцман не помнил, голова была будто налита изнутри свинцовой тяжестью, противно ворочалось что-то мерзкое внизу живота и отчаянно хотелось хлопнуть залпом стакан холодной водки, чтобы разом разжались сдавившие душу тиски. В итоге отпустило и без запретного для правоверного напитка, только нервно и мелко продолжало пульсировать правое веко. Тряхнув головой, Шварцман огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, в каком направлении ему двигаться из этого полуразвалившегося лабиринта убогих построек. Быстрая, едва заметная тень, метнулась за обломок глиняного забора, уходя из поля зрения. Показалось? Ну нет, это вряд ли.